Опасная любовь

20

Опустив голову, Наташа торопливо миновала мрачную арку с грязными потеками на стенах, быстрым шагом пересекла небольшой дворик и шмыгнула в подъезд. Вот уже третий раз она приходит сюда и никак не может избавиться от ощущения, что все, кто видит ее входящей в подъезд, тычут пальцем и укоризненно качают головами, нехорошо, мол, поступаешь, некрасиво.

Она и сама это знала, но… ничего не могла с собой поделать. Долго, невыносимо долго пыталась убедить себя, что Сергей стал чужим человеком, у него своя жизнь, нужно забыть его, забыть все, что между ними было, — и не смогла этого сделать. А теперь, когда он снова ворвался в ее жизнь, красивый, любящий, ласковый, такой смешной, такой любимый, она думала только об одном: скорее бы встретиться с ним, побыть наедине хотя бы один час в сутки, ужасно короткий и невыносимо прекрасный час.

Наташа взбежала по лестнице, остановилась у двери, обитой черным дерматином, перевела дыхание и нажала кнопку звонка. Тотчас же дверь распахнулась, и Наташа, едва шагнув в прихожую, попала в жаркие объятия Сергея. Он жадно целовал ее губы, щеки, глаза, лоб, ее густые, черные волосы, пахнущие сиренью; он готов был опуститься на колени и целовать ее ноги в сапогах-ботфортах, и сами ботфорты, скрывающие смуглую, умопомрачительную красоту длинных, стройных ног.

— Сережа… подожди, ой, ну подожди, сумасшедший… — с улыбкой сказала Наташа. — Дай мне хоть отдышаться, я по лестнице бегом бежала.

— Ни за что! — покачал головой Сергей, на мгновенье отстраняясь и глядя на нее влюбленными глазами. — Хочешь мудрый совет, Наташка? В следующий раз ты по лестнице бегом иди или шагом беги, и все будет в порядке.

— Всегда ты придираешься к словам, — капризно сказала Наташа, сбрасывая дубленку. — Вот все время! Знаешь, когда ты был женат на своей жене, мне ужасно не хватало твоих придирок. Скажу какую-нибудь глупость — и никто даже и не думает поправлять. Как я все это вытерпела — не знаю.

— Но ты же тогда была замужем за своим мужем, — передразнил ее Сергей. — Он что, не мог корректировать твою речь?

— Он все время корректировал свой валютный счет где-то за границей, а меня — зачем? Это же ничего не меняло.

— Наверное, он попросту не знал русского языка, нужно было подсунуть ему учебник или толковый словарь, выгода очевидная — и ты была бы довольна, и он стал бы грамотнее.

— Холодно на улице, — вздрогнула Наташа. — Замерзла, пока шла от метро.

— Пошли, пошли скорее в мою комнату, — сказал Сергей, обнимая ее за плечи. — Я уже сварил кофе, сейчас буду отогревать мою Наташку. Ты хочешь кофе?

Наташа склонила голову ему на грудь, блаженно прикрыла глаза и улыбнулась.

— Хочу, — прошептала. — Все, что у тебя есть, — хочу…

— Еще есть сушки, пирожные-колечки, бутерброды с ветчиной, — дурашливо стал перечислять Сергей, загибая пальцы.

Наташа расстегнула две верхние пуговицы на его рубашке, ласково провела пальцами по груди.

— Жадина… Самое главное прячешь от меня…

Сергей крепко сжал ее хрупкие плечи, уткнулся губами в черные локоны.

— Так не бывает… — дрогнувшим голосом сказал он.

Наташа отстранилась, заглянула в его глаза, показалось — в них блеснули слезы.

— Ты чего, Сережа?.. — встревоженно спросила она.

— До сих пор не верю, что мы вместе, что так может быть — девчонка, которая меня с ума сводит, так любит меня, такая… Это же… сказка.

Он опустился на колени, прижался лицом к ее ногам с такой страстью, словно тепло их было живительной энергией, без которой не мог он существовать, словно времени для этого было отпущено совсем мало.

— Сережа, Сережа… — прошептала Наташа, тоже опускаясь на колени.

Она порывисто поцеловала его, обжигая судорожным, горячим дыханием, и он ответил ей долгим, яростным поцелуем. Оглушенные, ослепленные внезапно нахлынувшей страстью, они, обнявшись, повалились на ковер в прихожей. Не хватало терпения раздеться, лишь замельтешили руки, сбрасывая, стаскивая то, что мешало, казалось, единственной и главной цели в жизни обоих — соединиться. И он осторожно входил в нее, как гость, изумленный красотой чертогов, а она выгибалась навстречу, принимая его, как хозяина.

Потом Наташа лежала без движения, запрокинув голову и смежив длинные ресницы, хриплое, прерывистое дыхание сотрясало грудь, пересохшие губы жадно глотали воздух. Она чувствовала, что Сергей, приподнявшись на локте, смотрит на ее обнаженные ноги, но сладостная истома наполняла тело, делала его ватным, лень было поднять руку и хотя бы одернуть задравшуюся юбку. Наташа лишь сдвинула коленки — пусть смотрит, ведь это единственный мужской взгляд, который не вызывал поспешного желания прикрыться, напротив — приятно было чувствовать его.

— Ты меня с ума сводишь, — прошептал Сергей, нежно целуя ее ноги от бедер до коленок. — Ты колдунья, Наташа…

— Нет, — улыбнулась она, не поднимая ресниц. — Я просто очень-очень люблю тебя. Никогда и ни с кем ничего такого у меня не было, только с тобой, Сережа.

— То, что я знал, это было как будто нашел в темноте камешек, гладкий, приятный на ощупь — и все. То, что сейчас, — как будто на свету разжал ладонь и увидел, что в руке бриллиант, он сверкает так, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди от счастья, потому что бриллиант этот дороже всего, что есть в мире.

— Больно красиво ты все говоришь, — опять улыбнулась Наташа. — Я и не поняла, что же у тебя бриллиант?

— То, чем мы с тобой сейчас занимались. А свет — твои глаза, твой голос, вся ты.

— Значит, раньше для тебя это было камешком в темноте?

— А для тебя?

— Ох, не спрашивай. И вспоминать не хочу. — Наташа подняла наконец руку, одернула юбку, села, поправляя волосы. — Ты и вправду сумасшедший, набросился, как медведь… — сказала, лукаво поглядывая на Сергея.

— Ты бы закричала, позвала на помощь, — посоветовал он.

— Я и кричала, не слышал, что ли? Только почему-то никто не пришел… — Она с нежностью провела кончиками пальцев по его щекам, легонько поцеловала в губы. — Сереженька, мне нужно в ванную. Ты позволишь?

— Ни за что, — привычно сказал Сергей, и Наташа улыбнулась, услышав это. — Но если ты разрешишь мне помочь тебе, тогда я не стану возражать, и даже денег за пользование моей любимой ванной не потребую.

— А вот — ни за что! — Наташа показала ему язык и, вскочив на ноги, помчалась в ванную.

Но Сергей был начеку и настиг беглянку, когда она пыталась захлопнуть за собой дверь. Он раздевал ее с такой нежностью, будто перед ним стояла статуя из тончайшего фарфора, и целовал каждый участок ее смуглого тела, вызволяемый из шелкового плена. А потом Наташа стояла под горячими, упругими струями душа, а Сергей легонько касался губкой ее смуглых грудей.

— Ой, щекотно, — сказала Наташа.

— Тогда пойдем ниже, — прошептал Сергей, и она чувствовала, как напрягается его тело, и ахала, запрокидывая голову, потому что ниже ее касалась уже не губка, а его губы.

Все, что было дальше, не мог объяснить разум, но его и не тревожило тело, высвобожденное любовью из оков цивилизации, — оно само вытворяло, что хотело. Наташа и Сергей снова стали слепыми и глухими, их с головой накрыла бурная волна желания… доставить удовольствие друг другу, сделать так, чтобы любимый человек испытал наивысшее наслаждение. Когда оба стремятся к этому, оба и получают это.

— Знали бы мои подчиненные, чем я занимаюсь в обеденный перерыв! — сказала Наташа.

Она была в просторном тренировочном костюме Сергея, гладила свою юбку в его комнате. Сергей приготовил кофе, сделал бутерброды, и теперь все это ждало Наташу на письменном столе.

— Кстати, а как твоя торговля? — спросил он. — Я видел по телевизору рекламу, по-моему, ты придумала удачный ход с наряжанием американских кинозвезд в одежду из твоего магазина.

— Ой, сколько мороки было с этим, ты себе представить не можешь. То слайды не те нашли, то ракурсы не такие, то совместить не могут, халтурщики невероятные. Но получилось и вправду хорошо. — Наташа закончила гладить, взяла в руки юбку, посмотрела на Сергея. — Без толку просить тебя отвернуться, да, Сережа?

— А зачем?

— Потому что к этому нельзя привыкать, я где-то читала. Если бы женщины ходили с обнаженным бюстом, никто бы на это и внимания не обращал. Понятно?

— Разве можно к тебе привыкнуть, Наташка? Я, как в компьютер, загоняю в память каждое мгновение из тех, что были у нас. И храню. И вспоминаю, когда тебя нет рядом. Хочешь, расскажу, чем мы занимались в нашу первую ночь?

— Я и сама это отлично знаю. — Наташа сбросила тренировочный костюм, надела юбку, блузку, кофту, посмотрела на Сергея. — Ну как? Нормально?

— Отлично. Давай, Наташа, перекуси немного. Зря ты не хочешь, чтобы я разогрел тебе суп, сварил сосиски.

— Времени уже нет, пора возвращаться. Знаешь, сколько народу у нас бывает? И все со своими запросами. Я велела девчонкам, нашим продавцам, вести учет всех пожеланий покупателей, на основе этого будем корректировать наши заказы складу, и вообще, направлять наших оптовиков на путь истинный. А то, дай им волю, они напокупают китайского барахла!

— Наташка! — воскликнул Сергей. — Да ты стала настоящей акулой капитализма!

— Никакая я не акула, просто хочу, чтобы у меня был хороший магазин, чтобы люди, если купили у нас вещь, то радовались бы и говорили другим: этим торговцам доверять можно. Вот и все.

— Правильно, ты не акула, ты моя золотая рыбка. А вот подруга у тебя была, Ириной, кажется, ее зовут, она что, до сих пор назло тебе пытается стать актрисой?

— Почему назло мне?

— Ну, актриса — это все-таки не директор, — улыбнулся Сергей.

— Издеваешься над бедной девушкой? Нахал ты, Сережа.

— А кто у нас бедная девушка? Ирина?

— Как был врединой, так и остался. Не понимаю, за что я тебя люблю? У Ирки все нормально, учится в Щепкинском, вышла замуж за хорошего парня, он тоже актер. Аристархом зовут.

— Ну да? — удивился Сергей. — Что, правда — Аристарх? Надо же! Он случайно не древний грек?

— Он случайно отличный парень и талантливый актер. А теперь я буду спрашивать. Быстренько мне скажи, тебя отпускают с работы? Или ты без спроса убегаешь?

— Отпрашиваюсь. Прихожу к начальнику и говорю что-то вроде: у меня бабушка заболела, нужно срочно принести лекарства. Ну, к бабушкам у нас всеобщее уважение, конечно, отпускают.

— Третий день подряд бабушка заболевает? — засмеялась Наташа. — Или ты и про дедушек рассказываешь?

— Нет, вчера я сказал, что меня зачислили в отряд космонавтов, нужно срочно пройти медкомиссию.

— Ну ты и выдумщик, Сережка!

— А ты — невероятно красивая, Наташа. Я смотрю и просто выть хочется, когда подумаю, что скоро уйдешь и нужно будет снова ждать, считать часы до нашей встречи. И уже нет сил сопротивляться невыносимому желанию снова наброситься на тебя…

— Нет, Сережа, нет. Давай попьем кофе, бутерброды у тебя очень вкусные получаются, можешь мне парочку с собой дать?

— Конечно, Наташа. Знаешь, какая идея у меня появилась?

— А кофе ты не хочешь?

— Когда вижу тебя, я лишь одного хочу… Давай запасемся едой и не будем выходить из этой комнаты целый месяц. Может, потом я смогу, по крайней мере, спокойно смотреть на тебя. Сейчас я просто рассудок теряю, когда вижу мою Наташку. Я люблю тебя!

— А потом ты успокоишься и вообще не станешь смотреть на меня?

— Разве такое возможно? Ни за что! Просто, может быть, я не стану приставать к тебе в гостях, в магазине, в музее, на улице, в прихожей… смогу потерпеть до постели. Ты и вправду колдунья, Наташа. Господи, если б ты знала, как мне страшно, что кто-то может снова отнять тебя у меня!

— И я боюсь, Сережа…

— Прошу тебя, умоляю — переезжай ко мне, давай будем жить вместе. Я уже подал заявление на развод, Лариса пытается возражать, но у нее ни черта не получится, я займу денег, найду адвокатов, если нужно будет, сделаю все, чтобы поскорее стать свободным, и в тот же день мы станем мужем и женой, я уже знаю, как это можно сделать быстро.

— И я знаю… — прошептала Наташа.

— Ну зачем нам прятаться, убегать с работы, встречаться тайком, Наташа? А мне потом зубами скрипеть, как представлю, что ты возвращаешься к другому мужчине… Зачем?

— Может, лучше вначале стать мужем и женой? — неуверенно предположила Наташа. Отпила глоток кофе, помолчала, опустив голову, а потом добавила: — Андрей очень хороший человек, не могу себе представить, как скажу, что бросаю его…

— А я, Наташа?

— А ты мой любимый…

— И ты — моя любимая. Так что же нам мешает быть вместе? Хороший человек — это ведь не Монтекки и Капулетти! Возьми свои вещи и перезжай ко мне. Тогда и Лариса не станет противиться. Я уже говорил с родителями, они не возражают. Наташа! Ну пожалуйста, послушай меня.

— Я тебе завтра позвоню в редакцию, хорошо? — грустно сказала Наташа и поднялась. Посмотрела в его глаза, тяжело вздохнула, прошептала: — Пора мне, Сережа…

Наташа сидела в кресле и с преувеличенным вниманием смотрела на экран телевизора, откуда упитанный, похожий на молочного поросенка деятель в отлично сшитом костюме призывал обнищавших сограждан сказать на предстоящем референдуме «да» и «нет» в той последовательности, которая ему казалась наиболее верной. Андрей устроился на диване: рядом магнитофон, из которого звучат грустные песни.

— Ты чего все время молчишь, Андрюша? — не выдержала Наташа. — Обижаешься на меня, да?

— Нет, Наташа, почему я должен обижаться на тебя? Я сижу и слушаю Таню Буланову. Это именно то, что мне сейчас нужно.

— А, так это Таня Буланова, — кивнула Наташа. — Мне Ирка говорила, что она какая-то очень уж грустная певица.

— О вкусах не спорят, — пожал плечами Андрей. — Я понимаю, что женщинам эти песни могут и не нравиться. Они для мужчин. Как бальзам на душу, как уверенность, что в этом подлом и продажном мире есть женщина, которая может именно по-женски страдать без любимого, прощать ему всякие прегрешения, любить даже тогда, когда простить невозможно. Ты же не скажешь мне: «Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой…»

— Не скажу, — Наташа опустила голову.

— Я это знаю, поэтому слушаю Таню, а не тебя, Наташа. Тебя я вижу, люблю, но слова, которые мне очень хотелось бы услышать, говорит Таня. Если она говорит их, значит, такое возможно, просто мне не повезло… Так уж получилось. Но я хоть послушаю, как может вести себя любящая женщина, какие слова она скажет мужчине.

— А у нас в магазине сегодня опять было полно народу, — сказала Наташа. — Костюмы, в которые мы нарядили Шварценеггера и Бельмондо, за два дня расхватали, приличная была партия, теперь я еще заказала. Представляешь, даже на складе уже нет, они не рассчитывали, что их можно так быстро продать, цена-то немалая.

— Правда, иногда слова у Таниных песен не всегда грамотные, — невесело усмехнулся Андрей.

— Тебе совсем не интересно слушать про мою работу?

— …Иногда так и хочется сказать: Таня, «тебя везде я отыщу, где б не был ты» — неправильно. Нужно «где б ни был ты». А потом «я испишу тебе стихами все листы» — какие листы? Обоев, кровельного железа, газетные? А еще есть такие слова «я украду тебя от всех» — это же просто не по-русски.

— Андрюша, я завтра ухожу от тебя, — сказала Наташа.

— Но это чисто профессиональное, редакторское, — голос Андрея дрогнул. — А вообще-то ей не нужны мои подсказки, она прекрасно знает, что нужно делать, и делает, спасибо ей за это…

— Я ухожу завтра! — крикнула Наташа и заплакала.

Андрей внимательно посмотрел на нее, тоскливо улыбнулся.

— Я знал, что скоро это случится. Просто рядом со мной была моя любимая, наверное, последняя любимая женщина…

— Пожалуйста, не надо! — сквозь слезы сказала Наташа. — Не надо, я знаю, что ты хороший, умный, добрый, заботливый, ты столько сделал для меня, но я… я люблю другого.

— Поэтому я слушаю Таню Буланову. Она любит всех отвергнутых мужчин и утешает их. Что же ты плачешь, Наташа? Боишься, что в эту последнюю нашу ночь я попытаюсь насладиться твоей близостью на всю оставшуюся жизнь?

— Нет, Андрюша, я знаю, ты этого не сделаешь. Ты не станешь причинять мне боль.

— А если я свихнусь от отчаяния и буду насиловать тебя всю ночь?

— Тогда мне будет легче уйти от тебя.

— Прости, Наташа, я, кажется, глупость сморозил. Конечно, я не смогу сделать тебе больно. Кто бы обо мне подумал…

— Я думаю, Андрей, думаешь, так просто это сделать? Даже сказать, что ухожу от тебя, — как будто ударить хорошего человека. Но что же мне делать, скажи, что?

— Уходить, — с трудом разжимая губы, произнес Андрей. — Завтра? Ну что ж… по крайней мере, завтра все будет ясно. Чудесная птичка, случайно залетевшая в мою каморку, улетает к хозяину. Так и должно быть… — он тоскливо усмехнулся. — Я вроде того мужика из «Кавказской пленницы», которому случайно попала в руки дармовая кружка пива. Помнишь? Не успел он глаза к небу поднять, поблагодарить за подарок, а пиво уже отняли.

— Ты прекрасный человек, Андрей, — сквозь слезы говорила Наташа. — Ты найдешь себе другую красивую женщину, и все будет хорошо, а я буду вспоминать о тебе, хочешь, звонить буду?

— А вот еще одно сравнение, — Андрей разговаривал сам с собой, не слушая Наташу. — Ты — золотая корона, украшенная драгоценными камнями. Тот парень, к которому ты уходишь, должен быть королем, иначе он горько пожалеет о том, что присвоил тебя.

— Андрей! Ну пожалуйста, не надо всех этих сравнений.

— Вот, к примеру, я. Имел дырявую шапку, ходил спокойно по улицам, никого не боялся. А попала в руки золотая корона — из дому выйти страшно, и дома сидеть страшно, только и думаешь: куда б ее спрятать, как уберечь? Потому что богатые соседи спят и видят, как бы отнять золотую корону. И отнимут, хорошо, если не убьют нечаянного обладателя. Но и у них отнимет ее кто-то более сильный. Будут вырывать из рук, ронять в грязь, прятать в зловонных чуланах и сейфах, пока не попадет она к законному владельцу — королю. Вот так-то, Наташа.

Холодный южный ветер врывался в комнату сквозь щели балконной двери. Будто на балконе стоял мощный вентилятор. Волны ледяного воздуха плавали над полом, поднимаясь все выше и выше, затапливая комнату. И два человека в ней, мужчина и женщина, которые могли бы своей страстью айсберг растопить, не пытались даже пальцем пошевелить, чтобы согреть комнату.

Наташа достала одеяло, забралась в кресло с ногами, укуталась, превратившись из бабочки в бесформенную куколку. Она задержала взгляд на экране телевизора: там уже другой деятель предлагал свои варианты «да» и «нет». «Чтоб вы провалились!» — с тоской подумала она. Посмотрела на Андрея — он меланхолически щелкал клавишами магнитофона.

— Андрей…

— Что, Наташа?

— А почему мы не можем расстаться по-хорошему?

— С чего ты взяла, что мы расстаемся по-плохому? Разве мы скандалим, кричим, оскорбляем друг друга?

— Но ты сердишься на меня, переживаешь, хоть и молчишь, я же вижу. — Наташа снова всхлипнула, тщетно пытаясь сдержать слезы. — Мы не можем по-прежнему быть друзьями?

— По-прежнему? Наташа, мы и не были друзьями. Это называется немного иначе. Рядом со мной была любимая женщина. Друг она или нет, меня совсем не волновало. Любимая, и — рядом, со мной, вот что было важно. К этому люди стремились испокон веков. А когда любимая и — рядом с другим, это уже трагедия, изломанные судьбы, преступления, войны в конце концов. Вспомни хотя бы Троянскую.

— Все равно я буду с благодарностью вспоминать тебя, Андрюша, — дрожащим голосом сказала Наташа.

— Спасибо, — усмехнулся Андрей. И, как бы между прочим, добавил: — Если у тебя возникнут какие-то трудности, если счастливчик все-таки окажется не королем, приходи сюда в любое время дня и ночи, ключ оставь у себя. Навсегда, на неделю, на час, чтобы спрятаться или обсушиться после дождя, отдохнуть или успокоиться — приходи. Это и твой дом тоже.

— пела Таня Буланова.

Крупная слеза катилась по небритой щеке Андрея, Наташа плакала, спрятав лицо в ладонях.