Маленький Павел Федотыч вошел в большой дом. В комнатах еще никого не было. Только веселые лучики солнца прыгали по полу, по столам и стульям. Комнаты были чистенькие, прибранные. Они словно говорили: «Ну, что же вы нейдете работать? Мы готовы».
У Павла Федотыча, как у антилопы, раздулись ноздри, и он засмеялся.
— Эх, хорошо! А если бы сюда еще одну хорошую котлету, то я бы…
Он не досказал, что бы он тогда сделал, но, должно быть, что-то веселое, потому что лицо его так и просияло.
Одна комната называлась лабораторией. В ней Павел Федотыч долго прилаживал медную трубку — микроскоп. Потом принес банку с жидкостью, достал этой жидкости на кончик ножа, состукал ее на стеклышко и подложил под микроскоп. Проделывая все это, он напевал новую трудную песню: «Чижик-чижик, где ты был? На Фонтанке ножки мыл…»
Но вот лицо его вытянулось. Песня оборвалась. Наверное что-нибудь интересное увидел на стеклышке. В комнате стало тихо-тихо.
Немного погодя стали приходить служащие на работу.
— Доброе утро, Павел Федотыч! Вы уже здесь?
— Ого, какая вы ранняя пташка! Здравствуйте, Павел Федотыч!
— Павел Федотыч, можно подумать, что вы здесь и ночуете.
Маленький человек, не отрываясь от трубки, серьезно отвечал им:
— Да, да. Доброе утро. Совершенно верно — ранняя пташка. Да, чижик-пыжик… А? Что? Где я был, спрашиваете? В торпаннике! Знаете, Пальма плохо себя чувствовала.
Вдруг где-то в конце коридора послышались твердые, четкие шаги. Павел Федотыч прислушался, но было уже поздно. На пороге появилась статная порывистая женщина.
— Павел, — сказала она непреклонно, — ты хуже всякой свиньи!
— Я понимаю, Наташечка. Прости, что не предупредил. Видишь ли, Наташечка, дела всякие, неприятности. Родился буб…
— Родился буб, — прервала Наталья Александровна. — А что у тебя дочка праздновала день рождения, на это тебе наплевать. Главное, хоть бы уж не обещал. Мы бы не ждали, не было бы слез.
— Она плакала?
— Конечно. Обидно же! «Мама, говорит, он, наверное, своих антилоп любит больше, чем меня».
— Но ты объяснила бы ей, что я…
— Что же я ей объясню, когда она права? Я и сама так думаю.
Павел Федотыч нахлобучил свою ушастую шапку и понесся домой.
Варя одевалась, стоя ногами на подушке. Когда вошел отец, она сделала оскорбленное лицо и сказала, как мать:
— Пришел. Вон тебе пирожок, от рождения оставила. Ешь и иди опять целовайся со своими антилопами.
— Варечка! Я вчера хотел пораньше вернуться, но…
— Не ври, не ври. Ты не можешь от них оторваться.
— Да кто тебе такие глупости говорит?
— Мама. Она уж знает. Ты мне не отец, ты своим антилопам отец. Ты только их одних любишь.
— Неправда, я и тебя тоже люблю, Варя.
— Не ври, не ври. Ты про нас совсем забыл. Мама переведется служить в Москву, и мы от тебя уедем. Я там буду ходить в школу.
Павел Федотыч наморщил лоб и серьезно сказал:
— Нет, Варюша, это вы напрасно на меня обиделись Ты вот любишь лепить из глины всяких животных: верблюдов, уток, коров, свиней. Любишь ведь, да?
— Люблю. Я вчера еще пять штук слепила.
— Ну вот, видишь! И я люблю. Только у тебя игрушки, а мы лепим настоящих, живых.
— Как лепите? — удивилась Варя. — Вы же работаете?
— Ну, что же! Это и есть наша работа. Мы все, весь поселок, выводим новых животных. Ты подумай, разве это не интересно? Если бы ты работала, работала, и вдруг у тебя получилась бы маленькая антилопочка или страусенок, или бычок? Настоящие, чтобы умели бегать и кричать…
— Конечно интересно. Так бы и я согласилась. — Тут ей показалось, что она слишком быстро сдалась. — Только ведь я леплю не обыкновенных животных. У меня корова, небось, с петушиным хвостом. А лошадка с горбом, знаешь — как в сказке «Конек-горбунок».
— А зачем тебе это? Для чего ты их уродуешь?
— Вот тебе раз! — Варя даже бросила одеваться. — Ничего ты не понимаешь. Ну, что хорошего, если лошадка без горба? Такие у всех есть. А я, брат, леплю таких, что ни у кого не бывает.
— Ага, теперь я тебе скажу: не ври, не ври. У нас почище твоих есть. Вот сегодня ночью родилась коровка. Мы ее назвали, как тебя, Варюшкой. У нее как раз большой горб. На днях должна родиться другая, еще интересней: у той вокруг всего тела внизу будет длинная шерстяная юбка. А какие лошади у нас! Они хоть не горбатые, но зато у них на ногах браслеты, а по телу — красивые черные ленты. А где ты видала таких лисиц, чтобы они были наполовину собаки? А овцы…
— Подожди. Зачем вам это? Для чего вы уродуете их? собезьянничала Варюшка.
— Вот именно, что не уродуем, — улыбнулся Павел Федотыч. — Ты своим приделываешь хвосты и горбы так, просто, чтобы было не похоже на старых. А у нас все это не зря делается. Вот хоть эту Варюшку возьми. У нее в горбе запас жира. Солнце летом выжжет пастбище. Обыкновенные коровы будут худеть и пропадать, а она будет жить этим запасом. Да что горб! Это пустяки.
Мы ее назвали, как тебя, Варюшкой.
— У Варюшки есть вещи поинтереснее. Хочешь, я расскажу тебе?
— Расскажи.
— Ну вот, в Закавказье, в горах, есть такая местность. Там раньше не могла жить ни одна корова. Привезут какую-нибудь, она попасется на тамошней траве и через неделю сдохнет А ведь нельзя же совсем без молока жить. Стали люди изучить, почему это коровы дохнут. Оказалось, что все дело в траве. В ней прячется такая болезнь пироплазмоз, и вытравить ее оттуда ничем нельзя. Тогда услыхали, что в Индии есть горбатые коровы — зебу, они не боятся пироплазмоз. Сейчас же поехали туда и привезли несколько таких коров. Эти уже не дохли от травы. Но вот беда — оказалось, что они дают очень мало молока: одну чашку в день. Вот тут-то и пригодилась наша работа. Мы взяли и смешали зебу с красно-немецкой коровой.
В Индии есть горбатые коровы — зебу.
— Как смешали? Коровы ведь не глина. Как же их можно смешать?
— Чудачка! Конечно, не самих коров смешали. Мы просто взяли и пустили к красно-немецким коровам быка-зебу. От них стали рождаться дети — гибриды. В этих детях смешались все свойства, какие были и у красно-немецких, и у зебу. Поэтому их и назвали «гибриды» — по-русски значит «помеси». Понимаешь, как? От отца-зебу они получили, например, защиту от пироплазмоза и горб, а от матери — красно-немецкое вымя, которое дает молока три ведра в день.
— Ого, какие вы хитрые: все самое лучшее дали им.
— Не совсем. Тут получилась новая беда. В Индии жарко, и у зебу почти нет шерсти. Вместе с хорошими свойствами гибриды получили от зебу и его короткую шерсть. Они были почти голые. А ведь в горах снег. Там даже летом бывают заморозки. Наши гибриды стали простужаться. Тогда нам пришлось сделать еще один фокус: самих гибридов мы смешали с горным яком из Тибета. Получились новые, двойные гибриды. У этих уже было все, что надо: и много молока, и защита от пироплазмоза, и густая шерсть. Кроме того, у них, как и у яка, выросла на животе длинная юбка, так что они, если надо, могут спать прямо на снегу.
Павел Федотыч рассказал еще о других замечательных животных, какие выводятся в поселке: об овцах с тонкой, как шелк, шерстью, о громадных, как горы, зубро-бизонах, о свиньях в сорок пудов весом, об удивительных козочках, которые по неделям могут обходиться без воды.
— Теперь ты понимаешь, почему я все пропадаю в парке? Ведь ни у кого нет такой интересной работы, как у нас. Ты вот все твердишь: сказка, сказка. А мы, брат, сами делаем сказку каждый день. Мы создаем таких прекрасных и полезных животных, какие никогда еще не снились никому.
Он не замечал, что Варя давно уже слушает его с какой-то снисходительной усмешкой. Вдруг она сказала:
— Ну, молодец! Ловко ты навираешь.
— Как навираю?
— Так, немножечко. Ну, ничего. Это все-таки очень интересно.
— Так ты, значит, не веришь мне? Тогда вот что. Скорей одевайся и пойдем со мной. Я тебе покажу всех этих животных, чтобы ты своими глазами увидела их.
Варя моментально надела шубку, ботинки и шапочку. Даже не застегнувшись как следует, она взяла отца за руку п коротко скомандовала:
— Пошли!
— Это еще куда? — закричала вошедшая Наталья Александровне. Опа поставила на стол кипящий самовар, принесла из кухни сковородку с яичницей.
— Не умылись, не причесались, не поели и уже «пошли». И наверное в какую-нибудь конюшню или коровник. Что, неправда? Ну, отвечайте: куда вы собрались?
Вместо ответа отец с дочкой положили свои шапки на стол и молча стали стягивать куртку и пальтишко.
— Ну, давай, мама. Мы скорей поедим и пойдем. Знаешь, мама, никуда мы не поедем. Я лучше буду помогать папе. Мы с ним будем теперь всех животных переделывать по-новому.
Варя торопливо и плохо ела. Проглотила два кусочка яичницы, выпила чашку чая и уже пошла одеваться.
— Ну, скорей, папа! Ест, как будто голодный.
В это время в дверь постучали. Вошел рабочий из зубро-бизонника.
— Павел Федотыч, меня товарищ Панченко прислал. Там мы хотели у зубрицы теленка взять, так она как рассвирепела, да как трахнет в ворота — так ворота и вылетели.
— Фу, чорт возьми! Что же вы там… Э-эх! Ну, сейчас иду.
— Папа, а коровка? Ты же мне все хотел показать!
— Ну, сейчас мне нельзя, Варечка. Видишь, какая штука вышла. Мне надо итти в зубро-бизонник.
— Тогда я с тобой пойду.
— Ты что, с ума сошла? Ты же слышала, как там разъярилась зубрица? Ведь в воротах бревна толщиной с тебя, а она их разломала.
— Ну уж… Всегда ты так… А еще говорил…
У Вари задрожали губы. Лицо сделалось таким расстроенным, что отцу стало жаль ее.
— Ничего, Варюшка, ты не унывай. Знаешь, что? Коровку мы пойдем смотреть завтра, а сегодня ты меня жди. Я приду пораньше и расскажу тебе такую чудесную сказку, что ты все на свете забудешь.
— Да-а… ты опять не придешь.
— Приду, пионерское слово. Вот увидишь. Если не приду, тогда можешь от меня требовать, чего хочешь.
Он ушел, а Варя стала его дожидаться, Прождала до обеда — он не пришел. Прождала до ужина — не пришел. Прождала до тех пор, пока надо было спать ложиться — все еще не пришел. Варя совсем обиделась. Мама постелила ей постельку, и она стала раздеваться.
Вдруг на тебе — явился. Весь грязный, усталый и голодный. Первым делом накинулся на еду. Ел так, что кости трещали, наверное, на улице слышно было. Потом, когда наелся, увидел наконец Варю.
— А, ты еще не спишь? Это хорошо. Молодец, что дождалась. Сейчас я лягу, ты прилезай ко мне, и я буду тебе рассказывать.
Варя уселась поудобнее на подушку и приготовилась слушать. Отец разделся, лег, сладко потянулся и начал:
— Ну вот, жили, значит, такие одни люди. Жили они жили, жили… жили… хрр…
— Ну, что же ты, папа? Рассказывай.
— Жили… хоро… жили… хрр… хрр…
— Вот тебе и на! Смотри, мама, он вовсе заснул. Так не годится, товарищ. Папа, папа!
— Не трогай его, Варя. Пускай уж спит, давай его укроем и пусть. Он наверно утром тебе расскажет.
Утром, когда Варя проснулась, отца уже не было дома, а вечером она тоже не дождалась его. Так же было и на второй день, и на третий. И все лето. А потом она и сама забыла про сказку.
А коровку она все-таки посмотрела. И коровку, и конька, и всех других новых животных.
Мы хотели у зубрицы зубренка взять…