Особый талант

18 января. Подмосковье. 14 час. 45 мин

Еще в брежневские времена Лев Яковлевич был известным редактором. Он кочевал из одной редакции в другую. Его знали большинство московских писателей и значительная часть провинциальных, пытавшихся пристроить свои «нетленки» в тот или иной журнал, но столь часто натыкались на Льва, которого так звали исключительно в его отсутствие, потому что фамильярности он не переносил, настаивая на официальности отношений на работе, что у многих просто опускались руки. Лев Яковлевич был тем айсбергом, о какой разбивались будущие титаны отечественной словесности. Но, как выяснилось, редактором он был действительно хорошим и умел находить жемчужные зерна среди всего сора, попадавшего ему в руки, и главные редакторы заманивали его всячески, отчего его трудовая книжка стала напоминать роман или, по крайней мере, повесть.

С началом кооперативного движения Лев Яковлевич прикинул свои возможности, переговорил со знакомыми, а таковых у него образовалось великое множество, и организовал кооператив, который принялся издавать книги. Дело по тем временам было жутко выгодное, но хлопотное: бумага покупалась по блату или с большим «откатом», директора типографий не только ломили цены, но и вообще чувствовали себя королями ситуации, система продаж была не отлажена. Но кооператив существовал и даже процветал, и Лев оттеснил от его руководства трех своих компаньонов, с которыми начинал дело. По Москве ходили слухи, что он прикупил парочку морских судов, кое-какую недвижимость и еще что-то, так что, когда его книгоиздательская деятельность перестала приносить сверхдоходы, бедным человеком он не стал и продолжал единолично руководить фирмой, занимая неплохой офис в районе Сокола. Но текущие бизнес-проблемы не заслонили от него его давнюю любовь — литературу. А точнее, критическое к ней отношение. В какой-то степени Лев Яковлевич стал легендой. Он частенько присутствовал на писательских встречах, время от времени писал небольшие рецензии и, учитывая его довольно устойчивое материальное положение в сочетании с руководством хоть и небольшим, но все же издательством, его слово для пишущей братии немало значило.

Пашков с ним встретился за столиком в столовой два дня назад. Когда-то этот немолодой уже человек с пегими волосами был его злым демоном и даже дирижером судьбы, но сейчас он выглядел почти жалко, хотя дорогой пиджак, фирменная рубашка и шелковый шейный платок говорили о неком достатке и отнюдь не провоцировали на жалость.

В первую встречу они переговорили довольно сухо, обменявшись всего несколькими и мало что значащими фразами. Вчера Лев снизошел до общих рассуждений о литературе и походя похвалил собеседника за то, что он, несмотря на все препоны, не оставил своих устремлений и продолжил литературные занятия. Сегодня же бывший редактор напросился на прогулку с Пашковым, причем сделал это так, как будто оказывал благодеяние, довольно напыщенно и бесцеремонно объяснив свое предложение тем, что привык после обеда к моциону — полезно это ему для активизации умственной деятельности, и врачи рекомендуют не пренебрегать ради поддержания сердечной мышцы.

Былого почтения, замешенного на понятном страхе, у Пашкова к нему не было. Этот весьма немолодой человек был ему любопытен больше как воспоминание о прошлом, как бывший. Так многие люди интересуются недавней историей, в которой они хотя и жили, но были, скорее, не участниками, а статистами, и теперь им интересно взглянуть на бывших своих властителей и оценить их, может, даже посмеяться над ними, видя и понимая их человеческие слабости и ошибки.

Перед тем как выйти из столовой, Пашков подвел Льва к барной стойке и почти насильно уговорил его выпить по рюмке коньяка. На улице мела бесснежная вьюга, и, для того чтобы решиться подвергнуться воздействию ветра, нужно было либо набраться мужества, либо тривиально выпить. Была и еще одна цель. Хотелось разговорить бывшего цербера, до сих пор мнившего себя знатоком литературы. Впрочем, скорее всего, так оно и было, только признавать это не очень хотелось, глядя на лицо с надутыми мешочками под глазами и неуверенные движения в гардеробе, когда Лев Яковлевич неловко вставлял руки в рукава дубленки. Невольно появилась мысль: а какого черта он приехал в этот не слишком комфортный дом отдыха, если у него есть достаточно денег, чтобы позволить себе отдыхать в дорогом заведении, где обслуга приучена помогать постояльцам справляться с верхней одеждой? Или слухи о его финансовой состоятельности сильно преувеличены?

— Читал я ваши книжки. Читал, — сказал Лев Яковлевич, пряча лицо в поднятый воротник, когда они подошли к еловой аллейке. Голос его звучал глуховато и несколько сварливо. Наверное, из-за ветра, который превращал два-три градуса ниже нуля в настоящий мороз.

Пашков собирался что-то съязвить по этому поводу, но порыв ветра не дал словам вылететь изо рта. Он задохнулся и отвернул лицо в сторону. В образовавшуюся паузу он подумал и сказал:

— Приятно слышать. И что скажете по этому поводу?

— Ну что я могу сказать… Сюжеты, конечно, закручены лихо. Мне даже кое-что понравилось. Да-а… Только вот персонажи какие-то картонные. Неживые. Сплошная схема. Один жутко богатый, другой жутко умный, третья жутко красивая, четвертый жутко сильный. Сплошные яркие личности. Так бывает в жизни? Поверьте мне — не бывает. Да вы и сами знаете.

Пашков почувствовал обиду. В конце концов, у каждого автора есть недостатки. Даже на солнце есть пятна. Но стоило ли ради этого приглашать его на прогулку? Ради того, чтобы сунуть лицом в грязь. Иезуитство какое-то. Неужели это доставляет Льву удовольствие? Или ему все равно, что чувствует собеседник? Бывает, говорят, такое клиническое состояние. Болезнь. Что-то вроде маразма. А так с виду и не подумаешь.

— Спасибо. Утешили, — проговорил он, и не думая скрывать обиды.

— Утешил? Ну это еще не утешение. Это, скорее, наоборот. Пока еще не диагноз, но все же неприятно.

— Вот это уже точнее.

— Знаете, у меня в молодости был похожий случай. Написал я пару рассказиков и кинулся с ними по редакциям. Думал, меня сейчас с распростертыми объятиями примут. Чуть ли не в классики сразу запишут. Ничего подобного! Таких, как я, оказалось… Да что там говорить! — он отстраненно махнул рукой, как будто отметая воспоминания за их непригодностью. — Но один умный человек мне подсказал, и я пошел в редакторы. Не жалею. Верите или нет?

— Почему я не должен вам верить? Вы же профессионал.

— Точнее говоря, стал им. И к счастью, я знаю, кого за это благодарить.

Пашкову почудился в последней реплике некий подтекст, но только в чем он заключался, понять не мог. Может, Лев хочет ему предложить услуги своего издательства? Тогда зачем такой длинный подход? Хотя перед тем как заключить сделку, никогда не вредно поругать товар, тем самым сбивая с него цену. Ну-ну.

— Жаль, что вам не понравилось, — сказал Пашков с несколько чрезмерным сожалением в голосе. Но собеседник не заметил или не захотел замечать наигрыша и, похоже, заглотил брошенную ему наживку целиком.

— Ну, не все так плохо. Сюжеты у вас неплохие. А персонажи… Тут тоже не все потеряно. Знаете что? Есть у меня на примете парочка молодых людей. Талантливые ребята, и с работой у них не очень. Могу вам предложить их в соавторы.

— В соавторы? — удивился Пашков. Такого поворота разговора он не ожидал.

— Ну да. В известном смысле. — Лев Яковлевич посмотрел на него, слегка отогнув воротник полушубка, и ухмыльнулся. — Да вы не переживайте так. Ваше имя на обложке останется в неприкосновенности. Про ваше сотрудничество с ними никто не будет знать. Только вы и они. Ну и я еще, конечно.

— А нельзя ли поподробнее? — спросил Пашков, уже понимая, что ему предлагают, но хотелось бы это услышать развернуто, во всей красе и со всеми подробностями. В деталях.

— Пожалуйста. Что, собственно говоря, от них требуется? Чтобы они писали в полном соответствии с тем, что вы задумали. Сюжет, развитие персонажей. Ну кое-какие подробности, которые вы считаете важными и необходимыми. Общая канва, так сказать. А они уже будут следовать вашим указаниям и писать с максимально возможной скоростью. Без потери качества, конечно. Уж я, будьте уверены, за этим прослежу.

— Бригадный подряд? — уточнил Пашков, внося в разговор окончательную ясность.

— Ну, можно и так назвать, конечно. В цивилизованном мире это называется иначе. Помощники. Или секретари. Или стилисты. Поверьте мне — многие знаменитые писатели этим пользовались. Про Агату Кристи поговаривали. Да и про Шолохова такой слушок до сих пор ходит. В конце концов, на определенном этапе творцу совсем не обязательно самому водить ручкой по бумаге или нажимать на клавиши печатной машинки. Его главный инструмент — голова.

— И имя.

— Имя тоже. Только ваше имя еще не такое знаменитое, чтобы о нем говорить серьезно. Его еще предстоит раскручивать. Реклама требует больших денег. Вот скажите мне честно, вы в состоянии писать в месяц по книжке?

— Скорее всего нет. Даже наверняка нет.

— Вот видите! А при таком подходе у вас может выходить одна книжка в месяц, а то и больше. Это хорошие деньги! Ведь у вас нет переизбытка наличных? Впрочем, что это я? Что-то мне еще не приходилось видеть людей, считающих себя чересчур богатыми.

У Пашкова такой переизбыток был. Буквально несколько дней назад он получил столько, что не знал куда их девать. Только вот говорить об этом он не собирался. Зато теперь он понял, зачем тут Лев Яковлевич. Он приехал для того, чтобы сколотить бригаду так называемых «негров», то есть молодых или уже исписавшихся писателей, которые согласны работать за гонорар, но под чужой фамилией, может быть, даже вымышленной. Такие примеры есть, и они известны. Некоторые случаи становятся достоянием широкой общественности, большинство же остаются за кадром. Надо полагать, что со своей задачей Лев справился и под занавес, как бы изящным штрихом мастера, решил приобрести и более-менее известное имя. Не классик, конечно, но и не новичок. Так что раскручивать его не составит большого труда. Тем более если будет выходить по книжке в месяц. Это значит, что и больших денег на рекламу не потребуется. Если одновременно почти на каждом прилавке будет лежать две-три, а то и пять книг одного автора, то это само по себе реклама. Ах ты Левушка-мудрец! Царь зверей, ты понимаешь, Яковлевич! И сколько же, интересно, ты таких «авторов» наплодил? И платишь ведь, поди, мальчишкам копейки. Бизнесмен! Воротила подпольный. А ведь как стелил-то сначала! То жестко, то мягко, а все к себе в койку затягивал. Рыцарь, блин, печатного образа!

Пашкову хотелось ответить ему хлестко и зло, чтобы навсегда отшить этого старикашку. Чтобы тот летел отсюда вверх тормашками, бежал и не оглядывался. Он уже складывал слова в хлесткую фразу, когда увидел на дорожке перед собой мужскую фигуру. В первое мгновение он не обратил на идущего к ним человека внимания — мало ли тут людей ходит, которые уже на второй день кажутся знакомыми. А потом понял. Это был водитель, привозивший сюда несколько дней назад Матвея. Что он тут делает и где Матвей? Что такое? Что произошло? Новое действующее лицо совсем оттеснило Льва из сферы восприятия Пашкова. Он только механически кивал в ответ на слова, смысл которых до него не доходил, и исподлобья посматривал на приближающегося к нему человека, одновременно решая, как себя вести при встрече с ним. Поздороваться? Безразлично кивнуть как едва знакомому человеку? Или сделать вид, что видит его впервые и безразлично пройти мимо? Последнее казалось предпочтительнее.

Но выбирать ему не пришлось. Когда они с водителем (или кто он? телохранитель?) сблизились до двух шагов, тот притормозил и громко сказал:

— Здравствуйте, Виталий Никитович! А я вас ищу.

— Добрый день, — вынужден был остановиться Пашков. — Что случилось?

— Мне поговорить с вами нужно.

— Это так срочно?

— Ну… Полчаса ничего, наверное, не решат. Если вы заняты, я могу подождать.

— Нет-нет, — заторопился Лев Яковлевич. — В принципе мы уже закончили. На сегодня. Подумайте над моими словами. В конце концов, то, о чем мы с вами говорили, всего лишь бизнес. И поверьте мне, даже в вашем возрасте нужно думать о старости. Она, как выясняется, всегда приходит раньше, чем ожидаешь.

Простившись общим и неглубоким поклоном, бригадир «негров» отправился дальше. Глядя на него сзади, было заметно, что он при ходьбе подволакивает одну ногу. Какой-нибудь артрит или подагра. Старческие болезни.

— Итак? — спросил Пашков после некоторой паузы, посмотрев на терпеливо ждущего водителя.

— Вы меня помните? — спросил тот. В его голосе отчетливо слышалось напряжение. Чего это он так волнуется? Автограф взять хочет, что ли? А вообще, на кой черт люди собирают автографы, если они, конечно, не на денежных документах?

— Да. Кажется. И что дальше?

— Я приезжал сюда. С Матвеем. С Сосниным. Меня зовут Борис. Фамилия Злоткин.

— Очень приятно. Он что-то просил мне передать?

Злоткин как-то странно на него посмотрел. Как будто не ему, а он задал вопрос и теперь с нетерпением ждет на него ответ.

— Долго жить, — наконец сказал он.

— В каком смысле? — нетерпеливо спросил Пашков и вдруг представил, как этот Борис достает из-за пазухи пистолет и стреляет ему в лицо. Или в живот, что, говорят, довольно мучительно. Он даже отшатнулся.

— Его убили.

— Кто? — опешил Пашков.

— У меня тут машина. Пойдемте, и я вам все расскажу.

— Говорите здесь.

Предыдущая картинка — пистолет, выстрел в живот — все еще маячила где-то в глубине сознания, но уже тая под напором новой и очень горячей информации. Поэтому он почти бессознательно отказался проследовать туда, где это страшное могло произойти. Вот только если бы кто-то спросил его, почему же он отказался на самом деле, то вряд ли получил до конца честный ответ. Даже если бы этот вопрос задал он сам.

Злоткин долго и с ненужными деталями рассказывал, как погиб Матвей и с ним еще двое, фамилии которых проскочили мимо сознания Пашкова. Со слов рассказчика рисовалась почти эпическая картина, сильно смахивающая на легендарные повести защитников Брестской крепости или еще чего-то в этом роде. Трое героев, решивших драться до конца, стояли насмерть. Наверное, Злоткин в детстве начитался книжек про войну. ОМОН, «Альфа», бандиты… У Пашкова все перемешалось в голове. Какая «Альфа»? Он чувствовал страх. И еще ноги. Они начали мерзнуть. Или это от страха? Он хорошо знал, что ожидание неприятностей, если подобное слово вообще применимо к данной ситуации, зачастую оказывается гораздо страшнее, чем непосредственное воздействие. Именно это с ним сейчас и происходило. А каково там было Матвею?

Он потоптался на месте и огляделся, возвращаясь к действительности. На первый взгляд в окружающем мире ничего не изменилось. Только рядом с ними валялись несколько окурков. Сколько же они тут уже стоят?

— Пошли к машине, — наконец сказал он.

Когда они шли по дорожке, Пашков увидел вдалеке парочку. Лев Яковлевич и Улейкина. Наверное, неутомимый бизнесмен от литературы опять уговаривал продать свое имя. Может быть, ему и удастся… Но это Пашкова сейчас мало занимало.

В «жигулях» было не намного теплее, чем на улице. Злоткин включил печку, и струи теплого воздуха приятно коснулись кожи.

— Когда похороны? — спросил Пашков. Неожиданно ему нестерпимо захотелось выпить. Только время было неподходящее. Сейчас нужны были светлые мозги.

— Пока неизвестно. Власти обследуют трупы.

— Чего там обследовать… А семья?

— Они в курсе произошедшего.

Ответ прозвучал настолько уклончиво, что выглядел оскорблением. Пашков напрягся. Ему захотелось поставить этого мальчишку на место.

— А подробнее? — резко спросил он. Внезапно появилось желание кричать, ругаться и вообще хоть как-то действовать.

— Они в безопасном месте. Власти хотят задать им вопросы, но пока им это не удастся сделать. По крайней мере до похорон.

— Может, им нужно помочь?

— Виталий Никитович… Материально они ни в чем не нуждаются. Все, что для них можно в этом смысле сделать, уже делается. Собственность Матвея уже переоформлена на его жену.

— Хорошо… Ну что ж! — решительно сказал Пашков, упираясь руками в колени и собираясь прощаться. — Завтра я буду в Москве. Я хочу быть на его похоронах. С кем мне контактировать по этому поводу?

— Я вам позвоню. Виталий Никитович… Я приехал не только для того, чтобы вам это сообщить. Можно было и по телефону сказать. Я в курсе, что Соснин оставил вам свой мобильник, и номер его я знаю.

— Да? А что же еще?

— Я хочу с вами работать.

— Со мной? — неприятно удивился Пашков. Это что еще за новости? — Интересно в каком качестве? Машинисткой? Или литагентом? До сегодняшнего дня я легко обходился без помощников и в ближайшем будущем не собирался ими обзаводиться.

— Нет. На машинке я печатать не умею. А что такое литагент я вообще не представляю. Я хочу работать с вами, как работал Матвей.

— Матвей? Я что-то не понимаю. Как он со мной работал? Я у него консультировался по поводу некоторых деталей, нужных мне для книг. Вы это имеете в виду? Но только сейчас мне подобные консультации не нужны. За них я, кстати, ничего ему не платил. Разве что вместе выпивали, но назвать это работой нельзя. У нас были чисто товарищеские отношения, и ничего больше. Я даже не знаю толком, чем он занимался.

— Вы все правильно говорите. Тем более что вы меня не знаете. Я вам немного расскажу про себя…

— Спасибо, конечно, но у меня сейчас нет ну совсем никакого настроения слушать вашу биографию, — сказал Пашков, пытаясь прекратить неприятный разговор и избавиться от докучливого и опасного собеседника.

— Нет. Прошу вас, всего пару минут. Я не буду рассказывать свою биографию. Я вам расскажу про Матвея.

— Послушайте…

— Очень вас прошу. Не заставляйте меня применять силу. Я вас очень уважаю, но боюсь, что другого такого шанса у меня не будет. И у вас тоже.

— Какого шанса? — сварливо спросил Пашков, за внешним раздражением скрывая заползавший в подбрюшину страх.

— За последние сутки я много думал. И даже взял в библиотеке одну из ваших книг. Одну, потому что других не было. Оставил в залог десять долларов.

— Приятно слышать. В розницу они стоят значительно дешевле.

— Наверное. Я, честно говоря, не могу считаться… М-м… профессиональным читателем. Я редко читаю. Но вашу книжку прочел с интересом. «Последний полет жаворонка». Примерно по такой же схеме, как вы описали в той книжке, мы и взяли тот рейс с «чехами».

— Не понимаю. Какой рейс и при чем тут моя старая книга? — спросил Пашков, чувствуя крайне неприятные ощущения в области желудка.

— Это совпадение, может быть. И вы можете сказать, что Матвей просто мог прочесть ту книгу и по ней все спланировать. Только это не так. Он отличный командир…

— Был.

— Да, конечно. Классный боевик. Меня многому научил. И других парней. Но у него не было стратегического мышления.

— Чего не было? — спросил Пашков, отстаивая свои последние бастионы.

— Матвей, как и я, наверное, не умел мыслить масштабно.

— Серьезное признание.

— Но и разговор у нас серьезный.

— Мне так не кажется. Сплошной фарс.

Беседа затягивалась. С одной стороны, все существо Пашкова прямо голосило, требуя его прервать ради собственной безопасности. А с другой… С другой — хотелось пройти его до самого конца, понять, к чему клонит этот парень, чего он хочет и что у него есть против Пашкова. Какие аргументы, какие факты.

— Не знаю. Наверное. Мне проще говорить… Хотя на самом деле мне проще действовать и, скажу честно, умственные усилия мне даются сложнее.

— Тут уж у кого какая мышца накачана, — буркнул Пашков, протягивая ноги почти под самый капот машины. Не «мерседес», конечно, но вполне можно расположиться с комфортом.

— Вот это точно. У Матвея совсем другие мышцы… Были. Он ни в жизнь не сумел бы придумать взять «чехов» в воздухе, когда они без оружия и вообще как голые. Тут нужен был совсем другой человек. Я видел, как он с вами разговаривал.

— И как?

— Уважительно. Нет, не так. Почтительно. Точно! А он генералов по матери посылал.

— Аргумент слабенький. Практически никакой.

— Наверное. И мне не было до этого дела, пока его… Короче. Мне обратного хода уже нет. Я видел, как вы все организовали.

— Я?!

— А больше некому. Матвей сам всего этого спланировать не мог. Просто не сумел бы. Возвращаться в свой Засранск… Ну есть у меня бабки. И чего? Я их пропью, и все. За год или за два. Ходить там трясущимся аликом, как половина людей, живущих там? Можно, конечно. Вечный кайф. А я хочу жить! Не просто жить и солому жевать, а хорошо жить.

— Ну и пожалуйста. Я-то тут при чем?

— Очень даже… Мы тогда взяли хорошие деньги. Я ничего не говорю — мне Матвей нормально отвесил. Тут нет проблем. Мне бы столько за всю жизнь не нагорбатить. Ну а кроме, как потратить их, у меня мыслей нет. Ну что? Ну куплю я себе тачку с наворотами. Шмотье всякое. Ну еще квартиру с джакузи. А дальше чего? Водку трескать без дела? Я посмотрел, как люди в Москве живут. Театры, рестораны.

— Если вы говорите, что Матвей вам за что-то там хорошо заплатил, то вы можете на эти деньги и в театры, и в рестораны ходить.

— Ага… Могу, конечно. Только смысла во всем этом нет. Я как рассуждаю? Вы человек не бедный. Очень не бедный. И не сможете просто сидеть на бабках. У вас голова работает. Вам простор нужен. Купите себе банк или не знаю что. Матвей вон купил автобазу.

— Транспортно-экспедиционную фирму, — механически поправил Пашков и чуть не прикусил себе язык.

— Неважно. И у вас есть что-то такое. Я же ведь из крестьян. Мне труд нужен. А вам… Не знаю. Может, вы за кордон намыливаетесь. Я туда съездил. Красиво, конечно. Но тоска. А если вы здесь останетесь, то… Короче, так. Может, я чего неправильно говорю, но если вы откроете дело или уже открыли, то без такого, как я, вам не обойтись.

— Да, я уже открыл. Книги пишу, рассказы. И между прочим, я довольно известный писатель.

— Наверное… Вы сейчас меня можете прогнать, как сраного кота. Только я вот что скажу. То, что Матвей учудил, — его дела. Вы ему такого не говорили, чтобы мочить всех. Иначе на него так круто не наехали бы. Это я точно говорю.

— Ну уж я точно такого не говорил, — ответил Пашков с легким смешком, который дался ему с трудом.

— Вот и я говорю, — сказал Злоткин, не обращая внимания на иронию. — Без вас он — как кутенок. Помахал кулаками, и его завалили. Вчистую зачистили. Короче. Вас будут искать. Хоть менты, хоть черные… Бабки большие, и просто так они не отступятся. Охрана вам нужна будет. И кое-кого придется зачистить. Ну чтобы наездов больше не было. Лучше меня вам сейчас не найти.

— Хорошо, — решительно сказал Пашков. — Допустим. Но ты учти — только допустим. — Он перешел на «ты». — Если у меня есть такие большие деньги и я действительно собираюсь открыть свой бизнес, хотя логичнее и разумнее мне просто свалить за кордон, и мне действительно нужна охрана, то, скорее всего, мне проще нанять какое-нибудь детективное агентство.

— Может быть. Но я хочу работать с вами. А вас все равно найдут. Черные или менты.

— Ну-ну. Не надо мне угрожать.

— Не буду. Только правду скажу. Была у меня мысль наехать на вас.

— Это серьезно.

— Я как подумал? Матвей хапнул, и все вроде нормально. А потом его замочили. Я хочу пожить. Жениться. Отдыхать ездить хоть в Америку, хоть… я не знаю куда. Одеваться хорошо. Есть вкусно. Вы знаете, что я ел до армии? Картошку и мясо по праздникам. Огурцы всякие и помидоры. А самое большое развлечение — кому-нибудь морду набить около кафэшки.

— А что? В этом даже что-то есть. Простая жизнь, здоровая пища, много свежего воздуха — и никакой стрельбы.

— Смеетесь… Значит, я вас не убедил и вы не хотите со мной работать. Думаете в тени удастся отсидеться?

Честно говоря, именно на это Пашков и рассчитывал. Но вполне может быть, что этот парень прав и нужно принимать его предложение. Или не его. К тому же он слишком много знает.

— И много таких догадливых, как ты?

— Вы про то, что вы… Нет, я один. По крайней мере, я ни с кем не делился.

— И это правильно, — решительно сказал Пашков. — Потому что все, что ты мне тут наговорил, это от начала до конца твои фантазии, и давай об этом твердо договоримся.

— Хорошо, — с готовностью согласился Злоткин. Он почувствовал надежду.

— Вот и славно. Забудь про это, и не стоит о них никому рассказывать. Засмеять не засмеют, а вот коситься будут. Дальше. Ты мне на что-то там такое намекал про ваши с Матвеем дела. Ты, часом, не в розыске?

— Может быть. Но вряд ли им удастся меня найти.

— Ну не зарекайся. Матвей вон тоже хорохорился.

— Да нет, я не к тому. Я тогда под гримом был. Не самым, может быть, качественным, но узнать меня трудно.

— Трудно — это еще не значит «невозможно».

— Это конечно…

— Короче говоря, так. Если хочешь со мной работать — возвращайся в свой… Как ты его назвал? Засранск? Вот туда. И делай себе алиби. Железное. Денег на это жалеть не надо. А с Матвеем ты не встречался… Скажем, год.

— С лета.

— Пусть с лета. Машина его? Нужно от нее избавиться. Да так, что ты к ней как будто вообще отношения не имел. Это — прямо сегодня. А через пару дней вернешься. Хватит тебе двух дней? Или через три. Ты легально будешь устраиваться в Москве. Специальность есть?

— По машинам могу слесарить.

— Вот и отлично. Потом выходи на контакт с Матвеем.

— Как это? — оторопел Злоткин. — Он же мертвый.

— Но ты-то в своем Засранске откуда это знаешь? Ты приехал устраиваться в столице и обратился к своему старому знакомому, который может помочь.

— А может, не надо?

— Надо! Потому что в милиции не дураки сидят и уже сейчас прорабатывают связи Соснина. Если уже этого не сделали. И ты в каком-нибудь списке обязательно есть, так что рано или поздно на тебя выйдут. Или ты хочешь всю жизнь или по крайней мере лет десять жить нелегально?

— Не хочу.

— Тогда делай, как я тебе говорю. Если, конечно, у тебя не пропало желание со мной работать. Я, знаешь ли, тоже хочу спать спокойно. Но вполне возможно, что тебе придется попотеть. Разок-другой сходить на допросы или еще что-то в этом роде. Не думаю, что к тебе будут сильно приставать. Банда разгромлена, главарь уничтожен, второстепенные члены ушли в тень, и можно выпить стопку за победу и сверлить дырочку для ордена.

— Все понял. Сделаю, как вы сказали.

— Вот и славно. А так сказать, познакомимся мы с тобой на похоронах.

Вечером во время ужина Пашков сделал так, что снова оказался за одним столом со Львом Яковлевичем. Для этого он просто пришел пораньше и кивнул ему, когда тот вошел в зал. Ободренный этим знаком внимания бизнесмен подсел и, не теряя времени, продолжил прерванный днем разговор. Большего от него и не требовалось. Пашков громко вспылил, привлекая внимание немногочисленных отдыхающих, резко встал из-за стола, демонстративно не доев ужин, и вышел вон. Повод для отъезда был налицо, и многие при необходимости могли это засвидетельствовать. Наутро Пашков покинул ставший негостеприимным дом отдыха, попрощавшись со случайно встреченной на улице Улейкиной, которая, оказывается, по утрам делает пробежки.