Операция «Атлантический циклон»

Глава 10

Закончилась рабочая неделя. Гущин вернулся домой и тоном, не терпящим возражений, сказал жене:

— Я на выходные еду к Василичу, быстро собери вещички.

— Но мы же хотели… — открыла было рот супруга и тут же замолчала, наткнувшись на яростный взгляд Семена.

Давно миновали те времена, когда она проводила выходные дни вместе с мужем. После того, как ее отца разбил паралич, Гущин изображал образцового супруга меньше года. Потом он решительно указал жене на ее место в доме — на кухне и в своей комнате. Доходило до абсурда. Когда к Семену приходили друзья, жена накрывала на стол, молча уходила и чутко прислушивалась, не понадобятся ли компании ее услуги. Словно домашняя прислуга, крепостная девка. Женщину такая ситуация доводила до слез, но приходилось терпеть. Она всегда находилась в доме при мужчине, сначала помогала матери обслуживать отца, затем занималась бытом Семена. Больше ничего в жизни она не умела, не получила нормального образования. Разведись с ней Гущин, женщина бы не знала, на что ей жить. А воспитание не позволяло ей выносить из избы сор, который нагромоздил мужчина. Иначе туго пришлось бы Гущину. Жена знала лишь о малой части его делишек, но и этого бы за глаза хватило, чтобы Семен вдоволь нахлебался тюремной баланды. Зная об этом, Гущин щедро откупался от жены, каждый месяц выдавая ей по сто тысяч рублей. Тем самым он еще глубже рыл себе яму, регулярно предоставляя обиженной супруге доказательства того, что он вор и взяточник. Но жена не видела в банкнотах каких-то доказательств, она воспринимала их исключительно, как деньги.

Женщина собрала вещи и рядом поставила три бутылки виски. Даже спиртное она покупала сама, руководствуясь вкусами Гущина.

Тот посмотрел и задумчиво сказал:

— Одну бутылку убери. Или ладно, оставь. Запас кармана не дерет.

— От него только голова может болеть, — осмелилась заметить супруга.

— Больно умная стала. Я тебе позвоню, когда соберусь возвращаться, дам ценные указания.

Указания эти обычно сводились к одному, на столе должен быть свежевыжатый сок. Гущин избегал перед работой употреблять даже пиво. Он тщательно культивировал свой образ безупречного руководителя, свежевыбритого, в идеально отглаженной рубашке, галстуке в тон костюму и благоухающего парфюмом, а не перегаром после вчерашнего. Накануне праздников Семен позволял себе бокал вина или шампанского в рабочем коллективе и слыл за трезвенника. Только жена и знакомые Гущина наблюдали, какие он выкидывал номера после ударной дозы виски.

Семен уселся за руль собственной машины. Казенную вместе с шофером он только в исключительных случаях использовал для личных надобностей. А уж чтобы водила увидел, как шеф глушит вискарь — об этом нельзя было даже помыслить. К тому же ехать было всего час: двадцать минут по городу и еще сорок до нужного места.

Там Гущина встретили как дорогого гостя. Усадили, накормили. Семен достал бутылку виски. Выпили по одной.

— Достаточно, остальное после бани, — решительно сказал хозяин дома.

Гущин согласился. Какая радость лезть в парилку, основательно приняв на грудь? В баню надо ходить до того и наутро после того, чтобы выгнать накопившийся хмель. Стол оставили как есть, только накрыли порезанный хлеб салфеткой. Гущин испытывал нетерпение. Все же сказывалась деревенская молодость, привычка ходить в баню, на совесть и на века срубленную еще дедом. Где та баня, где та деревня? Поглощена, исчезла в ненасытной утробе разросшегося города!

— Как дела, Семен?

— Лучше всех! — привычно ответил Гущин, хотя на душе кошки скребли.

На этой неделе он сделал решающий шаг к обладанию собственным бизнесом. Приходил китаец, сулил двести тысяч баксов отступных. Семен ему решительно отказал, подумал: «Если он готов заплатить такие бабки, то сколько я с него поимею? Миллион?»

Восторженное ожидание жирного куска ушло в неизвестность после визита еще двоих китайцев. Просочились они к Гущину чудом, а понять их было совершенно невозможно. После ухода китайцев Семен так и не понял, что им от него было надо. Однако им тут же овладела непонятная тревога. Мысли почему-то вернулись к Гунсуню:

— А не погорячился ли я? Взял бы двести тысяч. Хорошие деньги, мне таких еще никто не предлагал.

Тут же Гущин принялся себя убеждать:

— Да хоть лимон. Бабки придут и уйдут, а доходный бизнес, с которого постоянно капает копейка, останется надолго.

Окончательное решение должно было успокоить, но Гущин, напротив, продолжал нервничать. Его интуиция, которой чиновник всегда доверял, подсказывала, что он совершил большую ошибку. Семен не раз и не два анализировал ситуацию. Да, есть опасность, что подлог с документами вскроется, но для этого они должны уйти в другую инстанцию, чего Гущин не допустит. Власти для этого у него хватит. Разве что какой-нибудь сучонок отправит наверх бумагу, просигнализирует о нарушениях. Тогда начнется гонка, кто кого опередит. Семен знал, как полностью легализовать бизнес китайца, но для этого требовалось время. Месяца два — три. Если верить интуиции, именно они станут решающими. Но кто способен отправить телегу на китайца? Скорее всего, человек, которого обделил Ивакин. Надо бы прояснить этот момент у Лёшика. Только как? Не спросишь же его прямо:

— Кому ты пожалел отстегнуть бабок, взяв откат у китайца?

Тут нужен другой подход. И тогда Гущин вздохнет свободнее, будет без опаски стричь купоны на бизнесе Гунсуня.

Ох, не то подсказывала Семену его замечательная интуиция. Те два уроженца Поднебесной, нанесшие Гущину визит после того, как чиновник отказался взять у Гунсуня деньги, проследили за Семеном от самого его дома и спокойно ждали, скрывшись за деревьями. При этом они прекрасно видели все, что происходило на участке между основательным бревенчатым домом и баней.

Вот на улицу вышел Гущин в сопровождении хозяина. Оба они скрылись в бане. Китайцы выждали минут двадцать. Один из них метнулся во двор, а второй отправился к машине. Первый китаец обошел баню. На совесть сделанная, она имела единственный выход. Было еще окошко, но такое крохотное, что через него мог пролезть только ребенок.

Удовлетворившись осмотром, китаец взял толстый кол и старательно подпер им дверь. Через минуту подоспел его напарник. Он принес канистру с бензином. Китайцы щедро полили горючим баню, один из них щелкнул зажигалкой.

Люди в парилке были слишком увлечены банными процедурами и засуетились, только когда ощутили разницу между паром и начавшим его вытеснять едким дымом. Вскоре изнутри ударили в дверь. Затем еще и еще, с каждым разом сильнее. Но дверь сделали на совесть, без топора было не обойтись. А его в бане не оказалось. Раздался звон разбитого стекла. В окошко с трудом протиснулась голова. Затем ее заменила рука. Пальцы вцепились в бревно, пытаясь расширить отверстие. С таким же успехом человек мог бы ломиться в закрытый люк танка.

Гущин и его приятель лишь усугубили свои муки. Они бы могли задохнуться в ядовитом дыму, теперь их ждали куда более серьезные испытания. Вскоре до китайцев донеслись отчаянные вопли. Огонь, которому было безразлично, что пожирать, мертвое дерево или живые тела, добрался до людей. Крики вырывались из горящего сооружения и разносились по лесу. Но слышали их только китайцы, хладнокровно и деловито доводившие до конца порученное им дело.

Быстров осмотрелся, изучая гостиничный номер «люкс», местными острословами прозванный «как бы люкс», поскольку на самом деле высшую категорию ему можно было дать, только руководствуясь провинциальными мерками. И все же большая комната, закуток с холодильником и обеденным столом, просторная ванная создавали иллюзию домашнего уюта.

— Устраивайся, — гостеприимно предложил Олегу Валерий Непьющий, журналист главной областной газеты.

Быстров устроился. Валерий, вопреки своей трезвеннической фамилии, достал из сумки бутылку коньяка.

Журналисты познакомились год тому назад во время предыдущей командировки Непьющего в город. Тогда Быстров оказал коллеге ценную услугу. Валерий поблагодарил, сделал свое дело и укатил домой. Казалось, он воспринял услугу как должное, типа работы местного щелкопера на побегушках у мэтра пера. Быстров тогда еще немного обиделся. Он поделился с Непьющим ценным материалом, а тот даже не проставился.

Но, как оказалось, Валерий помнил добро, просто в тот раз журналист очень торопился. И когда случилась очередная оказия, Непьющий тут же связался с Быстровым. Валерий снова приехал по заданию редакции, где он считался лучшим репортером, пишущим на криминальные темы. А кого еще можно было послать на событие, всколыхнувшее всю область? Не каждый день тут убивали чиновника такого ранга. А если взять последнее десятилетие, то и не каждый год!

Быстрова, как лучшего городского журналиста криминального толка, тоже отрядили на освещение местного преступления века. Потратив день на раскопки материала, вечером акулы пера отправились в гостиницу. Олег постеснялся звать гостя в свою холостяцкую квартиру.

— Я тут кое-что нарыл, и если бы дело происходило у нас, сказал бы однозначно: чиновника грохнул обманутый муж или кинутый им мелкий бизнесмен, — сказал Непьющий, опрокинув в себя коньяк.

— Почему?

— Почерк убийц выдает в них дилетантов. Сейчас опытные киллеры работают деликатно и без лишних жертв. А тут просто садизм какой-то, поджарили человека живьем да еще за компанию с невинной жертвой. Кроме того это риск. Надо было дождаться конца пожара и убедиться в том, что Гущин мертв, а ведь огонь могли увидеть.

— Кому там видеть, места-то глухие.

— По любому снайперская винтовка или пистолет надежнее.

— А если у киллера не было пистолета?

— Вот-вот, и я о том же. У профессионала оружие всегда найдется. А дилетант хватается за то, что оказывается под рукой. В данном случае я бы поставил на любовника.

— Так и напишешь в своей газете?

— Не знаю. Все зависит от того, какая версия больше угодна нашим спонсорам. Думаешь, откуда деньги на это, — Непьющий обвел рукой комнату. — Мы сами зарабатываем? Ага, конечно! Я бы тогда прикатил сюда на казенном велосипеде и вечером умотал обратно. Газету спонсируют наши бизнесмены, причем не по своей воле, а следуя указаниям областного начальства. Если там скажут, что убийство совершено врагами нынешней власти, я стану рыть материал на оппозицию.

— Какой дурак поверит сейчас в оппозиционеров-убийц? Это же не тридцать седьмой год.

— Это я к примеру сказал. В окружении губернатора хватает умных людей, оппозиции они припишут другие прегрешения, а здесь могут указать на коммерческий след. Так скорее всего и будет. Придется мне представить Гущина невинной жертвой. Он же из правящей партии, обвинять его в блуднях с чужими женами мне вряд ли позволят. И, тем более, намекать на взятки. Голову даю на отсечение, мне посоветуют взять за основу другую версию. О бизнесмене, которому покойник отказал на законных основаниях, запретив ему сомнительный бизнес. За что и был убит с нечеловеческой жестокостью.

— Мне в этом смысле легче, надо мной нет цензора.

— Неужели? А на какие шиши вы живете?

— Капает с рекламы, покрывающей все издержки. А стоимость проданных газет идет на зарплату. В этом месяце она будет на достойном уровне, Гущин дал нам заработать.

— Ты погоди хвалить Гущина раньше времени. Он вам еще подложит свинью. Попомни мое слово, с него начнется контроль над вашим пока еще свободным изданием.

Непьющий как в воду глядел. Когда Быстров отнес готовую статью, редактор виновато отвел голову в сторону.

— Звонили от мэра, просили объективно оценить преступление, а не заострять внимание на сомнительных подробностях, до которых охочи обыватели, — сказал он, разглядывая обои на стене.

— Под сомнительными подробностями имеются в виду амурные приключения Гущина? — спросил Олег, успевший разузнать обо всех сторонах жизни бывшего чиновника.

— Ты сам все понял, зачем задавать лишние вопросы.

— Хорошо, я задам нелишний вопрос, — сказал Быстров, вспомнив Непьющего. — Эти мэрские твари лишают нас дополнительного заработка. Хорошо бы компенсировать потери. Кроме того они хотят выполнения своих условий. А за все хорошее надо платить. Скажите им, пусть найдут газете щедрого спонсора, а еще лучше нескольких.

— Ну, знаешь ли! — только и сумел вымолвить обалдевший от такого нахальства редактор.

— Да, знаю, причем совершенно точно знаю, что главная областная газета за свою лояльность имеет кучу преференций. Пусть наше издание масштабом пожиже, но я ведь не требую номера «люкс» в командировках. Мне будет достаточно ежемесячной прибавки тысяч в двадцать. Если вы опасаетесь выдвигать такие требования, возьмите меня с собой. Обещаю говорить аргументировано и без лишних эмоций, если надо, с оттенком подхалимажа.

— Я подумаю, — уныло сказал редактор, отпуская Быстрова.

Тот отправился домой, чувствуя желание отыграться за поражение. Его статью о Гущине отправят в мусорную корзину — тут двух мнений быть не могло. Зато у Олега есть другой убойный материал, случайно добытый в процессе работы над статьей об убийстве. Он мог продолжить цикл заметок о китайцах, причем теперь вместо сказки раскрутить парочку занятных фактов. Пока ничего особенного, только косвенные данные о том, что хлебопек имел два разговора с Гущиным, а до этого получил разрешительные документы от Ивакина, о котором ходили слухи, как о взяточнике. И есть еще несколько свидетельств того, что Гунсунь истратил на обустройство в городе кучу денег. Откуда они у простого хлебопека? Возможно, кто-то стоит за его спиной и это как-то связано с ажиотажным спросом на хлеб?

Но связно изложить свои подозрения на бумаге журналисту не удалось. Около дома его встретил аккуратно одетый улыбчивый китаец.

— Господин Быстров, — сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да, это я, — подтвердил Олег.

— У меня к вам есть серьезный разговор.

— Хорошо, но сейчас я устал, хочу отдохнуть. Давайте отложим его на завтра.

— Это срочно. Рядом есть ресторан, можно там посидеть и все обсудить. Любой ваш заказ за мой счет.

Предложение было весьма соблазнительным. Давненько Быстров не сиживал в ресторане, имея возможность до отвала наесться деликатесами. А если честно — никогда. И он принял заманчивое предложение.

Разговор начался уже по дороге. Китаец хотел обойтись без лишних ушей, чего в ресторане было довольно затруднительно избежать. Он деликатно намекнул журналисту, что его статья нанесла ущерб хлебному бизнесу, продажи заметно упали. Нет, китаец не имел никаких претензий, у каждого своя работа, и человек делает то, что считает нужным. Но он хотел бы избежать новых публикаций на эту тему и готов заплатить хорошие деньги. И вскользь, как бы невзначай и в завуалированной форме упомянул о Гущине.

Тут уж понимай как хочешь: либо китаец намекал на то, какая судьба ждет журналиста в случае отказа, либо смерть чиновника была делом рук его сообщников. В любом случае, отказавшись, Быстров шел на огромный риск. И он согласился.

Китаец оказался человеком слова. Он и деньги немедленно выдал, и в ресторан сводил. Гад, короче. А гад потому, что Олег, имея возможность заказывать самое дорогое спиртное, вынужден был сдерживаться. Не хватало еще спьяну потерять кругленькую сумму отступных, врученных уроженцем Поднебесной. И Быстров постарался отыграться на закусках.

Генерал Иванихин был областным начальником одной из силовых российских служб. Генерал Лошкарев был его заместителем. Оба они находились в одном звании — генерал-майор, только Иванихин был старше и получил его раньше. Кроме возраста существовали другие отличия. Иванихин был отчаянным футбольным болельщиком и наивно верил, будто на своем домашнем чемпионате мира российские футболисты как минимум повторят успех далекого 1966 года, станут призерами. Лошкарев в качестве болельщика спортом вообще не увлекался, он до сих пор в меру сил занимался боевым самбо.

Иванихин, пообщавшись с американским коллегой, перешел с сигарет на вроде бы менее вредные сигары. Лошкарев вообще не курил. Как-то по молодости слегка побаловался, но хватило ума остановиться. Он любил на досуге почитать модных писателей. Иванихин давно не читал ничего кроме специальной литературы.

Эти два генерала уселись в кабинете Иванихина, когда здание почти опустело. Таким был стиль работы начальника, днем он решал текущие вопросы, а вечером обсуждал задачи на будущее. И сейчас по многолетней привычке самый неприятный вопрос Иванихин оставил на закуску:

— В Златоглавой опять мудрят, делают вид, будто умнее всех, а мы на местах только ушами хлопаем и зарплату получаем.

— В чем выражается их мудрость сейчас? — ехидно поинтересовался Лошкарев.

— В остром приступе чайнофобии. Их в Москве озаботило, почему в одном из наших городов разгорелся ажиотаж вокруг китайского хлеба. Словно нет у них других причин для головной боли.

— Москвичей понять можно. Хлеб — наиважнейший продукт. Его все едят, лишив народ хлеба, можно спровоцировать протестные выступления, — осторожно возразил Лошкарев начальнику.

— Открыл Америку. Я это понимаю не хуже твоего. Но ты мне ответь на такой вопрос, — сказал Иванихин и задал сразу два вопроса. — Зачем китайцам устраивать нам провокации? И какой смысл, если они действительно строят нам козни, организовывать хлебную монополию в городе со всего-то стотысячным населением?

— Логику китайцев способен предсказать даже не всякий китаец, что уж говорить о русском человеке. А маленький городок может использоваться в качестве полигона с дальнейшим перенесением его опыта на крупные объекты.

— Категорически возражаю. Возможно, китайцам так же сложно понять нашу логику, как нам — ихнюю, но существуют ясные вещи, понятные каждому. Любое государство контролирует свой хлебный рынок и никогда не допустит, чтобы доля иностранцев превысила критическую отметку. Почти уверен, что в городе случился обычный передел рынка в пользу нашего южного соседа. Не велика беда, что такое сто тысяч по сравнению со ста пятьюдесятью миллионами! Но это мое личное мнение, а нам поставлена конкретная задача — разобраться с китайскими хлебопеками.

— Разобраться можно по-разному, — многозначительно заметил Лошкарев.

— В смысле узнать их цели, — уточнил Иванихин.

— Задачка не для средних умов.

— Была бы для средних, я бы сейчас говорил с другим человеком.

— Тут сложно придумать что-то толковое, даже будучи семи пядей во лбу. У китайцев замкнутая система, в которую допускаются только свои люди, соотечественники. А нам нужен не просто соотечественник, но к тому же умеющий печь хлеб. Кстати, у меня по этому поводу возникла одна идея.

— Делись.

— Мы легко установим, является ли китайская хлебная экспансия враждебным актом или результатом конкурентной борьбы.

— Интересно, каким образом?

— Как мне кажется, если мы имеем дело с заранее подготовленной операцией, то китайцами предприняты все меры конспирации, в том числе давно подсчитано количество работников на каждом этапе. Ведь любой русский, нанятый на работу, может оказаться сотрудником спецслужб.

— Но они в любом случае предпочтут взять соотечественника.

— Предпочти то предпочтут, да кто ж им даст! Это в том случае, если действительно одержана победа в конкурентной борьбе. Китайцу в связи с резким и быстрым расширением производства потребуется много новых рабочих. Собственной диаспоры ему не хватит, придется нанимать русских.

— Интересный у тебя расклад получается. Мы легко внедрим своего человека, но только в том случае, если случилась обычная бизнес-разборка. То есть когда нам это нужно только для отчетности. Если же установившаяся в городе хлебная монополия — оперативная разработка южного соседа, об агенте в китайской среде придется забыть. Ладно, даю тебе неделю, чтобы раскопать точную информацию и представить мне план.

— Будет сделано, товарищ генерал!

На день раньше срока Лошкарев докладывал Иванихину:

— Шан Гунсунь — так зовут китайского хлебопека — на данный момент контролирует треть городского хлебного рынка. Недавно он значительно расширил штат сотрудников. Его пекарня работает в три смены на полную мощность. Среди мастеров-хлебопеков есть два русских человека. Мы пока изучаем возможность сотрудничества с ними. Но есть план Б, который позволит внедрить к Гунсуню стопроцентно нашего человека.

Выслушав вторую часть доклада Лошкарева, Иванихин удовлетворенно произнес:

– Идея красивая, можете приступать…

Все произошло неожиданно и закончилось в пять минут. Бригаду китайских грузчиков окружила толпа русских мужиков, молча набросившаяся на них и принявшаяся жестоко избивать. Руководил нападавшими крепкий мужчина, чьи действия говорили о навыках единоборца. Одним-двумя, максимум тремя ударами он валил на землю свою жертву и бросался к следующей. Поверженных китайцев слегка потоптали ногами, после чего нападавшие исчезли, словно их и не было.

Гунсунь, которому сообщили о происшествии, сокрушенно покачал головой:

— Уже третье избиение за неделю. Ю, тебе удалось установить, в чем причина?

— Да, вскоре после избиения ко мне подошел один человек. Он сказал, что в нескольких пекарнях из-за сокращения производства уволили часть рабочих. Они возмущены, особенно грузчики.

— Но почему они избивают моих людей?

— Вы набрали рабочих из китайцев, а профессиональные грузчики остались без дела. Они хотят восстановить справедливость так, как ее понимают. Из-за вас они лишились работы, значит, вы должны им ее дать.

— Странная логика. Полиция могла бы легко разобраться с драчунами, однако не хочет этим заниматься. Стражи порядка только делают вид, будто решают нашу проблему.

— Они на стороне своих.

— И что ты посоветуешь мне делать? Нанять частных охранников?

— Если только это поможет.

— Я тоже сомневаюсь. Местные грузчики очень серьезно настроены и, как мне кажется, готовы идти до конца.

«Я бы тоже пошел до конца, если бы меня вышвырнули на улицу с нищенским пособием», — подумал Янлин.

— Они способны подстерегать наших людей поодиночке, а к каждому рабочему охранника не приставишь, — продолжил Шан.

— Люди запуганы, два человека уже уволились, — дополнил Ю.

— Значит, места вакантны и желающих будет трудно найти. Тогда придется брать грузчиков из местных, — торопливо сказал Гунсунь.

Как всякого бизнесмена, его гораздо больше волновала собственная прибыль, чем устроенность соотечественников, многих из которых он в глаза не видел.

Среди взятых на работу грузчиков оказался Игорь Гуняшев, тот самый крепкий мужчина, руководивший нападениями на китайцев.