Кто никогда не играл на флейте, не знает, что это такое. На переменке ко мне подошёл староста Глеб.
– Ну, как флейта? – спросил он.
– Какая флейта? – удивился я.
– Поигрываешь помаленьку, а?
– Отстань, – сказал я. – Ни на чём я не поигрываю. Я её и в глаза не видел.
– Плохо дело, – сказал Глеб. – Пора научиться.
– Это ещё зачем?
– Пора, пора, – сказал Глеб. – Учись.
– Не буду, – сказал я.
– Слушай, – сказал Глеб. – Я тебе не нянька. Ты пионер?
– Пионер.
– Учишься хорошо?
– Ну, хорошо… ничего учусь.
– Маме помогаешь?
– Когда как. В общем, вроде помогаю.
– Ну, вот видишь, а на флейте не играешь. Учись, учись, пора.
И убежал.
Я подумал, может, и правда пора. Ну что у нас за староста! Подойдёт к тебе, поговорит, и вроде всё ясно.
После уроков Глеб сказал:
– Зайди ко мне вечерком, у меня там есть кой-какие флейты, – и добавил: – Ты, наверное, думаешь, зачем это всё. Так вот: шестой «а» посадил берёзку, шестой «в» сделал модель корабля, шестой «б» ещё чего-то – у каждого своё, а у нас будет симфонический оркестр. Все тридцать человек на чём-нибудь играют. Надо что-то непохожее. Необыкновенное. Учись на флейте, через три дня концерт.
– А когда репетиция? – спросил я.
– Боюсь, не успеем, – сказал Глеб. – Мы сразу. Не бойся. Ты у нас великий талант. Вот это будет сюрприз. Все ахнут. Ну, привет!
И убежал.
Три дня я ходил сам не свой. Ни с кем ни о чём не говорил. Глеб сказал, что это тайна. Тайна и сюрприз. В день концерта Глеб повесил на школе афишу. Все были поражены.
Глеб назначил сбор музыкантов без пяти семь.
Когда я с флейтой пришёл в школу, народу в зале было полно. Глеб встретил меня в раздевалке.
– Ну, как дела? – спросил он.
– Ничего у меня не выходит, – сказал я. – Хочу сыграть одно, а получается другое. Лучше мне сегодня не выступать.
– Не глупи, – сказал Глеб. – Класс хочешь подвести? И так всего семь человек пришло, а ты восьмой. В музыке это называется октет. Я так и скажу: «Выступает октет шестого «г» класса». Пошли.
Мы прошли за кулисы. На сцене было темно.
– Они уже здесь, – сказал Глеб и в темноте провёл меня. – Вынь флейту. Занавес откроют в полной темноте, потом зажгут свет, и все ахнут.
Занавес открыли, Глеб дал сигнал, свет ярко вспыхнул, зал ахнул. Я огляделся вокруг – на сцене нас было трое: Алик Зуев с барабаном, я с флейтой и Глеб с какой-то палочкой. Когда в зале стало тихо, Глеб сказал:
– Симфоническое трио шестого «г» класса. Римский Корсаков «Снегурочка». Дирижирует Глеб Луковкин. Играй, – шепнул он мне.
Алька ударил в барабан.
– Что играть? – шепнул я Глебу.
– «Снегурочку», – шепнул он, размахивая руками.
– Я не знаю, – шепнул я.
– Ну, и зря, – зашептал Глеб. – Играй.
Я заиграл.
Вот что был хохот. Все в зале прямо катались со смеху. Алик Зуев хотел убежать. Я замолчал.
– Всё хорошо, – зашептал мне Глеб, удерживая Альку. – Играй.
– Не буду, – зашипел я.
Глеб перестал махать рукой (другой он держал Альку) и объявил публике:
– Лермонтов. «Бородино». Прочтёт Алёша Петров.
И я начал читать «Бородино».
Я здо́рово читал. С выражением. Иногда Алька подыгрывал мне на барабане, и получалась полная картина сражения.
Мне хлопали минут десять.
– Ты великий талант, – сказал мне Глеб, когда мы с концерта шли домой. – Ты должен всех научить так читать. Весь класс. Мы дадим концерт. Прочтём хором какое-нибудь стихотворение. Все ахнут. Приходи завтра вечером. Это дело надо обдумать.