Остров в степи

I

Рано утром, чуть солнышко высунуло уши из-за круглой старинной башни-водокачки, по всем дорогам к степному поселку заскрипели мажары. Это колхозники стекались к очередному базару с молоком, сыром и маслом, с возами картофеля, помидоров и кавунов.

Табунок диких лошадей Пржевальского и зебр пасся в степи недалеко от дороги. Это был уже не загон, а самая нестоящая степь, без всяких загородок. Лошадям давали такую свободу, потому что знали, что они никуда не убегут, а трогать их в пустынной степи было некому.

Во главе табуна расхаживала старая крупная зебра Минна.

Жеребята Пржевальского бегали наперегонки с нарядными зебрятами, шалили, кусались и получали нахлобучку от взрослых. Эти маленькие озорники никого не уважали и никого не боялись. Они хватали за хвост самых сильных лошадей, вырывали у них из-под носа еду, брыкали их тоненькими ножками. И им все прощали: маленькие же, что с них взять?

Но все жеребята и зебрята с первых дней жизни научились отличать старую Минну. С ней они не решались заигрывать и нахалить. И даже если случалось расшалившемуся жеребенку налететь на нее невзначай, он сразу виновато останавливался, сконфуженно лязгал зубами и моментально терял всю веселость.

Минна командовала всем табуном лошадей и зебр. Она была строгая и умная. Ей было тридцать два года, — очень старые годы для зебры. В табуне все, от мала до велика, слушались Минну беспрекословно и полагались на нее во всем, потому что никто лучше нее не знал нрава лошадей.

Зебрята с первых дней научились отличать старую Минну.

Люди тоже любили и уважали старуху. Минна во многом помогала конюхам. Когда осенью надо было завести кобылиц во дворики или когда лошадей забирали на малеинизацию (это прививка от страшной болезни — сапа), тогда люди только старались показать Минне сахар.

И старая сластена отправлялась за сахаром во дворики, в стойла, куда угодно, хоть к самому директору в кабинет. А за ней шло и все дикое стадо. Оно ничего не знало про сахар. Многие лошади никогда даже не нюхали его. Но они знали одно: раз Минна идет, значит надо итти за нею.

Впрочем, не всегда Минна водила табун так разумно и правильно. Иной раз она затевала такие походы, за которые её потом обзывали старой ведьмой и хулиганкой.

II

Рано утром по шляхту тянулся колхозный обоз. Набитые доверху мажары тихо поскрипывали, волы мотали головами, сонные колхозники изредка лениво понукали их: «Цоб, цо-об!» Свежие арбузы, дыни, помидоры вкусно поблескивали на солнце.

Дикий табун пасся в степи. Вдруг чуткая Минна подвила голову и поставила уши стрелкой. Она внимательно прислушалась, потянула широкими ноздрями воздух и залаяла. Зебры не умеют ржать по-лошадиному, и у них вместо ржания получается оглушительный лай, похожий на крик ишаков.

Весь табун также поднял головы и навострил уши. Прокричав тревогу, Минна бросилась крупной рысью по направлению к дороге. Ну, ясно — табунок помчался за ней, взметнув целое облако пыли.

На задней мажаре сидела бойкая языкастая старуха. Она от самого дома, не переставая, ругала своего старика за то, что он не взял четверть для керосина. Старик уныло шагал рядом. Он давно уже собирался сказать ей: «Да что же ты сама думала? Аль у тебя не такая голова?» — и все никак не мог решиться.

Увидав пыль над степью, старуха затараторила еще громче:

— Во-от, видал? Видал, какой буран подымается? А там дождь хлынет, дорогу испортит. Вот и будем целый месяц без керосину сидеть. У, старый ты дурень, больше никто!

Вдруг она вытаращила глаза и подалась на другой бок мажары.

— О-ой, батюшки, страсть какая! Гляди-ка, старый тигры полосатые.

— А ты их видала когда-нибудь, тигров? — спокойно спросил старик. Он привык ко всяким выдумкам старухи и не очень-то верил им.

— Да ты погляди хоть, ду-урень! — заголосила отару

— Думаешь, смеются тебе? Тьфу, тьфу, пакость какая! Ой, к нам бегут, прямо к нам! Что теперь делать?

Старуха скатилась с мажары прямо под ноги к старику

— Ну, сбесилась, старая, как есть сбесилась!

Старик все еще не верил, но на всякий случай, чтобы не было потом крика, глянул. Глянул и остолбенел: табунок диких взъерошенных лошадей вылетел на дорогу и отрезал его мажару от остального обоза. Они в самом деле были полосатые и страшные. Волы остановились. Передние лошади тоже стали.

— От тебе на! — только и смог выговорить старик.

Старуха лежала на земле, тряслась от страха и плевалась: — Тьфу, тьфу, тьфу!

Две дикие лошади взвились на дыбы и так прошлись возле мажары. Одна полосатая оглушительно залаяла, закричала. Тут уж и старик не на шутку струсил. Он стоял, опустив руки, и шептал про себя: «Хай будет, что будет. Абы самих не тронули».

Полосатая лошадь (это была, конечно, Минна) подошла и понюхала арбузы. К ней присоединились еще три. Старуха, как только увидела это, моментально забыла про свой страх. Она вскочила на ноги, взяла в руки подол и яростно замахала им:

— Кыш, кыш, озорницы! Ишь, моду каку взяли: арбузы лопать. Кыш!

Три лошадки отбежали, но Минна даже не обернулась на эти крики. На глазах у старухи опа согнула свою могучую шею, уперлась лбом в край мажары и так качнула ее, что мажара чуть-чуть не опрокинулась совсем. Штук десять белых крупных арбузов кокнулись об укатанную дорогу и разбились.

— Караул! — завопила старуха. — Уби-или!

Лошади жадно чавкали, подбирая сочное красное мясо арбузов, кожурки и даже семечки.

Колхозники наконец очухались, подбежали с кнутами и пугнули лошадей. Минна с большущей кожурой в зубах вскинула вверх голову и легонько зарысила в степь. Табунок ускакал следом за ней.

III

Когда убежал табунок, на старуху напала такая злость, что она чуть не задохнулась. Не обращая внимания на народ, она подскочила к старику, и слова у нее посыпались, как горох из лопнувшего мешка.

— Что, слопал? Слопал, старый витютень? Пропали арбузы. Спелые, красные, как ягодки… Да ты что стоишь? Ты что стоишь, я тебя спрашиваю? Люди добрые, вы поглядите: стоит и глазами моргает.

— Так его, хорошенько! — подзадоривали колхозники

— А ты за чуприну его, чего на него глядеть?

Старуха увидала, что над ней смеются, и рассвирепела еще больше. До самого базара она ни разу не передохнула. Бедный старик уже не слышал, что она говорит. Он только подсчитывал про себя все новые и новые клички, которые она давала ему:

— Витютень — раз… Дохлый мерин — два… Старое мочало — три… Горшок без дна — четыре… Кислая тюря — пять…

Наконец он вздохнул свободно: приехали на базар — кажется, теперь все.

Не тут-то было! Она потребовала, чтобы непременно вот сейчас же итти жаловаться на лошадей начальству.

— Да куда я пойду срамиться с тобой? — попробовал возразить старик.

— Ага! Тебе, значит, наплевать? Добро пускай пропадает, а тебе наплевать? Целое лето работали, а ты…

Старик плюнул и пошел. Она привела его в большой белый дом и там потребовала, чтобы ей подали самого главного начальника. К ней подходили завхоз, Август Иваныч, Павел Федотыч — нет, ей надо самого главного. Пришлось провести ее к директору.

— Ну, что у вас там, дедушка? — спросил директор.

— Да ваши ж тигры полосатые, — затараторила старуха, — напали, воз, опрокинули, арбузы погубили, советская власть не для этого у нас, чтобы…

— Подожди, бабка. Сколько у вас арбузов пропало?

— Сколько пропало? — Старуха смекнула, что дело может обернуться выгодно, и брякнула: — Шесть десятков!

Старик аж рот разинул от изумления.

— Шесть десятков? — удивился директор. — Ого! Это порядочно. А почем они сейчас, арбузы?

— Какие по рублю, какие по рубль двадцать. А наши самые лучшие. Мы по два продаем. А еще они, проклятые, разбили у нас четверть с керосином. Полна четверть была.

Как ни крепился старик, а тут уж он не мог выдержать.

— Да брешет же она! Не верьте вы ей. Арбузов у нас восемь штук разбилось. Красная цена им по полтиннику. А керосину — мы и пустую-то четверть дома забыли.

Директор засмеялся и заплатил им пять рублей. Когда они вышли, в открытое окно долго еще слышен был скрипучий, въедливый голос старухи:

— Ах ты, чобот безмозглый! Ах ты, осина горькая! Счастье ему, дурню, в рот влезло, а он взял да и выплюнул его…

IV

Директор сделал нагоняй Павлу Федотычу, и в следующий базарный день возле табунка с самого раннего утра ходил пастух.

Лошади мирно пощипывали траву. Когда вдалеке проезжали мажары по шляхту, Минна настораживала уши и громко лаяла. Пастух кричал на нее, хлопал бичом — она успокаивалась.

По вот на шляхте показалась одинокая подвода. Минна поглядела на нее и вдруг без всякого лая бросилась бежать. Весь табунок помчался за ней. Пастух кричал, ругался, хлопал — куда там! Их уж и след простыл.

Правда, на этот раз табунок немногим поживился. Мажара оказалась конной, и колхозник ускакал, потеряв только один арбуз. Но все-таки это уже начинало становиться похожим на самый настоящий разбой. Пришлось Минну в базарные дни до обеда оставлять в загоне.

Как только это начали делать, разбой прекратился. Правда, лошади при появлении мажар на шляхте поднимали головы и настораживали уши, но теперь у них не было самого главного — вожака. Без вожака они ничего не могли сделать.