ОПГ «Деревня» 4

Глава 8 Споем, жиган, нам не гулять по воле… ч. 2

Глава 7. Споём, жиган, нам не гулять по воле… ч. 2

Южный Урал, июнь 1797 г.

Спалось Мане, после устроенной перцовой вечеринки — просто отлично. Если не сказать больше — уснула мгновенно, с чувством глубочайшего удовлетворения, едва успев подумать: «Вот бы и клещей так!» А утром, с хрустом разгрызая баранки за завтраком — строила коварные планы по курощению Лёши. «Я тебе покажу, суженный, не женское дело!» — На этом моменте Маня так улыбнулась, что отец поперхнулся чаем и решил внести свою лепту в воспитание чересчур распоясавшейся дочери. Чай ещё не замужем и в родительском доме живет. Вот выскочит за подполковника — пусть тот с ней горе мыкает и приструняет. А то в глаза окружающим стыдно смотреть, особенно в глаза с покрасневшими склерами, тех, кто вчера попал под раздачу. Как у него…

— Мария! Ну ведь нельзя же так!

— Конечно нельзя! — Горячо поддержала его высказывание дочь. — Ты присягу давал, защищать народ и общественный порядок! А после вчерашних гладиаторских боев тебя бы прокурорские замучили проверками, не считая вопросов от управления собственной безопасности, по факту данного инцидента! Там брата твоего били, в конце концов, хоть и двоюродного!

— Ещё неизвестно, кто кого бил! Там всё обоюдно и по взаимному согласию происходило, да и болел я за Егора! — Полковник в очередной раз порадовался, что они в прошлом, и тут не то что за потерянный патрон, за трупы не надо было отчитываться и строчить отчеты…

Вопреки устоявшейся практике — Маня спорить, оставляя за собой последнее слово, не стала. И всё с таким же благостным видом, не переставая улыбаться — допила чай, вежливо сказала: «Спасибо!» и посюсюкав с пристроившимся на руках мамки Максимкой, отправилась из дома. Не забыв попрощаться: «Чао какао, предки! Максим не скучай, ешь, спи и какай!»

«А Алексей Петрович то у меня бронелобый», с неудовольствием отметила Маня: «никакой вины за собой не чувствует, рожа довольная, глаза красные!» Подполковник (пока ещё, до ближайших боевых действий) по сложившемуся в последнее время порядку — куда бы он не направлялся, всегда делал крюк, чтоб непременно пройти на виду у медцентра и школы. Вот и сегодня, ополчась супротив клеща — марширующие солдаты браво протопали по площади и после команды: «Вольно!» — остановились на перекур. А Ермолов заскочил к врачам — пожелать Марии доброго утра.

— Всего хорошего, Алексей Петрович… — С такой печалью и надрывом сказала Маня, что даже обычно толстокожий и непробиваемый Лёха ощутил угрызения совести. Слабые, но всё же. — Нам не о чем больше разговаривать!

После чего отвернулась и гордо задрав курносый носик — с достоинством удалилась в недра лаборатории, оставив подполковника в некой растерянности. «Обиделась!» — Догадался подполковник: «Надо солдат озадачить, пусть пару снопов травы всякой с ромашками и васильками нарвут, вечером презентую и повинюсь! Строга Мария Сергеевна и беспощадна!»

А Маня до обеда упивалась своим коварством и неприступностью, не отрываясь от работы. В глубине души сочувствуя Лёше, не слишком ли круто с ним обошлась? А потом подошла Дуняша, и с неподдельным испугом уставилась на неё бездонными синими глазищами и спросила:

— Маня, а правду говорят, что вы с Алексеем Петровичем в ссоре⁈

Маня с неудовольствием отметила тот факт, что Дуняша то тоже блондинка. И несмотря на то, что они ровесницы — формы у неё уже того, более сформировавшиеся. Вспомнила прочитанное про Ермолова, что он так и не был женат, зато злые языки шептали, что имел многочисленных полюбовниц из черкешенок. С подозрением покосилась на двух лаборанток за соседним столом, навостривших уши при их разговоре и злорадно решила: «Авотхуй! Сегодня же прощу Лёшеньку! Вечером, как победителя клешей!» Вслух же, повысив голос, чтоб и коллеги ни слова не пропустили — ответила:

— Размолвка у нас была, Алексей Петрович под венец немедленно зовет, а я до осени просила подождать. Наверное соглашусь, чо по пустякам спорить. Мужчина сказал, женское дело послушать!

Дуняша и лаборантки, давно усвоившие, что для Мани существовало всего два мнения: её и неправильное — с недоверием разошлись, разочарованные. А Маня, улучив момент — перечитала тщательно составленное собственными руками досье на любимого, где информация из будущего соседствовала с собственноручными наблюдениями и медицинской картой будущего мужа. Что-то сидело занозой и не давало покоя. Ещё раз перечитав по диагонали, она нашла — вот оно! Дата рождения А. П. Ермолова, 04.05.1777 г. — это же послезавтра! Ну вот и повод простить! Но только так, чтоб проникся и оценил!

Перед обедом забрала окончивших занятия великих княжон и повела их в столовую, те на ходу бесперебойно щебетали, вываливая все свои маленькие горести и радости:

— Мария Сергеевна! — Дернула её за подол Катя. — А нашего Сашу посадили в погреб с твоим братом! ПапА так ругался, так ругался!

— С каким братом? — Неподдельно удивилась Маня. — С Егором что-ли? Так он мне дядька, а не брат. Катя, чо ты меня Марией Сергеевной величаешь, я же говорила, зовите меня Маней наедине!

— Правильно она всё делает, Мария Сергеевна! — Заступилась за младшую Мария и понизив голос, пояснила. — Вон мальчишки стоят, уши греют, видите⁈

Маня покосилась на стайку пацанов у крыльца и умилилась воспитанницам — умны не по годам и толк из них будет! За столом Мария заговорщически склонилась к Мане:

— А ты нам проколешь уши⁈ МамА разрешила, и даже уже сережки сработали самые модные, из золота?

— Госспади! — Вырвалось у Мани. — И вы туда же, как обезьянки, тоже блесны в уши хотите⁈

— Это только Мари блесны! — Дрожащим от обиды голосом, надув губки, пожаловалась Екатерина. — А мне пока только мормышки!

— Проколем! — Пообещала Маня. — И сходим на свиданку после обеда, брата вашего навестим и дядьку моего…

Со сбежавшим Строгановым обмишулились все — и казаки, и тайная экспедиция, и даже казачата. Юная поросль, на хороших харчах и нещадно гоняемая Пантелевскими казаками (а учителей он им выбирал тщательно, каждый был докой в своем деле: кто в рубке, кто в скрадывании врага, а уж джигитовке и конному делу учили как кентавров) — показывала такие результаты, что и император был впечатлен. И ведь не потомственные казаки, крестьянские дети, да из семей рабочих. Тут и Пантелей в их обучение душу вкладывал, и потомки, с бору по сосенке собрали обрывки знаний, как следует гонять бойцов. Приходилось детям заниматься по смешанной методике, где казачьи традиции соседствовали с курсом молодого бойца советской и российской армии. А учитывая, что служили в деревне все в разных родах войск, от стройбата до десантуры, а кто-то даже в РВСН лямку тянул — своих воспитанников иной раз побаивался и сам сотник. А с легкой руки, вернее — языка Гнидослава, их ещё с зимы окрестили дьяволятами.

Однако и дьяволята не смогли отличиться в поимке беглеца, тот как сквозь землю провалился. Павел Петрович, неоднократно справлялся о результатах поисков — и все больше хмурился, косо поглядывая на гонцов с безрадостными известиями. А ближе к вечеру, со стороны Могузлов — в село въехал Азат, с десятком своих батыров и лошадью в поводу, на крупе которой мешком висел наследник строгановской империи. Тут себе плюсик поставил Серёга, за налаживание связей с соседями, его кадры отличились, получается.

Помятый сегодня в ходе задержания, и с отметинами вчерашней драки — граф, понурившись, переминался с ноги на ногу перед грозным взором императора.

— И ведь не скажешь, что совсем дурак. — Демонстративно размышлял вслух Павел Петрович, обходя и разглядывая крестника. — Догадался, что по тракту переймут, в леса подался. А ума понять не хватило, что не тебе с охотниками, да ещё из башкир, ловкостью мериться. Куда бежать то собрался, Павел Александрович?

Тот молчал раздавленный всем произошедшим морально. Да и физическое состояние оставляло желать лучшего. Император не дождался ответа и продолжил морализаторство:

— К отцу тебе хода нет, в Братцево если только, жене на шею, приживалкой? Посмотри на себя, спасибо матери с отцом, что воспитали подлецом! Хотя извини, тебя ведь лягушатник воспитывал. Это многое объясняет… — Внезапно голос самодержца построжел и лязгнул металлом. — Али за границу намылился, во Францию⁈

— На что мне эта Франция! — Дернулся как от удара Строганов. — Так же чернь бунтует и возомнила себя ровней благородным людям! Я через всю страну проехал, ваше величество, везде дворяне недовольны, что вы подлому сословию столько послаблений дали! И дворянство гонениям несправедливым подвергаете! Кровью все ваши заигрывания с холопами закончатся и лучших людей от себя уже отвратили!

— Каких, к хуям собачьим, лучших людей, Павлик? — Вкрадчиво спросил император, но от этой вкрадчивости пробрало ознобом. — Это которые в долгах как в шелках, имения по нескольку раз обманом закладывают, чтоб соседям пыль в глаза пустить? Так это всё и так кровью кончится, через сто лет. Да такой, что заигравшихся дворян изведут, как клещей этих. И страну на части рвать начнут, брат на брата пойдет и только благодаря мужикам, которых ты быдлом считаешь, чудом страну из руин поднимут, заводы-фабрики новые отстроят и в великой войне очередной против всей Европы выстоят. И без всяких благородных людей, заметь!

— Всё равно, неправильно это! — Пробубнил Павел, не поднимая взгляда. — Одной мерой мерить холопов и людей, кои и живот свой не щадят положить во благо отечества, и к наукам свойственны!

— Ты то где свой живот не щадишь? За обедом разве что… — Император наконец бросил нарезать круги вокруг крестника и уселся за стол. — Мы или сейчас наведем согласие в стране, прекратив это деление на сословия, или потом кровью умоемся и империю будут рвать со всех сторон, как стервятники. Знаешь, тут дети, коих ты подлыми считаешь, с детства учатся всему. Посещал прозекторскую, где они трупы потрошат, чтоб медицину досконально освоить и потом людей лечить со всем прилежанием — так на столе разделочном никакой разницы, какой у тебя чин и звание. Требуха с ливером у всех одинаковая. Ну окромя того, что у иных благородных она совсем в негодность приходит от излишеств.

— Я тоже ботанику изучал, и другие науки… — Промямлил граф, оправдываясь.

— А толку⁈ — Вскинулся самодержец. — Ты что в свои годы сделал, даже не для державы, для себя и семьи? На какие шиши живешь, чем на жизнь зарабатываешь⁈

— Я служил…

— Что⁈ — Взорвался император. — За такую службу, когда по бумагам в чинах растут, пора уголовное наказание вводить, у тебя ещё совести хватает мне в глаза это говорить⁈ Ни дня ведь не был на службе, как в Преображенском полку подпоручика получил, тут же свою жопу за границей пристроил, обучение продолжать. А по службе продолжил расти, чему ты там научился, в университетах этих? Как жил на отцовские деньги, так ничего и не изменилось!

— Чем вам так эти холопы приглянулись⁈ — Окрысился Строганов. — Тем, что они из будущего и обладают знаниями и ремеслами, нами неведомыми? Так забрать всё и работать заставить, как в заводах работают, никуда не денутся! А вместо этого вы остальным простолюдинам волю даете такую, что ещё аукнется, эти хорошего не понимают, им всего мало будет, только дай!

— Это ты по себе судишь, Павлик? Вот смотрю на тебя, и мнится мне, что не Строганов ты, а Морозов! — Не понявшему контекста графу император разъяснил. — Отца подвел, он тебя послал для дела, а ты с места в карьер взбрыкнул. И ты на отцовские капиталы планы не строй, не надейся даже. Род то ваш Строгановский на тебе должен был прекратится, вот Александр Сергеевич мне прошение и подал, признать двух своих бастардов Строгановыми, своими законными сыновьями. Я удовлетворил, так что два брата у тебя законнорожденных есть отныне, один девяти, второй одиннадцати лет отроду. И оба показывают живой ум, отец их сюда устроить желает. Я тому препятствовать не буду, пусть перенимают всё, до чего мысль человеческая за двести лет дошла. Теперь осознаешь свои перспективы?

— Как прервется⁈ — Словно и не слыша остального, как оглушенный стоял Павел. — А сын мой, Саша, с ним что случится, как⁈

— Гузкой о косяк! — Оборвал его причитания самодержец. — Не оправдал доверия, подписку о неразглашении не подписывал, так иди лесом. Ах да, тебя как раз в лесу ребята бия поймали. В общем так, крестник, веры тебе нет, в знания посвящать. Переметнешься ещё к ворогам, экий ты вон прыткий, чуть что не по тебе, в бега сразу.

— Ваше Величество! — Повалился проникнувшийся моментом граф на колени. — Не губите, что со мной будет и с сыном⁈

— Ни к чему тебе это знать. — Нахмурился Павел Петрович. — Уже и не будет сего, на другую дорогу история свернула. Там ты ведь героем и отважным воином стал, а здесь не смог через свою гордыню переступить и в уничижение скатился. Песня есть у потомков, вот послушай четверостишие…

Император откашлялся и продекламировал:

'Слышу голос из прекрасного далёка,

Он зовёт меня в чудесные края,

Слышу голос, голос спрашивает строго —

А сегодня что для завтра сделал я'.

— Понял смысл? Вот ты что сделал для хип-хопа?

— Для чего? — Мотнул головой вконец сбитый с толку Строганов. Весть из будущего о том, что их фамилия на нем заканчивается, окончательно добила.

— Наука какая-то, не из самых последних. Я и сам ещё не выяснил, столько всего каждый день узнавать приходится. — Признался император. — Наши научники эту поговорку переняли, и везде, где о важных свершениях речь идет, хип-хоп этот поминают. — Помолчал, глядя на поникшую фигуру Павла, так и стоящего на коленях, и всё таки смилостивился. — Посажу я тебя под замок, крестник, ненадолго, обдумай всё. Сидеть будешь со своим супротивником, с кем безобразную драку устроил, да с дружком детским, с наследником моим. Не обуздаешь свой норов строптивый, отпущу тебя на все четыре стороны, скатертью по жопе. Важного ты всё равно ничего вызнать не успел, не навредишь, а неволить не буду. Мне служба за страх не нужна, ненадежная она…

Графу дали время привести себя в порядок, помыться, показали врачам перед тем, как отвести в изолятор. Олег, глядя с сочувствием на потерянного Павла, предложил Толяну:

— Смотри, он мало того, что отпизжен немилосердно, так ещё и в подавленном состоянии, не иначе футурошок. Может ему тоже опиума чутка?

— Сейчас! Спешу с разбега! — Отозвался хирург. — Ты ещё анальгином последним предложи этого синегала подлечить! Не умеет пить, так пусть не лезет в большой спорт! Вон, пусть народными методами пользуется, чагу заваривает или зверобой…

Но несмотря на показную строгость, всё-таки плеснули графу сто грамм настойки на золотом корне, больно вид у него был непрезентабельный. Словно не от мира сего, и то ли сейчас самоубиваться кинется, то ли на окружающих. Родиола розовая ли подействовала, слова ли императора дошли наконец — но Строгонав порозовел и стал проявлять признаки адекватности. По крайней мере, когда его спускали в погреб — оживился и засуетился. Пришлось казакам его тормознуть и проверить на наличие колюще-режущего и предметов, которые можно использовать в качестве удавки.

Спустившись, Павел поначалу ничего не смог разглядеть, что и не мудренно — с солнца, хоть и вечернего, да в полумрак подпола. Тут же налетел наследник, обрадованный появлением друга детства. Принялся тормошить и расспрашивать, потом с неуверенностью обернулся к Егору:

— Господа, я считаю, что возникло недоразумение, которое в наших силах разрешить здесь и сейчас! Предлагаю вам отринуть все былые обиды и заключить мировую!

— Я тогда ещё за пивом! — С готовностью поднялся Гнидослав и полез из погреба.

Егор, которого уже начало отпускать, напутствовал его благожелательно: «Давай-давай! И нож захвати, нам тут Маня с цесаревнами окорок принесли, чай не звери, зубами рвать!» Скривившись, поднялся с топчана, криво улыбнулся разбитым ртом и протянул руку Строганову:

— Егор! Ты это, не держи зла! Просто пялился ты на меня весь вечер, потом смотрю, шуруешь ко мне. Да так целеустремленно, что сразу понял, не на белый танец приглашать спешишь. Ну а у нас так говорят, что дружба, начавшаяся с мордобития, крепче всего!

— Павел Строганов! — Граф так же криво и вполсилы улыбнулся, чтоб короста на губе не треснула и протянутую руку дружбы пожал. — И ты меня прости, нашло что-то, виноватых хотелось найти. А в себе разобраться недосуг было…

Уже через два часа расстрига лез вверх за очередным кувшином, а наследник со Строгановым насели на Егора, чтоб рассказал им о тюремных порядках, как оно там, в будущем. А всё Никита, ляпнул, что Егору в местах не столь отдаленных не впервой находится, как мелкоуголовному элементу. Егор оскорбился: «Ты чо, шнырь, я по тяжкой чалился!» В общем, сдался и уступил уговорам. Сидевший в комнате наверху Савва за книгой — даже оторвался от чтения, прислушиваясь к тому, что происходило в погребе…

— Первым делом погремуха! — Просвещал Егор с любопытством внимающим собеседникам. — Вот Никита у нас Депутат, наследник пусть будет Некромант. Гнидослав, гм, ну тут погоняло излишне, и так нормально.

— А ты кто тогда? — Строганов освоился и сейчас уже забыл о своих недавних инсинуациях в адрес потомков.

— Я Химик! — С гордостью представился Егор и задумался над тем, как окрестить графа. — Пашка, Павел, ммм, какую же тебе погремуху прилепить…

— Только не Павлик! — В памяти графа всё ещё был свеж разговор с императором, и даже изрядное количество пива не залакировало послевкусие той беседы.

— Вооот! — Обрадовался Егор. — Будешь тогда Паулюс! Ты же учил немецкий? Нормальное погоняло, козырное!

В это же время вечером Серёга наткнулся в харчевне на казака, который должен был сторожить ИВС. И с изумлением узнал, что там никого нет. Дружинник удивился ничуть не меньше:

— Да чо их там сторожить то⁈ Наш Егор же там, Васька опять же с Саввой приглядывают, чо с ними будет? Перестраховщик ты, Серёга!

— То есть, оставить арестантов под присмотром ссыльного пивовара, попа-книголюба, это нормально по твоему? А ничего, что там то же пиво под боком? А если с наследником чего случится⁈ Все под трибунал пойдем!

— Да не гони! Мы их осмотрели на предмет ножей же! И даже хоть что-то, отдаленное похожее на шнурки и ремни изъяли!

Участковый взялся за голову: «С кем работать приходится!»