Озорник

Роковая ошибка

Добравшись до города, я подошел к мечети. У ее небольшой молельни сидели несколько стариков в ожидании вечерней молитвы. Я поздоровался и присел рядом с ними.

Наконец муэдзин прокричал азан[11]. Чтобы вызвать симпатию стариков, я пошел вместе с ними молиться. Несмотря на это, после молебна никто из них даже не взглянул на меня, и я один остался сидеть у мечети.

Муэдзин с муллой вышли последними и стали поглядывать на меня с беспокойством и подозрением. До этого, как оказалось, из мечети пропало несколько ковриков. Наконец муэдзин обратился ко мне:

— Сынок, почему ты не уходишь? Ведь молебен кончился.

— Почтенный отец, я нездешний. Позвольте мне остаться здесь до утра. Пришел я сюда издалека. Этот город мне совсем незнаком. Я просто не знаю, куда мне податься.

В разговор вмешался мулла.

— Откуда ты, сынок? — спросил он.

— Я из Ташкента.

— А зачем так далеко забрался от своих мест?

— Вышел на заработки.

— Чем же ты занимался до этого?

— Учился в медресе, — соврал я.

— В каком медресе ты учился? И кто твой учитель? Расскажи нам все, как было.

Я понял, что попался. В Ташкенте не перечесть медресе. А учителей тем более. Поразмыслив, я изрек:

— Господин мой, я учился в том, большом медресе. А учитель мой — тот самый большой учитель.

Мулла рассмеялся.

— Хорошо, тогда пойдем ко мне. Есть у тебя что-нибудь в желудке?

Я смущенно опустил глаза.

— Вставай… Будешь помогать мне по хозяйству и будешь сыт.

И я последовал за муллой.

Дома мулла дал мне два початка обжаренной на горячих углях кукурузы и глиняную чашу с гороховым супом. Я с жадностью принялся за еду. Только было повеселел от вкусной пищи, как мулла приносит большой нож, топор и веревку. Увидев все это в руках муллы, я, как вспугнутый олень, насторожился и приготовился бежать. Мулла заметил это и улыбнулся:

— Не бойся. Положи все это под голову и располагайся спать. У меня в хлеве телка хворая. Если вдруг с ней станет плохо и она заревет, ты сразу же прирежь ее и позови меня. Смотри не проспи и не дай ей околеть.

— Хорошо, хозяин, — сказал я и попросил чаю.

— Что ты, что ты, ведь самая маленькая пачка чаю стоит пять копеек… Зачерпни в арыке воды и пей сколько хочешь.

Мулла ушел. Я, довольный тем, что не остался на улице, растянулся на одеяле.

Долго я лежал, устремив глаза в звездное небо. Перенесенные за день волнения не давали мне уснуть. Я встретил рассвет с открытыми глазами.

Вдруг слышу, как что-то с грохотом рухнуло на землю, и послышался сильный хрип. Испугавшись, я помчался в хлев. «Вот проклятая телка! Наверно, подыхает». Скорее я почувствовал, чем разглядел, что животное билось на земле. Быстро вернувшись, я взял нож, топор, веревку и снова побежал в хлев.

Я смело двинулся на телку, схватил ее за уши, пошептал молитву и, собрав все свои силы, ударил ножом в шею. Брызнула кровь, я весь выпачкался, но долго раздумывать не стал и, как человек, выполнивший очень трудную работу, спокойно добрался до постели, завернулся в одеяло и заснул крепким сном.

Проснулся я от сильного удара в бок. Надо мной в одном белье стоял мулла с обезумевшими глазами. Я вскочил и тут же получил удар по спине. Меня взяла злость.

— Только и знаете, что обижать сироту. Я работаю на вас, а вы… — И я расплакался.

— Пусть будет проклята твоя работа! — взревел мулла. — Ты же, болван, осла загубил. Это был мой самый любимый осел, я купил его в Бухаре за три золотых. А телка, которую ты должен был зарезать, давно околела. У-у-у-у, проклятый!

Я, как пойманная мышь, стал тоскливо озираться по сторонам. Увидев лестницу, приставленную к крыше хлева, я бросился к ней. На крыше были разложены для просушки сбруя и подушка от седла приконченного мною осла. Я решил отомстить мулле за нанесенную мне обиду. Схватив сбрую, я бросил на муллу. Но зацепившаяся за ворот моей рубашки уздечка потащила вниз и меня. Мулла был взбешен. Он схватил веревку, сложил ее в несколько раз и начал прогуливаться ею по моей спине.

Я снова бросился к лестнице. Взобрался на крышу и побежал. Прыгая на соседнюю крышу, я не рассчитал, свалился вниз и угодил в большой глиняный сосуд и просидел там очень долго. Моя левая рука, вытянутая вдоль туловища, была прижата к стенке сосуда. Правой же я мог действовать свободно. Устав сидеть в таком неловком положении, я решил выбраться наверх. Но не тут-то было… Пока я тщетно пытался вылезть из этой проклятой посудины, откуда-то появилась женщина и стала разжигать очаг, рядом с которым я находился. Она начала жарить лук, у меня перехватило горло и засосало под ложечкой. Огонь в очаге разгорался все сильнее. От его пламени стала нагреваться стена сосуда. Меня стало припекать. Хорошо, что к тому времени обед уже был готов и женщина погасила огонь. А то я мог бы превратиться в шашлык. Я снова начал по-всякому вертеться, пытаясь освободиться от западни. Наконец мне удалось сесть поудобнее. Через некоторое время снова пришла женщина и стала накладывать в чашу еду. По запаху я определил, что она готовила плов. Женщина наполнила две чаши и одну понесла в дом. Как только смолкли ее шаги, я тихонько приподнялся, схватил чашу с пловом и начал молниеносно уничтожать его. Женщина возвратилась за второй чашей и стала испуганно озираться.

— Куда делся плов? — проговорила она, все оглядываясь по сторонам. Потом заглянула в очаг и даже посмотрела в небо. Когда она побежала в дом, видимо, сообщить о пропаже, я решил, что сидеть здесь дальше опасно. Я отдохнул, подкрепился и, кое-как освободившись из проклятого сосуда, незаметно убрался со двора…