Остров в степи

I

Тихо-тихо на раскаленной, как сковородка, земле. Блестит на солнце песок. На песке четыре дерева, каких у нас в СССР не бывает: очень высокие стволы их одеты мягким войлоком. Жара там тоже такая, какой у нас не бывает. Если бы деревья не оделись в войлок, они моментально бы высохли и погибли.

Вдалеке от деревьев синяя полоса — кустарники. Между кустов — аккуратно вытоптанная дорожка. Но это не люди вытоптали. Ни одного человечьего следа на дорожке вы не найдете. Только звери два раза в день проходят тут к водопою.

Над кустами показалась спокойная величественная голова. Она такого же цвета, как песок, — серо-желтая. У нее прямые, крученные винтом рога и большие черные прекрасные глаза, а между ними на лбу — курчавые темные завитки.

Голова лениво шевельнула ушами и медленно поплыла над кустами. Огромное грузное животное вышло на поляну и остановилось. Оно было больше хорошего быка. Гладкое мясистое тело его покрывала короткая мягонькая шерсть. По ней сразу видно было, что животному никогда не приходится иметь дела с холодами.

От подбородка, между передними ногами, почти до самых колеи у животного свисала кожаная складка, вроде оборки на платье. Когда животное поворачивало голову, оборка тяжело колыхалась и волнилась.

Всякий, кто посмотрел бы на него в эту минуту, прежде всего спросил бы: для чего ему эта тяжелая оборка? Ведь она же наверное задевает за кусты и мешает ходить.

Животное потянулось, зевнуло и с ленивой важностью стало спускаться по дорожке к маленькой лужице, чтобы напиться воды.

Вдруг за кустами мелькнула стремительная тень. Животное заволновалось. Надо было скорей поворачиваться и удирать от опасности. Но оно не умело торопиться. Пока оно поворачивало свое огромное тело, какой-то косматый молниеносный комок подлетел и вцепился ему в горло.

Животное рванулось и, забыв всю свою важность, бросилось наутек. С шумом и треском грузно неслось оно по кустарнику, ничего не слыша и не чувствуя, кроме ужаса.

Тяжелая волнистая оборка колыхалась на груди. Огромный кусок ее был вырван. Кровавые лохмотья болтались и хлестали животное по ногам. Они, правда, задевали за кусты и причиняли острую боль, но зато, не будь этих лохмотьев, не будь самой оборки, животное теперь лежало бы мертвой тушей. Косматый комок был старый разбойник-лев, а животное — очень сладкая на вкус антилопа-канна.

Правда, она — самая большая антилопа в мире, но все таки — что она может сделать со своею неповоротливостью, когда этот разбойник нападает исподтишка и норовит сейчас же перегрызть горло?

Вот тут-то и выручает оборка. Он вцепится зубами, а до горла-то еще далеко. Пока он терзает оборку, можно вырваться и повернуть к нему рога. А рогов он не любит. Рога не такие вкусные, как мясо.

II

Еще раз было такое же знойное утро. Три канны-оленебыка паслись под бамбуковыми деревьями. Могучий н сильный самец изредка поднимал свой курчавый лоб и водил по сторонам черными глазами. Каждый раз при этом бросалась в глаза громадная выемка — рубец на кожаной оборке.

Это был наш старый знакомый. Рядом с ним паслась самка У нее были такие же рога, такая же оборка и такая же короткая шерсть. От самца она отличалась только тем, что была поменьше ростом и не такая жирная.

Между взрослыми антилопами бегал маленький, совсем еще несмышленый детеныш, бычок. Он вертел тоненьким хвостиком, брыкался, храбро убегал от отца с матерью далеко в сторону, а потом пугался и, прискакав обратно, прятался к матери под живот.

Когда солнце поднялось высоко, дышать стало трудно. Канны зашли в тень и, согнув по-коровьи колени, легли отдыхать. Набегавшийся сосунок устроился между родителями и моментально заснул.

Но старому самцу не спалось. По временам до него доносился откуда-то странный запах. Оленебык раньше никогда не слыхал этого запаха. А животные очень боятся всего, что им незнакомо.

Самец поднялся и вышел на открытое место. Сбоку от него зашуршали кусты, и десять темных голых фигур высыпали на опушку. Один махнул рукой. Длинная острая палка больно впилась в плечо канны.

До сих пор оленебык имел дело с врагами, которые кидались на него, стараясь вцепиться зубами в оборку, в спину, в загривок. Эти же враги кусались на расстоянии. Они стояли шагах в двадцати, а их длинный острый зуб все-таки достал его и вонзился в плечо.

Оленебык побежал — не туда, где осталась самка с детенышем, а в другую сторону. Голые черные люди погнались следом, крича и размахивая копьями. Они сразу увидели, что тяжелой, неповоротливой антилопе нечего надеяться на свои ноги. Такой зверь не мог долго бежать.

Они рассчитали правильно. Канна стал быстро уставать. Люди догоняли его, и острые копья вонзались ему то в спину, то в бока, то в ноги. Канна бросался быстрей, но через минуту опять уставал еще больше.

Это был последний бег громадной антилопы. Через час люди загнали его до изнеможения и закололи своими копьями.

Они возвращались домой, счастливые и довольные. Восемь человек несли на плечах бамбуковые палки, а на палках были развешаны куски сладкого мяса канны. Двое людей несли тяжелую, только что снятую шкуру. Оба они, насколько им позволяла тяжесть, приплясывали от радости и громко пели:

Вот кожа гордой канны!

Вот кожа громадного оленебыка!

Ни острые стрелы, ни меткие копья не пробьют этой кожи!

Хо-хо! Мы отделаем ее и высушим.

Люди принесли добычу к своим жилищам. Увидев ее, темнокожие голенькие ребятишки начали кувыркаться и хлопать себя по ляжкам.

Вечером в селении был пир. Люди ели роскошное мясо оленебыка и громко рыгали, чтобы показать, как они счастливы и довольны. Потом много танцевали и пели песни.

Из великолепной кожи темные люди наделали ремней и петель для ловли диких зверей. Из нее же они сделали огромный, разукрашенный перьями и расписанный яркими узорами щит для своего вождя.

И старый вождь, самый мудрый из людей селения, радовался, как маленький, потому что чудесная кожа канны, натянутая на щит, заставляет отскакивать стрелы и во время сражений спасает жизнь.

III

Маленький бычок проснулся от тяжелого топота и треска сучьев. В тот же момент послышался угрожающий шум: это закричали люди, которые погнались за его отцом.

Их крики были до того страшны, что бычок весь задрожал и чуть было не шарахнулся бежать. Но он глянул на мать: она стояла, не шевелясь, даже как будто не дыша.

И, хотя она ничего ему не говорила и не показывала, он замер, точно так же как она. Это было очень во-время, потому что шагах в десяти от них мелькнула темная фигура. Бычок разглядел меж кустов сперва ее голые ноги, а потом — уже гораздо дальше — плечи, голову и спину.

Когда все стихло, канны снялись с места и ушли далеко в противоположную сторону. Там они встретили еще пять взрослых канн с тремя маленькими сосунками и пристали к ним.

С этого дня наш бычок узнал, что есть враги пострашнее львов, тигров и других зверей. Голым людям так понравилось мясо оленебыка, что они все чаще стали появляться в кустах и на полянах. Они были неутомимы, и от них почти нельзя было спрятаться.

Жизнь стала беспокойной и опасной. Все время канны проводили в страшном напряжении. Даже во время сна нужно было очень чутко прислушиваться: не зашуршат ли где кусты, не запахнет ли голым человеком? Чуть что, надо было срываться и бежать до тех пор, пока не захватит дух.

И все-таки много канн погибло под ударами метких копий. И главное — такая тревожная жизнь не годилась для канны. Оно было добродушное животное, которое питалось травой н никого не трогало. Кроме того, у него было слишком большое неповоротливое тело. Для такого тела прежде всего нужен покой. А его заставляли вечно метаться, вечно бегать, как какого-нибудь шакала.

Вот в такой тревожной обстановке наш бычок вырос и сделался большим оленебыком. Он был гораздо худее своего отца. Движения его не были такие плавные и величественные. Но зато он был сильнее, легче и быстрей на ноги. От постоянных опасностей его зрение, слух и обоняние стали гораздо острее и тоньше, чем у отца.

К голому человеку он применился и научился легко избегать его. Один раз было так. Во время охоты оленебык столкнулся с человеком один на один. Человек укусил его длинным зубом. Он рассвирепел и подбросил человека рогами. Человек упал в середину кустарника, прямо на гибкие ветки. Он не разбился. Ветки были совсем как пружинный матрац. Он плюхнулся на этот матрац вверх ногами и завопил от ужаса. Оленебык испугался еще больше человека и убежал. Вечером в своем селении голые люди кричали:

— Могучий канна стал бросаться на людей! Злой канна убивает человека и проглатывает его живьем. Скоро чудовищный канна придет к нам в селение и будет пожирать наших детей.

Они не знали, что за сотню верст от них, в таком же селении, злой канна ходил в упряжке, пахал людям землю, и маленькие дети погоняли его прутиком, сидя верхом у него на спине.

IV

Однажды в селении появились белые люди севера, люди в парусиновых костюмах и пробковых шапках. И вот на канну обрушилась последняя страшная напасть.

Голые люди охотились на канну для еды, из-за того, что у него вкусное мясо. Новым пришельцам мяса не нужно было, они и так были сыты по горло. Там, на родине, тысячи рабочих и крестьян день и ночь трудились на них, и у них было все, чего только можно захотеть.

Они не убивали канну, а истребляли просто так, от нечего делать, только чтобы можно было похвастать друг перед дружкой:

— Вот смотрите, какой я смелый, отважный охотник! За один день ухлопал пять таких громадных зверей.

Они не могли понять, что никакой тут смелости и отваги нет. Ну, при чем же тут смелость, когда канны даже не видели их? Они прятались в кустах со своими великолепными ружьями, которые убивали за версту. Голые люди нагоняли на них зверя. Раздавались выстрелы. Животные падали. Вот и вся храбрость.

Бедные канны совсем обезумели. Они бегали теперь целый день, бегали уже не от людей, а так, неизвестно куда и зачем, потому что из каждого куста мог раздаться выстрел невидимого врага.

Громадные животные гибли, как мухи. С каждым днем в этой местности их становилось меньше и меньше. Нашего оленебыка спасало только счастье да быстрые ноги. Но, конечно, не сегодня, так завтра погиб бы и он. Непременно бы погиб, если бы не тот же счастливый случай.

Убегая все дальше от выстрелов, оленебык со своим стадом наткнулся на другую партию парусиновых костюмов и пробковых шляп. Тут сначала все было так же: голые люди гнались за стадом, орали и стучали; испуганные животные шарахались от каждого куста, ожидая выстрелов.

Но в этот раз ни одного выстрела не раздалось, ни одно животное не упало. Их немножко дольше, чем всегда, гнали, а потом они каким-то образом очутились в большом бревенчатом дворе.

Из этого двора наш оленебык с пятью взрослыми самками и двумя телочками вышли, со всех сторон обвязанные веревками, в сопровождении целой армии голых людей и четырех одетых. Они пять дней шли пешком. Потом их посадили в огромные клетки и повезли: на лошадях, по железной дороге, на пароходе, опять по железной дороге и на волах. Наконец один из сопровождающих сказал другому:

— Ну вот, мы и дома. Вон, видишь — башня круглая? Это и есть Аскания-Нова.

Из Африки, через громадные пространства земли и моря, канны попали на Украину, в наш поселок.

V

Три месяца наш оленебык пробыл в комнате за железной решеткой. Каждый день появлялись люди. Но это были люди какой-то особой породы. Они не кусались, не бросали в него острые палки, не стреляли. Наоборот, они были очень ласковы, а главное — каждый день они аккуратно приносили большую охапку вкусного сена и немножко отрубей.

Сначала было страшно есть то, что пахло руками человека. Но голод ведь не тетка. К тому же наш оленебык от природы был добродушным и незлопамятным животным. Очень скоро он уже не только ел то, что пахло руками человека, но и позволял этим рукам до себя дотрагиваться.

Ему дали прозвище — Володька, по имени человека, который его привез. К концу третьего месяца он так привык к этой кличке, что стал поворачивать на нее голову. Тогда пришел лысый человек в очках с какой-то загогулиной и стал ею измерять Володьку с ног до головы.

Потом дверь станка открылась, и человек, стоя в соседнем станке, поманил Володьку пучком зеленой травы. Чтобы достать ее, нужно было пройти короткий узенький коридорчик. Володьке очень хотелось травы. Он осторожно поставил тяжелую ногу на деревянный пол коридорчика и медленно влез в него весь. Тогда вдруг сразу и спереди и сзади захлопнулись двери. Володька в недоумении остановился. Человеку как раз это и нужно было. Он хотел взвесить новую канну. А как ее поставишь на обыкновенные весы, такую махину? Ведь не будешь же ее просить: «Товарищ Володька, взойдите, пожалуйста, на весы».

Вот для этого и устроили деревянный коридорчик. На самом деле это были обыкновенные весы, только с высокими стопками, чтобы за ними можно было спрятаться и наблюдать за стрелкой.

Когда Володька остановился, стрелка показала 830 килограммов.

Волы везут африканских гостей.

— Ого! — сказал человек. — Для начала недурно.

Володька рассердился на дверь и уже нагнул рога, чтобы трахнуть ее как следует. Но дверь сама раскрылась и выпустила его.

Володька степенно вышел на волю. Он гордо нес большую курчавую голову с блестящими рогами. Широкая оборка колыхалась у него на шее и груди, а кожа морщилась и ежилась, как будто смеялась, чувствуя солнце и ветер.

Оленебык вышел в ковыльную степь. И тут вдруг забыл всю свою важность. Он опустил голову, гмыкнул, как теленок, и брыкнул воздух могучей и важной ногой.

К своему удивлению, он нашел там не только тех канн, которые с ним приехали, но и других, точно таких же.

В первые дни Володька совсем ошалел от свободы. Ему постоянно встречались черные антилопы, бейзы, нильгау, гну — все те звери, с которыми он сталкивался на родине. И он, должно быть, вообразил, что это Африка. Он очень чутко спал, постоянно прислушивался и принюхивался: не выскочит ли откуда-нибудь косматый лев, чтобы вцепиться в горло, не запахнет ли голым человеком?

Но новая Африка была удивительная страна: в ней не было ни одного врага, никакой опасности. И Володька первый раз в жизни почувствовал себя настоящим оленебыком — таким, как его создала природа.

VI

С тех пор прошло девять лет. За Днепром, в широкой украинской степи, сейчас гуляет стадо сказочно-прекрасных животных. С каждым годом все больше маленьких озорных телят носится вокруг заботливых матерей. С каждым годом все больше громадных сильных быков пасут и оберегают отелившихся самок.

Антилопы совсем обручнели и перестали бояться человека. Вечером, чуть станет садиться солнышко, они сами идут к садам и строениям поселка, сами заходят в ворота загона и ложатся спать.

Ночью тихо и беззаботно спят молодежь и самки, а старые быки стоят над ними неподвижно, как статуи, и их длинные рога, отклоненные назад, упираются в звездное небо.

Общепризнанным вожаком стада является бык, который больше, сильнее и красивее всех других. Это наш приятель Володька. За девять лет привольной жизни он разъелся и разжирел. Кожа у него сделалась гладкой, как атлас, курчавые завитки на лбу завились еще круче. Как только исчезли всякие враги и опасности, к нему вернулась отцовская лень и спокойствие. По величию и плавности движений он теперь бы заткнул за пояс и своего отца.

И только, когда ему надо отстоять свое право на здание вожака, в нем просыпается дикая сила. А соперников у него становится все больше. Ведь одних его собственных сынков, в стаде растет целая тройка, не считая тех, которые проданы в городские зоопарки.

Правда, все они и в подметки не годятся отцу. Это уже какие-то не те канны. Глаза их хуже видят, нос тупее принимает запахи, уши не так слышат. В драке они совсем уж неповоротливы.

Но есть среди них один, который во всем вылитый папаша, как будто он только сейчас приехал из Африки. Это гордость старшего рабочего Сашко — Бушмен. Сашко сам его выкормил из соски, выходил и теперь всем его тыкал в нос.

— Нет, вы поглядите на моего Бушмена. Где вы видали такую красоту, а? Вот погодите, даст он пить вашему Володьке.

И в самом деле, этот нахальный сынок все смелее и смелее подкапывался под отца. Раза два они уже схватывались Володька пока побеждал. Но он чуял, что настоящий, решительный бой еще впереди.

Неизвестно, кто бы из них уцелел в этом бою, если бы люди не вмешались в их распрю.

Как-то в степь пришел Павел Федотыч с Сашко и еще одним человеком, приезжим. Володька с Бушменом как раз паслись вместе. Павел Федотыч с гордостью показал на них приезжему:

— Как вам нравятся эти малютки? Вы посмотрите, один костяк чего стоит! Ведь если мы на такой костяк нарастим побольше мяса да разведем их в таком количестве, как, скажем, свиней, то мы же завалим мясом весь мир. И каким чудесным мясом! А кожа! Вы имеете представление о технических качествах кожи оленебыка?

— Нда, — поспешно согласился приезжий, не дослушав до конца. Он на всякий случай отступил подальше, потому что «малютки» подняли свои длинные рога и уставились на него.

— Знаете, что? — продолжал Павел Федотыч. — Мы. вам дадим вот этого, Бушмена. Обидно отдавать такого красавца, но ничего не поделаешь: иначе они запорют друг друга.

Сашко так и подскочил на месте.

— Как? Бушмена отдавать? Что вы, Павел Федотыч?!

Приезжий человек был послан Ленинградским зоопарком, чтобы купить в нашем поселке одного быка-канну. Сашко долго отстаивал Бушмена, предлагал вместо него других, но в конце концов согласился, что иначе нельзя.

— Послушайте, а вы как же думаете, — спросил приезжий, — в клетке его отправить?

— Зачем в клетке? Тут мы его погрузим вам в вагон, а там вы уж как хотите.

— Нет, знаете, я не согласен. Кто его знает? Все-таки дикий зверь. У него вон какие рожища. Вы лучше отправьте его со своим человеком. Мы вам оплатим расходы. А я, знаете, не рискую. Как я с таким страшилищем в Ленинграде вылезу?

— Павел Федотыч, можно мне с ним поехать? — попросил Сашко. — Жалко же! Ведь он мой выкормок. Уж я его доставлю в целости и сохранности.

— Ну, что же, поезжай. Теперь работы немного.

VII

Вы знаете Ленинград? Этот очень большой город, который ничему не удивляется. Пролетит аэроплан — никто на него даже не посмотрит. Заговорит на площади невидимый громкоговоритель — мальчишки отмахиваются: отстань, мол, ты, надоел со своими операми!

Но нынешним летом и ленинградцев пробрало. Они не только удивлялись, но прямо бежали по улице, вылезали на ходу из трамваев, кричали, спорили и совершенно не слушали милиционеров.

— Да что вы, граждане? Как деревенские! — пробовали стыдить их милиционеры. Но ленинградцы забыли, что они ленинградцы. Они вели себя так же, как голые африканские люди, танцевавшие вокруг убитого канны.

Только на этот раз канна не был ни убитым, ни загнанным. Наоборот, он был гладким, холеным и важным. Он спокойно шагал вдоль Октябрьского проспекта, разглядывал афиши и движущиеся рекламы и изредка наклонял рога навстречу гудящему автомобилю.

Сашко шагал впереди. Час тому назад он выгрузил своего воспитанника из вагона. Накинув ему на рога веревку, он сунул другой конец себе подмышку, и так оба приятеля пешком отправились в зоопарк.

Ни тот, ни другой не могли понять, почему это люди шумят и бегут за ними толпой, почему взволнованный милиционер кричит и требует три рубля штрафа.

Сашко старался не обращать на них внимания.

Он поглаживал Бушмена и разговаривал только с ним, стараясь подбодрить и его, и себя:

— Иди, иди, Бушка. А на них ты начхай. Им делать нечего, вот они и разевают рты.

Так, с трудом пробираясь сквозь толпу, дошли наши друзья до улицы Красных зорь. Вдали виднелись уже деревья зоосада.

Но тут еще новый милиционер пристал к Сашко, как репей. Он тыкал пальцем в Бушмена, свистел и грозился забрать в отделение.

Пришлось отдать ему три рубля.

Это вывело Сашко из терпенья. Он стал сердито отгонять любопытных, а на одного франта и вовсе заорал во все горло:

— Разойдись, хлопче! Ну, чего глаза вырачил? Подумаешь невидаль — домашний оленебык!