Операция «Атлантический циклон»

Глава 18

Витим был в ярости. Один за другим на него обрушились два тяжелых удара. Сначала исчез Есаул, затем Жидков категорически отказался прессовать косоглазого. Витим попытался уговорить мента, но тот замахал руками так, словно попытался улететь подальше от своего сообщника:

— Даже не проси. За булочника замолвил слово очень большой человек. Кстати, мне очень интересно узнать, откуда он узнал, что мы собираемся его обрабатывать? У меня утечка исключена, это кто-то из твоих прокололся.

— Из моих? Очень похоже. Я разберусь.

Хотя разбираться было нечего. Стоило Жидкову сообщить о звонке большого человека, и картина стала абсолютно ясной. Есаула похитил кто-то из окружения Гунсуня. Его пытали и выведали всю информацию. Но кто именно похищал? Охранников Витим отмел сразу же. Оно им надо? Простые русские ребята, несущие официальную службу. Они еще могли отважиться на похищение, посули им китаеза золотые горы. Но пойти на мокруху — а совершенно ясно, что Есаул мертв — они бы отказались категорически. Следовательно, косоглазый нанял киллеров, скорее всего после того, как Витим потребовал долю в бизнесе. Уму непостижимо, как он так быстро нашел квалифицированных исполнителей. И главный вопрос — где? В городе, насколько знал Витим, таких людей не было. То есть люди были, но в других командах, и вряд ли даже за очень большие деньги они согласились бы убрать Есаула, человека в местных криминальных кругах весьма авторитетного. Разве что китаеза нанял Хунхоя, и тот, хотя работал с Витимом, решил подсобить соотечественнику. А что, очень даже правдоподобный расклад.

Но все же у Витима оставались сомнения, и он решил действовать тем же способом, что и его враг. Надо захватить помощника хлебопека и развязать ему язык.

Увы, к огромному разочарованию Витима, Янлин теперь находился под охраной. И убивать людей ради достижения своей цели бандиту совсем не хотелось. Соображения гуманности тут были ни при чем. Город успел уже забыть о бандитских разборках, и напоминать о них совсем ни к чему, поскольку напоминание такое чревато жесткой реакцией правоохранителей, которым начальство устроит жесточайшую головомойку. А нынешнее благополучие Витима держалось на равновесии, установившемся между преступниками и теми, кто их должен ловить. За прошедшие годы установились границы, в рамках которых уголовники спокойно занимались своим черным делом. Переступать эти границы было себе дороже, поскольку тут уж сколько ни отстегни ментам, они будут обязаны реагировать на случившееся.

Вообще сложилась парадоксальная ситуация. Бандиты отстегивали конкретному полицейскому, чтобы тот не лез в их дела. Но если полицейский забросит свою работу, перестанет раскрывать преступления, то его уволят. А какой дурак станет отстегивать бабки потерявшему работу стражу порядка? И полицейские волей-неволей доставляли хлопоты уголовному миру. Уголовники выходили из этой ситуации по-разному. Одни, как Витим, сами сдавали прикормленным ими ментам разную уголовную шушеру, убивая одним ударом двух зайцев: и своим людям помогали, и расчищали территорию от каких-никаких конкурентов. А одна известная московская группировка объявила свой район «зоной, свободной от преступлений». Мол, мы тут занимаемся своим бизнесом, и не стоит привлекать внимание стражей закона всякими-разными правонарушениями. И это действовало похлеще разрекламированных профилактических мероприятий, проводимых тогда милицией. А как не действовать, если, по словам журналистов, несколько упрямцев будто в воду канули. А может, и на самом деле канули, хотя в окрестностях хватало других мест, где можно было надежно схоронить покойника.

Итак, убоявшись жесткой реакции городских ментов на ликвидацию охранников, Витим пристально изучил окружение Гунсуня. Бандит остановился на знакомом булочника, с которым Шан подружился семьями уже в первые дни своего пребывания в городе. Рассудил он просто. Китаец — не двое русских парней, а исчезновение человека — не убийство, поэтому риск ответной реакции городских правоохранителей минимальный.

Китайца взяли без проблем. Он привык спокойно ходить по улицам в любое время суток и оставил без внимания затормозившую рядом с ним машину. Китайца доставили в заранее облюбованное бандитами местечко и для начала слегка потоптали ногами. Теперь можно было допрашивать.

— О чем ты разговариваешь с Гунсунем? — начал Витим с безобидного вопроса.

— О многом. О жизни в России, наших детях, русской погоде. Но чаще всего о Китае.

— Насрать мне на твой Китай. Меня интересует, кто работает на Гунсуня?

Вопрос китайца слегка удивил. Вряд ли он знал многим больше, чем сообщалось в местных СМИ. Зачем было его хватать, бить? Тут какая-то ошибка.

— На Гунсуня работает много людей. Одни пекут хлеб, другие развозят его по магазинам, третьи занимаются управлением.

— Ты мне не пудри мозги! Я тебя про других людей спрашиваю, которые охраняют твоего дружка.

— Я о них очень мало знаю, только то, что почти все они русские.

— Врешь, урод! Вы кучу времени базарили с Гунсунем, он должен был хоть раз проговориться.

— О чем?

— Это ты мне должен сказать. А если память у тебя хреновая, мы ее сейчас освежим. Давайте, пацаны.

Братва действовала традиционно, по старинке. С китайца содрали одежду, уложили на живот и прижали к спине раскаленный утюг. Бедняга заорал от чудовищной боли. Витим склонился над ним:

— Ну как, начинаешь вспоминать?

— Я ничего не знаю, вы меня напрасно мучаете. У нас с Шаном совсем другие разговоры.

— А ты подумай. Время у нас есть, электричество тоже. Даю тебе маленький шанс избавиться от мучений.

Но все мысли китайца вытеснил животный страх. Он с ужасом смотрел на человека, держащего утюг, и вздрагивал при его малейшем движении. Витиму надоело молчание пленника и он подал знак. Вновь по комнате разнесся запах горелой плоти и отчаянный вопль китайца.

— Ори сколько влезет, здесь никто не придет тебе на помощь. Лучше вспоминай, целее будешь.

И китаец вдруг вспомнил. Возможно, пытки на самом деле обостряют ум и память. Да, Шан однажды проговорился. Потом он сильно пожалел об этом, но тогда ему надо было с кем-то поделиться своими проблемами. И сказано-то было совсем ничего, вскользь, о неких соотечественниках, прикрывающих бизнес Гунсуня силовыми методами.

Пленнику отчаянно не хотелось выдавать своего друга, и он решил придумать другую версию, но для этого требовалось время, а Витим, утомленный очередной паузой, зло бросил своему костолому:

— Давай!

— Я, кажется, вспомнил! — тут же воскликнул китаец.

— Погоди, — остановил Витим человека с утюгом и повернулся к пленнику. — Давай, выкладывай.

— Как-то Шан мне сказал о людях, приехавших из Китая. Этим людям поручалась любая грязная работа, которая могла понадобиться Гунсуню.

— Кто они такие, где живут? — напористо спросил Витим.

— Я не знаю. Шан потом сильно жалел даже о тех нескольких фразах, которые у него вырвались. Просто в тот момент ему очень хотелось выговориться.

— Вот сейчас я тебе верю. Осталось решить единственный вопрос: что мне выгоднее, живой китаец со следами пыток или мертвый китаец, тело которого никто не найдет?

— Я буду молчать, как рыба! — заверил пленник.

— А куда ты денешься? Если проболтаешься Гунсуню, он перестанет с тобой дружить. Это в лучшем случае. А в худшем к тебе явятся те самые люди, о которых ты мне рассказал. И одним китайцем в нашем городе станет меньше. Тебе нравится такой расклад?

— Мне он совсем не нравится, я буду молчать, — повторил пленник.

— Ты знаешь, я почему-то тебе верю. Я бы с удовольствием сделал булочнику пакость, лишив его хорошего друга, но живой ты мне выгоднее. Если те самые люди, приехавшие из Китая, умеют шурупить своими бестолковками, твое исчезновение их насторожит. А это будет очень хреново. Пацаны, развяжите его.

Когда Гунсунь решил отказаться от собственного хлеба, он затеял строительство маленькой пекарни. Нанял рабочих, отвел место в углу своего участка, чтобы строение не особо бросалось в глаза. У него как раз появилось немного свободного времени. Заводы работали под чутким руководством управляющих, а большинство организационных вопросов решал Янлин. Поэтому, едва пекарня заработала, Гунсунь с удовольствием занялся любимым делом. Он пек хлеб, который раздавал близким ему людям. В этот список, разумеется, попало и семейство Янлиней. Ю, помня сумбурный разговор с Шаном, с пониманием отнесся к его затее, а вот Лариса сильно удивилась:

— Зачем нам хлеб твоего хозяина, когда такой же печется на его заводах?

— Как ты не понимаешь, тут приложена рука мастера, а на заводах обычное массовое производство.

— Продукт которого мне очень нравится, — возражала Лариса.

Она уже подсела на содержащуюся в хлебе отраву, и Янлину пришлось действовать насильственными методами. Он категорически запретил жене покупать хлеб. Эта была первая в их семье размолвка, и Ю постарался компенсировать жене утрату любимого хлеба щедрыми подарками и заботой. Любовь к мужу оказалась сильнее. Потерпев около недели, женщина переключилась на изделия Шана.

С ними они пошли к родителям Ларисы на день рождения тещи. Ей исполнялось сорок три года, хотя по виду этого нельзя было сказать. Теща выглядела изумительно. Ее гладкая кожа и стройная фигурка заставили бы позавидовать многих двадцатилетних. Супруга тещи можно было принять за ее отца, если бы не разные национальности. Глядя на него, Янлин тихо шепнул жене:

— Удивительно, как ты при таком отце умудрилась стать красивее матери?

— Папа в молодости был очень даже ничего. Его состарило злоупотребление выпивкой, — ответила Лариса.

Янлины преподнесли имениннице изящную китайскую вазу, а Лариса нарезала принесенный хлеб.

— Зачем, дочка, у нас есть свой! — удивилась мать.

— Этот лучше.

— Но тот, что у нас, выпекают на заводе твоего мужа.

— Во-первых, не моего мужа, а Гунсуня, во-вторых, хлеб, который мы принесли, сделал лично Шаном. Теперь вы будете есть только его.

— Не знаю, дочка, мы уже привыкли к нашему.

— О чем спор? — вмешался отец Ларисы.

— Я хочу, чтобы вы ели хлеб, сделанный собственноручно Гунсунем.

— Наверное, для нас это большая честь, — усмехнулся мужчина. — Только я не вижу особой разницы. Могу вообще обойтись без хлеба, лишь бы на столе стояла она.

Отец тронул рукой бутылку водки. Жена сердито глянула на него, но промолчала. Она завершала последние приготовления. С помощью Ларисы все было сделано за десять минут. Ю бросил взгляд на угощения. Преобладали типично русские закуски, включая салат оливье и селедку под шубой. Не обошлось и без традиционных местных продуктов, красной икры и красной рыбы, которую именинница настойчиво предлагала зятю:

— Ты возьми, попробуй. Это не какая-нибудь горбуша, а чавыча, настоящий деликатес. В наших краях она редко встречается, мне повезло ее купить.

После нескольких стопок водки отец Ларисы ожил. Когда он был в ударе, то мог говорить часами, делая перерывы лишь для плановой заливки горючего. Большую часть его рассказов составляли воспоминания о днях молодости. Свои истории он умудрялся повторять в точности, не привирая и не приукрашивая. Янлину больше всего запомнился рассказ о так называемой «картошке», на которую отправляли студентов. Когда Янлин появился в России, «картошку» уже отменили, как шутили тогда, потому что в пылу политических баталий забыли посадить. Тесть же, по его собственному выражению, наносил пользу сельскому хозяйству все пять лет учебы. На четвертом курсе студентов расселили в одноэтажном здании школы. Раньше тут впитывали знания дети, но деревня пустела, молодежь уезжала в город, и школу закрыли, а оставшихся подростков возили в соседнюю деревню.

Месяц работы пролетел быстро, студенты по традиции устроили отвальную. Был среди них комсорг курса, занимавшийся своей работой не по разнарядке, а по признанию и потому тип довольно вредный. И он имел неосторожность хлебнуть лишку. Уже на автопилоте комсорг добрел до своей кровати, разделся и мгновенно уснул. А веселье продолжалось, и кто-то из студентов предложил сыграть с общественным деятелем злую шутку. Его кровать перенесли в пустую комнату. Легко представить состояние комсорга, когда наутро он продрал глаза. Кругом голые стены, хотя еще вечером в комнате стояли другие кровати и валялось барахло.

— Уехали, сволочи, а меня забыли! — тихо пискнул комсорг, поскольку громче не мог из-за головной боли, и в одних трусах выскочил из комнаты.

Там его уже ждали. Несколько человек, успевших собрать вещи, расселись на стульях точно напротив двери. Появление растерянного однокурсника было встречено дружным смехом.

— У, гады, я вам это припомню! — пообещал комсорг и исчез в комнате.

Тесть рассказал еще несколько историй, но запал его как-то моментально вышел, стоило опустеть бутылке. Он просительно глянул на жену, но та в ответ сурово нахмурилась:

— Даже не мечтай! Мы с дочкой пили вино, Ю тебе помогал чисто символически, считай, ты один бутылку водки уговорил. Хватит с тебя!

— Что такое бутылка водки для здорового мужика! — возмутился тесть.

— В твоем возрасте запредельная доза. Все, сейчас будем пить чай.

— В твоей фразе мне понравилось только одно слово — пить, — грустно сказал тесть.

Но больше не спорил и остаток вечера провел в трезвости. Юнлини отправились домой. Во дворе Ю заметил Гунсуня.

— Что вы здесь делаете так поздно? — удивился молодой человек.

— Любуюсь звездами. Когда проводишь Ларису — возвращайся, вместе полюбуемся.

Желание начальника сродни приказу, да и в тоне Шана было что-то такое, заставившее Янлина уже через две минуты выйти во двор.

— Интересно, есть ли там жизнь? — сказал Гунсунь, указывая на какую-то из звезд.

— Трудно сказать. Скорее всего, нет.

— А здесь точно не будет!

— Где здесь, на земле?

— Нет, в этом городе! Я сегодня увидел маленькую девочку. Она вцепилась матери в куртку и плакала, требуя хлеба. Понимаешь, не мороженого, не конфетку, а нашего хлеба. А знаешь почему?

— Нет.

— Потому что в наш хлеб добавляется наркотик. Вернее, что-то, очень напоминающее по действию наркотики. Меня заверили в том, что это вещество безвредно, им даже удалось излечить нескольких наркоманов. Но в таком случае я не понимаю, для чего его добавлять? Возможно, это какой-то странный эксперимент. Решили в большом масштабе выяснить, действительно ли вещество, добавляемое в хлеб, способно избавлять от наркозависимости и при этом абсолютно безвредно? У нас, в Китае такие опыты побоялись проводить и выбрали Россию. Но разве исключен гораздо худший вариант?

— Какой, господин?

– А ты сам подумай. Не хочу навязывать тебе своего мнения. Вдруг тогда в твою голову придет нормальное объяснение, которое развеет мои страхи. А сейчас идем спать, поздно уже. И ничего не говори жене, ни словечка!

Весь отдел был в разъездах, остались только дежурный и Жидков как начальник. Надо же было именно в этот момент раздаться звонку. Будто специально подгадали. Или на самом деле специально?

— Насяльник, — раздалось в трубке. — Тута плохие дела творяются, совсем молоденький девоська мужик трахаются, деньги за это берут. Я и адрес могу назвать, хоцес, насяльник?

— Диктуйте адрес, я записываю, — сказал дежурный.

Он доложил о звонке Жидкову. Тот долго не раздумывал. Конечно, не по чину майору лететь на какой-то вызов. Но Жидков инстинктивно чувствовал выгоду. Если по указанному адресу окажется притон, то его можно взять под свое покровительство и частично компенсировать ущерб от срыва комбинации Витима.

Майор быстро собрался и поехал. В квартиру он попал на удивление легко, достаточно было нажать кнопку звонка, и дверь открылась. Хозяйка притона, молодящаяся китаянка в халате, расшитом традиционными драконами, сначала продемонстрировала в улыбке все тридцать два зуба, но тут же загрустила, увидев милицейское удостоверение.

— Ты по-русски понимаешь? — сурово спросил у нее майор.

— Да, немножко хорошо моя понимает.

— Тогда слушай внимательно. У меня есть основания думать, что ты здесь содержишь притон. Я сейчас осмотрю квартиру. Если найду что-то подозрительное, то арестую тебя и посажу в тюрьму, поняла?

— Да, все плохо поняла, — чему-то улыбнулась китаянка, запахивая полы халата.

Для поисков хватило одной минуты — Жидкову стоило лишь заглянуть в гостиную. Там на большем диване полулежали три китаянки. Возраст их всех, вместе взятых, вряд ли превышал возраст хозяйки.

— Так, вовлечение малолетних в занятие проституцией. От трех до восьми лет, — грозно заявил Жидков.

И тут женщина снова улыбнулась:

— Смотри, какие вишенки. Все знают, все умеют и совсем молоденькие. Попробуй, не пожалеешь.

— Ты че, старая, не понимаешь, с кем говоришь?

— Понимаю, я все понимаю. Девочки — это бонус, а награда за покровительство само собой, — у китаянки странным образом исчез акцент.

Майор еще колебался, но тут путаны задвигались так откровенно-возбуждающе, что у майора под брюками началось интенсивное шевеление.

«Ну, раз бонус, почему бы нет?» — подумал Жидков, скидывая пиджак.

— Учти, старая, твои малолетние шлюшки не заставят меня сбросить цену. А теперь брысь отсюда, не люблю, когда на меня глазеют, — рявкнул он.

Девочки стопроцентно оправдали слова мамочки. Давненько Жидков не испытывал такого сексуального наслаждения. За час они выпотрошили его, как цыпленка, высосали из него всю энергию. После чего одна из девочек вышла и вернулась вместе с мамочкой, державшей в руках графин с какой-то красной жидкостью.

— Напиток китайских императоров. Он быстро восстановит твою мужскую силу, — объявила женщина.

Она налила напиток в хрустальный бокал и подала Жидкову. После нескольких глотков майор действительно будто помолодел. Только одним махом лет на тридцать. Ему захотелось скакать, дурачиться, дергать путан за волосы и вообще вести себя, как десятилетний ребенок. Девушки ловко подыгрывали ему, скакали по дивану, громко смеялись и, вместе навалившись на майора, устроили шумную возню с неким подобием борьбы и потасовкой подушками. Когда все немного устали и угомонились, одна из девушек достала косячок, раскурила и протянула Жидкову. Майор вдохнул дым. Он вдруг ощутил необычайную легкость, ему захотелось взлететь и долго парить над землей, а потом умчаться в заветные дали, хотя, что это за дали и где они находятся, майор не имел ни малейшего понятия. Да и присутствие юных прелестниц заставило Жидкова на время отложить свой замысел.

— Правда, хороший гашиш, ну скажи, правда? — спросила одна из девушек.

— Просто замечательный, — ответил майор, вновь залившись хохотом.

Ему было хорошо, очень хорошо. Еще находясь под действием наркотика, Жидков повторил сексуальные забавы и вдруг почувствовал сильную усталость. Настолько сильную, что едва мог шевелить ногами-руками. Девушки помогли ему одеться и выпроводили на улицу. Только наутро майор обрел возможность нормально соображать и первым делом подумал:

— Вот суки-бабы, таки обвели меня вокруг пальца! О деньгах мы так и не договорились. Еще, чего доброго, переберутся в другую хату. Ну и дуры. Под моей крышей они бы спокойно гребли бабки, а в новом месте хрен знает на кого нарвутся. Могут и в кутузку загреметь.

Напрасно Жидков беспокоился о китаянках. Ему бы лучше волноваться за свою судьбу. Его перехватили возле подъезда собственного дома, когда майор возвращался с работы.

«Еще один косоглазый», — подумалось Жидкову, когда он увидел китайца с чем-то вроде плоского портфеля в руках.

— Владимир Семенович, у меня к вам очень важное дело, — сказал тот, сильно коверкая русские слова.

— Важные дела я решаю в своем рабочем кабинете.

— Боитесь? Напрасно. Можете обыскать меня. Для вас опасен не я, а эта штука, — китаец показал Жидкову компакт-диск.

— И в чем же опасность этой маленькой штучки?

— Если вы согласитесь пригласить меня к себе, то я вам все покажу. Хотя это можно сделать и завтра в вашем кабинете, только без свидетелей. Последнее условие исключительно в ваших интересах.

— Ладно, идем в квартиру. Я даже обыскивать тебя не стану.

В плоской сумке китайца оказался ноутбук. Гость вставил диск в дисковод и указал на экран:

— Полюбуйтесь.

А полюбоваться было на что. Все три китаянки, с которыми вчера развлекался Жидков, обладали потрясающей внешностью. Да и фигура майора, предпочитавшего упражнять не мозг, а тело, общую картину сильно не портила.

— Это порно можно продавать за деньги, — сообщил китаец.

— Лучше отдай его мне, и я обещаю навсегда забыть о вашем притоне, — пообещал Жидков.

— Одну минутку. Тут есть кое-что совсем интересное, — остановил его китаец.

И майор увидел себя, блаженно затягивающегося косячком, а из динамиков раздался голос девушки:

— Правда, хороший гашиш, ну скажи, правда?

И тут же последовал ответ хохочущего Жидкова:

— Просто замечательный!

— Забавы с проститутками… за это вам могли влепить строгий выговор. Но полицейский, курящий гашиш, будет уволен в течение одного дня. Скажите, майор, вам хочется вылететь со службы?

— Зачем спрашивать? Вы же знаете ответ, — от надменно-барского тона Жидкова не осталось и следа.

— На всякий случай. Иногда люди предпочитают спасать свою честь, — теперь уже китаец откровенно глумился над Жидковым. — Но раз я знаю ответ, то хочу объяснить, как вам удержаться на службе. Для этого требуется пустяк: забыть о существовании Витима. Конечно, нам бы хотелось большего. Вы же можете надолго усадить его в тюрьму. Но тогда и вам придется занять место в соседней камере. Поэтому мы удовлетворимся скромными требованиями.

— Но Витим от меня не отстанет.

— Это уже ваши проблемы. Придумайте, как покончить с ним раз и навсегда. Диск я вам оставлю, чтобы голова лучше работала. У нас есть копии. Если вы продолжите общаться с Витимом, они тут же окажутся в прокуратуре и у журналистов.

— Хорошо, обещаю навсегда забыть о нем. Я же не самоубийца!