Опасная любовь

45

Олег Ратковский ввалился в прихожую, поставил на пол доверху набитые продуктами сумки, тщательно запер дверь на два мощных, так называемых «полицейских» замка.

Предосторожность никогда не мешает, хотя он долго колесил по Москве на своем «жигуленке», пока не убедился — «хвоста» нет. Но и здесь, в новом микрорайоне в Крылатском, он предусмотрительно оставил машину далеко от дома, где снял квартиру. Предосторожность никогда не мешает…

Дом был новым, заселять его начали месяца два назад, некоторые квартиры еще ждали своих хозяев. Как это ни странно, но и в конце 1992-го — начале 1993-го в Москве строили жилые дома и люди получали бесплатные квартиры в престижных районах города. Судя по обилию иномарок и черных «волг» у подъездов, это были отнюдь не очередники районов. А зачастую и вовсе такие, которые не страдали от отсутствия комфортабельного жилья. Вот же, сдал человек трехкомнатную квартиру на три месяца вместе с мебелью, получил три тысячи долларов и довольно потирает руки: при средней зарплате в пятьдесят долларов он прекрасно устроился. Спасибо товарищу мэру и родным советским начальникам. Такая перестройка кому же не понравится!

И хорошо, что дом новый — жильцы не знают, кто у них соседи, и, похоже, знать не хотят. Как раз то, что нужно.

Ратковский заглянул в большую комнату — все нормально. Телевизор, видак, музыкальный центр он привез сюда раньше. Кассеты и лазерные диски тоже. Босс не будет скучать. Хотя сам Ратковский уверен, что прятаться, ложиться, как говорят урки, «на дно» им вряд ли придется. Ни у милиции, ни у боевиков Радика ничего против них нет. И быть не может.

Конечно, всякие осложнения, временные трудности вполне вероятны. И тогда нужно просто на время заморозить программу дальнейших действий. А чтобы прятаться в секретной квартире — нет. Это лишнее.

Но, если босс приказал, квартира готова к заселению. Знают о ней только два человека — он и Нигилист. Было время, Петр Яковлевич внушал опасения своими далеко идущими планами, но теперь ясно — он блестяще продумал ход операции, на сто процентов обезопасил и себя, и его, Ратковского. Даже если возникнет угроза разоблачения, что в принципе исключено, всегда можно сдать Валета, понятное дело, в таком состоянии, чтоб сказать ни чего не мог. Винтовка, из которой убили Радика, уже лежит в его комнате, и пальчики на ней — хозяина комнаты. Есть еще артист, который сам ничего не понимает.

Так что зря босс переполошился. Хотя… Предосторожность никогда не мешает.

Ратковский вернулся в прихожую, подхватил тяжелые сумки, отнес их на кухню. Пожалуй, на сегодня все. Тут продуктов недели на две хватит, да только вряд ли они понадобятся.

Насвистывая мелодию знаменитой песенки «Все хорошо, прекрасная маркиза…», Ратковский открыл огромный трехкамерный холодильник.

Последнее, чему он удивился в своей жизни, — была волна оранжевого пламени, вырывающегося из холодильника.

Умирая, человек не знает, что же случилось на самом деле: громадная комета врезалась в Землю и уничтожила цивилизацию, на город упала атомная бомба и сровняла его с землей, потолок обрушился и проломил голову, или просто остановилось сердце…

Олег Ратковский тоже не задумывался над этими вопросами. Разорванный на куски, он умер мгновенно.

В небольшой комнате вдоль зеленой стены переминались с ноги на ногу восемь человек, все в джинсовых костюмах.

Сергей мрачно смотрел себе под ноги. Все происходящее казалось ему нереальным, кошмарным сном, наваждением! Впервые оказавшись в роли обвиняемого, он был поражен жестокостью увиденного и услышанного. Его слова ничего не значили, его доводы никого не убеждали, никому не нужны были — от него ждали только одного: признания в том, чего он не совершал! Потому что были факты, которые любому нормальному человеку показались бы несерьезными но, руководствуясь ими, его, Сергея Мезенцева, попросту втоптали в грязь и теперь обращались как с отвратительной, грязной тварью. Здравый смысл в действиях этих людей напрочь отсутствовал, не говоря уже о сочувствии к нему, случайно оказавшемуся в поле зрения следствия, по сути, тоже пострадавшему! Похоже, никто не хотел шевелить мозгами, распутывая убийство Ларисы.

Люди, которые допрашивали его — издерганные, злобные, не очень умные мужики, — ничем не напоминали мудрых, благородных сыщиков из детективных романов. Да ведь Иванушку-дурачка он тоже ни разу не встречал… Жизнь есть сон. И страшным бывает пробуждение.

Устроили опознание — зачем? Он и сам не отрицает, что был там, что они с Ларисой ругались, и это видела и слышала какая-то женщина с собачкой. Ну и что?

— Всем смотреть в потолок, — приказал капитан Савельев. Бросил на Сергея злобный взгляд и заорал. — В потолок, я сказал!

Теперь он мог приказывать Сергею Мезенцеву, мог орать на него, бить, унижать — потому что считал его убийцей, так ему было проще.

Сергей послушно поднял глаза к серому, в грязных разводах, потолку. Он обязан был повиноваться воле другого человека…

— Елена Лукьяновна, зайдите, — скомандовал Савельев.

В комнату, в сопровождении сержанта, вошла женщина в коричневом пальто. Сергей не удивился, если бы на руках у нее был пуделек, так и запомнил ее — дамой с собачкой.

— Посмотрите внимательно, Елена Лукьяновна, нет ли среди этих мужчин человека, которого вы видели вчера незадолго до убийства Ларисы Козловой.

— Да почему же нету? Есть, вот он, — Елена Лукьяновна ткнула пальцем в Сергея.

— Вы не спешите, хорошенько подумайте, вспомните.

— Тут и думать нечего, я его сразу узнала.

— Подтверждаете, что это он?

— Ну конечно, у него было такое лицо, что я сразу подумала: этот и убить может. Так оно и вышло.

— Спасибо, Елена Лукьяновна. Пожалуйста, пройдите с сержантом Латыниным в соседнюю комнату, он оформит ваши показания. — Савельев повернулся к джинсовой шеренге. — Все свободны. Спасибо за помощь. А с тобой, Мезенцев, мы еще поговорим.

Когда комната опустела, Сергей молча сел на стул перед столом следователя.

— Ну что, Мезенцев, будем колоться или по-прежнему вешать лапшу на уши? Ты же не дурак, Мезенцев, знаешь, наверное, что чистосердечное признание…

— Зачем вы устроили этот спектакль? — тихо спросил Сергей.

— Спектакль? Это не спектакль, Мезенцев, это официальное опознание преступника свидетелем.

— Зачем?

— А ты не понял? Не слышал, что сказала Елена Лукьяновна?

— Но я ведь и не отрицал этого! Да, я был там, она действительно видела меня, видела как раз в тот момент, когда мы ругались с Ларисой, вернее, она пыталась удержать меня, а я оттолкнул ее. Но после этого я повернулся и ушел, она была жива-здорова, когда я уходил.

— А потом с неба упал ножичек — и прямо в сердце молодой, красивой женщине? Ты в этом пытаешься меня убедить?

— Вы тоже вроде не дурак, капитан. Понимаете, что я — самый простой вариант решения вопроса. Что, лень заниматься поисками настоящего преступника?

— А ты сам подумай, Мезенцев, на кой хрен мне искать то, что уже найдено? Это ведь ты убил свою жену. Допускаю, что не собирался этого делать, случайно вышло, в состоянии, так сказать, аффекта, но — убил. А теперь, чтобы запутать следствие, пытаешься обвинить нас в некомпетентности, в том, что не желаем искать настоящего убийцу. Но ведь это — чушь собачья, и ты прекрасно понимаешь это. Думаешь, твоя мать, большая демократическая начальница, поднимет в газетах шум, и дело замнут? И не надейся, перед законом все равны.

— Но я не убивал!

— А я говорю — убивал. И свидетели подтверждают. И мотивировка предельно ясна.

— У вас нет никаких доказательств! Где нож, которым совершено убийство? Где мои отпечатки на нем?

— Об этом ты нам еще расскажешь. Куда выбросил нож, зачем вообще носил его в кармане. Надеюсь, мы найдем его, и отпечатки там будут — твои. Ну что, сам расскажешь, или по-другому будем давать показания?

— Давай, капитан, попробуй по-другому, — с ненавистью сказал Сергей. — А я посмотрю, что у тебя получится.

— Значит, не хочешь колоться?

— А ты докажи, что я виновен.

— Сучонок! Убил женщину и думаешь уйти от ответственности? Мать большая шишка, тронуть тебя нельзя? Да, не стану скрывать, в такой ситуации я не могу действовать, как требуют обстоятельства. Не могу, хай подымется, мне это ни к чему. Погано мы перестроились, до сих пор щенки, которые жизни ни хрена не знают, делают, что хотят, и думают, им это дозволено! Да я бы таких, как ты, — своими руками душил бы! Гаденышей! Но ты не думай, что я стану бить тебя или пытать электрическим током. У меня и другие возможности есть. Через пару-тройку дней ты сам попросишься ко мне, чтобы все рассказать. Понял?!

— Я уже все рассказал.

— Не все, Мезенцев, далеко не все. — Савельев нервозно перелистал бумаги в папке с делом об убийстве Ларисы Козловой. Потом резко захлопнул папку, злобно посмотрел на Сергея. — Но можешь не сомневаться, скоро, очень скоро я узнаю все. Но и ты запомни, что снисхождения не будет. — Он грохнул кулаком по столу и заорал: — Увести арестованного!

Шагая по мрачным, грязным коридорам с руками за спиной, Сергей думал о Наташе. Как близко было его счастье, совсем рядом, да только мало, опять до обидного мало. Как будто кто-то всемогущий жестоко дразнит его: покажет и отнимет. За что такие муки? И ей тоже… Любимая, родная девчонка, хрупкая, беззащитная, неужели ты снова останешься одна в этом страшном городе?

Он стиснул зубы, пытаясь сдержать слезы. Не себя, а ее было мучительно жалко…