Операция «Атлантический циклон»

Глава 12

Жизнь на острове упорядочилась, причем именно таким образом, который вполне устраивал биохимика. Поскольку все островитяне были уголовниками, то поначалу возникали конфликты, связанные с окончательным установлением иерархии, причем как мужской, так и женской. Происходи дело в обычном, то есть с нормальными сексуальными потребностями, обществе, сильнейший мужчина стал бы единственным лидером, подчинявшим как сильный, так и слабый пол. Здесь же мужики плевать хотели на внутренние женские разборки, изредка вспоминая, что когда-то секс имел какое-то значение в их жизни. Но только вспоминали, на женщин они смотрели с полным равнодушием. Слабый пол платил им той же монетой.

Еды на острове хватало всем, лидеры только для порядка заставляли остальных ждать, когда они выберут лучшие куски. Чем-то это напоминало стадо обезьян, где вожак первым подходит к пище.

Почти месяц охранники маялись от безделья. Им не давали ни малейшего повода вмешаться. Бесполые существа, возникшие в результате эксперимента, вели себя так, словно они провели долгие годы своей жизни в аристократической школе, а не за решеткой.

Больше того, у островитян возникло некое подобие дружбы. Они вместе искали созревшие плоды, охотно делясь ими друг с другом, вместе плавали, даже устраивали неуклюжие танцы под собственные напевы.

Но безмятежному существованию островитян вскоре пришел конец. Эксперимент вступил в завершающую стадию. На остров привезли свеженького урку, год просидевшего в одиночной камере. Тот всю дорогу жался в угол просторной клетки, ожидая самого худшего, но, увидев женщин, свободно разгуливающих по острову, сразу ожил и принялся с вожделением их осматривать.

Наконец-то охранники смогли размяться. Они высадились на остров, когда начался обед, и под дулами пистолетов загнали мужчин в лодку. Их отвезли на корабль и заперли в ту самую клетку, где до этого сидел вновь прибывший уголовник. Мужчины восприняли заточение безропотно, только один из них обреченно вздохнул:

— Ну все, лафа кончилась, теперь нас снова отправят в тюрягу.

Биохимик отметил для себя, что побочном действием препарата является значительное снижение агрессивности в характере человека.

— Нет, — решил обнадежить ученый пленников. — Скоро мы вернем вас обратно на остров. Теперь вас опасно сажать в тюрьму, с вами там быстро покончат.

Биохимик слишком много на себя взял, товарищ Мо уже давно решил участь подопытных. Чего с ними миндальничать? Бандиты должны отсидеть свое. А если их в тюрьме убьют, тем лучше. Несколькими отъявленными негодяями в мире станет меньше.

Охранники подтолкнули вновь прибывшего к лодке. Тот сначала не поверил в такой расклад. Неужели остров с женщинами, которых он вожделенно рассматривал, отдают в полное его распоряжение? Гораздо больше уголовнику верилось в какой-то коварный подвох. Сейчас ему привяжут к шее тяжеленный камень — и в воду. Относительно воды бандит оказался прав. Охранники решили слегка развлечься. К этому еще примешивалась зависть: они тоже долгое время оставались без женщин, а уголовной морде сейчас подвалит сексуальное счастье. Правда, бабы на острове — рецидивистки, но одна из них очень даже ничего!

Метрах в сорока от берега охранники вышвырнули бандита из лодки. Тот рванул к берегу, изо всех сил молотя по воде руками и то и дело оглядываясь. Он боялся того, что охранники направят на него лодку, а угодить под работающий винт — верная гибель. Но вот, наконец, он выбрался из воды, плюхнулся на песок и, улыбнувшись, помахал рукой охранникам. При этом уголовник мысленно поливал их самыми последними словами, но свои истинные чувства он оставил при себе. Зачем рубить сук, на котором сидишь, оскорблять людей, имеющих все возможности жестоко отомстить за обиду. Лучше заняться делом.

Уголовник бодро вскочил на ноги. Женщины, сбившись в кучу, настороженно наблюдали за ним. Поначалу новичок хотел соблюсти видимость приличия: он подошел к аборигенкам, заговорил с ними. На короткое время завязалась вполне дружелюбная беседа. Затем измученный спермотоксикозом уголовник перешел от слов к делу. Дело это не вызвало у женщин ничего иного, кроме раздражения. Уголовник отбросил хорошие манеры и грубо облапил облюбованную им дамочку. Он не знал, с кем имеет дело. За годы отсидки уголовницы принимали участие во многих драках и умели постоять за себя. Мужчина запрокинул голову и ухватился за нос, из которого после внезапного удара хлынула кровь. Придя в себя, бандит решил поучить вздорную бабу уму-разуму, и снова угодил под раздачу. Живя на острове, женщины успели сдружиться и теперь встретили угрозу, стоя плечом к плечу. Мужчина без труда мог избить одну уголовницу, так же просто он бы отделал четырех обычных женщин, но четыре уголовницы оказались ему не по зубам.

— Быстрее оттащите этих фурий, иначе вам придется оплачивать доставку нового подопытного из собственного кармана! — что есть силы завопил биохимик охранникам.

Угроза подействовала, и вскоре женщин доставили на корабль.

— Вы можете сопротивляться, но если убьете его, я повешу одну из вас. И она будет болтаться на дереве в назидание остальным! А если станете вести себя хорошо, я дам вам шанс с ним поквитаться, — пообещал биохимик. Для верности он разделил женщин на две пары. Одна уплыла на остров, другая осталась на корабле. Мужчина правильно расценил действия биохимика. Игнорируя боль от полученных травм, он снова набросился на женщин. Теперь ему удалось преодолеть их сопротивление. Угрожая расправой, бандит по очереди изнасиловал свои жертвы.

Биохимик внимательно наблюдал за происходящим. И не только биохимик. Запертые в клетке уголовники тоже видели большую часть происходящего на острове и скрежетали зубами в бессильной злобе. А вновь прибывший блаженствовал. Еда приплывала к нему сама, женщины находились под боком — что еще надо? Ах, да, хоть искорку огня в поведении своих партнерш. Но чего нет, того нет! Женщины оставались холодны как лед при всех стараниях уголовника. Поэтому он так обрадовался, когда на смену явилась вторая пара. Радость его оказалась недолгой. По темпераменту и желанию заниматься любовью новые женщины оказались точной копией предыдущих.

— А я, дурак, радовался, попав на остров! — наверное успел подумать бандит, когда через месяц охранники доставили с корабля всех обитателей острова и уплыли, на прощание заехав рукояткой пистолета по голове бандиту, отчаянно пытавшемуся забраться к ним в лодку.

Через минуту старожилы острова вытащили его на берег.

— Вот она — грубая месть отбросов общества, — сказал биохимик, разглядывая скопище тел на берегу.

Расправа затянулась. После осточертевшего сидения в клетке уголовники решили оттянуться по полной, не только отомстить, но и дать выход самым жестоким своим инстинктам. Причем женщины участвовали в издевательствах наравне с мужчинами. Одна из них обломком ракушки в буквальном смысле выковыряла насильнику глаз. Хотела и второй, но другая женщина ее остановила.

— Пусть смотрит! — она заранее присмотрела на берегу два камня, один побольше, другой поменьше.

На больший камень уголовница пристроила яички мужчины, а вторым размахнулась. Дикий вопль донесся до корабля.

— Подонки, что с них взять, — скривил губы биохимик. — Причем безмозглые подонки! Он ведь может загнуться от болевого шока.

Но бандит оказался крепким мужиком. Умер он только через два часа после еще нескольких жестоких пыток. Биохимик забрал с острова вторую пару женщин. Первую он уже свозил на обследование. Анализы, способные обнаружить беременность на самых ранних стадиях, показали отрицательный результат для всех четырех женщин. Биохимик отправил товарищу Мо победную реляцию. Теперь он мог с чистой совестью вернуться к научной работе.

Янлин обладал многими полезными для делового человека качествами. В том числе бдительностью, позволяющей вовремя заметить угрозу. Как-то Ю обратил внимание на бригадира грузчиков, разговаривавшего с одним из русских хлебопеков. Казалось бы, ничего особенного, встретились на китайском подворье два соотечественника и в свободную минуту чешут языки. Однако Янлин сделал зарубку в памяти. И когда снова увидел хлебопека с Гуняшевым, стал уже внимательнее за ними наблюдать. Ю сумел засечь несколько встреч, прежде чем ему улыбнулась Фортуна.

Русские неудачно выбрали место, и Янлин сумел незаметно к ним подкрасться. Поначалу разговор заставил китайца пожалеть о своей прыти. Стоило ли тратить усилия, чтобы узнать особенности выращивания и скрещивания клубники? Ю уже начал высматривать пути отхода, как вдруг грузчик ловко перевел разговор на хлеб и стал допытываться, как заполучить хотя бы горсточку добавки. Тут Янлин навострил уши и прослушал разговор до конца. После работы Ю сразу же отправился к Гунсуню…

Когда Янлину исполнилось три года, его родители переехали в Советский Союз, и Ю много лет прожил в чужой стране. Тут он пошел в школу, только не специальную, а обычную: в том городе, где обосновались родители Янлина, отсутствовали школы для обучения детей иностранцев.

В классе Ю прозвали китайчонком — а как иначе? — и порой били за радикально азиатскую внешность. Но в целом дети привыкли к Янлину и приняли его в свой коллектив. В страну тогда хлынула свобода, а за ней и вседозволенность. Дети постарше грубили учителям, прогуливали уроки, иногда являлись на них навеселе.

Родители уберегли Ю от пагубного влияния демократии по-русски. Янлин хорошо учился, добросовестно выполнял все порученные ему задания.

— Если бы все дети были такими, мы бы горя не знали, — вздыхали учителя.

Но ребенок есть ребенок. Едва подворачивалась такая возможность, Ю с удовольствием принимал участие в играх одноклассников, далеко не все из которых были безобидными. Тогда у россиян на устах были люди новой, прежде не виданной в стране формации — рэкетиры. Некоторые из сверстников Ю стремились им подражать. Янлин с дружками однажды тоже поучаствовал в школьном вымогательстве и попался. Ему тогда здорово влетело от родителей. Отец постарался, чтобы этот урок Ю запомнил на всю оставшуюся жизнь. Ю запомнил, хотя ему откровенной глупостью показались слова отца:

— Чужие деньги не приносят человеку счастье. Хорошо лишь то, что заработано своим трудом.

Жизнь убедительно доказывала обратное. Бандиты, награбившие миллионы у соотечественников, были вполне счастливыми людьми и даже на скамье подсудимых радостно улыбались. Мол, скоро мы выйдем и еще дадим копоти!

Когда Ю исполнилось шестнадцать, вся семья наконец-то вернулась на родину. И тут выяснилась печальная вещь. Янлин был уверен в том, что, как родными, владеет двумя языками. Но из-за долгой жизни в России он говорил на китайском с явственным акцентом. Причем его акцент вызывал у людей улыбку. Кто-то даже порекомендовал Ю попробовать себя в разговорном жанре. Вместо этого Янлин принялся упорно избавляться от акцента. Этому целеустремленному честолюбивому юноше была противна сама мысль о карьере эстрадника. И, в конце концов, Ю избавился от акцента, но тот успел сыграть с ним злую шутку. Молодой человек решил поступить в престижный вуз. Ох уж этот максимализм. Сделай Ю выбор попроще, и жизнь его направилась бы совсем по другому руслу. А в престижном вузе его акцент сыграл роль красной тряпки. Преподаватели, разумеется, были быками. И они преградили Ю дорогу к высшему образованию. Янлин не оставил свою идею и решил годик где-нибудь перекантоваться. Волей судьбы он угодил к Гунсуню. И нечаянно-негаданно остался у булочника.

Шану сразу понравился молодой толковый сотрудник, в свои невеликие годы умеющий четко распланировать любую работу. Очень скоро Гунсунь поручил Янлину более ответственное дело. Это в свою очередь понравилось Ю, и он решил повременить с вузом.

Эти двое счастливо нашли друг друга. Гунсуню с его талантом хлебопека не хватало деловых качеств. А Янлин при его потрясающей работоспособности помимо основных обязанностей успевал подсматривать профессиональные секреты хозяина. У Гунсуня и до появления Ю дела шли хорошо, теперь им было придано новое ускорение.

Конечно, в свете последних событий Шану стоило призадуматься, а было ли появление Янлина благом или проклятием? Ведь благодаря Ю бизнес его расширился до такой степени, что попал на заметку Фану. А знание Янлином русского языка стало определяющим фактором, вынудившим семейство Гунсуней покинуть родные места…

Янлин сообщил хозяину о подозрительном интересе бригадира грузчиков к добавкам. Гунсунь изменился в лице. Страх разоблачения всегда давил на хлебопека тяжелым грузом, но теперь, когда ожидания стали реальностью, он стал многократно сильнее. Как-то сразу забылось о громадных прибылях, нескольких заводах, находившихся теперь под контролем Шана. И превращение в одного из самых богатых людей города тоже забылось. Осталось лишь ощущение загнанного охотничьими собаками зайца.

Витим принимал гостя. В глубине души он презирал этого человека, но сейчас был вынужден изображать радушного хозяина. Гостя звали Утюг. То есть звали его как-то иначе, но временами возникали сомнения, помнит ли он сам данное ему при рождении имя. Утюг был представителем старой формации уголовников, именно поэтому так нуждался в нем Витим. По традиции именно преступники старой закалки «держали» тюрьмы. Бандиты новой волны, к которой принадлежал Витим, даже поняв огромную важность этой вещи, лишь в редких случаях пытались брать под свой негласный контроль места заключения. Философия их была простой: не для того они хапают кучу денег, чтобы проводить лучшие годы жизни за решеткой. Старые же воры, наоборот, садились часто и надолго.

Когда Утюг насытился, отведав выставленных на стол яств, Витим перешел к сути волнующей его проблемы:

— Был у меня пацанчик, наркоту толкал по дискотекам и спалился, придурок. Пока его здесь судили, мы нашли способ заставить его прикусить язык. Но сейчас его переводят в колонию, там нам его не достать. Менты его расколят, как два пальца об асфальт, и у меня возникнут проблемы.

— Не пойму, ты что — мочкануть его хочешь? — спросил Утюг. — Более надежного способа заставить человека замолчать я не знаю.

— Я тоже.

— А чего ж ты его здесь не шлепнул?

— Не мог. Добрые люди заткнули ему пасть, но мочить отказались. Понимаешь, мне было бы проще завалить посредника, который через меня скидывал наркоту пацану, тогда бы менты получили оборванную ниточку, но посредник — мой давний кореш и толковый мужик. Ну случился у него единственный прокол, с кем не бывает.

— Ладно, проехали. Разберемся мы с твоим пацанчиком, и возьму я с тебя за мокруху по-божески. Помнится, ты мне однажды тоже конкретно подсобил.

Витим мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Презирая старых воров, он без нужды не шел с ними на конфликты и даже иногда помогал, держа в уме, что возможны ситуации, когда понадобится их поддержка. Его тактика оказалась верной, согласие Утюга избавляло Витима от необходимости резать по живому, устранять нужного команде человека. Он разлил по стаканам водку. Старый вор одним махом опрокинул спиртное, закусил бутербродом с икрой и засобирался. Их неприязнь была взаимной, но Утюг, как и Витим, мыслил категориями делового человека. Витим занимал важное место в преступном мире города, дружба с ним сулила конкретную выгоду, поэтому личные эмоции следовало держать при себе.

Прошла неделя, и Витиму принесли радостное известие. Спалившийся розничный наркоторговец умер в результате несчастного случая. Упал с верхней шконки на цементный пол и сломал позвоночник. Такое происходит сплошь и рядом. Наверное, часть уголовников мучает совесть, стыдно им за бесчестно прожитые годы. Вот они и ворочаются во сне, срываются и падают. По уму следовало бы изменить конструкцию шконок, но люди, имеющие дело с осужденными, понимают, что это бесполезно. Если уголовники перестанут падать, то станут захлебываться водой, давиться пищей, поскользнувшись, проламывать головы о те же шконки. Да мало ли какой несчастный случай уготован человеку, если авторитетный вор указывает на него пальцем и говорит своим шестеркам:

— Фас!

Витим облегченно вздохнул, однако нет в мире абсолютного счастья. Бандит подумал о деньгах, потерянных им из-за ареста наркоторговца. Тут же мысль плавно перетекла к данникам. Настало время напомнить кое-кому из крышуемых об их святой обязанности регулярно отстегивать бабки братве…

Устюгов в данный момент меньше всего думал о какой-то дани, полагающейся вымогателям. Для него это был пройденный этап. Пусть теперь эта головная боль мучает Гунсуня. Устюгов превосходно чувствовал себя в новом качестве. Управляющий завода, которого трудно наказать — завидное положение, которое многим показалось бы сказкой. Устюгов часто думал о том, кто же такой на самом деле Гунсунь. Наивный азиат, опрометчиво подставивший спину врагу либо лукавый хитрец, досконально изучивший психологию своих жертв? Это же надо до такого додуматься — доверить управление заводом человеку, у которого забрал бизнес! Затаи Устюгов обиду, он бы нашел способ жестоко отомстить узкоглазому. Уж он-то, как свои пять пальцев, знал и собственное предприятие, и весь технологический процесс. Устюгову ничего не стоило устроить грандиозную подлянку, после чего, распахнув удивленно глаза, заявить:

— Извините, допустил маленькую оплошность. Ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает.

И ни один суд не установил бы прямой вины Устюгова. Гунсунь, разумеется, немедленно его бы уволил, но китаец сам вручил хлебопеку кругленькую сумму отступных, которых хватит и бывшему владельцу завода, и его детям с внуками. Поэтому вредить можно было совершенно безнаказанно.

Однако Устюгов никогда бы на это не пошел. Он любил свою работу, неважно, в каком качестве, хозяина или управляющего. Вся его жизнь была связана с хлебом, и другой Устюгов даже не мог себе представить. Днями валяться на диване, смотреть телевизор, рыбачить, охотиться, месяцами отдыхать на берегу моря? Нет, отдыхать приятно, кто же будет спорить. И сам Устюгов собирался в этом году пару-тройку недель позагорать на Бали. Но все хорошо в меру. И отдых — это то, что помогает человеку восстановиться после работы. А после чего надо будет восстанавливаться Устюгову, если его уволят? Лежания на диване?

Поэтому бывшего владельца вполне устраивало его нынешнее положение, а появление Витима Устюгова только обрадовало. Все же некоторое недовольство Гунсунем оставалась, и было приятно осознавать, что китайцу грозят серьезные осложнения.

— Где бабки? — без долгих предисловий спросил Витим.

— Какие бабки? — удивленно посмотрел на него Устюгов.

Бывший хлебопек мог позволить себе некоторые вольности, до продажи завода он был серьезным бизнесменом, человеком, в отношении которого Витим остерегался использовать крайние меры: мог обматерить, но не ударить.

— Ты че под дурачка косишь? Забыл, с кем говоришь? Так я напомню, — пообещал Витим.

— Это ты не знаешь, с кем говоришь, — ответил Устюгов.

Бандит слегка насторожился. Хлебозавод — не два ларька на краю захудалого рынка. Бизнесмен вполне мог найти себе крутого покровителя. Они же постоянно ошиваются на разных фуршетах и презентациях, что стоило познакомиться там с большим чиновником или полицейским начальником. Или сами менты явились и предложили заменить синюю крышу на красную, то есть уйти от бандитов к правоохранителям. За те же деньги!

— И с кем же я говорю? — осторожно спросил Витим.

— С управляющим завода.

— Не понял!

— Теперь я управляю своим бывшим заводом, а хозяин у него другой, — Устюгов сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

Витим тупо смотрел на него, и только через некоторое время в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Другой хозяин, говоришь? А почему я об этом ничего не знаю?

— Так никто не знает. Я продал завод тайно. Таково было главное условие сделки.

— Ни фига себе! Какие дела творятся в городе. И кто новый владелец завода?

— Гунсунь.

Удивление Витима усилилось.

— Это тот самый китаеза, заваливший город своим хлебом?

— Он самый, — подтвердил Устюгов.

– Тем лучше, будем брать бабки в одном месте, – сделал поспешный вывод бандит.

Гунсуню было страшно. И напугал его вовсе не рассказ Янлина. Чего-то похожего хлебопек ожидал. Шан видел, с какой решительностью и жестокостью ему расчищают путь. Точнее — не ему самому, а хлебу, который он выпекает. Гунсунь был достаточно умен, но и человек среднего ума давно бы сообразил, что гибель людей, которые, следуя букве закона или руководствуясь собственным корыстолюбием, пытались помешать бизнесу Шана, вовсе не случайна. Где-то рядом с Гунсунем находятся профессиональные убийцы, всегда готовые выполнить приказ. Чей? Сю Ниня или тех, кто стоит за чиновником? Впрочем, какое это имело значение для Гунсуня? В любом случае Шан оказался в эпицентре кровавых событий, и если местные полицейские выйдут на след убийц, Гунсуню тоже мало не покажется. Да что там говорить! Сю Нинь держится в тени, поэтому Шан — единственный кандидат на роль организатора преступлений. Скорее всего, так было задумано с самого начала, и киллерам приказано в случае чего все валить на Гунсуня. Зная дисциплинированность соотечественников, Шан не сомневался в том, что именно так и будет.

Но существовал и другой вариант, причем, как, наконец, сообразил Гунсунь, практически неизбежный. Если афера с хлебом и добавками раскроется, его ликвидируют. Хуже того, даже завершись она успешно, булочника тоже убьют, поскольку в любом случае Шан оказался опасным свидетелем.

Большинство европейцев, заметив нависшую смертельную угрозу, собрали бы денежки и скрылись. У Гунсуня такой мысли даже не возникло. Он засомневался в другом — стоит ли говорить Сю Ниню о подозрительном грузчике? Не вызовет ли это ликвидацию хлебного бизнеса, а заодно и причастных к нему людей?

Шан плохо знал — вернее, совсем не знал — товарища Мо, от имени которого действовал Сю Нинь. Фигура грузчика была слишком ничтожной, чтобы из-за нее сворачивать масштабную операцию «Атлантический циклон»…

С остервенением, достойным лучшего применения, Гуняшев делал отжимания. Кто-то, вроде героя Челентано, рубит дрова, желая усмирить бунтующую плоть, а Игорь заменял интенсивными физическими упражнениями такое же интенсивное употребления алкоголя. С горя он не напивался, а загонял себя до усталости.

Начальство, окончательно потеряв терпение, устроило Гуняшеву разнос. Вроде как он бездельничает и забывает о своих прямых обязанностях. Им бы так побездельничать. Потаскали бы эти старые пердуны хлебушек, на следующий день ноги бы едва переставляли. Хотя дело, конечно, не в хлебушке. Они до сих пор считают элементарной поставленную ему задачу. Уроды! Думают, все китайцы — дурни косоглазые. Если бы! Это русского человека можно подпоить и залезть ему в душу. Или взять, пьяного, на слабо. Мол, слабо тебе забраться в комнату с добавками и вынести оттуда горсточку. И все, главное — не дать ему протрезветь, и тогда дело сделано.

С китайцем этот фокус не пройдет, у него извилины иначе работают. Но у Гуняшева есть план. Да, ему в чем-то повезло, однако везет ведь только тогда, когда сам прикладываешь к этому везению отчаянные усилия. Игорю удалось завоевать доверие одного из русских хлебопеков Гунсуня, и тот рассказал ему интересную вещь. Есть шанс завладеть той самой добавкой, только он представится лишь через две недели. Жаль, у начальства терпение иссякло, и большой вопрос, захотят ли они ждать столько времени?

Долго ждать, однако, не пришлось. Когда Гуняшев вышел на работу, к нему подошел китаец и на ломанном русском сказал:

— Я нечаянно подслушал, что ты интересуешься нашими добавками.

При этих словах Гуняшев похолодел и стал лихорадочно прикидывать пути отхода с завода в случае возникновения заварушки.

— Наверное, хочешь продать наши добавки конкурентам, — продолжил китаец. — Я тебе помогу, только это будет дорого стоить.

Игорю потребовалось время, чтобы унять волнение, после чего он задал легко предсказуемый вопрос:

— Сколько?

— Здесь опасно говорить, заметят. Давай встретимся сегодня в «Кабарге».

«Кабаргой» назывался маленький ресторан, находившийся в противоположной от мест обитания китайцев стороне города.

— Когда?

— В девять часов.

— Согласен.

Из слов китайца Гуняшев заключил, что тот хочет запросить кругленькую сумму. Поэтому и не назвал ее сразу, думал, что Игорь начнет торговаться, и это привлечет внимание.

— Хорошо, поторгуемся в кабаке, — решил Гуняшев и на всякий случай запросил руководство.

Только начальство могло решить, во что оценивается секрет хлебопека. Увидев ответ, Игорь повеселел. Хотя их контора не испытывала недостатка в средствах, Гуняшев ожидал увидеть сумму поскромнее. Теперь денег хватит и на угощение, и на вознаграждение.

Китаец говорить о деле не спешил, наслаждался халявным застольем. Игорь терпеливо ждал. Китайцы — тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Если представился шанс выпить и закусить, грешно им не воспользоваться. Лишь одно волновало Гуняшева. Что, если узкоглазый навешал ему лапши на уши, а на самом деле понятия не имеет о том, как украсть добавки? Впрочем, только самоубийца мог отважиться на такой поступок, зная репутацию Игоря как человека решительного и быстрого на расправу.

— Завтра мы встретимся здесь же. Ты принесешь мне двадцать тысяч долларов, а я тебе мешочек с добавками, — насытившись, сказал китаец и посмотрел на Гуняшева, ожидая реакции Игоря.

— Двадцать тысяч! — Гуняшев закачал головой, пытаясь изобразить некоторое сомнение.

На самом деле он мог заплатить и пятьдесят.

— Я сильно рискую, — заявил китаец.

— А где гарантии, что в мешочке будут настоящие добавки?

— Гарантий нет, но если вы раскроете обман, то легко накажете беззащитного китайца.

— Успеешь сбежать.

— Куда? Тут хорошая работа, много денег, жена, трое детей. Кто мне в Китае позволит иметь много денег и много детей?

— Шизанулись вы на детях! Если вам позволить свободно размножаться, лет через пять население земного шара удвоится, — буркнул Гуняшев. — Короче так. Мы сначала выясним, есть ли у тебя на самом деле жена с тремя детьми, а после этого ты получишь свои двадцать тысяч в обмен на добавки.

— Очень хорошо, — расплылся в улыбке китаец.

Гуняшев собрался уходить, но китаец принялся умолять его еще задержаться:

— Тут еще много еды и спиртного, жалко оставлять.

— Один сожрешь! — едва не вырвалось у Игоря, но он подавил свои эмоции ради дела.

Китаец неожиданно быстро окосел. Когда обговаривал условия сделки, был трезв, как стеклышко, а потом расслабился, поплыл.

«Еще, чего доброго, отрубится по дороге или угодит в каталажку и пропустит смену. А Гунсунь суров, за такие фокусы уволит в два счета. И прощай мои надежды на успешное завершение дела», — подумал Гуняшев, рассчитываясь с официантом.

Игорь дотащил едва держащегося на ногах китайца к выходу. Хлебнув свежего воздуха, тот чуточку протрезвел и двинулся к заросшему пустырю, начинавшемуся буквально сразу за рестораном.

— Эй, куда тебя понесло! — воскликнул Игорь.

— Там мой жена, сидит в машина! — сообщил китаец.

— Далеко?

— Нет, почти рядом.

— Ладно, идем, — сказал Гуняшев, сильно приукрасив действительность, поскольку шел он один, а китаец висел на нем, лишь указывая направление.

«Так бывает после некоторых сортов самогона. Голова ясная, а ноги ходить отказываются. Надо же, у дорогого спиртного похожее действие», — эта мысль Игоря была последней.

Занятый возней с китайцем, он не услышал, как сзади подкрались два человека. Один из них изо всех сил ударил его коротким и массивным железным прутом по голове. Гуняшев без сознания рухнул на землю. Китаец, до этого мгновения беспомощно висевший на Игоре, бодренько вскочил и с размаха пнул распростертого человека ногой. Двое других присоединились к нему. Били вроде бы зло и остервенело, как пьяные дворовые хулиганы, но однажды китаец расчетливо ударил Гуняшеву точно в висок. После этого избиение на время прекратилось. Через минуту китаец взял руку Игоря, попытался найти пульс, не нашел и указательным пальцем махнул сверху вниз. Нападавшие быстро вывернули карманы Гуняшева, забрали бумажник, телефон и скрылись.

Местные правоохранители списали убийство на хулиганов, ограбивших и до смерти избивших человека. Они установили, что перед смертью Игорь сидел в ресторане вместе с китайцем. Однако найти этого ценного свидетеля не удалось. Для официантов все китайцы были на одно лицо, и этот не стал исключением.