Остановка в городе

Завтра утром рано…

Нет, не говори больше ничего …

Не говори ничего. Я верю тебе, что завтра утром рано… ну пусть они наши хорошие друзья, но зачем же всегда вместе… конечно, ты понимаешь это, и не говори никому, не говори ничего, потому что завтра утром рано мы никого не возьмем с собой, потому что утром рано…

Мы отправимся вдвоем, пока солнце не расплескало по стенам домов свои первые золотисто-розовые лучи, пока под плотным пологом тумана дремлют луга и все еще только пробуждается к жизни, как ранней весной; на деревьях лопаются почки, слетаются птицы, в сердце благодатное чувство свободы… трава еще мокрая от росы, и так чудесно ступать по этой скользкой траве: прохлада струится по ногам вверх и все точь-в-точь, как в тот раз после дождя. Помнишь, как после того дождя мы лежали под навесом, и все вокруг было сплошной огромной лужей, неподвижную поверхность которой усеивали желтые точечки, их было много-много, казалось, будто на воду наброшено желтое покрывало, я спросила, откуда они взялись, но ты не знал, и ответил, что это неважно, что мы, как котята, укрывшиеся от дождя под навесом, что нам и так хорошо, очень хорошо, и не надо ничего знать. Ты рассмеялся, дождь кончился, и внезапно невесть откуда к луже сбежалась ватага ребятишек …

Не сердись, если я разбужу тебя до рассвета, нежно поглажу твои волосы, ласково встряхну тебя за плечо, не сердись и не ворчи, ведь сегодня выходной и тебе не надо торопиться на работу, но ты притворяешься, будто спишь, будто ничего не знаешь, делаешь вид, что все забыл. На самом деле ты ничего не забыл, просто ты хочешь полежать еще несколько минут с закрытыми глазами — ну и полежи, а я расскажу тебе, куда и зачем мы пойдем; и ты услышишь про озеро и про рыб. И когда ты услышишь про озеро и про рыб, ты откроешь глаза, вскочишь и начнешь с нарочитой поспешностью искать нужные тебе для работы книги, а я спокойно повторю, что ничего этого не надо, что сегодня выходной и на работу идти не надо, и тогда ты все вспомнишь и легко поцелуешь меня в затылок. Теперь и тебе уже невтерпеж, ты берешь приготовленный с вечера рюкзак и удочки, ты уже не усталый и не слабый, ты торопишь меня, и мы идем …

На тебе светлая рубашка, я иду следом за тобой и вижу твои широкие покачивающиеся в такт шагам плечи, я горда, я бесконечно горда, ты даже представить себе не можешь, как я люблю тебя уже только за то, что ждет нас нынешним утром. Уже ради одного этого стоит жить, все остальное как будто не имеет смысла, я иду за тобой — ты и не представляешь, как я люблю тебя, я знаю, любить — это не просто наслаждаться каким-то мигом, это скорее похоже на мучительное счастье, вечно длящееся счастье или муку — для нас это счастье, нельзя думать о несчастье. В такие минуты мне хочется, чтобы все были счастливы, мне хочется связать всех людей длинным-предлинным серпантином счастья, это такая бесконечная радость — снова и снова любить, подняться в любви над собой, быть вдвоем друг для друга и для всех, быть…

Вдвоем по лугу, через редкий лесок, где только что проснувшиеся птицы поют свои песни, и дальше — по узкой тропинке прямо к озеру, такому удивительно синему, где песчаное дно, просвечивающее сквозь прозрачную воду, медленно, словно в дремоте, уходит в глубину. Помнишь, в прошлый раз ты боялся гадюк и мне было смешно: такой большой мужчина, как ты, и боится крошечной гадюки, мне было смешно, но я со страхом слушала тебя. Здесь нет змей — пыталась я успокоить тебя, здесь нет змей, я с детства хожу к этому озеру и никогда не видела здесь змей. А ты сказал, что когда-то вы были в таких же зарослях, и заболоченная тропинка вела к маленькому озеру, вы были в тот раз вдвоем — ты не сказал, с кем вдвоем — вы были вдвоем, шли по такой же заболоченной тропинке и обнаружили мертвеца. Вы обнаружили мертвую женщину, она повесилась на низкой сосне или березе, что росла на краю болота, женщина висела на промасленной веревке, лицо ее было лилово-синим, ноги распухли: вы смотрели на нее широко раскрытыми от ужаса глазами, и тут тебя ужалила гадюка, ты закричал истошным голосом, тот, другой… та, другая, испугалась и убежала — слишком все это было страшно, и ты остался один. На дереве висела женщина, она была мертва, а ты лежал на земле, не знал, что делать, думал, что умираешь, ты слышал, что от уксуса гадюки умирают, и ты остался умирать а тот, другой, убежал неизвестно куда, но, к счастью, позже он опомнился и позвал на помощь. Женщину сняли с дерева, а тебя увезли в больницу, и с тех пор ты боишься гадюк, всем рассказываешь, будто умер в тот раз, хотя на самом деле ты не умер, тебя отвезли в больницу и ты поправился — все кончилось благополучно. Но тем не менее ты не можешь освободиться от этого воспоминания, боишься ходить в лес, внимательно смотришь себе под ноги, хотя все это случилось очень давно и бессмысленно вспоминать об этом; я успокаиваю тебя: здесь нет змей, я с детства хожу к этому озеру, а сейчас мы идем вдвоем — уже сверкнула его поверхность, вода искрится в лучах утреннего солнца, ты на мгновение останавливаешься, чтобы полюбоваться, а высоко в небе носятся ласточки…

Знай, что я люблю тебя и это озеро; я сажусь на камень и смотрю, как ты разматываешь леску, в отдалении всплескивают рыбы, некоторые выпрыгивают из воды, словно хотят взлететь в воздух. Я сижу на камне, ты задумчиво глядишь на поплавок, а я представляю себе: ты ловишь рыбу, чтобы накормить себя и меня, мы одни в целом мире, ты ловишь рыбу, чтобы мы могли поесть, я поддерживаю огонь в очаге, мы первобытные люди, живем в пещере, вдвоем, и у нас одно-единственное озеро и очаг — это все, что у нас есть, больше нам ничего не надо, озеро, где можно добыть рыбу, очаг, на котором можно ее поджарить, нам нужна еще только любовь, и она у нас есть, мы счастливы, мы так счастливы …

Ты сказал, что нам больше ничего не надо; мы сидели в тот раз на берегу озера, я была несчастна, я осталась одна, у меня не было никого из близких, я была одинока и несчастна, ты утешал меня и говорил, что на свете нет ничего выше любви, что все остальные чувства, связывающие людей, могут пройти, словно их и не было, что любовь ни о чем не спрашивает, она остается такой, как и в первобытные времена, мы живем в пещере и любим друг друга, хотя на свете так много, чем человек хочет обладать, но без чего может обойтись, а без любви он не может, любовь это все, без нее мы как бы слепы и ощупью бредем по дороге. Ты говорил о любви, и мы сидели у озера и смотрели, как маленькие рыбки резвятся в прозрачной воде, и когда ты замолчал, я кинулась в воду, схватила пригоршню песка, хотела пересчитать песчинки, ты засмеялся, стал брызгать в меня водой и сказал, что я маленькая глупая девчонка, что пора уже стать взрослой, и мне захотелось стать взрослой, ты с нежностью взял меня на руки, над нашими головами было синее небо, солнце опаляло водную рябь и она сверкала и искрилась миллионами капель, было утро…

Наше озеро блестит, как огромное зеркало, ты наловил уйму рыбы, солнце уже высоко, уха кипит, мы сидим бок о бок на большом камне и тут ты начинаешь вспоминать, и внезапно тебя нет, есть небо и проносящиеся в нем ласточки, а ты исчез вместе со своими воспоминаниями. Мы как будто впервые вместе, мне становится страшно, я хочу окликнуть тебя, сказать, что с детства хожу к этому озеру, что нет причин бояться, что гадюки здесь не водятся, но ты без конца говоришь об этой женщине. Женщина повесилась, а ты мучился от укуса змеи, нога у тебя распухла, и ты не мог идти, ты слышал, что после укуса змеи ходить нельзя, а то можно умереть, ты ждал, пока тот, другой, сбегает за помощью, ты ждал смерти, думал, что того, другого, тоже укусила гадюка, что весь мир полон гадюк и мертвых женщин, поэтому ты говоришь только о смерти; я не понимаю тебя, не могу понять — тебя как будто больше нет…

Но ты спишь, все еще спишь, и я не могу спросить у тебя, что нужно этим, одетым в темное, мужчинам, которые стоят у твоей постели, я не знаю, кого они оплакивают; люди подходят к твоей постели, но мы не позволим, чтобы нам помешали, завтра утром мы пойдем вдвоем к озеру и пусть эти плачущие женщины стоят на обочине дороги и вытирают слезы белыми платочками, пусть эти далекие и печальные звуки зовут кого-то другого, ты можешь еще поспать, ведь завтра еще не наступило; ты спишь, и мне жаль будить тебя, чтобы спросить, почему эти мужчины поднимают на плечи твою кровать, и кого зовут эти печальные звуки… а может, тебя никогда и не было — и это какая-то прочитанная в книге история, чья-то история, в которой завтра утром двое должны куда-то пойти. Может быть, это фантазия писателя, обманчивое воображение, и тебя никогда не было, а был лишь сон, невыразимо прекрасный сон, и, возможно, ничего больше и не надо, достаточно его — этого сна…