Отойди от моей лошади

Вот вам стакан воды

Когда мне грустно, я стараюсь себя развеселить. Неплохая мысль, правда?

Мне частенько бывает грустно или вообще не по себе, но вся беда в том, что я почти никогда не знаю, отчего мне грустно или не по себе. Поэтому я стараюсь развеселить себя изо всех сил, как попало. Иногда помогает, иногда нет, но я стараюсь вовсю.

Сегодня как раз прихожу из школы, а настроение у меня – не настроение, а чушь какая-то. Отчего – не знаю. Я даже есть не стал, надел свои лучшие трусики для плавания, взял ласты, маску и трубку и полез в ванную. Напустил полванны воды и улёгся туда. Лежу, шевелю тихонечко ластами, дышу через трубку, рассматриваю в маску дно ванны – и вроде легче становится. Вроде бы легче. «Скоро лето, – думаю, – укачу на дачу и буду целыми днями плавать с маской и ластами и охотиться на крупную рыбу. И позабуду обо всём на свете. Кто это там, а? Окунь? А это? Щука! Подумать только! Ну и щучища! Сейчас мы её… Не-ет, уплыла. Однако здоровая. Ну ничего, мы ещё с вами встретимся. Будьте уверены. Моё ружьё не даёт промаха».

Мне стало холодно в ванне, но я решил не подливать горячей воды, нет, так не полагается. Я вылез из ванны, тихонечко прошлёпал в комнату, достал из шкафа и надел на себя рейтузы и шерстяной свитер. Так все хорошие подводные охотники поступают, если у них нет специального костюма, – я читал.

Снова залез я в ванну. Красота! Совсем другое дело! Жарко даже! «Эй, там, на берегу! Перестаньте орать и распугивать крупную рыбу! Ага, вот она, щука! Та самая! Стоит около водорослей и меня не замечает. Сей-час мы её…»

Вдруг – звонок. Кто-то звонит к нам в квартиру. Надо же. Не могут не испортить охоту.

Соседка Виктория Михайловна стучит мне в ванную и говорит:

– Алёша! К тебе тут какая-то девочка пришла.

Девочка?! Ха-ха! Вот номер! Этого ещё не хватало!

Я отвечаю ей прямо через дыхательную трубку, не вынимая головы из воды:

– Пусть заходит в ванную. Я не моюсь. Я в костюме.

Она говорит:

– Что это такое у тебя с голосом?

Я говорю:

– Такой голос.

Она говорит:

– Хм. Странно.

А я стал смеяться под водой.

После дверь в ванную отворилась, и я услышал, как вошла эта девочка, постояла немного и потом села на табуретку. А я лежал в воде и не поднимал головы.

«Что это ещё за такая девчонка пришла? Чего ей надо?» – думал я. Одно удовольствие было лежать в воде в шерстяном свитере и рейтузах. Тепло, великолепно. Но охотиться уже было нельзя.

Я поднял голову и тут же сел и снял маску – девочка была совершенно незнакомая. Она смотрела на меня, от любопытства склонив голову набок, как будто я был редкое насекомое.

– Ты кто такая? – спросил я.

Она сказала:

– Я нашла твой… ваш… портфель.

– Что-о? – сказал я. – То есть? Как это понимать? – А сам уже вспомнил, что, когда шёл из школы домой, мне было маленько не по себе, чего-то такого мне не хватало (это кроме паршивого настроения я чувствовал), но я так и не догадался тогда, чего именно мне не хватало. Вот фрукт, а?!

– Я нашла его в продуктовом магазине, – сказала она.

А я так и сидел в ванне.

– Точно, – сказал я и засмеялся. – Верно. Там я его и оставил. Я там сок томатный пил. Я сегодня десять копеек нашёл. Купил на переменке булочку, разломил пополам – а там десять копеек. Неплохо, а?

Она говорит:

– А я, когда мне было два года, сто рублей нашла. Мне мама рассказывала, сама-то я не помню, всё-таки десять лет назад это было. И мы поехали на дачу, нам как раз денег недоставало. А вам не холодно сидеть в воде?

– Нет, – сказал я. – Пустяки, – и тут же почувствовал, что у меня озноб прошёл по коже.

– Постой, постой, – говорю. – Ну, ты нашла портфель, открыла его, узнала, как меня зовут и фамилию… так? А где ты адрес взяла, а?

– Я пошла в вашу школу.

– Вот именно, – говорю. – Пошла в школу; так, мол, и так, да?.. Ваш-то портфель потерял… Ты представляешь, что они теперь обо мне думать будут?!

– Нет, – сказала она. – Я догадалась, что так нельзя. Я попросила дать мне ваш адрес, чтобы мы к вам зашли и пригласили вас в нашу школу, – я ведь в другой школе учусь, – чтобы вы поделились с нами насчёт подводной охоты.

– Врёшь, – сказал я. – Всё враньё. Ты ведь не знала, что я занимаюсь глубоководной подводной охотой! Не знала ведь?!

– Верно, – говорит. – Я совсем этого не знала, а сказала именно так, сама не знаю почему. Честное слово.

Она не врала, это было видно. Я-то думал уже, что я её поймал, а выходит – нет. Мне даже малость скучновато стало.

– Да, – говорю. – Так бывает. Бывают иногда, так сказать, совпадения. А где мой портфель, ты его в прихожей оставила?

– Нет, он у меня дома.

– Это почему же?

– Видите ли, а если вы погибли, или вас просто нет дома? Я приду к вам с портфелем, ваши смотрят: портфель есть, а вас нет – вдруг с вами что-нибудь случилось! Они бы в обморок упали.

– Да-а, – говорю. – Ну, ты голова! Я бы не сообразил. Иди подожди меня в прихожей, я сейчас буду готов.

«Ничего девчонка, – думал я, снимая мокрый подводным костюм, – довольно забавная. Надо с ней ещё поболтать, для настроения».

Я быстро переоделся, и мы вышли на улицу.

– Вот, весна, – сказала она. – Скоро лето.

– Вот именно, – говорю. – Умотаю куда-нибудь подальше, буду охотиться и ни о чём не думать.

– А в школу к нам не зайдёте? – спрашивает она. – Не расскажете насчёт подводной охоты?

– Не знаю, – говорю. – Подумаю. И называй меня, пожалуйста, на «ты» – я не старик какой-нибудь…

Она засмеялась и сказала:

– Хорошо. Так и буду. А что ты ещё делаешь, кроме подводного нырянья?

– Да так, – говорю, – разное. То да сё. Читаю. В кружки хожу – авиа и фото. Уроки ещё делаю. Иногда долго приходится сидеть: троек у меня многовато. А у тебя? – говорю.

Она вдруг ужасно смутилась, покраснела и говорит тихо:

– Я отличница.

Я свистнул, остановился и долго глядел на неё, а она отвернулась и стояла вся красная. Не понимаю, что с ней произошло. По-моему, прекрасно быть отличником, я бы так с удовольствием, только у меня ничего не выходит.

– Пошли, – сказал я. – Чудо-юдо. Ты, наверное, в десять кружков ходишь и ещё староста, а?

– Нет, я не староста. Я никто. И в кружки я не хожу. Я не умею.

– Ни в один?

– Ни в один.

– Дурочка ты несчастная, – говорю. – Там иногда знаешь, как интересно бывает?

Она говорит:

– Я знаю. Я догадываюсь. Но я не умею.

– Да что ж тут уметь! – говорю. – Например, фото. Все плёнку заряжают – и ты плёнку заряжаешь. Все ставят выдержку сотую долю секунды – и ты ставишь сотую долю секунды. Допустим, снимаем окно или цветок в горшке. Все вместе. Все – клац затвором. И ты тоже – клац! И всё! Понятно?

– Понятно, – говорит. – Но я не умею.

– Совсем ты тютя, – сказал я. – Чего ж тут уметь!

Она говорит:

– Я сама не знаю. Вроде бы всё понятно, а я не умею. Плёнку-то, наверное, я смогу зарядить, а вот в кружок ходить я не умею.

Я подумал немного и говорю:

– Вроде бы я тебя понимаю. Точно. Ходишь-ходишь, ходишь-ходишь в этот кружок, и иногда такая тоска найдёт. Правильно я говорю?

– Не знаю, – сказала она. – Вот мы и пришли. Я тут живу.

Домой я бежал, размахивая портфелем, и пел песню на собственную мелодию. Мелодию я сам сочинил, внезапно. Немного похожую на «А за окном то дождь, то снег». А слова я не помню, что-то вроде:

Что-то в этом духе.

Я летел по улице, как метеор, и даже чуть не сшиб ларёк с пивом, а какой-то дядька сказал про меня, ткнув в меня пальцем:

– Эти ещё нам покажут.

Но у меня всё равно было прекрасное настроение, хотя он меня и ткнул.

Во-первых, потому, что нашёлся портфель: любому ведь понятно, что было бы со мной в школе и дома, если бы они узнали, что я портфель потерял.

А во-вторых, потому, что у этой девчонки мне здо́рово понравилось. У неё по всей комнате – на шкафу, на разных полочках, на печке, на окне – стояли фрегаты, корветы, яхты, ещё какие-то незнакомые парусные лодки – много-много всего. Вся комната была в парусах. А на стене висели часы, из которых выпрыгивала кукушка. Сколько раз я слышал и читал про такие часы, а никогда не видел.

Я спросил:

– А кто делал корабли?

Она говорит:

– Да так… Они просто так стоят.

– Ага, – сказал я. – Понятно. – И не стал приставать.

Потрясающие были корабли, я их рассматривал как обалделый. Одно окно в комнате было открыто, в комнату залетел ветер, и все паруса тихонько шевелились.

Я сказал:

– Здо́рово у тебя. Очень. Я бы в такой комнате жил и забот не знал! И как всё аккуратно сделано, с ума сойти можно.

Она говорит:

– Это папа делал.

А я сказал тогда:

– Годика через два-три здесь вообще места жить не будет – одни корабли.

Она засмеялась и говорит:

– Всё. Больше не будет. Он исчез.

– Кто исчез? – спросил я.

– Папа.

– Как исчез? Куда?

– Не знаю. Пропал. Исчез.

– А мама – что, тоже исчезла?

– Нет, мама не исчезла.

Паруса от ветра шевелились, я всё никак не мог прийти в себя и почти не слушал её.

Мне было так здо́рово, такое что-то непонятное со мной творилось, что всё во мне прыгало, и я чувствовал, что должен вот сейчас, немедленно что-то сделать. Вдруг я увидел в окно, что напротив, через улицу, стоят автоматы с газированной водой, две штуки, и тут же мне так захотелось пить, так захотелось, ну просто ужас… Я даже чуть не выпрыгнул в окно, тем более, что оно было совсем не намного выше, чем простой первый этаж, – на капельку. Само собой разумеется, я не выскочил, всё-таки неудобно, я схватил свой портфель и стал прощаться и выбежал на улицу. Смешно, но про воду я совершенно позабыл и помчался сразу домой, размахивая портфелем и напевая песню.

Когда я пришёл домой, был уже почти вечер. Мама увидела меня с портфелем и долго разглядывала, как будто ей уже звонили из школы, что меня выгнали. Потом она сказала:

– Что, дорогой, тебя заставили в школе сидеть за нарушение дисциплины? Или за плохую отметку?

– Ну что ты, – говорю.

– Но ты же с портфелем! Значит, не был дома, а?

– Чепуха. Я тут к одному пареньку заскакивал. Может быть, мы теперь вместе уроки делать будем.

– Вот это очень мило, – сказала мама. – Я давно тебе это советовала. Ум хорошо, а два – лучше.

– Это верно, – сказал я. – Два ума лучше. – И ушёл в другую комнату делать уроки.

Я разложил учебники и тетрадки и просидел так часа два, но делать ничего не мог, не получалось почему-то. Вообще я даже плохо на месте сидел, будто во мне работал неспокойный моторчик: чух-чух, чух-чух, чух-чух… Он работал всё тише и тише, а потом заглох и перестал мне мешать, но с уроками всё равно ничего не получалось, и вдруг я почувствовал, что настроение у меня поганое-поганое. «С чего бы это?» – думал я.

А как, между прочим, зовут эту девчонку? Нет, я не знал, я не спрашивал у неё.

А какой у неё номер школы?

А номер дома?

А квартиры?

Ничего я не знал!

Я представил себе, как она сидит дома одна, в кружки не ходит, в комнате у неё темно, окно открыто, а она сидит у окна и смотрит на улицу, и ветер шевелит паруса её кораблей. Я представил себе всё это и быстро встал, снова во мне заработал моторчик: чух-чух. Вдруг я всё сообразил, схватил папину старую кепку, его шарф и очки, надел плащ, шарф и очки спрятал под плащ, в руки взял тетрадку и выскочил на кухню.

– Куда, дорогой? – спросила мама.

– Не сходится там с тракторами, – сказал я. – Как ни бьюсь – не сходится. Может, вдвоём мы быстрее сообразим. Я к этому пареньку слетаю.

– Ну, лети, дорогой, – сказала мама. – Учись.

Я выскочил во двор, после – на улицу…

Уже стемнело совсем. «Всё ясно, – думал я, – её окна как раз напротив автоматов с газированной водой».

Когда я подошёл к этим автоматам, я не смотрел на окна, хотя узнать меня было довольно-таки трудно: очки, шарф, кепка, плащ – ничего этого на мне днём не было. Может быть, поэтому я всё-таки не выдержал и посмотрел и тут же вздрогнул, будто меня куснуло током, – так точно я всё отгадал.

Она сидела у окна и смотрела на улицу, а в комнате было темно, и паруса кораблей, наверное, шевелились, потому что на улице ветер дул страшный. И тоже почему-то было темно, только светились лампочки в самих автоматах.

Я отвернулся и стал искать стакан, чтобы попить, сначала на одном автомате, потом на другом, но стаканов не было. Ветром их, что ли, сдуло?!

Я стал крутить головой во все стороны и вдруг увидел, что она выпрыгивает из окна и бежит, не глядя по сторонам, через улицу, ко мне. А в руках у неё – стакан.

– Возьмите стакан, – сказала она, подбегая. – Вы пить хотите?

– Да, – сказал я басом. – Пить.

Наверное, я не брал стакан, потому что она сказала:

– Вы не стесняйтесь, пожалуйста, и пейте. Здесь вечером нет стаканов. Только утром и днём. А многие идут и хотят пить.

– Вот как, – сказал я басом и немного хрипло. От волнения, что ли. – 3-занятно!

– Ну да, – сказала она. – Я, как увижу, что кто-то пить хочет, вылезаю со своим стаканом и пою человека, а потом опять в окно залезаю… Залезу и жду.

– Чего ждёшь? Чего ты ждёшь?! – заорал я, а сам схватил себя за уши и дёрнул изо всех сил, потому что почувствовал, что сейчас, вот сейчас я зареву.

– Это я, – говорю. – Не узнала, нет?

– Кто вы?

– Ну… я, Алёша… Портфель и всякое такое…

– Вас… не узнать… тебя совсем не узнать.

– Да, – говорю я. – Да. Не буду я пить, не хочу. Иди, надевай быстро пальто и пошли гулять.

– Сейчас, – сказала она, побежала через улицу, влезла в окно и тут же, в пальто уже, вылезла обратно.

– А мама где? – спросил я.

– На работе. Во вторую смену.

Мы пошли, наклоняясь вперёд, против ветра, и сразу же взялись за руки, чтобы не упасть от этого сумасшедшего ветра.

Она крикнула:

– А куда мы идём?!

– Гулять! – прокричал я. – Нечего тебе сидеть у окна. Просто будем гулять.

– Ладно! – крикнула она. – Всё равно в такой ветер редко кто пьёт воду! – И тут же у какой-то тётки ветер вывернул зонтик наизнанку, и мы стали оба хохотать, хотя это было нечестно, и хохотали до самого угла, а после свернули направо, и здесь ветер был потише, и я сказал:

– Бежим вон туда. Хочешь? Я там видел однажды здоровенную собаку, она несла в зубах авоську с продуктами, портфель и куклу, а на ней верхом ехала девочка. Хочешь, покажу тебе это место?

– Хочу, – сказала она.

– Ну, бежим, – сказал я.

И мы помчались, и я всё время думал, как легко и красиво я бегу, как настоящий бегун.