Оптина Пустынь и ее время

Глава XII Старец иеросхимонах Иосиф

Старец Иосиф, в миру Иван, родился 2 ноября 1837 г., умер 9 мая 1911 года. Это был ближайший ученик великого старца иеросхимонаха Амвросия, — ближайший не по внешности только, но и по духу, по силе послушания, преданности и любви. Это было поистине «чадо любимое» старца Амвросия. Это чадо послушания воспитывалось в стенах смиренной, убогой хибарки старца Амвросия, проникнутой заветами великих старцев Льва и Макария и молитвами их продолжателя — старца Амвросия. Здесь, в этой тесной келлии, сделавшейся для него «училищем благочестия», он прошел делом самую высшую из наук — монашество и стал в свое время сам наставником монахов. И как это было все просто, скромно, даже для многих незаметно...

Отличительной чертой характера о. Иосифа была необыкновенная скромность, деликатность, уступчивость; а со временем эти качества глубоко проникли во все его существо и претворились в великие добродетели смирения, любви и ангельской кротости. Смиренная поступь, опущенные глаза, краткий ответ с поклоном и всегда неизменная скромно-приветливая улыбка... Еще в бытность его келейником старца Амвросия все как-то безотчетно проникались к нему особым уважением; в нем чувствовалось что-то особенное.

Иван родился в Харьковской губернии. Родители его были люди простые, но благочестивые. Они очень любили читать духовные книги и ходить в храм Божий. Мать водила детей с собой в церковь и дома заставляла их молиться. Маленький Иван пел на клиросе. Иван рос веселым, резвым и ласковым ребенком. Своей чуткой душой он чувствовал чужое горе, но по застенчивости не мог выразить свое сочувствие. Ване было 8 лет. Однажды, играя во дворе, он вдруг изменился в лице, поднял голову и руки кверху и упал без чувств. Когда он пришел в себя, его стали спрашивать, что с ним случилось. Он ответил, что видел в воздухе Царицу Небесную, около Которой было солнце. Законоучитель Вани говорил, что из него выйдет что-то необыкновенное. Отец Вани хотел, чтобы кто-нибудь из детей пошел в монастырь. Первой ушла его старшая сестра Александра — монахиня Леонида.

Ване было четыре года, когда у него умер отец. Матери он лишился в 11 лет. Она умерла от холеры. Ваня остался круглым сиротой. Он поселился у старшего брата — Семена. Но Семен страдал запоем и скоро спустил все отцовское имущество. Он должен был идти работать в чужие люди; брата Ивана он тоже определил на место. Много мест пришлось переменить юному Ивану. Он испытал и холод, и голод, иногда побои и разные опасности.

Хотя он жил в развращенной и грубой среде, ничто плохое не пристало к нему. Молитва была неизменной спутницей его скорбной жизни, а храм — единственным местом утешения. Наконец ему удалось попасть на хорошее место к купцу Рафаилову, который полюбил Ивана за его кроткий нрав и даже хотел выдать за него замуж свою дочь. Но земные привязанности были далеки от Ивана. Его чистую душу влекло в монастырь. Любимым чтением его с детства было чтение житий святых. Он собирался пойти на богомолье в Киев на поклонение святым местам. Когда купец предложил ему жениться на его дочери, он повторил свою просьбу отпустить его помолиться. Остальное он предоставил воле Божией. Добрый его хозяин, видя горячее стремление юноши к Богу, не посмел его удерживать. И вот Иван отправился к святым местам. По дороге он зашел в Святые Горы, а затем в Борисовскую женскую пустынь, где его сестра была монахиней. Эта обитель отличалась строгостью устава. Там схимонахиня Алипия посоветовала ему не ходить в Киев, а пойти в Оптину к старцам. Иван послушался ее совета и поехал в Оптину. Придя к старцу Амвросию, он рассказал ему всю свою жизнь и просил благословения на поездку в Киев. Но Старец посоветовал ему остаться в Оптиной. Иван верил, что в словах Старца заключается указание воли Божией, и остался. Это было 1 марта 1861 года.

Первым его послушанием в Оптиной была работа на кухне. Но уже вскоре ему предложили перейти к старцу Амвросию, оценив его добрые качества: беспрекословное послушание, скромность и молчаливость. В хибарке старца Амвросия он прожил ровно 50 лет. Первое время близость к Старцу, с одной стороны, утешала его, а с другой — постоянная суета и прием посетителей смущали и тяготили его. Он опять стал мечтать о Киеве и об Афоне. Однажды о. Амвросий застал его за такими размышлениями. Читая его мысли, он сказал: «Брат Иван, у нас лучше, чем на Афоне, оставайся с нами». Эти слова так поразили молодого послушника, что он понял, что его помыслы были только искушением. С этих пор он стал самым преданным и любимым учеником о. Амвросия. Не только воля Старца, но каждое его слово было для него законом.

Старшим келейником о. Амвросия был человек суровый и угрюмый, который не показывал новичку, как и что надо делать, а когда тот ошибался, он укорял его. Вот эта-то школа терпения и сделала старца Иосифа таким кротким и смиренным. Она же выработала в нем самоукорение. Несправедливость раздражает обыкновенно человека; но когда он через внимание к своей совести научится находить вину в себе, тогда он прежде всего осуждает себя и принимает суд ближнего как заслуженное от Бога за грехи наказание и не раздражается, но еще и благодарит ближнего.

Неизменное благодушное настроение о. Иосифа влияло на всех. Он со всеми был мирен и умел всех смирять своим смирением, кротостью и уступчивостью.

В 1872 г. он был пострижен в монашество с именем Иосиф. Его серьезное настроение с той поры стало еще более сосредоточенным и глубоким. Он сохранил полное послушание своему Старцу и без его благословения ничего не делал.

Через пять лет он был посвящен во иеродиакона. Его жизнь не изменилась после этого, наоборот, прибавилось еще работы и забот. А спал он в приемной старца Амвросия. Эта комната иногда освобождалась от приема посетителей поздно ночью, так что о. Иосиф не имел времени отдохнуть. Нередко старец Амвросий по завету св. Иоанна Лествичника испытывал терпение и смирение своего ученика; он предлагал ему показать случай монашеского безгневия.

В 1884 г. была торжественно открыта Шамординская женская обитель, находившаяся недалеко от Оптиной. За Литургией о. Иосиф был посвящен во иеромонаха. С первого же дня он начал свое священнослужение твердо, внятно, неторопливо и благоговейно. Сам он в дни служения делался каким-то радостным.

По болезни о. Амвросий не выходил в церковь. Отец Иосиф начинает служить в его келлии всенощные. Он становится старшим келейником и получает келлию вместе с другим келейником. Как старший келейник, он считал своей главной обязанностью заботиться о спокойствии старца Амвросия. Поэтому он часто выходил в приемную и внимательно выслушивал посетителей. Ответ Старца он передавал в точности, ничего не прибавляя от себя. Этим он заслужил уважение и любовь всех приезжающих. Прием у Старца иногда затягивался до 11 часов ночи. Видя усталость Старца, о. Иосиф деликатно начинал заводить часы в его комнате, напоминая этим, что пора кончать.

Несмотря на большую занятость, о. Иосиф находил время для чтения творений святых отцов, особенно «Добротолюбия». Он был человек глубокого внутреннего делания, проходивший так называемую Иисусову молитву. Старец же Амвросий постепенно подготовлял его к старческому служению, уча его словом и собственным примером. Он любил его и доверял, называя его своей правой рукой, и никогда не разлучался с ним в течение 30 лет. После смерти о. Амвросия о. Иосиф остался таким же смиренным, как был. Он никогда не придавал себе никакого значения и говорил: «Что я значу без Батюшки? Нуль и больше ничего».

Отец Иосиф был слабого здоровья и очень воздержан в пище. Он никогда и ничем не выдавался. Тихо и скромно он делал свое дело. Он был истинным помощником Старца, но держал себя так, как будто и не был так высоко поставлен. Обращение его было непринужденное и духовно простое. Любовь о. Иосифа к старцу Амвросию была так глубока, что он готов был отдать за него свою жизнь. Ни словом, ни делом, ни мыслию он не противоречил Старцу.

В последние годы жизни старца Амвросия к нему стало приходить так много посетителей, что он не мог принять всех. Многих он посылал к о. Иосифу. В 1888 г. о. Иосиф сильно заболел и готовился к смерти. Ему уже прочитали отходную. Старец Амвросий очень скорбел о своем любимом ученике и, конечно, горячо молился о нем. Наконец о. Иосиф поправился. После выздоровления он стал помогать о. Амвросию тем, что исповедовал народ. В этом же году летом о. Амвросий благословил его съездить в Киев, куда он так стремился 30 лет тому назад. Проездом туда он заехал в монастырь, где жила его сестра, монахиня Леонида. Радости ее не было конца при виде своего «братика».

Через два года о. Амвросий совсем переселился в обитель Шамордино, а о. Иосифу он велел оставаться в Оптиной. Отец Иосиф сильно скучал без Старца, но, покорный воле Божией и Старца, примирился со своим новым положением. Еще через год, в 1891 г., старец Амвросий тяжело заболел и скоро умер. Все близко знавшие о. Амвросия тяжело переносили эту смерть, но тяжелее всех ее переносил о. Иосиф. Однако он не потерялся и не упал духом, а еще утешал других. После смерти о. Амвросия духовное окормление Шамординской обители перешло к о. Иосифу. А вскоре после смерти скитоначальника о. Анатолия о. Иосиф занял и эту должность и с нею стал старцем для всей братии Оптиной Пустыни.

Итак, хибарка о. Амвросия, свидетельница стольких молитв и подвигов, не опустела. Духовные чада о. Амвросия видели в о. Иосифе его преемника.

Распорядок дня о. Иосифа был заведен раз и навсегда. С утра он принимал посетителей. После трапезы немного отдыхал, а затем опять принимал народ. К себе он был всегда строг и никогда не позволял себе никаких послаблений. В обращении он был ровен со всеми. Его краткие ответы и сжатые наставления были действеннее самых продолжительных бесед. Кроме влияния своим благодатным словом на душевное расположение человека, о. Иосиф имел еще несомненный дар исцеления болезней душевных и телесных. Случаев, в которых ясно обнаруживался его дар прозорливости, так много, что невозможно их передать. Вот два примера. Одна козловская помещица решила поехать в Оптину Пустынь и пригласила своих дочерей ее сопровождать. Младшая согласилась, а старшая предпочла остаться дома, чтобы развлекаться с ожидавшимися гостями. Оптина понравилась помещице, и она собиралась здесь подольше пожить. Но о. Иосиф послал ее немедленно домой, говоря, что надо торопиться, «а то, пожалуй, и гроба не застанете». Подъезжая к дому, помещица действительно увидела гроб, который выносили из дома: ее старшая дочь разбилась, упав с лошади при верховой езде.

Другой пример прозорливости о. Иосифа приводится нами впервые. В книге «На берегу Божьей реки», изданной в Троице-Сергиевой Лавре в 1916 г., написано следующее.

«25 сентября. День преподобного Сергия Радонежского и всея России чудотворца. День моего Ангела. Вчера с вечера у нас в доме служили всенощную, и как же это было умилительно! И весь сегодняшний день сердце праздновало какою-то особенною, праздничною радостью.

Ходили к старцам. Старец о. Иосиф поразил меня некоею неожиданностью, какой я от него никогда не видел и ожидать не мог. Принял он нас в своей комнатке. Сидел он слабенький, но очень благодушный, на своем диване, одетый в теплый подрясник серого цвета из какого-то очень мягкого, пушистого сукна. Подрясник был опоясан довольно тонким шнурком, сплетенным из нескольких шнурков — белых и красных. Мы стали перед Старцем на колени, чтобы принять его благословение. Батюшка благословил и вдруг порывистым движением снял с себя шнурок и со словами: “Ну вот, на тебе!”- надел мне его на шею и ловко завязал его мне на груди узлом, на редкость красивым и искусным. Что бы это могло значить?»313.

Автор, С. А. Нилус, недоумевал и спрашивал себя, что значит это действие старца-пророка?

Объяснение этому связыванию пришло в голову гораздо позднее. Связывание поясом символически обозначает темничное заключение, что и произошло с Нилусом приблизительно через 20 лет. В Деяниях Апостолов пророк Агав поясом апостола Павла связал себе руки и ноги: Мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме иудеи и предадут в руки язычников (Деян. 21, 11).

Уча других терпению, смирению, незлобию, старец Иосиф сам первый подавал пример в исполнении всех этих добродетелей. Всякие скорби он переносил с таким благодушием и спокойствием, что посторонние не догадывались о переживаемых им испытаниях. Он призывал своих духовных чад к творению Иисусовой молитвы, указывая при этом, что при этой молитве необходимо смиренно вести себя во всем: во взгляде, в походке, в одежде. Молитвою достигается даже сама молитва.

Отец Иосиф пробыл на своем посту скитоначальника и старца братии 12 лет. Последние пять лет он стал ослабевать и иногда по два дня не принимал никого. С 1905 г. он стал особенно часто прихварывать, но духом был все так же бодр и ясен. Напоследок ему пришлось отказаться от должности скитоначальника. В Шамординской обители умерла умная и способная настоятельница. Сразу усилился приток дел, вопросов и хлопот. Старец Иосиф слег и больше уже не вставал. Простившись с оптинской братией и с шамординскими и белевскими сестрами, он скончался 9 мая 1911 года.

В жизнеописании старца о. Иосифа приведен рассказ протоиерея Павла Левашева314, который сподобился видеть старца о. Иосифа, озаренного Фаворским светом, сопровождающим высокую степень умно-сердечной молитвы, как о том пишут святые отцы в «Добротолюбии». Вот прямой текст рассказа о. Павла.

«В 1907 г. я первый раз посетил Оптину Пустынь как-то случайно, ибо к этому не готовился. Кое-что слыхал раньше о старцах, но никогда их не видал. Когда я приехал в обитель, то прежде всего лег спать, так как в вагоне провел бессонную ночь. Колокол к вечерне разбудил меня. Богомольцы отправились в храм на богослужение, я же поспешил в Скит, чтобы иметь возможность побеседовать, когда всего менее было посетителей. Расспросив дорогу в Скит, а там келлию старца Иосифа, я, наконец, пришел в приемную хибарки. Приемная — это маленькая комнатка с весьма скромной обстановкой. Стены украшены портретами разных подвижников благочестия и изречениями св. отцов. Когда я пришел, там был только один посетитель, чиновник из Петербурга. В скором времени пришел келейник Старца и пригласил чиновника к Батюшке, сказав мне: “Он давно ждет”. Чиновник побыл минуты три и возвратился; я увидел: от головы его отлетали клочки необыкновенного света, а он, взволнованный, со слезами на глазах, рассказал мне, что в этот день утром из Скита выносили Калужский чудотворный образ Божией Матери, Батюшка выходил из хибарки и молился; тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него, молящегося. Через несколько минут и меня позвали к Старцу. Вошел я в убогую его келлийку, полумрачную, с бедной, только деревянной обстановкой. В это время я увидел глубокого старца, изможденного беспрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей коечки. Он в то время был болен. Мы поздоровались; чрез мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высоты, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок келлии раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо Старца сделалось благодатным, и он улыбался. Ничего подобного я не ожидал, а потому был так поражен, что решительно забыл все вопросы, которые толпились в моей голове и на которые я так желал получить ответ опытного в духовной жизни старца. Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости — это отличительные качества Старца, — стоит и терпеливо ждет, что я скажу, а я, пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного, видения. Наконец я едва сообразил, что хотел у него исповедоваться и начал, сказав: “Батюшка! Я великий грешник”. Не успел я сказать это, как в один момент лицо его сделалось серьезным, и свет, который лился на него и окружал его голову, скрылся. Предо мной опять стоял обыкновенный старец, которого я увидел в момент, когда вошел в келлию. Так продолжалось недолго. Опять заблистал свет вокруг головы, и опять такой же луч света появился, но теперь в несколько раз ярче и сильнее. Исповедовать меня он отказался по болезни своей. Спросил я совета его об открытии в своем приходе попечительства и просил его святых молитв. Я не мог оторваться от столь чудного видения и раз десять прощался с Батюшкой и все смотрел на его благодатный лик, озаренный ангельской улыбкой и этим неземным светом, с которым я так и оставил его. После еще три года я ездил в Оптину Пустынь, много раз был у батюшки о. Иосифа, но таким уже более никогда не видел его.

Свет, который я видел над Старцем, не имеет сходства ни с каким из земных светов, как-то: солнечным, фосфорическим, электрическим, лунным и т. д.; иначе, подобного в видимой природе я не видел.

Я объясняю себе это видение тем, что Старец был в сильном молитвенном настроении, и благодать Божия видимо сошла на избранника своего. Но почему я удостоился видеть подобное явление, объяснить не могу, зная за собой одни грехи, и похвалиться могу только немощами своими. Быть может, Господь призывал меня, грешного, на путь покаяния и исправления, показывая видимо, какой благодати могут достигнуть избранники Божии еще в этой земной юдоли плача и скорбей.

Мой рассказ истинен уже потому, что я после сего видения чувствовал себя несказанно радостно, с сильным религиозным воодушевлением, хотя перед тем, как идти к Старцу, подобного чувства у меня не было. Прошло уже четыре года после того, но и теперь, при одном воспоминании о сем, переживаю умиление и восторг. Мой рассказ иудеям будет соблазн, эллинам безумие (Ср.: 1 Кор. 1, 23), маловерным, колеблющимся и сомневающимся в вере — выдумкой, фантазией, и в лучшем случае его объяснят галлюцинацией. В наше время неверия, безверия и религиозного развала подобные сказания вызывают только улыбку, а иногда и озлобление. Что ж? Молчать ли нам, служителям истины? Да не будет! Приснопамятный старец Иосиф поистине светильник горящий и светящий, — светильник же не ставят под спудом, а на свещнице, чтобы он светил всем (Ср.: Мф. 5, 15), находящимся в истинной Церкви Христовой. Прошу всех верующих христиан молиться за него, чтобы и он помолился за нас пред Престолом Божиим.

Все вышесказанное передаю, как чистую истину, нет здесь и тени преувеличения или выдумки, что свидетельствую именем Божиим и своей иерейской совестью»315.

Отец Павел пишет: «В 1907 г. я... посетил Оптину Пустынь как-то случайно...» И действительно, целью его путешествия не было намерение посетить Оптину Пустынь. Он там оказался, будучи в гостях у моей тетушки, которая в то время с мужем своим жила там постоянно. Отца Павла я помню еще в детстве, когда он приезжал на праздник со святой водой к той самой моей тете, Елене Александровне Озеровой316, бывшей тогда попечительницей Рождественских фельдшерских женских курсов, где о. Павел был настоятелем церкви. К ней-то он и поехал погостить в Оптину Пустынь. Отец Павел, будучи прекрасным священником, как и большинство белого духовенства в России, был противником монашества. И вот какое потрясение ожидало его по прибытии в Оптину Пустынь! Он стал тогда послушником Оптинских старцев.

В 1916 г. мне пришлось зимовать в Петербурге, и там я ходила на исповедь к о. Павлу. Передо мной был человек необычайно углубленный, сосредоточенный, боящийся произнести лишнее слово. Это был строгий монах, хотя и без пострига. Он часто участвовал во всенощных бдениях, которые совершались ночью на Карповке в церкви-гробнице о. Иоанна Кронштадтского. Там же он служил еженедельно акафисты в странноприимнице. Во время упоминания имени Божией Матери принимались выть злые духи, сидевшие в одержимых, приходивших туда в надежде исцеления. Вой этот — тончайший, мистический, не похожий на голос человеческий. Он неописуем, острый и ледяной, леденящий ужасом душу. Я еле могла удержаться от крика ужаса, когда они испускали свой вой. Душа трепещет, как птица, слыша голос своего лютого врага.

В описываемое время о. Павел был настоятелем церкви при Главном штабе. После революции он переехал в Москву и священствовал в Новодевичьем монастыре. Дальше я не знаю317.