Озорник

У Сарыбая

Куда мне идти? Небо высоко, земля жестка. Я шел, сам не зная куда. У меня и цели-то никакой не было. И зачем я, несчастный, родился на свет? Если бы я не был таким шалопаем и сумел бы всем угождать, тогда был бы всегда одет и сыт. И горя бы не знал. С такими горькими мыслями я дошел до какой-то речки. Так как я не был здешним, не мог знать, не только насколько она глубока, но и ее названия. Я остался на берегу ждать какого-нибудь всадника, чтобы вместе с ним перебраться на тот берег. Стоя у реки, я стал напевать под шум воды известную песню путешественников.

И вот наконец вдали поднялась пыль. Когда она рассеялась, я увидел всадника. К реке подъехал старик на тощей кобыле. Я попросил его, чтобы он перевез и меня. Старик всячески отнекивался: «Лошадь у меня тощая, недавно ожеребилась, да и груз большой, стыдно, если два человека усядутся на эту жалкую кобылку». Но я не отставал от него, и он наконец согласился перевезти меня на тот берег. От старика я узнал, что река называется Калас. А кишлак, куда мы пришли, называется Кури-Калас. Но здесь меня никто не ждал. Старик понял это и посоветовал:

— Здесь в кишлаке живет Сарыбай, владелец больших угодий. Ему всегда нужны работники в его яблоневых садах. Особенно сейчас, когда яблоки созрели, он таких дешевых работников, как ты, не прогонит.

Старик показал мне дорогу, и я решил переночевать в хлеве, где жили наемные работники бая.

Около двадцати человек-работников сидели за ужином. Они ели суп из джугары[12].

— Ассалом алейкум! — поздоровался я.

Встретили они меня приветливо. Я им высказал свое желание поработать у бая. Один из них, постарше, мне сказал:

— Самые лучшие годы твои пройдут здесь, если будешь гнуть спину на Сарыбая. Ты еще молод, сынок. Недели две, конечно, можешь проработать, пока не встанешь на ноги. А там бы тебе ремеслу какому-нибудь научиться.

Мне дали чашку супа. Я съел его с двумя кусками лепешки. Потом сдвинул два ящика, приготовленных для отправки яблок в дальние города, под голову положил стружки и сладко заснул. Этот сон был самым ханским по сравнению с теми, что были в доме ишана. Хотя бы потому, что здесь рано утром никто не будил меня громкой молитвой.

На следующий день, поторговавшись немного, Сарыбай решил платить мне за месяц работы по два пуда и семнадцать фунтов яблок. Видя его плутовство, и во мне заговорил плут. «Я же ничего не теряю, попытаюсь-ка и я поставить ему свои условия. Вдруг придет беда — у меня будет возможность выбраться из нее», — решил я так и сказал:

— Бай-ата, теперь мы сторговались. Говорят, когда продают товар, покупатель должен знать обо всех его недостатках, иначе выручка впрок не пойдет. У меня тоже есть недостаток. Хорошо будет, если вы о нем сразу узнаете.

— Какой недостаток, скажи! Мочишься ночью? Или страдаешь припадками?

— Нет, совсем другое. С детства я привык врать и никак не могу сдержать себя. Я хочу, чтобы вы меня не очень за это наказывали. А плата меня устраивает.

— Ах ты плут несчастный! Ты, видать, хитрец большой! Хорошо, я буду знать, только не очень увлекайся! — засмеялся Сарыбай.

Работа у меня не трудная: караулю сад, ставлю подпорки к яблоням, собираю плоды с земли и сушу. Иногда, когда хозяину очень нужны деньги, нагружаю арбу падалицей и недозрелыми яблоками, везу в кишлаки, богатые хлебом, и продаю. Яблоки, которых и скотина не стала бы есть, я обмениваю там на пшеницу.

Сарыбай же был самый что ни на есть въедливый из всех моих бывших хозяев. Если обратишься к нему по какому-нибудь делу, он обязательно спросит: «А что дальше?» Если не ответишь — ничего хорошего от него не жди. Он так хлестнет кнутом по плечу, что забудешь даже собственное имя. Например, говоришь ему: «Хозяин, поспели яблоки». Он спросит: «Что дальше?» Ты ответишь: «Надо собирать». А он, проклятый: «А дальше?» Ну: «Надо продать». Он снова: «А дальше?» А дальше и отвечать нечего. Тогда держись.

Как-то Сарыбай выиграл в кости у Юсуфа из Чувалачи все его состояние: сады, дома, имущество. Фруктовый сад Юсуфа, особенно его летняя терраса, замечательное место для отдыха. Нашему хозяину понравилось это поместье. Он женился на молоденькой киргизке и на некоторое время остался жить в новом доме.

Яблоки зреют, осыпаются. Никто не осмелится их собирать без разрешения хозяина. Лошади стоят без корма. Работники голодны, но доложить об этом баю никто не решался. Все боялись его вопроса: «А что дальше?»

Однажды собрались все работники и стали советоваться, как вызволить оттуда бая. Обдумали, кто туда должен поехать, и заранее поговорили об ответах на его проклятые вопросы.

Жребий пал на меня. Утром я сел верхом на коня и поехал. Сарыбай сидел на террасе и ел холодное отварное мясо. Я почтительно поздоровался с ним и медленно опустился на порог.

— Что случилось?

— Так, сам соскучился по вас. Думаю, поеду проведаю своего хозяина.

— Хорошо, хорошо, молодец. Только ты не спроста приехал. Есть дело? Говори!

И я понес…

— Я пришел сообщить, что сломался ваш нож с узорчатой ручкой.

После этого на меня посыпались вопросы: «А что дальше?», «А дальше?»

— А дальше?.. Мы разделывали шкуру вашей охотничьей собаки, задели кость, и нож сломался.

— Что?! Почему именно моим ножом, а потом, почему разделывали шкуру?

— Мы очень торопились.

— Что с ней случилось?

— Лошадь пала, а собака, видимо, объелась мертвечиной.

— А откуда взялась мертвечина?

— Сдохла ваша лошадь со звездочкой на лбу. Не волнуйтесь, не чужая, своя!

Бай забеспокоился:

— Эй, малый, ты понимаешь, что говоришь? Как это — моя лошадь пала?

— Ее, оказывается, никогда не запрягали, а мы взяли да запрягли, воду возили. Вот она, видно, и перетрудилась.

— Что ты болтаешь, щенок? Там столько других лошадей! Вам захотелось запрячь именно мою, которую я откармливал и готовил для состязания, а вы — «воду возить»!

— Да ведь начался пожар! Кто там разберет, для чего ее готовили. Запрягли ту лошадь, что попала под руку, лишь бы воду скорее привезти.

У бая не осталось силы даже проглотить кусок мяса. Лицо исказилось.

— Ты не рехнулся? Что это еще за пожар? Где пожар?

— Я вполне здоров, хозяин. Пламя сначала охватило конюшню, лошади все задохнулись в дыму.

— Откуда огонь в конюшне? — заревел он. — Ведь там нет ничего такого, что могло бы гореть. Правда, рядом, в амбаре, были пшеница, рис, масло, мануфактура. Неужели что-нибудь из этого?..

— Вы не торопитесь, выслушайте все по порядку. В амбар огонь перешел из вашего дома. Так и пошло…

— Что, дом тоже сгорел?

— Да, и амбар, и конюшня, и лошади погибли, и собака ваша, и нож сломался.

— Откуда взялся огонь в доме?

— От свечи.

— Ты сумасшедший! Ведь у меня столько ламп, которые я привез из Ташкента. Откуда взяться свече?

— Хозяин, вы удивляете меня! Разве лампы, а не свечи жгут у изголовья усопших? Придут духи предков и не найдут места в тени. Ведь специально ставится яблоневая ветка в чашку с водой. Духи садятся на ветку, отдыхают, затем начинают играть с прыгающей тенью свечки.

Мои придурковатые слова вконец изнурили хозяина. Затем, как бы не желая слушать меня далее, он тихо, со страхом спросил:

— Кто же умер?

В это время я напустил на себя такую скорбь, поднял такой рев… Только потом, чуть успокоившись, сказал:

— Ваш младшенький Бурибайвача полез на дерево за птенцом и сорвался. Только раз воскрикнул: «Папа!» — и отдал душу аллаху.

Не знаю, слышал ли бай мои последние слова, но он поднял пиалу и разбил о свою голову, начал рвать бороду и реветь.

Я ревел вместе с ним. Через некоторое время я перестал, он замолк тоже. Бай не выдержал больше и свалился без чувств…

Тут же я пустился наутек, сознавая, что побои плеткой еще остаются за ним. Через час после меня на буланом скакуне, весь растрепанный и грязный, с воплем въехал в свой двор и бай. Домашние, услышав вопли, подумали, что пришла беда, и тоже с ревом вышли ему навстречу.

Все обнимались и старались перекричать друг друга. Успокоившись, стали спрашивать друг у друга, что же случилось. Выяснилось, что ни собака хозяина, ни лошадь не подохли, и усадьба не сгорела, и нож не сломался.

Тут и сын Бурибай выбежал навстречу к отцу.

В тот день я совсем не показывался. На следующее утро меня отыскали и потащили к баю. Для начала я получил двадцать плеток.

— Эй, собачий сын, что ты натворил, как ты посмел меня обманывать? — кричал он.

— Ведь в самом начале мы с вами договорились, почтенный хозяин, и я предупреждал вас, что время от времени буду говорить неправду.

— Ах ты проклятый! Сын проклятого! Так можно здорового человека на тот свет отправить. Сгинь с моих глаз, лгун, проклятый аллахом! Чтоб куска хлеба ты не видел, чтоб сдох ты, бездомный! Гоните этого лгуна и паршивца отсюда!

Несмотря на свое изгнание, перед уходом я потребовал от бая заплатить мне за труд. Все-таки я на него поработал месяц и девятнадцать дней. Он приказал выдать мне два пуда гнилых яблок, но удержал двадцать две копейки.

Так я снова оказался на улице и пустился в путь.