Остров в степи

I

На зиму конюхи при помощи старой Минны разводили самок зебры по станкам, а дикие лошади Пржевальского зимовали среди снежных метелей и буранов. Ведь им еще на воле, у себя в Монголии, приходилось ночевать в снегу, и у них к зиме вырастала хорошая теплая шерсть.

А зебры в своей Африке никогда не знали холодов. Поэтому у них не создалось привычки надевать к зиме шубу. Их надо было прятать от морозов в теплом торпаннике.

С холодами зебры теряли свой веселый, бодрый нрав. Они зябли и делались сонливыми. Целыми днями они дремали в стойлах, и только когда весеннее солнышко снова начинало припекать, зебры, почуяв его сквозь стены, оглушительным ревом и лаем приветствовали возвращение лета.

Когда в торпанник приходили новые люди, служащие всегда говорили им:

— Вот это Пальма, зебра Чапмани. Видите, у нее полосы широкие и редкие? А это вот, с узенькими частыми полосками и побольше ростом, это Минна, зебра Греви.

Минна отлично знала эту фразу. Она без ломанья подходила к решетчатой двери, заранее облизывая губы, так как обычно после такого представленья на свет появлялся сахар.

Пальма была более мрачного нрава. Зимой, стоя в станке, она часто злилась и прижимала уши. А в эту зиму она раза три даже кидалась на людей, лязгая оскаленными зубами.

Но ей все прощалось, потому что ранней весной она должна была ожеребиться и принести удивительного жеребенка.

Этого жеребенка с нетерпением ждали Павел Федотыч и весь поселок.

Варя и Лена, Матвей и Индеец сделали себе даже такую моду: утром, как загудит гудок, и вечером, перед тем как потухнет электричество, они просовывали головы в окно караулки и спрашивали:

— Дедушка Федоренко, что у Пальмы не родился еще кто-нибудь?

Один раз дедушка сморщил еще больше свое морщинистое лицо и сказал:

— Готово уже, родился.

— Ну! Правда? — Дети обежали кругом, влетели к нему в караулку. — Где он? Дедушка Федоренко, покажи!

Дедушка погладил свою желтую бороду, опять сморщил лицо и развел руками:

— Видите, какое дело. Часа этак два тому назад родился у ней кто-то малый-малесенький, ровно блоха. Мы с техником зашли в станок поглядеть на него, а он, этот малесенький, ка-ак сиганет! Да и залез нашему технику под сорочку. Уж мы его искали, искали, все белье перетрясли — нет его, да и шабаш. Либо в щелку вот тут провалился, либо так и унес его техник на сорочке. Вот, значит, какое дело, ребята. Пропало Пальмино дите. Родилось да и сгинуло.

— Ну, это ты врешь, — обиделась Варюшка. — У Пальмы родится конек. Розовый конек с черными лентами. Очень нарядный и сильный. Его отец — дикий жеребец Мижур, а мама его — Пальма. От лошади и зебры не может родиться блоха. У них может быть только зеброид. А если ты, дедушка Федоренко, будешь только смеяться над нами, то мы больше не придем к тебе.

Ребята встали и, бросив на деда взгляд ненависти п презрения, направились к выходу. Дед дал им дойти до двери и тогда сказал:

— А может вернетесь? Я давно хотел рассказать вам про этих зеброидов, да все некогда было.

Ребята моментально забыли про свою ненависть:

— Расскажи, дедушка, расскажи!

Они уселись вокруг деда, и он рассказал им историю о жадном толстяке и полосатых лошадках.

II

Лет сто тому назад к нам на Украину приехал немецкий купчик Фейн. Купил он маленькое имение — теперешнюю Асканию — и стал разводить овец. За кусок хлеба мужики на него и пасли, и стригли овец, и мыли шерсть — все делали. Вся штука была в этих кусках хлеба, то есть в деньгах.

Фейн и выдал свою дочку за другого богатого помещика — Фальца.

Назывались они теперь Фальцфейнами.

Начали богатеть Фальцфейны больше да больше; лет через тридцать — сорок овец у них развелось столько, что если бы один человек захотел пересчитать их, то он должен был бы считать целый месяц.

Сколько у них было денег — никто не знал. Одни говорили — сотни тысяч, другие — миллионы. А один старик рассказывал, что он сам, своими глазами, видел у них огромные бочки, наполненные золотом. Правда, над ним всегда шутили: «Да, может, это не деньги, а соленые огурцы были в бочках?» Но он говорил, что не только видел, но даже пробовал на зуб — самое настоящее золото.

Вместе с большими деньгами к богачам всегда приходит великая спесь. Пришла она и к Фальцфейнам. Захотелось им хоть чем-нибудь да похвастать перед людьми. А чем же они могли похвастать, кроме как своим богатством? Ума у них особого не было. Смелостью, добротой, каким-нибудь мастерством или знаниями никто из них не отличался. Вот они и пустили в ход свои деньги. Услышат, что какой-нибудь другой богач завел себе роскошную дорогую коляску, — сейчас же несутся сломя голову заказывать себе еще лучше, еще дороже. Скажут им, что чья-нибудь овца или лошадь получила призы на выставке, — моментально едут и во что бы то ни стало покупают эту овцу или лошадь. Прочитают в книжке, что у самых больших богачей в имениях роскошные сады, а в садах редкостные деревья, пруды и цветники, — и тот же день нанимают рабочих копать пруды и разводить цветники, посылают людей в дальние страны закупать редкостные деревья. Дивитесь, люди: вот какие мы, Фальцфейны! Все у нас самое дорогое, самое лучшее. Никто не может перещеголять нас в богатстве и роскоши.

Старой Фальцфейнихе однажды рассказали, что в Крыму, у самого моря, выстроен новый дворец с мраморными колоннами, такой красивый, что люди издалека приезжают на него полюбоваться. Старуха целый день проплакала от злости А на другой день, в шестидесяти верстах от Аскании-Нова, па берегу морского залива, началась постройка нового дома

Через шесть месяцев он был готов — роскошный белый дворец с мраморными колоннами и со всякими украшениями Только почему-то никто не хотел приезжать на него любоваться. Наверно потому, что дом стоял далеко от железной дороги, в пустынной, голой степи, а морской залив был очень мелкий, и в нем воняла дохлая рыба.

Старуха страшно обозлилась и придумала новую штупу Она выписала тридцать человек музыкантов, заплатила им много денег и приказала:

— Вы будете целыми днями стоять на балконе моего дома, и кто бы откуда бы ни показался на дороге, вы должны встречать и провожать его музыкой.

Правда, и после этого мало людей приезжало любоваться на новый дворец, но зато по всей округе люди стали говорить:

— У Фальцфейнов на балконе целый день музыка играет. Вот дураки! Видно, больше делать нечего.

И старуха радовалась, как будто ее хвалили за доброе дело.

Другой раз Фальцфейны узнали, что в саду германского императора Вильгельма растет удивительный сорт дикого винограда — ампелопсис муралис — виноград с присосками Если его посадить возле дома, то он выпускает свои присоски, начинает ползти вверх по голой стене, и постепенно весь дом обрастает им так густо, как будто он сделан не из камня, а из одной зелени.

Фальцфейны долго думали: что теперь им делать? И наконец придумали: они подкупили императорского садовника, чтобы он выкрал для них один кустик ампелопсиса. Когда это было сделано, они велели посадить ампелопсис у себя возле башни-водокачки. И скоро вся башня покрылась прекрасным диким виноградом.

И когда к Фальцфейнам приезжали гости, они всем показывали:

— Вон посмотрите на нашу зеленую башню. Это ампелопсис — дикий виноград из садов императора Вильгельма.

— Что же, он вам подарил его? — спрашивали гости. — Может быть, вы друзья с Вильгельмом?

Фальцфейны умирали от счастья и неясно отвечали:

— Д-да, вроде того, что подарил. О, мы с ним самые большие друзья, с Вильгельмом!

Вы наверно подумали: «Ага, мол, небось, как спесь пришла, так у них и вся жадность пропала». В том-то и беда, что нет. После каждой спесивой выходки они кусали себе пальцы от злости и сейчас же накидывались на своих рабочих: еще больше заставляли их работать, еще хуже кормили, еще меньше платили жалованья. За каждую маленькую провинность они налагали такой большой штраф, что рабочие иной раз отрабатывали его годами.

III

Вот в такой семье родился однажды маленький Фальцфейн. Немудрено, что он, как говорят, был еще в пеленочках, а спесь у него была с теленочка. С малых лет всякие няньки, мамки и приживалки твердили ему:

— Ах, какой изумительный мальчик! Какой он розовый, умный, красивый! Лучше него нет во всем свете.

Мальчик в самом деле был розовый и толстенький, как поросенок. Он довольно посмеивался и говорил:

— Конечно, я лучше всех. Мой папа кого хочешь может купить и продать.

Когда он подрос, его отдали в школу. Учителя тоже расхваливали его, потому что папа платил им хорошие деньги. Но другие мальчики не захотели удивляться.

— Чего ты нос дерешь? — говорили они. — Ведь ты обыкновенный толстый мальчик, только ленивый и поэтому хуже нас учишься. Чего же ты форсишь?

Маленького Фальцфейна огорошили такие слова. Он понесен домой, дал деревенским парнишкам денег и попросил наловить ему десять штук воробьев. На другой день он пришел в школу и сказал:

— А я вчера поймал десять больших воробьев. Теперь они сидят у меня в клетках и чирикают прямо в комнате.

— Врешь? — удивились мальчишки. — Вот это здорово!

С этого и началось. Через месяц у маленького Фальцфейна было уже сто воробьев, по два, по три в каждой клетке. Потом появились жаворонки, скворцы, журавль и две утки. Все родные и знакомые, гости и прислуга жужжали мальчику в уши:

— Ах, как много у тебя птиц! Прямо удивительно, до чего ты любишь птиц!

Мальчик сиял от восторга и старался все больше покупать гусей, аистов, дроф и всяких других птиц. Через несколько лет их развелось у него столько, что для них уже пришлось строить особые дворики — вольеры. Пришлось нанимать людей, чтобы кормить их и ухаживать за ними.

Старому Фальцфейну не нравилось это баловство сынка, жалко было денег, которые он тратил на них. Чтобы отучить его, он послал сынка в далекий город учиться в высшей школе.

Но сынок и там мало думал об ученье. Всю зиму он с нетерпеньем ждал отпуска и, как только подходило лето, ехал домой и сейчас же принимался опять за своих птиц.

Так продолжалось до тех пор, пока маленький Фальцфейник не превратился в большого, толстого Фальцфейна. В это время на его счастье умер его надоедливый папаша. Все деньги достались ему. Он стал владыкой нашего поселка, еще других поселков, бесчисленного стада овец и громадных степей.

Вот тогда-то он и разошелся во-всю. «Ага! — думал он. Мальчишки в детстве говорили, что у меня нет ничего удивительного. Ну, так я им покажу теперь».

И он стал покупать уже не только птиц, но и животных: лошадей, коров, оленей, диких зебр, антилоп, зубров и всяких других. Он выписал ученых и заставил их работать над тем, чтобы развести ему самых лучших животных, какие только есть в мире.

Ученые с жаром взялись за работу. Они думали, что, работая у толстяка Фальцфейна, они выведут такие чудесные породы скота, что их шерсти, молока, мяса и шкур хватит па всех людей.

Но они ошибались в самом главном. Ведь толстяк никого и ничего на свете не любил. У него была одна спесь, желание во что бы то ни стало удивить людей. А во всем остальном он был такой же жадный и злой, как и все его родные.

Поэтому он постоянно мешал той работе, которую он сам же начал.

IV

Однажды толстяк сидел у себя в кабинете и гудел одному старому ученому:

— Вы должны мне создать что-нибудь такое, чтобы об этом непременно напечатали в газетах. Понимаете? Чтобы весь мир узнал и все полопались от зависти ко мне.

Ученый знал одну тайну. Он вычитал в книгах, что если смешать двух животных разных видов, то от них получатся дети гораздо лучше и полезнее, чем оба родителя.

Он узнал это из книг, но ему надо было проверить, как это получится на самом деле. А проверить это он не мог, потому что у него не было никаких животных и не было денег, чтобы купить их. Вот он и стал уговаривать скупого толстяка:

— Поверьте мне. Я много работал над этим вопросом. Видите: волосы мои из черных стали совсем белыми. Я знаю, что все будет так, как я говорю. Только не пожалейте для меня десяти ваших кобыл, ведь у вас их сотни. Я пущу к ним самца зебры, и у кобылок родятся чудесные жеребята: полулошади, полузебры. Они будут называться зеброидами и будут такими красивыми и сильными, какими еще не были ни одна лошадь, ни зебра. Тогда про вас непременно напечатают в газетах, и вы прославитесь на весь мир.

Толстяк долго мучился. Ему очень хотелось получить чудесных лошадок на зависть другим толстякам-помещикам. Но, с другой стороны, его одолевала жадность. А что если ученый обманывает его? Что если он испортит кобылиц или у них родятся совсем не чудесные и не выгодные жеребята?

Но он все-таки решился: уж очень ему хотелось утереть нос другим помещикам. Он велел отобрать для ученого десять самых плохих, никудышных кляч, которые с трудом возили воду для пастухов и овец в степь. На всякий случай он сам еще раз пять пересмотрел всех своих кобыл — не найдется ли среди них еще похуже? Но хуже не нашлось.

И вот, когда все уже было готово и толстяку надо было только подписать записку, что эти десять кляч он отдает ученому для опытов, им вдруг овладела такая ужасная скупость, что он схватил перо и зачеркнул у десятки нолик.

И тогда получилось, что из многих сотен лошадей он смог уделить ученому только одну, самую захудалую, хромую водовозную клячу.

Старый ученый закусил губы от возмущения. Но что ему было делать? Пришлось еще рассыпаться в благодарностях и, скрепя сердце, хвалить этого жадюгу за его «щедрость». А то бы и этого не дал.

V

Прошло одиннадцать месяцев, и у хромой водовозихн родился розовый полосатый жеребенок. Толстяк велел дать ему кличку «Фрегат» — должно быть, он думал, что чудесный копь будет такой же большой, как корабль.

Фрегата пустили в степь пастись вместе с другими жеребятами. Он стал расти и с каждым днем делался все лучше, все красивей. Толстяк часто призывал к себе ученого и справлялся:

— Ну, как наш чудесный конек? Скоро уж его можно будет показать моим соседям?

— Фрегат — молодец! — с гордостью отвечал старый ученый. — Он будет у нас таким красавцем и силачом, что с ним не сравнится ни одна домашняя лошадь, потому что он — помесь дикого животного с домашним. Вы только подождите еще немножко, пусть ему исполнится четыре года.

А толстяку уже не терпелось, и он раньше времени начал хвастать перед всеми соседними толстяками:

— Что ваши лошади? Вот у меня есть конь, так конь! Такого коня у вас никогда не было и не будет.

Он так прожужжал им всем уши, что толстяки наконец не выдержали:

— Да покажи ты нам это свое чудо. Хвастаешь, хвастаешь, а может быть, у тебя и нет его. Как же мы можем поверить тебе, даже не видя его?

И вот, когда Фрегату было только три года и один месяц, толстяк навез полон двор гостей. Он привел их к конюшне и сказал:

— А ну-ка, старый ученый, покажи им нашего чудесного Фрегата.

Старику не хотелось раньше времени показывать лошадку, но делать было нечего. Взял он уздечку, надел на, Фрегата и вывел его во двор, на глаза толстякам. Толстяки взглянули — и все разом покатились со смеху. Они от хохота не могли выговорить ни слова: Фрегат хотя и был стройным, красивым конем, но он был маленького роста. Ведь и отец-зебра и мать-водовозиха у него были маленькие, откуда же он мог сделаться великаном?

— Ха-ха-ха! — смеялись толстяки. — Это и есть твое чудо? Верно, что чудо: его можно в кармане носить, а когда нужно — вынул, сел и поехал.

— Хо-хо-хо! Вот уморил! Видно, твой зеброид от отца получил злость да упрямство…

— Хи-хи-хи, а от матери-водовозихи — ее силу, хи-хи, и резвость…

Фальцфейн от злости налился кровью — вот-вот лопнет. Подлетел с кулаками к старому ученому и заорал:

— Застрелю! Убью! В тюрьму засажу! Если хочешь быть живым, то сейчас же покажи нам, что Фрегат хоть чем-нибудь лучше домашней лошади.

— Но ведь он еще молод, — пробовал возразить ученый. — Если его сейчас испытывать, он может погибнуть.

— Знать ничего не хочу! — орал толстяк. — Вынь да положь мне доказательства.

— Хорошо, — согласился ученый. — Воля ваша, приказывайте.

Толстяки посоветовались между собой и решили назначить испытание на утро.

— А пока, — сказали они хозяину, — ты бы неплохо сделал, если бы велел запереть этого дурака вместе с его чудом в конюшню. А то он еще удерет, и мы лишимся редкой потехи.

После этого толстяки пошли в белый дом и до поздней ночи пировали. А человек, приставленный ими к конюшне, каждые двадцать минут прибегал и докладывал:

— Старик целует розового конька. Он гладит его полосатую шею и плачет.

— Старик сказал, что вы, толстяки, безжалостные и замучите розового конька до смерти.

Старик привязал к столбу какую-то пружину с часами, а к пружине — розового конька; когда конек хочет бежать, пружина натягивается, а старик смотрит на часы и что-то вычисляет.

— А! — говорили толстяки. — Это он пробует силу своего чуда. Ну, пусть пробует. Завтра мы ему устроим пробу немножко почище, чем на пружине.

VI

Наутро все толстяки собрались у конюшни. Старик, к сожалению, не ошибался: розовому коньку, видно, и в самом деле пришел конец. Толстяки выбрали в конюшне самую рослую и сильную лошадь — белого Султана. Его подвели к длинной немецкой телеге, наполненной тяжелыми мешками с песком, и стали запрягать.

Султан рыл землю копытами, выгибал лебединую шею и смотрел на людей горячими, преданными глазами. Длинная грива и хвост его развевались по ветру.

Когда с другой стороны подвели к нему в пару розового конька, толстяки опять схватились за животы и затряслись от хохота. Фрегат едва доходил Султану до плеча. Туловище у него было короткое и круглое. Когда на него надели сбрую, он просто утонул в ней — так она была велика для пего.

Пришлось наскоро вызывать шорника и перешивать всю сбрую. Наконец все было готово, и Фрегат влез в хомут вместе с Султаном.

Он был, и правда, очень смешной. Гривка у него стояла торчком, чолки не было вовсе, а голова была голая и по по туловищу большая. От крика и суетни людей бедный ковок совсем растерялся и глядел на всех, как ребенок.

Старик отвернулся, а потом и вовсе убежал прочь, чтобы не видеть жестокой забавы.

Телега тронулась. Лошади должны были везти тяжелый воз до тех пор, пока кто-нибудь из них не упадет. Кто-нибудь из двух непременно должен был погибнуть в этой борьбе. И толстяки-помещики, зная силу могучего Султана, шутя замахали шапками и закричали коньку:

— Осторожней, зеброид! Не налегай слишком ретиво, полосатый великан! Не умори нашего крошку Султана!

Рядом с телегой поехало двое свидетелей. Они должны были наблюдать за лошадьми во время пути, чтобы потом рассказать, как все было. Кроме того, один из них вел в поводу запасную лошадь — Калифа. Когда зеброид сдохнет, Калифа должны были запрячь в телегу, чтобы привезти ее обратно.

Телега выбралась в степь. Султан из-под длинной чолки скосил на Фрегата свой синий глаз и прибавил шагу. Должно быть его рассмешила и обозлила эта суетливая встрепанная лошадка, так нахально ставшая с ним в пару.

Фрегат влез в хомут вместе с Султаном.

Фрегат тоже натянул постромки и глянул на большого красавца-соседа.

Вы ведь помните, что у него вовсе не было никакой чолки? Это только домашние лошади, давно живущие под защитой человека, закрывают свои глаза длинными волосами. А диким лошадям нужна открытая морда. На воле у них много врагов, которых надо видеть издалека.

Фрегат получил открытую морду от своего отца — дикой зебры. И кровь в нем текла дикая, неукротимая. Его злило, что тяжелый груз мешает ему бежать. Он грыз удила и сердито налегал в хомут. Тогда левый край телеги, где вез Фрегат, заходил вперед. Телега начинала итти боком, и кучеру приходилось подгонять Султана.

Скоро Султан потемнел от пота, как выкупанный. Фрегат тоже сильно вспотел, но он быстро высох. А у Султана на боках показалась пена.

Так проехал тяжелый воз сорок верст. Под большими глазами Султана не высыхали ручьи. Пена хлопьями падала на землю, и он уже два раза спотыкался.

В это время телегу догнали коляски с гостями. Они ехали к тому месту, где тяжелый воз должен был повернуть и поехать назад. Толстяки промчались мимо с хохотом и криками:

— Она еще жива, эта полосатая мышь? Ну, крепко же ей достанется!

— Да, уж Султан вышибет из нее дух.

— Кучер! Ты тогда не бросай ее в поле, а положи на воз, и пусть уж Султан с Калифом довезут ее до нас. Мы подарим ее старому ученому.

И никто из них не заметил, как сильно изменился и похудел за эти сорок верст веселый Султан.

А маленький Фрегат старался, как мог. Он тоже был мокрый. Из-под ремней сбруи проглядывала пена. Но крепкие, стальные ноги зеброида пока и не думали спотыкаться. Фрегат налегал в хомут, и телега все стремилась итти боком.

На пятьдесят первой версте показалась деревня. Султан, белый конь, поглядел на нее и заржал. Вдруг колени его подогнулись. Он рухнул на землю и сдох.

Свидетели, ехавшие рядом, остановились и стали удивленно перешептываться между собой. Кучер слез и начал снимать с мертвого Султана сбрую, чтобы надеть ее на Калифа.

Вороной Калиф был такой же красивый и рослый конь, как белый Султан. Толстяки ожидали, что он привезет дохлого зеброида. А теперь вот ему приходилось занять место Султана, чтобы довезти телегу до деревни.

Пока перепрягали больших лошадей, полудикий конь выкатался на траве и хорошенько расправил свое мускулистое тело. Он уже приготовился было попастись па траве, но люди взяли и снова прикрепили его к тяжелой телеге.

Тогда Фрегат рассердился и, должно быть, решил убежать от телеги. Он так стремительно бросился вперед, что Калифу пришлось очень даже поторапливаться. Кучер шевельнул Калифа кнутом, тот прибавил ходу и стал быстро покрываться потом.

А телега все-таки шла бочком.

И свидетели, ехавшие рядом, стали все громче и громче удивляться розовому коньку. Теперь уже они жалели его и радовались, что деревня — вот она, совсем близко. Там кончится наконец это жестокое испытание.

Но когда телега въехала в деревню, и изумленные толстяки поняли, в чем дело, они в страшном гневе затопали ногами и свирепо заорали:

— Назад! Назад поворачивай!

— Гони эту полосатую гадину! Бей ее!

— Хлещи! Дави! Арр! Взз!..

VIII

Солнце уже задело одним краем за землю. По степи медленно двигались длинные тени.

Это ехала тяжелая телега, запряженная парой коней. Справа шел, спотыкаясь, высокий вороной жеребец, слева — маленькая взъерошенная лошадка.

Она тоже была сильно измучена. Но дикие ноздри ее чуяли уже запах поселка. Лошадка пофыркивала и довольно бодро смахивала хвостом мух со спины.

За телегой ехали свидетели и во весь голос расхваливали чудесного розового конька.

В поселке, на балконе белого дома, стояли все толстяки. Когда телега показалась на дороге, толстяки посмотрели на нее и уныло стали переговариваться между собой.

— Ну, что же! Лошаденка, правда, ничего. Крепкая лошаденка. Но и Калиф тоже молодец.

— Еще бы, вон как тянет! Шестьдесят с лишним верст прошел — и как ни в чем не бывало.

— А Султан, наверно, был просто больной, вот он и сдох.

— Ну конечно. Никаким тут чудом и не пахнет.

Телега уже въезжала во двор, и тут, на глазах у всех толстяков, прекрасный вороной конь упал на колени. Ни крики, ни понукания не могли поднять Калифа. Он медленно оседал на землю, и большое красивое тело его делалось вялым, как мешки с песком, лежавшие на телеге.

Его отпрягли. Чудесный конек одним боком потащил тяжелую телегу во двор. Тут откуда-то вышел седой слабый старик. Он уперся плечом в телегу и, кряхтя и охая, стал помогать своему любимцу.

Когда толстяки увидели, что случилось и со второй лошадью, им всем страшно захотелось, чтобы и у них развелись эти чудесные зеброиды. Но Фальцфейн никому не давал своих диких зебр.

Поэтому они развелись только у него одного.