Особый талант

23 января. Подмосковье. 17 час. 50 мин

Племянника телохранителя Руслана звали Леча. Было ему восемнадцать лет, и он успел немного повоевать в девяносто шестом году. Тогда он, конечно, был совсем еще пацан и автомат Калашникова был ему тяжеловат. Но он не хныкал и гордился тем, что воюет, как настоящий мужчина. Но война быстро закончилась, и ему пришлось возвращаться домой, в Комсомольское, помогать кормить семью. Нормальной работы не было, и он за это время успел поработать на маленьком нефтезаводе, потом был водителем на старой «ниве» — возил боевиков, которые с оружием сопровождали грузовики с товаром, а когда машина сломалась так, что починить ее было уже нельзя, родственник устроил его при заводе, на котором из карданных валов «КАМАЗов» делали гранатометы. Сам он их, конечно, не делал, а только подвозил на разбитом «ЗИЛе» железо и какие-то инструменты. Два раза он с другими молодыми участвовал в набегах на русские села и угонял скот. В общем, жил — как многие. Отцу подарил новую папаху и кожаную куртку. Матери тоже куртку. Сестре красивые сапоги. Итальянские. Они оказались ей чуть-чуть великоваты. Но зато не малы. В Дагестан мотался несколько раз, в Грузии был дважды. У него был свой автомат с патронами, припрятанными во дворе за домом, пистолет — его он постоянно носил с собой. Когда поехал в Москву с сестрой, у которой началось нагноение на ноге и потому ей срочно нужна была хорошая операция, оружие пришлось оставить. Проверяли их самих и вещи много раз и если бы оружие нашли — посадили бы в тюрьму. Тогда бы Нурпат точно осталась без ноги.

В Москве их хорошо встретили. Атаби, его дядя по матери, разрешил ему жить в своей квартире, где сам он редко появляется. Он работает на большого человека в самой Москве, и у него не много свободного времени. Помог положить сестру в больницу. Там, конечно, пришлось дать денег, но как без этого? Без этого не бывает. Зато врач сделал операцию и сказал, что нога останется целой. Она еще походит в итальянских сапогах!

Леча каждый день ходил ее навещать. Утром встал, поел, сходил в магазин, потом в больницу съездил, опять в магазин и обратно в квартиру. Атаби сказал, чтобы он зря на улицу не высовывался, хотя у него все документы с собой есть. И правильно сказал. Милиционеры останавливали его раз пять. Тоже денег пришлось давать, а они уже заканчивались. Дядя, конечно, даст, если будет нужно, но он уже взрослый и стыдно сидеть на чужой шее. А еще им обратно ехать с сестрой. На это деньги тоже нужны. И немалые! Ее, конечно, лучше бы пока здесь оставить, но, кроме дяди, у них тут нет других родственников, а он человек занятой. Да и как можно навязываться ему, если он сам не предлагает остаться? Может, еще и предложит.

Когда вчера дядя неожиданно вернулся и сказал, что есть дело, на котором он может хорошо заработать, Леча обрадовался. А когда узнал, что нужно убить одного русского, — и подавно. Стрелять он умеет. Слово «леча» с чеченского переводится как «сокол». Глаз у него и правда острый. В прошлом году он с приятелями на спор из автомата стрелял — часы выиграл. Ношеные, правда, но зато японские. Может и из винтовки. Ему только нужно цель увидеть, а уж там не промахнется.

Переговорив с дядей, они решили остановиться на автомате. Во-первых, привычнее. Во-вторых, если с тем русским окажется еще кто-то или кто-то мешать вздумает, то с автоматом управиться легче. Дистанция стрельбы у автомата, конечно, меньше, чем у винтовки. Но все равно достаточная. Это же не по банкам стрелять — по человеку. А он больше.

К вечеру дядя привез АК-74. Леча разобрал его и внимательно осмотрел. Все в порядке. Жалко только, что попробовать его нельзя. Без этого оружием сложно пользоваться. Но дядя сказал, что автомат проверяли и у него все в порядке. Оставалось только аккуратно собрать его, проверить, как работает механизм, и собственноручно снарядить оба магазина.

Вечером Леча помолился и лег спать, чтобы утром быть бодрым и уверенным в себе.

Утром он раньше обычного поехал в больницу и привез сестре, которая уже начала вставать, целую сумку фруктов и соков. Сказал, что уезжает ненадолго и предупредил, чтобы она не волновалась, если завтра он не придет. Зато послезавтра он обязательно будет и купит ей, что она захочет. Куда он отправляется и зачем, спрашивать она не стала, а только тревожно на него посмотрела и тихо сказала, что здесь ей скучно и хочется домой, к своим. Он пообещал, что скоро они уедут — как только врач разрешит. К врачу он тоже зашел, точнее, перехватил его в коридоре, когда тот отправился на обход по палатам, и отдал ему бутылку коньяка. Врач сказал, что дня через четыре можно будет выписывать сестру. Это значит, что через неделю они могут быть дома. Или дней через десять. Ведь Нурпат захочет, наверное, увидеть Москву, в которой она до этого никогда не была и неизвестно, когда будет. В магазины еще ей нужно зайти.

На обратном пути Леча зашел на рынок и купил у азербайджанцев спичечный коробок с анашой. Из своего опыта и по рассказам других он знал, что воевать лучше после того, как покуришь.

Из Москвы они с дядей выехали засветло. Автомат он хитро спрятал под «торпедой» «жигулей», так что найти его было сложно. К счастью, их никто не остановил и не проверил. Леча с интересом смотрел на поселки, мимо которых они проезжали. В одних было много богатых кирпичных домов, а в других — в основном деревянные домишки в один этаж с сараями и будками туалетов на задворках и крашеными срубами колодцев около дороги.

Наконец они миновали очередной пост милиции, около которого стояли «жигули» характерной раскраски, и свернули в сторону. Проехав с километр, Атаби остановил машину и достал автомат из тайника.

— Держи, — сказал он. — Все помнишь?

Леча молча кивнул.

— Молодец. Я проеду вперед и буду тебя ждать на дороге. Через час. Давай, переодевайся.

Леча скинул кроссовки и вместо них надел неудобные сапоги, поверх теплых брюк, не нуждающихся в глажке, — старые спортивные штаны с молниями по бокам, так что надевать их можно было не разуваясь. Кожаную куртку пришлось сменить на неуклюжее полупальто размера на два больше, чем нужно, под которым легко прятался автомат. А вместо удобной вязаной шапочки Атаби нахлобучил ему на голову нечто бесформенное и вонючее.

— Подойдет. Теперь ты похож на местного бомжа. Тут неподалеку помойка, и они роются. Иногда ходят по домам — побираться. Готов? Это тебе на всякий случай, — дядя протянул ему гранату. Племянник сунул ее в карман. — Теперь иди. Аллах с нами.

— Аллах акбар.

Леча вылез из машины и двинулся в лес, проваливаясь в снегу. Почти сразу невзрачные «жигули» тронулись с места, и через минуту их габаритные огни скрылись за деревьями. Леча прислонился к сосне и привычно набил мундштук из-под выпотрошенной папиросы. Глубоко затягиваясь, покурил и бросил окурок в снег. Напряжение, сковывающее плечи и напрягающее скулы, прошло, а в голове появился приятный туман. Он двинулся вперед, рукой отводя низкие ветви.

Было уже темно, но облака отражались в белом снегу, и этого было достаточно, чтобы разглядеть все в радиусе метров десяти-пятнадцати.

Идти было тяжело. Сапоги погружались в снег почти по обрез голенищ. В своих кроссовках он уже давно бы промок. Вскоре он увидел тропинку, о которой говорил дядя. По ней жители поселка ходили, срезая Дорогу, к автобусной остановке. Идти стало легче, и он ускорил шаг.

Через несколько минут он увидел светившиеся окна домов. Тут надо быть внимательнее — в некоторых дворах есть собаки. Он свернул с тропинки, и передвигаться стало опять тяжело. Ничего, это он осилит. Он молодой. Он сильный. Он храбрый. Дыхание сбилось, рубашка под теплым свитером взмокла, и он остановился, чтобы сориентироваться и перевести дух. Теперь он увидел нужный ему дом. Среди остальных он выделялся светлым кубиком бани, бревна недавней постройки еще не успели потемнеть, и падающий на них свет из окна отражался от них, как от зеркала маяка.

Он двинулся к бане, нащупывая под пальто автомат и стараясь пониже пригнуться, так чтобы его не заметили. Хотя кому тут смотреть? Не похоже, чтобы тут опасались. Живут себе и ни о чем не беспокоятся. Даже не подозревают о том, что всего в нескольких десятках шагов от них крадется их смерть. Леча подумал, что запросто мог бы их перерезать, как сонных кур. Дядя сказал, в доме их может быть двое или трое. Жалко у него нет с собой ножа. Это было бы еще лучше. Тихо — и будет что рассказать дома. В крайнем случае он может их передушить. Голыми руками.

Молодой чеченец плохо представлял, с кем ему предстоит иметь дело. Точнее говоря, совсем не представлял. Калита был не просто пожилым и не очень крепким физически человеком. Он много чего повидал на своем веку, много чего испытал. Его уединенная жизнь в отдаленном поселке была не прихотью стремящегося к покою человека. Да и какой, спрашивается, может быть покой у казначея, держателя и распределителя общака? Можно сказать, директора банка, кассира и охранника в одном лице. Да вокруг чуть ли не каждый первый хочет запустить руку в эту кассу. И то, что денег, как таковых, в доме Калиты не было, особого значения не имело. Если бы Калита счел, что ему безопасней жить в городе или в замке за каменным забором, то он бы там и жил, и никто бы его не осудил за это. Потому что он кассир, а, кроме того, его слово само по себе, без этих денег, значит немало.

Переселение Калиты в этот поселок, произошло не сразу и не вдруг. Сначала самые разные люди ездили по Подмосковью и высматривали обжитые места, сверяя их кто по бумажке, а кто и по памяти с заявленными требованиями. Замков, правда, не было, но иные дома были не хуже. Предлагали даже отстроить дом по любому проекту и в любом месте. Но Калите нужно было нечто особенное. Первое и главное условие — небольшой населенный пункт, в котором большая часть жителей обитается давно и постоянно. Таким образом, все эти дома с новыми богачами отпали сразу. Состояние подъездных путей, коммуникации, торговые точки, детские заведения, базы отдыха по соседству, лес — все учитывалось. Место должно быть, с одной стороны, достаточно населенным, а с другой — не пользующимся популярностью у заезжего люда. И в конце концов, такое место было найдено. Самое главное условие — малое количество посторонних — выполнено. По сути, это была полузабытая деревушка из тех, что называют бесперспективными — кроме разбитой дороги и электричества, других достижений цивилизации тут не было. Ни магистрального газа, ни водопровода, ни телефонов, ни тем более канализации. И дома тут стоили дешево. Все это происходило во многом из-за того, что вокруг были болотистые почвы и на единственном сухом месте расположился поселок с огородами.

За небольшой промежуток времени некоторые местные жители получили предложения продать свои родовые гнезда. Аналогичные предложения поступили ко всем без исключения москвичам, обзаведшимся тут недвижимостью. Всего через полгода в восьми домах появились новые владельцы, которые быстренько перезнакомились со всеми соседями. Приехавшие были в основном людьми немолодыми и положительными. Ко многим из них частенько приезжали их дети, в основном почему-то мужского пола и спортивного вида, часто на дорогих иномарках. Водку, конечно, пили и шашлыки жарили, ходили в гости, но обходилось без хулиганства. На крышах некоторых домов появились невиданные до этого антенны в виде тарелок. А больше ничего вроде и не изменилось. Только недалеко от поворота к поселку на шоссейке появилась будка милицейского поста, каковой тут отродясь не было.

Так что появление нового жителя, немолодого вдовца, живущего с сыном, для местной общественности прошло малозамеченым. Ну отремонтировал он дом, ну баню перестроил — что такого? Живет человек как умеет и на что умеет. Иногда зайдет к кому-то на огонек, иногда к нему кто-то заглянет.

Местные жители, да и не только они, очень сильно удивились, если бы узнали, что о всякой свернувшей на их разбитую грунтовку машине один из милиционеров сразу сообщает по рации с закрытым для прослушивания каналом. Что новые их соседи живут по такому графику, когда хотя бы двое из них бодрствуют в любое время суток. Что в одном из домов, а точнее в подвале, имеется обширный тайник, где хранятся немалые материальные ценности в виде дензнаков. Что приезжающие сюда «дети» и «внуки» по большей части заняты транспортировкой этих самых ценностей, превращающихся в акции, дома, магазины, оружие, наркотики, офицерские и научные звания, гаражи и морские суда. Что невидный «вдовец» никогда не имел жены, но зато является одним из тех нескольких десятков, а может быть даже единиц, людей, которых в криминальном мире именуют банкирами или кассирами, на самом деле являющимися держателями общака. А кроме того, за годы, проведенные на деньгах, Калита стал одержим манией накопительства. И в конце концов, что вся эта деревня за прошедшие годы превращена в хорошо охраняемое и труднодоступное хранилище.

Всего этого не знали ни коренные жители, ни пробиравшийся по глубокому снегу Леча. Он мог только догадываться о том, что значительная часть обитателей поселка находятся в состоянии боевой готовности и как минимум две пары внимательных глаз следят за его передвижением.

В это же время два человека вышли к дороге и смотрели на «жигули», в салоне которых черноволосый человек жадно курил и нервно озирался по сторонам, при этом то включая, то выключая двигатель. Судя по тому, что машина была развернута капотом к шоссейке, водитель и не собирался заезжать в поселок, а только ждал кого-то. Кого именно, гадать не пришлось после того, как был замечен выходивший из леса человек, внешне очень похожий на бомжа. Местных бомжей еще летом отучили таскаться в поселок.

После коротких переговоров по рации двое мужчин, одетых как деревенские жители, вышли из-за поворота дороги и направились к «жигулям» неспешной походкой уставших после рабочего дня трудяг, возвращающихся домой. Атаби внимательно смотрел на них, но они, если судить по внешнему виду, не могли внушать опасения. К тому же по крайней мере один из них был заметно под хмельком. Поравнявшись с машиной и даже чуть пройдя дальше, пьяный вернулся и попросил закурить, низко нагибаясь к стеклу. Второй попытался его, кажется, отговорить или просто не хотел, чтобы его приятель приставал к незнакомому человеку, тоже вернулся, но водитель уже опустил стекло и протянул сигарету. Это на время спасло ему жизнь, потому что в ином случае просто прозвучал бы выстрел и содержимое простреленной головы выплеснулось бы в салон. Но Атаби решил, что неуместно качать права, хотя у него и появилось желание хорошенько потыкать этих алкашей мордой в снег. Вместо этого он бросил сигарету. И тем самым продлил себе жизнь.

Сильная рука схватила его за волосы и резко дернула, так что лицо ударилось о край стекла, рассекая кожу до крови. А в следующую секунду телохранитель Руслана уже лежал лицом в снег и в спину ему упирался ствол пистолета. Ловкие руки обшарили его и достали из подмышечной кобуры пистолет, на что у него, как у лицензированного охранника, было разрешение. Атаби попытался было оказать сопротивление или хотя бы объясниться, что-то сочинив на ходу, но у напавших на него людей, от которых, кстати, совсем не пахло водкой, не было намерения терять время. Сильный удар по голове рукояткой пистолета на время лишил Атаби контакта с окружающей действительностью, а когда такой контакт восстановился, он увидел вокруг себя неприятные бетонные стены, низкий потолок над головой с голой лампочкой и свои руки, скованные наручниками, пропущенными через вделанную в стену скобу. Ему захотелось завыть от безысходности, но сделать этого он не успел. За спиной раздался голос.

— Очухался? Тогда давай разговаривать.

За это время Леча подошел к глухому деревянному забору, по верху оформленному «пилой». Высота метра два. Но молодого человека это не испугало. Он достал из-под пальто автомат и повесил его на плечо. Попытался заглянуть за забор через щель, но, перебрав руками с метр забора, щелей, которые можно было использовать в качестве дверного «глазка», не нашел, а двигаться дальше по глубокому сугробу, что намело под забором, было тяжело, и он решил не тянуть больше время.

Леча подпрыгнул, ухватился за скошенный край доски и неожиданно почувствовал под ладонью холодный металл проволоки. Сигнализация? Он подтянулся и увидел, что ему сильно повезло. В полусантиметре от его ладони был металлический ершик с заостренными колючками, торчащими во все стороны. Колючая проволока. Как минимум мог себе руку изуродовать.

Он перебросил свое тело через забор. Без мелких неприятностей не обошлось. Левая пола пальто зацепилась за колючку, и старый драп порвался уголком. Это не удобный бушлат. Ну да невелика потеря.

Леча спрыгнул на землю, оказавшейся неожиданно жесткой. К его удивлению, вдоль забора снег был аккуратно расчищен. Так, как он слышал, делают вдоль периметра в тюрьмах, где по таким дорожкам ходят часовые.

С этого места ему было видно то, что мало кому удавалось увидеть из редких гостей Калиты. За баней стоял турник, а к вкопанному в землю столбу была прилажена покрышка от легкового автомобиля, которую использовали в качестве макивары для отработки ударов ногами. Кто-то тут серьезно занимался своей спортивной формой.

Леча снял автомат с плеча и двинулся по дорожке к дому. До освещенного окна осталось несколько шагов, когда сзади, из-за правого плеча, оттуда, куда с разворота стрелять сложнее всего, раздался тихий голос:

— Стой как стоишь. Ствол в сугроб.

Это было хуже, чем выстрел. Неожиданнее. Нервы были на пределе, и Леча резко крутанулся на месте, одновременно падая и переводя ствол автомата в тот сектор, откуда звучал голос. Он еще успел увидеть мужскую фигуру, но выстрелить не успел. Слабая вспышка, хлопок, потом еще один, за которыми последовали боль в груди и беспамятство.

Сначала он услышал голос, доносившийся как будто издалека.

— Жив он. Я ему укол сделал. Скоро очухается.

— Зашевелился сучонок. Моргает.

— А ну подними.

— Черт! В кровище весь.

Леча открыл глаза. Над ним склонилось перевернутое лицо. Как в страшном сне. Лицо поплыло вверх и в сторону. Леча понял, что его поднимают. Перед глазами покатился потолок, серые стены, какие-то фигуры, и он сел. Кто-то поддерживал его за спину, чтобы он не завалился навзничь.

— Та-ак. Ну и кто ты такой есть, голубь?

Леча хотел было что-то ответить, но вместо этого изо рта появился какой-то булькающий звук. Он поднял руку и тыльной стороной ладони провел по губам. На руке появилась кровь.

— У него легкое пробито, — тихо сказали сзади.

— Вижу.

Теперь Леча наконец разглядел человека перед собой. Это был тот, кого он должен убить. Он стоял перед ним и смотрел. Нагло. С интересом. И брезгливо. Как на букашку. Или на раздавленную колесами грузовика ящерицу, у которой еще шевелится хвост и дергаются лапы.

Леча потрогал себя рукой за грудь. Там было мокро и липко. Он посмотрел направо, с трудом поворачивая голову. Около стены сидел его дядя Атаби. Все лицо его было в крови, кожа вокруг глаз набрякла бурыми мешками, так что самих глаз видно не было. Губы разбиты и вспухли. Это конец. Теперь помощи ждать неоткуда. Да и изначально он на нее не рассчитывал. Смерть, о которой он так много думал и столько видел в разных обличьях за последние годы, оказалась рядом. Теперь она пришла за ним.

В груди у него булькало, но особой боли пока не было.

— Ну что, будешь говорить? Или пристрелить тебя? Можно и на кусочки порезать.

Леча немного запрокинул голову, ртом хватая воздух. Рукой он продолжал шарить по своему телу. Свитер. Весь мокрый. Пальто. Тоже липкое. Во рту вкус как от железного гвоздя. Хотелось сплюнуть. Только сил на это не хватало. Он просто выдавил изо рта густую тягучую жижу и почувствовал как она, теплая, потекла по подбородку и шее. Вдруг под рукой он почувствовал что-то твердое и круглое. Граната? Он не поверил своим ощущениям. Не может быть!

— Сейчас, — произнес он и услышал, как в груди опять булькнуло.

Калита придвинулся ближе.

— Чего? — нетерпеливо спросил он. — Я не понимаю, что ты говоришь. Повтори.

Леча запустил руку в карман. Точно, граната. Ребристый холодный металл. Тоже липкий от крови. Кольцо. Он просунул в него палец и потянул вверх. За ним следом поползла граната. Никак. Тогда он попытался другим пальцем, который плохо слушался, разогнуть металлические усики, не отпуская при этом кольца.

— Чего он там ковыряется? — спросил Калита. — А ну глянь.

Чья-то рука через ткань пальто ухватилась за гранату, и над ухом раздался удивленный возглас. Леча поспешил воспользоваться этой помощью и из последних сил дернул кольцо. Рука с колечком, на котором болталась слегка погнутая металлическая проволока, вырвалась из кармана.

— Граната!

— Бля!

Леча с торжеством посмотрел на Калиту. Тот в ужасе расширил глаза и отпрянул назад. Через мгновение для Лечи все закончилось.

Но Калите повезло. Он был еще жив. Оглушенный взрывом и ударившийся плечом и головой о стену, посеченный осколками и истекающий кровью, он все еще жил, хотя прибежавший на взрыв его телохранитель с трудом в это поверил. Небольшой бетонный бункер был весь затянут кислым дымом, забрызган кровью и посечен осколками. Тяжелую дверь сорвало с нижней петли, и она стояла враскоряку, как пьяная баба над унитазом.

— Это Руслан подослал, сука, — хрипел Калита, когда его волокли наверх. — Надо его достать.

— Достанем, не волнуйся.

— Достань его, Петя, достань. Это Руслан подослал своих.

— Сделаем, не волнуйся. Молчи.

Но Калита не слышал и продолжал бормотать. Он не мог слышать. Потому что у него от взрыва лопнули барабанные перепонки и из ушей текла кровь. Но телохранитель этого не замечал — вор был весь в крови, своей и чужой.

Через полчаса вор в законе и кассир Калита умер. Уже через несколько минут об этом стало известно в Москве, что вызвало большие волнения у немногих посвященных.

К ночи в поселок прикатили солидные люди на самых разных машинах — от дорогих иномарок до тривиальных «жигулей». Приехавших волновала не только смерть Калиты, что само по себе было достойным внимания событием, для многих менявшим привычную картину бытия и сложившихся отношений. Находившиеся под контролем Калиты средства не могли оставаться без присмотра, и требовалось найти и выбрать нового кассира.

Руслан мог считать, что его затея удалась. Но об этом он узнал только на следующий день, когда слухи о смерти Калиты вовсю начали гулять по Москве. О том, что в этом обвиняют именно его, он узнал позднее.