Патруль 2

Глава 17 Судья и сын

Он возник в открытом проёме комнаты разборов, словно РОВД было его родным домом и в его вотчину ворвались заигравшиеся дети. Как же мал Златоводск, подумал я, узнавая судью Ребрикова — того самого, кто отчитывал следователя по моему делу, того самого, кто не дал мне сидеть в камере, пока недоразумение не разрешится. Но сейчас он, хоть и полыхал яростью, однако без мантии уже был не суровым и беспристрастным служителем Фемиды, а человеком, который, к его сожалению, имеет такого вот сына.

Его взгляд метнулся по комнате, нащупывая виновника всего этого бардака, и впился в отпрыска. Кирилл (как мы узнали из прав подозреваемого) стоял, сгорбившись, с лицом, ещё алым и опухшим от перцового газа, в наручниках, застёгнутых за его спиной.

Инстинктивная, отцовская ярость дёрнула судью вперёд. Он резко замахнулся, чтобы врезать по наглой, испорченной роже. Но рука, словно наткнувшись на невидимый барьер, застыла в воздухе. Пальцы сжались в кулак и медленно опустились. Он не мог. Не здесь. Не при всех.

И тогда Ребриков, собрав всё своё ледяное самообладание, медленно повернулся. Его взгляд скользнул по усатому сержанту, Вике, по моему взводному и, наконец, упёрся в меня. В его глазах читалось, что я был им узнан. Словно тень из прошлого, младший сержант с того самого процесса, который он так мастерски, с таким хладнокровием к обвинению, развалил.

— Товарищ младший сержант, — голос его был тихим, но в нём звенела сталь, натянутая до предела. — Это вы… брали этих подонков?

Он сделал маленькую, едва заметную паузу, вкладывая в последнее слово весь свой немой укор, всё своё возмущение от того, что его сына, его кровь, назвали этим словом в его присутствии. Вопрос висел в воздухе, и это был не запрос о процедуре. Это был выстрел. Выстрел, в котором смешались ярость отца, холодная злоба судьи и крик человека, чей мир только что рухнул из-за того, отпущенный им подозреваемый, сегодня поймал его сына.

— Точно так. В рамках объявленного плана «Перехват», — ответил я.

Взгляд судьи, острый как скальпель, переключился с меня на жёлтую куртку, на покрасневшее от перца лицо собственного сына. Эта краснота, видимо, была воспринята им как следствие побоев, а не действия газа. В его глазах вспыхнула новая волна ярости, уже направленная в нашу сторону.

— Что вы к ним применили? — голос его дрогнул, едва не потеряв весь судебный лоск.

— Спецсредства: газ и наручники, с оказанием первой медицинской помощи.

Димокрик, молча наблюдавший до этого, сделал шаг вперёд, блокируя собой прямую линию между судьёй и мной. Его поза была спокойной, но в ней читалась готовность к любому развитию событий.

— Товарищ судья, — голос взводного прозвучал тихо, но так, что его было слышно в каждом углу комнаты. — Задержанный оказал активное сопротивление. Всё применённое будет отражено в рапорте. Мало того, вскоре всё это будет в сети, потому как задержание видела куча людей и снимала на регистраторы и телефоны. Как и сбитие инспектора ГАИ вашим парнем, с последующим убытием с места происшествия.

— Вы уверены, что за рулём был именно он? — спросил судья.

— В момент задержания из авто вышло пятеро, и лишь он вышел с водительского сидения, — озвучил я.

— Вы уверены, что с момента наезда не была произведена смена водителей? Что некое третье лицо, совершившее наезд на сотрудника, не выскочило по дороге, а молодёжь от страха решила ехать дальше. В этот момент мой сын и занял место водителя? Возможно, он сам был в заложниках у этого того третьего лица.

— Ну тогда у парня были очень странные аргументы. Вместо «товарищи полицейские, меня держали в заложниках», он вместе с группой товарищей принялся оскорблять сотрудников полиции и угрожать им вашей персоной, — произнёс Димокрик.

— У ребят был шок, — произнёс судья.

Ребриков-младший, услышав это, попытался выпрямиться, в его мутных глазах снова вспыхнула искра наглости.

— Пап, да они просто на нас набросились…

— Молчать! — рёв отца был подобен раскату грома. Он снова замахнулся, и на этот раз пощёчина звонко хлопнула по щеке сына, заставив того ахнуть. Судья тяжело дышал, его рука дрожала. Но он повернулся к нам, и в его взгляде уже не было чистой ярости. Там бушевала буря из-за стыда, но не от бессилия. Он явно понимал, что в юридическом плане — скорее всего, ситуацию эту они развалят как раз-таки с неопознанным третьим лицом. А вот с детём-мажором дальше как жить?

— Товарищ младший сержант… Кузнецов, кажется, — он произнёс мою фамилию, и каждый слог давался ему с трудом. — Разрешите вас с глазу на глаз.

— Слушайте… — воспрепятствовал командир взвода.

— Старлей, дайте отцу узнать о том, что натворил его сын, из первых уст, без свидетелей, — произнёс судья и пошёл в коридор.

Я кивнул, вставая, проследовал за ним в коридор и, подойдя к судье, остановившемуся у зарешёченного окна возле лестницы на второй этаж, приготовился слушать.

— Ещё в субботу я по просьбе Дяди Миши вытаскиваю тебя из тюрьмы, а уже во вторник ты ловишь моего сына и заливаешь его газом, — холодно произнёс он.

— Их было пятеро, я был один, объявлен был план «Перехват». Если бы я был уверен, что именно он сбил человека и сбил умышленно, то я бы мог использовать оружие: приведя его в боевую готовность, я бы обозначил границы, за которые подозреваемым нельзя переходить, скомандовал бы лечь на землю, руки за спину. И представьте, что было бы, если бы ваш сын проигнорировал неоднократные законные требования сотрудника полиции или, например, сократил указанное расстояние и попытался прикоснуться к оружию?

— То я бы тебя распял. Несмотря на то, что тебе благоволит генерал Медведев. — холодно прошипел судья.

— Выбирая между оружием и газом, я выбрал газ, хотя и рисковал. Или вы не считаете, что за сбитие инспектора ГАИ людей надо наказывать? — продолжил я.

— Номера в ориентировке не было, это означает, что неизвестно, какой именно «Ленд Крузер» сбил сотрудника, — начал он струю песню про зыбкость будущих обвинений.

— Если бы на той трассе был ещё один «Курзак», я бы и его задержал. Вы уж извините, но по ряду признаков я могу полагать, что именно ваш сын и есть преступник. И таких надо воспитывать.

— А давайте, товарищ младший сержант, я буду сам решать, как воспитывать своего сына⁈ — надавил он.

— Давайте. Но, по-моему, у вас уже не получилось. Да хер с ним. Допустим, вы договоритесь с ГАИ, и сопоставление вмятин от сбития, частиц на форме сотрудника и бампере машины чудесным образом не совпадёт. Допустим, вы протолкнёте, что там был кто-то третий…

(хотя, судя по количеству, уже шестой), — подумалось мне.

…допустим, поведение и угрозы вашего сына в мой адрес спишете на аффект от похищения его и его товарищей неустановленным лицом, допустим, что он отделается административкой и лишением прав. Но вы, товарищ судья, и я знаем, что завтра его возьмёт кто-то покруче и уже не косвенно, а с реальными вещами, например, с тем же «весом». Я, кстати, уверен, что он и сейчас под кайфом, потому как алкашкой от них не пахнет, а адекваты так себя не ведут. Я к тому, что ваша проблема не во мне — на моём месте мог быть кто угодно, ваша проблема в нём, — закончил я.

— Я тебя услышал, — выдохнул судья. Я был во всём прав. — Делайте свою работу, а я сделаю так, как и должен поступить любой отец.

О том, что отец должен своих чад воспитывать, я судье не сказал. Но вот какая новость: судья знал Дядю Мишу и по его просьбе освободил меня от бремени долгого сидения в камере в ожидании всех этих судов и экспертиз по расследованию моего дела. Это наталкивало на мысль, что я зачислен в игру власть имущих: условно Зубчихинские против условно Правоохранительных.

Ну, правда, откуда тогда берутся те пачки денег, которые мне сыплют в каждом из конвертов с заданием, вряд ли ФСБ выделяет их по всем документам, значит, есть какой-то ресурс на ликвидаторов типа меня и, соответственно, аппарат, который направляет этих ликвидаторов. Кто бы мог это всё организовать? Явно бывшие служители закона, у которых власть и деньги, но нет должного контроля ввиду негибкости законов.

У меня мелькнула страшная мысль: а что если этот самый судья и подобные ему сидят и координируют, кого убрать, а кому сжечь машину, где кто будет работать?

«Да ну, бред!» — осадил я себя и пошёл обратно в комнату разборов.

В любом случае, передав мажоров дежурному, а тот, отправив их на второй этаж, мы убыли из РОВД. Я вышел на крыльцо, где стоял Димокрик, тут пахло сигаретным дымом и свежестью, накрапывал тёплый августовский дождь, — вот и хорошо, прибьёт пыль и пух.

— О чём говорили с судьёй? — спросил меня взводный.

— Он интересовался подробностями, как вёл себя его сын в этой ситуации.

— Походу, вся эта «война» ради административного протокола. Если честно, я бы дал своему сыну посидеть пару месяцев, ну чтоб одумался, — проговорил взводный, — а то «Крузака» ему купили, а мозгов не купили.

— Мозги — дороже просто, — выдохнул я.

— Вероятно. Ладно, давай в район.

— Есть, в район. — ответил я.

И, сев в машину, я информировал дежурного, что выдвигаюсь в свой квадрат с РОВД.

Вроде как уже отлично поработали на сегодня, но дела всё накапливались: не изъятый спирт, не подписанные листки уведомлений об услугах ОВО, хотя если АППГ ложится на весь отдел, то очевидно, что спирт и акты объектов должны по-хорошему нести менее занятые смены. А с мажорами на джипе, неприятная конечно ситуация, но зато я знаю фамилию Дяди Миши — Медведев.

И рация снова заговорила голосом дежурного по РОВД: — Всем экипажам, звонок через «02»: во дворе по улице Ленина, 25, происходит массовая драка с применением подручных средств. Кто свободен?

— 322, Казанке, — вызвал нас дежурный ОВО.

— Да? — спросил я.

— Чем занят?

— Акты и спирт, — ответил я, точно зная, что на массовые драки не надо приезжать вначале.

На массовые драки надо приезжать собирать заявления с потерпевших и задерживать подозреваемых. То есть надо дать людям подраться, чтобы не быть между ними забором. Иногда мне, кстати, казалось, что в этом мире зря запретили дуэли. Когда два благородных, или не очень, мужчины (или не два), берут в руки оружие и в присутствии секундантов и кареты скорой помощи начинают выбивать из друг друга дурь, вырезать, отстреливать, что называется, нужное — подчеркнуть. Люди были бы повежливее и негодяев стало бы мешьне

— За тобой косяк сегодня по затяжному обеду, поэтому принимай адрес! — продолжил дежурный ОВО, перешедший в радиоэфире на сленг, понятное дело — вечереет и накапливается усталость.

— Курган, 322, — позвал я.

— Да? — ответил Курган.

— Могу проехать, с вашего позволения. Дайте кого-нибудь ещё, у меня стажёр за рулём, без оружия.

— Ты один, походу свободный. Доложи, как прибудешь, — ответил мне Курган.

«Вот и расплата за спирт», — подумал я, указывая жестом Бахматскому ехать по адресу.

Двор дома по Ленина, 25 открылся нам картиной сюрреалистического театра абсурда. Двухэтажный, зелёный, деревянный, свежепокрашенный, с белыми резными наличниками, представлял из себя предмет Златоводского зодчества, но сегодня он служил лишь декорацией к цирку с конями. Потому как на сцене метались сразу семь фигур.

По двору, квадратов 100 не больше, бегало четверо зачуханных мужчин, голых по пояс, с худощавыми телами, покрытыми тюремными татуировками, и три женщины в домашних халатах, походу надетых на голые дряблые тела. Мужики были босиком, бабы — в растоптанных тапочках. Однако, вопреки вводным, они не дрались — они совершали какой-то хаотичный бег друг за другом, чуть ли не по кругу. Они двигались, размахивая сжатыми кулаками, но не попадая. Спотыкаясь и падая, тут же вскакивая и возобновляя погоню. Иногда они сходились в клинче и, не борясь, скользили по друг другу ненаносящими урона кулаками. Все они были залиты кровью с головы до пят, будто только что принимали в ней душ. И при этом на их лицах не было ни злобы, ни азарта — только какое-то пустое, почти трансовое остервенение. И самое странное — они дрались почти молча. Ни криков, ни мата, только тяжёлое сопение и шлёпанье босых ног по асфальту. Или может это я застал такую, тихую фазу их конфликта?

Я обмер на секунду, пытаясь понять логику этого побоища, которое вероятнее всего переросло из совместного поПоища.

— Вить, снимай на сотовый это всё, нам не поверят, — тихо скомандовал я. Надо было зафиксировать это до нашего вмешательства. Бахматский, бледный, с широко раскрытыми глазами, послушно навёл камеру.

Алкашка — зло, — подумал я и взял рацию и нажал кнопку вызова:

— Курган, 322. Я прибыл.

— Докладывай обстановку.

Я сделал паузу, подбирая слова, которые не звучали бы как бред.

— Курган, тут… люди безоружные. Все в крови. Оживлённо и хаотично бегают друг за другом. Все вроде живы. Никакой агрессии к посторонним не проявляют. Похоже на… массовый психоз, — выдохнул я в микрофон. — Мои действия? Ждать подкрепления или пытаться прекратить этот… цирк? Сюда бы медиков со смирительными рубашками.

— Погоди, кровь на них откуда? — заинтересовался Курган.

— Не могу знать, она тут везде. Дублирую, вызовите сюда скорую.

— Понял, скорая будет. Приказываю остановить хаос и выяснить, откуда кровь, и доложить.

— Понял, — проговорил я в рацию и включил СГУ, дав кратковременный звуковой сигнал, — Граждане отдыхающие!!!Ну-ка всем встать смирно! А то собаку на вас из багажника спущу!

На мгновение они замерли, только сейчас увидев нас. И я вышел из машины пройдя вперёд.

— Раненые есть? — спросил я.

— Я, я — раненый! — завизжал невысокий мужичок, — это он меня этой палкой бил!

С этими словами «обморок» подхватил с пола серебристый стержень сантиметров сорок, а другой рукой указал на мужичка побольше. Какие-то приметы их я бы всё равно не запомнил, настолько все были окровавлены.

— Брось палку! — скомандовал я, вскидывая автомат больше для острастки, чем для чего-то серьёзного, и палка полетела вниз, к ногам получившегося строя. Они стояли, словно бы объединились против пришедших на их праздник ментов.

Палка покатилась по асфальту и остановилась у ног другого фигуранта.

— Писать заявление будете? — спросил я у мелкого.

— На кого? На меня? — вздыбился тот, на кого указали, — да он сам меня этой палкой бил!

С этими словами палка была поднята с асфальта снова.

— Палку на пол! — прорычал я, что вновь возымело эффект.

Стержень вновь рухнул на асфальт.

— Он всё врёт! — завопила женщина, одна из трёх, и, наклонившись, подхватила палку и, словно показывая её мне, выкрикнула: — Они друг дружку ей били и мне угрожали в жопу засунуть!

— Чё ж ты пиздишь, мочалка старая! — закричала другая женщина, — Да кому твоя дырка нужна!

— Это я-то старая⁈ — воспротивилась та, что с палкой, и, замахнувшись на обидчицу стержнем, пошла в атаку.

— Убива-ют! — заорала третья.

И, не попав в голову, палка выскользнула из окровавленных рук, и обе женщины сцепились в захвате за волосы.

— Маша, Маша, не надо, ну пойдём домой! — взмолился третий мужичок и начал теребить верхнюю женщину за халат.

— Отстать, скотина! Думаешь, я не знаю, что ты её трахаешь после смены! — выпалила та.

— Ты чё, мою жену шпилишь? — возмутился четвёртый мужик и с разбега пнул ногой в лицо пытающемуся разнять женщин мужичку.

Удар получился вскользь, потому как слетевший тапок не обеспечил плотности соприкосновения ноги с челюстью, зато упавшая палка снова сыграла, и, наступив на неё во время удара, обманутый муж высоко подлетел ногами вверх и рухнул с метровой высоты головой о камни.

— Милиция, ну что вы стоите! Ну, сделайте же что-нибудь! — завопили сверху; это одна из соседей открыла окно и уже выглядывала во двор.

— Были бы мы милиция, я бы в свисток свистнул, и все угомонилось бы, — произнёс я, возвращаясь в экипаж и беря рацию, — Курган, ты был прав, тут массовая драка. И теперь уже точно нужна скорая.

— А ты там зачем⁈ Приказываю прекратить драку, соблюдая все законы и нормы личной безопасности! — продекларировал Курган.

О! Почти карт-бланш дали! Но как не переборщить с мерами остановки кровопролития среди аборигенов неблагополучной части проспекта Ленина?..