Остановка в городе

Воспоминание

Помню, что когда я пришел на пляж, Рита сидела на песке. Голова ее была опущена, и она смотрела, как на песчинках сверкает солнце. Потом она оперлась на правую руку и так и осталась, вполоборота, прямо под солнечными лучами. Мне показалось, что я смотрю не на живого человека, а на статую, высеченную большим мастером: все в ней было совершенно. Внезапно меня охватило какое-то непонятное щемящее чувство. Я повернулся к Рите спиной и пошел в воду. Низкие волны катились мне навстречу, и я не заметил, как очутился по колено в воде, тут я испугался и побежал на берег. Рита с улыбкой смотрела на меня — она ничуть не удивилась моему неожиданному появлению — и ей стало смешно, что я полез в воду в одежде. Я тоже рассмеялся, скинул одежду, и мы бросились в море. Мы брызгали друг в друга водой, брызги взлетали к солнцу и сверкающим ореолом окружали прелестную головку Риты.

Вода была очень теплой, и мы заплыли далеко. Я несколько раз пытался неожиданно нырнуть под воду и схватить Риту за ноги, но ей удавалось выскользнуть из моих рук; наконец я схватил ее и потянул вниз. Она не ожидала этого, наглоталась воды, закашлялась, и я подтолкнул ее наверх, но тут мне снова захотелось утянуть ее под воду. Мною овладело непреодолимое желание, которое, пожалуй, можно было объяснить минутным помрачнением рассудка. Я тут же отплыл подальше: я был противен самому себе, и в течение нескольких минут я не мог даже смотреть на Риту. Мне казалось, что желание утопить ее сродни желанию броситься со скалы вниз, которое всегда мучает меня, когда я вижу под собой бездну, и уж, конечно, в этот момент я не владел собой.

Позже, когда мы лежали на песке, Рита спросила, почему я вдруг отплыл от нее. Возможно, она поняла или инстинктивно почувствовала, что происходило во мне. Я промолчал и был благодарен ей за то, что она больше об этом не заговаривала.

Часам к шести облака все чаще стали заволакивать солнце, и мы решили уйти с пляжа. Вначале мы шли среди низкорослых прибрежных сосен, затем по лесной дороге, которая очень скоро перешла в широкий луг. Сено было уже скошено и стояло в копнах. Для меня нет ничего более восхитительного, нежели совокупность всех летних запахов — запах свежескошенного сена. Я бросился на сено и остался лежать с закрытыми глазами, Стебельки покалывали лицо. Вокруг было удивительно тихо, даже слабый шорох казался мне грохотом низвергающейся лавины.

Я расслабился и почувствовал, что на меня наваливается сон. Это очень удачное выражение — наваливается сон, действительно, он наваливается, и тут уж никуда не денешься. Я думал, что Рита лежит где-то поблизости, и что если я в самом деле засну, то она вскоре меня разбудит. Я совсем расслабился, и на меня навалился сон.

Я проснулся, когда уже смеркалось, рассыпанные по ровному лугу копны сена казались мне съежившимися от страха людьми. Тяжелые темные тучи стояли неподвижно, и неподвижное их безмолвие распространялось на все. Низко над лугом пролетела большая птица, и я несколько мгновений следил за ее полетом, затем отряхнул одежду от налипших на нее стебельков и быстрым шагом пошел прочь. Выйдя на дорогу, я увидел мчавшуюся мне навстречу машину, фары у нее были зажжены, и я шутки ради поднял руку.

Машина остановилась. Я удивился и уже собрался было попросить у шофера прикурить, как вдруг увидел, что за рулем сидит молодая красивая женщина, и тогда я попросил подвезти меня до города. До этого у меня ни разу не возникло мысли вернуться в город, и машину я остановил просто так, но теперь, развалившись на удобном сидении и слушая льющуюся из приемника музыку, я отчетливо осознал, что я все еще свободный, а не женатый человек, который обязан отчитываться перед женой в каждом своем шаге. Я украдкой разглядывал женщину за рулем: она была не только красива, но и очень элегантна, и, как мне показалось, ехала с бешеной скоростью, но при этом уверенно. Я спросил, отвезет ли она меня обратно, возникни у меня такое желание. Дама улыбнулась и сказала, что сделает это только при одном условии: если я сумею доказать ей, что это необходимо. Упали первые капли дождя. Я попросил, чтобы она сбавила скорость.

Она не послушалась и продолжала мчаться. Дождь усиливался, молнии прорезали сумрак. Я почувствовал, как меня сжимает страх, хотел попросить ее остановить машину, и вдруг понял, что боюсь вовсе не аварии, нет, меня беспокоит мое решение бежать в город. Затем я спросил у женщины, ужинала ли она, и не дожидаясь ответа, пригласил ее в кафе на берегу моря, откуда мы могли бы смотреть, как молнии бьют в воду. Она сбавила скорость, и, казалось, обдумывала мое предложение. Я добавил, что хотя она и торопится в город, однако все же могла бы пойти мне навстречу. Она не ответила.

Когда мы доехали до кафе, она все еще колебалась, я взял ее за руку и чуть ли не силком потащил на край обрывистого берега, и тут мы увидели море. Над морем сверкали молнии, каждый удар в воду поднимал и швырял на берег бурные волны, их пенные гребни походили на чаек, которые, словно чего-то выжидая, на миг погружались в темноту, и следующая вспышка молнии заставала их все в том же ожидании. Где-то поблизости от нас застонало дерево, яростный дождь хлестал в лицо. Неожиданно заиграл оркестр. Звуки знакомой мелодии стерли это зрелище, и мы, промокшие насквозь, побежали в кафе. Когда мы уже сидели и смотрели на море через окно, впечатление, которое несколько минут тому назад произвела на меня гроза, рассеялось. Я хотел сказать об этом своей спутнице, но она прервала меня, заметив, что на краю обрыва ее все время не покидало чувство, что я хочу столкнуть ее вниз.

С того дня я больше не встречал Риту. Сначала я скучал по ней, а затем все, что было, превратилось, пожалуй, лишь в эротическое видение, посещавшее меня в мои одинокие вечера. Я забыл ее лицо, и те пять отделенных друг от друга дней, когда мы были влюблены, заняли место рядом с другими приятными воспоминаниями. И все же, всякий раз, когда я иду купаться, мне приходит на память, как меня охватило желание утопить ее тогда. Позднее, когда я уже смог размышлять об этом спокойно, я понял, что все это было вызвано переутомлением и желанием не спешить с женитьбой. Правда, после нашей последней встречи я хотел сразу же, на следующей же неделе, разыскать ее, но что-то мне помешало. Потом я ждал, что она позвонит, потому что это она бросила меня в тот раз на лугу, а сама ушла. Но она не позвонила, и потому стала для меня лишь воспоминанием.

И вот теперь я как-то под вечер увидел ее. Прошел ливень, и воздух был необычайно свеж. С деревьев и травы смыло пыль засушливых дней, солнце, выглянувшее из-за туч, зажгло зелень изумрудным пламенем. Я не смог усидеть дома и вышел пройтись. В парке, где я обычно гуляю, царило всегдашнее вечернее оживление: дети крутили педали игрушечных автомобилей и разъезжали на велосипедах среди прохожих; старички и старушки сидели на скамейках, читали газеты или вспоминали былые времена. Я довольно часто бываю в этом парке, но в тот день мне показалось, что вокруг слишком шумно, и я сел в трамвай, чтобы поехать в такое место, где нет грохота машин и где тебе не приходится ежеминутно утыкаться взглядом в стену домов, окружающих парк.

Ветер дул с моря и ласково обвевал лицо. Я решил пройтись вдоль бухты и попробовать, какая вода. Я был рад, что выбрался из города, и поносил тех, кто из вечера в вечер довольствуется крошечным лоскутком газона среди домов — приятно было ругать других, зная, что сам ты хоть разок сумел вырваться из рутины будней. И вдруг я заметил молодую женщину, читавшую книгу. Тут же стояла сине-белая детская коляска, женщина покачивала ее одной рукой — она делала это механически, не прерывая чтения. Мне показалось, что лицо женщины чем-то очень знакомо мне, но я не мог вспомнить, где я ее видел. Я прошел мимо, она не подняла глаз от книги, и в течение нескольких мгновений я разглядывал ее. Я сел через несколько скамеек от нее и закурил. Обычно во время прогулок я стараюсь не курить, чтобы хоть таким образом поберечь здоровье, но на сей раз я вспомнил об этом лишь, после того, как уже выкурил полсигареты. И тут я понял, что женщина, сидевшая там, — Рита.

Это открытие дошло до моего сознания внезапно, и одновременно я подумал, что ребенок, которого она укачивала, мог быть моим. Меня охватил панический страх, я поднялся и быстро зашагал в сторону моря, остановился я лишь тогда, когда достиг кромки воды. Я всегда думал, что женщины, которые входят в мою жизнь, достаточно разумны, чтобы не оставлять обо мне живого воспоминания. Только что увиденная детская коляска явилась для меня чем-то, к чему я не был подготовлен. Конечно же, Рита вышла замуж, у них с мужем ребенок, и я ни в малейшей степени не причастен к этому. К сожалению, эта мысль промелькнула лишь на мгновение, и вскоре мою душу стали терзать десятки, нет, сотни крыс. Я сел на песок и попытался вспомнить тот вечер, когда все началось.

Была первая за весь июнь солнечная неделя. Наперекор прогнозу погоды, стало тепло, у меня же не было никакой возможности хотя бы на день вырваться к морю. Я мог лишь с мрачным видом взирать на солнце сквозь пыльное окно либо задергивать шторы, чтобы солнце не слишком раскаляло комнату. Это, наверное, самая ужасная пытка, когда в конце июня наступает лето, а ты в это время так загружен работой, что можешь любоваться им только через окно. Помню, что продержался так четыре дня, затем махнул на все рукой и побежал на автобусную станцию, чтобы хоть на один вечер почувствовать себя человеком. Как назло, до отправления автобуса оставался еще час времени, и я пошел в ближайшее кафе; предполагаемые пятьдесят граммов вскоре превратились в двести пятьдесят, и я с горечью понял, что в этот вечер я никуда из города не уеду. Затем к моему столику подсела Рита. В этом душном и битком набитом пьяными кафе она казалась видением.

Я до сих пор не могу понять, что заставило ее пить вместе со мной. Возможно, сочувствие к моему откровенно-жалкому виду, а может быть, у нее что-то стряслось, о чем я так и не узнал. Во всяком случае, когда я услышал, что у нее отпуск и что она собирается уже нынче вечером ехать к морю, я стал умолять ее, чтобы она взяла меня с собой. В конце концов она согласилась. Мы прихватили с собой две бутылки сухого вина и сели в такси. Едва мы переступили порог ее комнаты, как я потащил ее в постель. На следующее утро я понял, что Рита та девушка, на которой стоит жениться.

И вот теперь, сидя в одиночестве на берегу моря и глядя на корабль на линии горизонта, я ощутил минутное сожаление, что от тех прекрасных дней конца июня, когда я рисовал себе свое будущее вместе с Ритой, осталось со временем лишь потускневшее воспоминание. Когда корабль скрылся за горизонтом, я поднялся и пошел на автобусную остановку. Я не хотел идти через парк, боялся, вдруг встречу там Риту. Я решил, что это последний раз, когда я прихожу сюда.

Но я не выдержал. Я надел солнечные очки и, поскольку в прошлом году я отпустил бороду, то был уверен, что Рита не узнает меня. Я должен был пойти в этот приморский парк и убедиться, что у нее на пальце обручальное кольцо и что она укачивает ребенка, которому еще нет года. Сидя в трамвае, я неоднократно пытался мысленно нарисовать себе, что будет, если Рита узнает меня и ребенок окажется моим, но мое воображение не настолько богато и я не мог представить, как все сложится дальше. Я просто был не в состоянии думать о дальнейшем. Это навязчивое видение — женщина, качающая детскую коляску, — повторялось во всех снах, которые я видел в последнее время, и от этого у меня расшатались нервы, даже наяву это видение преследовало меня: бледная, совсем белая Рита, она ничуть не загорела за лето, и сине-белая детская коляска, в которой плачет мой ребенок! Невольно мне пришло в голову, что если женщина ходит на работу и должна одна растить ребенка, то вряд ли у нее хватает времени бывать на солнце.

Сойдя с трамвая, я отправился в парк не сразу. Я обошел здание кинотеатра, посмотрел рекламу и выпил газированной воды. Я собрался было пойти в кино или поехать обратно, но в конце концов, после долгих колебаний, пошел в парк. Риты не было. Только когда я уселся на ту же самую скамейку, что и в прошлый раз, я заметил, что погода ветреная и холодная. Я решил ждать, снял темные очки, чтобы не видеть зелень коричневой, и еще раз попытался утешить себя мыслью, что ребенок, возможно, и не мой, даже в том случае, если Рита не замужем. И все же ничто не могло меня успокоить, напротив, я чувствовал, что даже и в этом случае вина ложится на меня тяжким бременем, и мне хотелось сейчас же опуститься перед Ритой на колени и умолять ее стать моей женой.

Помню, я как-то спросил Риту, что она думает насчет того, если бы мы поженились.

Рита как-то странно взглянула на меня. «Ты ведь не хочешь этого», — сказала она спустя мгновение. Я понял, что она права.

«А если я серьезно?»

Рита опустила голову, мне стало не по себе, и я тут же хотел добавить, что действительно думаю об этом всерьез, но слова застряли у меня в горле. Что-то заставило меня промолчать.

«Смотри, ель цветет!» — неожиданно воскликнула она и побежала к ели, на ветвях которой были круглые белые цветы, словно украшения. Я сказал, что это, наверное, какая-нибудь болезнь.

Мы долго стояли под украшенной елью, и Рита гладила ее иглы. «Ты бы хотел, чтобы у тебя был ребенок?» — как бы между прочим спросила она.

Я как-то об этом еще не думал; сказал, что не думал, и что сейчас это не имеет значения.

«А я думала».

Я не мог различить, с какой интонацией она это сказала. Перед нами был луг, еще не скошенное поле огромных синих колокольчиков, бабочки порхали с цветка на цветок, и мне не хотелось думать о том, должен ли у нас быть ребенок или нет. Мне нравились женщины, а не матери, и я считал само собой разумеющимся, что незамужние женщины стараются избегать беременности. Поэтому я крепко прижал ее к себе, предполагая, что она воспримет это так, как захочет.

Помню, что в тот день произошла наша первая и единственная размолвка. Я обрывал лепестки ромашки, гадал, любит — не любит. Едва я успел оборвать первые лепестки, как Рита повернулась ко мне спиной и быстро пошла прочь. Я не понял, что с ней произошло, побежал за ней и попытался остановить, но она лишь на мгновение обернулась, чтобы с презрением посмотреть на меня. Долгое время мы шли друг за другом. Тут мне вспомнилось, что она относится к цветам как к живым существам. Обычно, очутившись в поле, женщины начинают срывать самые красивые цветы, которые попадаются им на глаза, а Рита только любовалась. Я был обижен до глубины души: из-за какой-то ромашки — к тому же это была всего лишь шутка — так разозлиться! Я решил, что это своего рода идиосинкразия, позволяющая поменять меня на один-единственный оборванный цветок. Я готов был идти все равно куда, лишь бы только подальше от этой глупой девчонки.

Я расхохотался — несмотря ни на что расхохотался, потому что вспомнил, как Рита, в конце концов, повернулась ко мне и, по-детски плача, стала просить прощения за то, что рассердила меня, объясняя, что она просто не могла иначе, но в тот раз это тоже рассмешило меня и я смеялся до слез. А сейчас я испугался своего смеха, этот уход в воспоминания был как сон, и вдруг я обнаружил, что уже вечер и я сижу в опустевшем парке. С моря, прямо в лицо, дул пронизывающий ветер. Я поднялся и зашагал к воротам парка. Ведь женщина, которую я видел несколько дней тому назад, могла быть и не Ритой, а какой-то другой, похожей на нее женщиной. Неожиданно для себя это меня успокоило, перед кинотеатром я остановился и вспомнил, что уже бог знает как давно не был в кино, а до начала сеанса оставалось как раз пять минут.