ОПГ «Деревня» 4

Глава 12 Наш самый веселый на этой планете ансамбль…

Глава 12. Наш самый веселый на этой планете ансамбль…

Южный Урал, июнь 1797 г.

Мария Сергеевна, несмотря на свои уже почти пятнадцать лет — девушкой выросла самодостаточной, без комплекса неполноценности, а уж привить ей чувство вины за что-либо — было задачей невыполнимой. Но вот после ознакомления с творением дядьки, взглянув на себя и свое поведение со стороны, глазами Егора — Маня слегка задумалась. И на следующий день, критически оглядев подругу — заявила:

— В общем так, Дуняша, с сегодняшнего дня работаем над ребрендингом твоего образа!

Дуняша захлопала ресницами, приоткрыла рот и ойкнула:

— Ты же сама говорила, до свадьбы ни-ни⁈ И с Константином Павловичем я только-только познакомилась!

— Вот деревня! Ты считай без пяти минут невеста цесаревича, соскочить мы ему не дадим! Надо соответствовать, манеры немного подправить, вот по части образования у тебя полный порядок. Ну и без женственности никуда, а то мы реально со стороны как убийцы в белых халатах. Присмотрись к куропаткам из свиты старших великих княжон, в кого не ткни, изящными искусствами занимаются, или музицируют, или поют, на крайний случай томик стихов за корсетом спрятан. А уж отплясывать все горазды, правда танцы какие-то душные…

Дуняша, которая от недостатка женственности не страдала (к ней и до знакомства с наследником аж трое парней клинья подбивали, включая сына мельника) — с Маней спорить не решилась. От добра добра не ищут, а от Мани она ничего, кроме хорошего — не видела до сих пор. А теперь вот и царский отпрыск в ухажерах. Манина беспардонность на этом фоне даже недостатком не выглядела, так что уяснив, что в этом предложении для урона её чести и достоинства ничего не содержится — Дуняша беспрекословно согласилась. А Маня приступила к реализации задуманного, Ермолов то сразу после дня рождения выехал с солдатами тренироваться в условиях горной местности, тут хоть и не Кавказ, но тем не менее — было где развернуться. Так что обуздать Манину активность было некому…

Учитывая загруженность по учебе и работу в медцентре, свободного времени для осваивания изящных искусств было мало. Танцы Маня отбросила сразу, над музицированием раздумывала. Отец виртуозно владел гитарой, но мечта о карьере хирурга плохо совмещалась с мозолями на пальцах от струн. Был найден компромисс, с чердака Маня выташила ксилофон, лежащий там с незапамятных времен, а именно — с детского сада, когда её хотели приучить к музыке. Ксилофон Маня тогда освоила, после чего с чистой совестью отнесла его на чердак, объявив родителям, что сама будет выбирать, чем в жизни заниматься. Вот теперь и пригодился.

Один ксилофон на фоне пышущих здоровьем и харизмой Мани с Дуняшей смотрелся бледно, поэтому она привлекла к репетициям отца с гитарой. И теперь раз в день репетировали по часу, готовясь к большой сцене, пока на подмостках «Трёх пескарей», а дальше чем черт не шутит, можно и столицу покорить. Репертуар помог подобрать дядька, у того какого только хлама на компьютере не было, в том числе и музыкального. Исполнять попсу и хиты девяностых Маня категорически отказывалась, а на шутливый совет участкового присмотреться к амплуа и песням «Вороваек» — так на него взглянула, что Серёга зарекся шутить над дочкой. Голоса у подруг были, слух тоже не подкачал, но какой-то изюминки не хватало. По мнению Мани, естественно, немногочисленные зрители, присутствовавшие на прогонах — были в восторге.

После обеда Маня в очередной раз занималась с великими княжнами, Катя что-то щебетала о том, что старшие сестры не на шутку увлеклись кройкой и шитьем, освоили швейную машинку и с восторгом изучают журналы с выкройками. Машинально сделав замечание младшей цесаревне:

— Екатерина, не ковыряй в носу! Козявки надо вытаскивать без палева, или прикрываясь платочком. — В голове у Мани что-то щелкнуло и пазл сложился. — Точно, Катя, ты умница!

Со старшими великими княжнами, несмотря на то, что они обе были практически её ровесницами, плюс-минус — Маня особо не общалась, как-то не довелось. Да и общих интересов не было, а вот то, что Александра и Елена не вылезали то от Галки, то от Ксении — упрощало задачу по получению сценических костюмов. «Да и Катя с Машей как джокер в рукаве!» — Маня целеустремленно направилась к Ксюхе, у которой, по агентурным сведениям, вот уже несколько дней что-то ваяли две старших дочери императора: «Щас как припремся, они Гугла с Масей тискать начнут, так что на угодно согласятся, лишь бы их увела! Не то что пару платьев сшить!»

Жизнь, как обычно — внесла свои коррективы в до этого стройный и безупречный план Мани. Котовские, шестым чувством учуяли приход детей и сквозанули в подпол, а Ксюша сходу предложила поиграться с уже изрядно подросшим Трезором, засидевшимся в вольере. Малолетние предательницы встретили эту идею радостным визгом. На ворчливое Манино замечание, что от великих княжон после этих игрищ будет безбожно разить псиной, Александра радостно заметила: «Это не беда, их всё равно каждый вечер стирают в обязательном порядке!»

Отступать было некуда, шантажировать Александру с Еленой тоже нечем, поэтому Маня напала на самое слабое звено — на Ксюшу. Всё таки тетка, должна в положение войти. К просьбе Мани с любопытством прислушивались цесаревны и внезапно, предварительно пошушукавшись — с готовностью согласились помочь. Разговорились, в процессе выяснения того, что Маня подразумевает под сценическим костюмам — сестры важно заявили, что могут сотворить всё, что душе угодно. С небольшой помощью Ксении Борисовны.

А потом, сгорая от любопытства — принялись расспрашивать Маню о Дуняше, всё-таки — будущая невеста второго брата. Маня обрадовалась — девчонки оказались вовсе не задаваками, как их характеризовали младшие сестры, а вполне себе компанейскими. И чего они раньше не общались. Ну а то, как они играючи управлялись с швейной машинкой, выкройками и прочей фурнитурой, в которой Маня была ни в зуб ногой — внушало уважение. Договорились, что завтра Маня придет вместе с подругой, тогда и мерку с обоих снимут, и любопытство удовлетворят взаимное. А за это время и княжны покумекают, во что можно обрядить будущих звезд эстрады, и сама Маня с Дуняшей определятся. А пока расплывчатое Манино пожелание по поводу нарядов: «Чтоб без кокошника с сарафаном до пят и не как проститутки с трассы выглядели!» — заинтриговало цесаревен, бросив вызов их фантазии и умениям.

— Представляешь, Мария, — Поделилась с ней Александра. — мамА ходит по дому как привидение и стенает: «Мезальянс, боже, какой же это мезальянс!» А папА её и слушать не хочет, едва она начинает возражать против брака Кости, сразу рычит: «Мария Федоровна, а концепция простой русской идиомы „дать леща“ вам о чем-нибудь говорит⁈»

Сбежав от непонятных ей терминов вроде рюшек, далматики и какого-то марлота — Маня во дворе на радостях вместе с детьми принялась валять Трезора, позабыв о своих же недавних словах о запахе. Для полного счастья не хватало только Лёши, который сейчас, скорее всего — штурмовал какой-нибудь курумник в окрестностях Зюраткуля, в условиях, максимально приближенных к боевым. Ничего, скоро он вернется и уж тогда она встретит его во всеоружии! А по поводу впечатления, которое Дуняша произведет на Константина — Маня вообще не волновалась. Он на неё в застиранном то рабочем врачебном халатике смотрел как на икону, а на дне рождения в харчевне — всё больше отмалчивался, словно проглотив язык…

В то время, как мысль о сольной карьере едва-едва забрезжила в очаровательной головке Мани — Макаров приступил к делу с размахом. И уже пятого июня, сразу после днюхи подполковника в харчевне — организовал вокально-инструментальный ансамбль, джаз-банд и даже один бой-бенд из бывших выпускников горного училища. Из уличенных в нечистоплотности и попытках присвоить ценные сведения из будущего. Репетировали сейчас на базе бывшего древлеправославного скита, оглашая окрестности чистосердечными признаниями и неподдельным раскаянием. Перед короткими гастролями в один конец…

А сам Александр Семёнович наконец-то, с помощью подсказок Павла Петровича — освоил выделенный смартфон. Функции диктофона, фото-и видеосъемки привели его в восторг, испробовав зум — долго игрался, с сожалением обронив: «В отрочестве бы мне этот прибор, когда в папенькиной усадьбе за девками на реке подглядывал…»

Император тогда же, вечером пятого — вызвал Павла Строганова, с порога объявив:

— Отправлю-ка я тебя к батюшке, Пашка, пока лишнего не вынюхал. Посидишь в пермской вотчине под домашним арестом до осени. Потом катись на все четыре стороны, хоть и в Европу. К тому времени пронюхают про наши дела, и любой русский, даже завалящий, в цене будет. Как учитель великого и могучего…

— Я был нетрезв, мое поведение недостойно русского дворянина! — Повалился в ноги Паулюс, всё как учил Егор. — Я был нетрезв, простите меня, Ваше Величество! Хочу послужить отечеству!

— Тогда смотри! — Повеселел самодержец. — Про судьбу отступников и предателей, коих сегодня прямо из кроватей сонных выдернули, слышал⁈ Разглашение и утаивание сведений, полученных здесь, приравнивается к государственной измене и прямом пособничестве врагу! Подумай до завтра, и если решение твердо, подпишешь бумаги. И от меня условие, возьмешь своих малолетних братьев, что вскорости приедут, под свой патронаж. И рожу не криви, что ублюдки! Это братья твои! Отец дюже закручинился и опечалился, узнав о судьбе пресекшегося корня строгановского, так что смирись! А паче того, дружбу заведи с братьями, как старший!

Павел, обрадованный прощением императора — был согласен на всё и лишь кивал головой, как собачка на приборной панели. Государь, тоже удовлетворенный — милостиво опустил его, окончив аудиенцию. Он уже и без всяких подписок и допусков столько узнал, что палкой не выгонишь отсюда, настолько всё оказалось интересно. А свою гордыню волей неволей пришлось смирить, ещё ладно мозги в нужное русло вправил всего один удар Серёги. А после кратких обмолвок Егора и более пространных объяснениях друга детства Александра о том, что всё не то, чем кажется и какая судьба была уготована России — в Европу больше не манило. Если только в составе экскурсионно-туристической группы с многозарядным автоматическим оружием и артиллерией…

А Макаров, временно отдав судьбу отступников в руки подчиненных — с огромным удовольствием принялся знакомиться с потомками. Слов нет, технические средства и приборы были занимательны, но в первую очередь Александр Семёнович считал важным людей, их помыслы, убеждения и стремления. К полковнику, участковому Сергею Ершову — Макаров ещё после письменных докладов и эпистолярного общения — проникся искренней симпатией. Поэтому первая встреча была короткой и совсем не деловой, больше похожей на воссоединение двух боевых товарищей, участвовавших в одной военной компании в разных подразделениях. Договорились встретиться в ближайшее время, в приватной беседе, чтоб ничего не мешало. И не ограничивало по времени, желательно с сытным ужином и доброй чаркой.

А вот брат Серёги Егор, был для руководителя тайной экспедиции весьма занимателен. Что по его предложениям и докладам, что по сказкам его подчиненных. Не зря он распорядился за ним и его делами установить неусыпное наблюдение. И такой надзор учинить, чтоб сам объект поводок этот не чувствовал и об плотной опеке не догадывался. А то иные его предложения и идеи, присланные в бумажной форме — повергали в смятение не только императора, но и ко многому привычного самого Макарова. Тем интересней было встретиться лично, да и следовало решить, уместно ли будет оставить при Егоре наследника с Константином. Вот то, как управляющий химической промышленности взращивал новую научную элиту — вызывало полное одобрение. Такой запредельный цинизм и любовь к своей стране, какие прививались в стенах лабораторий — только на пользу могли пойти державе. При условии, что этих деятелей держать под неусыпным контролем, направляя энергию в конструктивное русло и удерживая от совсем уж от оголтелых акций.

Поэтому, оставив Егора на десерт — Макаров нанес визит ветеринару. Анисим, как старый и убежденный коммунист, которому терять было нечего, по причине преклонного возраста — не стушевался и сел на любимого конька. Сразу же при знакомстве выдав:

— Родственников за границей нет, не привлекался, член КПСС с тысяча девятьсот семьдесят пятого года! Развал СССР и роспуск партии считаю преступлением! Идеалам борьбы за счастье рабочих и крестьян предан беззаветно!

Часа через два, попивая крепкий горячий чаек, с добавленным туда для аромата и крепости бальзамом, Анисим отмяк и признав в руководителе тайной экспедиции если не соратника, то по как минимум временного попутчика — согласился на сотрудничество. В определенных рамках, пока это сотрудничество не вредит делам пришельцев из будущего и процветанию простого люда империи. Александра Семеновича, уже успевшего изрядно вникнуть во многие аспекты политической жизни потомков — изрядно порадовало отсутствие заботы Анисима о судьбе пролетариата за пределами страны. Никакого интернационала и «пролетариев всех стран» не было и в помине, тут явно прослеживалось влияние дружбы с Егором. Скорей даже национал-социализм был близок постаревшему коммунисту, хлебнувшему лиха в девяностые и с недоумением наблюдавшему за трансформацией великой некогда державы с государствообразующим русским народом — в некое аморфное многонациональное государство, где было место всяким нацменьшинствам, но не русским. Впрочем, к радикализму ветеринар не склонялся, национальные проблемы кардинально решить не предлагал, подобно известному австрийскому художнику:

— Гнать метлой! И не пущать, коли кто со своими порядками и средневековыми обычаями к нам заявится! Особливо чурок и фашистов религиозных, которые только свой народ считают богоизбранным, остальных за людей не считая! — Доносил до Макарова свои политические убеждения Анисим.

— Это вы сейчас про иудеев? — Уточнил Александр Семёнович, делая пометки в объёмистом блокноте.

— И не только! Они да цыгане этих своих правил не скрывают особо и детей своему этому учат, тут всё на виду. А самые упоротые нацисты в Европе засели, они такого пока в открытую не заявляют, но по делам их узнаете их! Всё будет, и геноцид ирландцев, и коренных народов Америк обеих, и до Австралии доберутся! Как у нас после Великой Отечественной, те, кто взрастил нацизм и всячески ему способствовал, внезапно оказался победителем фашизма. А нацистов правдами и неправдами отмазали от трибунала, потом эти хари в руководстве НАТО свои рожи лощенные демонстрировали…

С Егором Макаров убил полдня, причем выложился полностью. Фрукт оказался тот ещё, порой одолевало желание кликнуть ката с инструментом. Как и подозревал Александр Семёнович — упырь оказался тот ещё, но к счастью — целиком и полностью радеющий за судьбу державы. А что до его резких высказываний и подчас жесткой нетерпимости — Макаров его доводы и объяснения услышал, принял во внимание и откровенность оценил. Неизвестно, как бы он сам повел себя, оказавшись там, на месте потомков. Наблюдать вначале за низвержением своей страны, затем превращением её в колонию других стран — и при этом все понимать, отдавая во всем отчет. Затем вспыхнувшая надежда, подъем национального самосознания и вроде бы свет в конце тоннеля. С практически объявленной войной тем странам, которые видели Россию исключительно источником сырья и без русских. И вечное предательство элитами своего народа, воровство генералов и крупных чинов. И до боли схожая картина с революцией начала двадцатого века, только вместо большевистской швали, грезящями о мировой революции и подложившими мину под основы империи — орды мигрантов, завезенных из Азии. За эти два века ничего не изменилось, разве что маски окончательно были сброшены, но оболваненный народ этого не видел…

Слушая, Макаров видел в той России, пусть обкромсанной со всех сторон, униженной, но так до конца и не сломленной — свою страну. Холодное бешенство накатывало на руководителя тайной экспедиции, вроде бы подготовлен был, читал и знал, и должность не располагала эмоциям, но Александр Семёнович еле сдерживался…

Егору разговор тоже дался тяжело, словно душу вытянул клещами Макаров, столько всего вызнать хотел, всю подноготную. Иное и сам Егор не хотел в себе видеть, что пришлось обсудить, куда там следователям из его времени. Наследника и брата его, Константина, оставлял царь на Урале, при потомках, вот и старался руководитель тайной экспедиции. Егору предстояло немало времени провести с цесаревичами, как признался Макаров, поэтому и был такой допрос дотошный…

Выйдя из комнаты, взмокший и вымотанный, Егор, как и подобает русскому родноверу — истово перекрестился, выразив все чувства короткой фразой: «Вот нихуя себе дела завариваются!!!»