Патруль 2

Глава 19 Почти насильники

— 322, там женщина будет писать заявление, говорит, её изнасиловали!

— Как фамилия женщины? — спросил я, доставая списки, готовясь сверять, не мои ли это недавние клиенты.

— Какразова Мария Геннадьевна, находится на пр. Ленина, 25, кв. 4, — продублировал Курган.

— Еду, с жуликом назад, — произнёс я.

— Да, шлюха она! — проснулся сзади меня Юра.

— Ты что про это знаешь? — спросил я у жулика.

— А есть еще «Тархун»? — попросил задержанный.

— На! — дал я ему бутылку, которую он честно заработал, и тот, звеня цепью надетых спереди браслетов, отпил.

— Она — провокатор в юбке, — продолжил он. — Ходит дома в одном бюстгалтере, глазки мужикам строит. Из-за неё вся драка и была.

— Как это? — спросил Бахматский.

— Она сначала глазки строила всем, потом мужу своему сказала: «Они меня трахнуть хотят, а ты не мужик, если свою жену защитить не можешь!» А мы и правда хотели, хотели даже все вместе, чтобы как в «Пусть говорят» на первом канале было, по-красоте! Но муж воспрял духом и говорит нам: «Кто на Машку еще раз взглянет, того убью вот этой вот штукой».

Тут, видимо, была речь про серебристый стержень, который валялся у меня в ногах в мультифоре.

— А дальше что? — спросил его Бахматский.

— А дальше — за сигарету расскажу только!

— Эй, король клифхенгеров, давай продолжай, в патруле курить всё равно нельзя! — осадил его я.

— Ты, начальник, обещал мне «сиги» насыпать.

— Сиги — на, а зажигалку получишь только перед РОВД, — произнёс я, кидая ему на заднее сиденье пачку с картинкой «импотенция».

— Сосёмся мы, значит, с Машей в коридоре, и тут её муж выходит и видит эту картину. А она такая отпрянула от меня и говорит: «Ой, я такая беззащитная, меня сейчас чуть не изнасиловали». Ну, муж — за стержень, я, соответственно, думаю: на хрен мне еще и побои к моей 158-й, — и побежал на улицу. А сзади слышу: «Борь, и этот тоже меня хотел!» Выхожу я на улицу, а за мной уже бегут трое: один в крови, другой с палкой, третий — за тем, кто с палкой, и три бабы — Маша, и две жены: одна — терпилы, тому кому голову разбили, а другая — друга, который Борю пытался удержать. Пацаны, а можно я в машине закурю?

— Это тебе что, патруль бизнес-класса? — вопросом на вопрос ответил Бахматский.

— Ну, пока похоже. Сюда бы Машку для продолжения банкета!

— Это я тебе сейчас устою, — заверил я жулика и взяв рацию протизнёс, — Курган, я прибыл на Ленина, 25!

— Принято, Марию Геннадьевну сюда вези, и подозреваемого вези тоже, — распорядилось РОВД голосом дежурного.

— Курган, у меня жулик на борту, и посадочных мест всего два, не считая багажника. А тут может так получиться, что она на нескольких укажет. Тут доп. подробности по «массовой» вскрылись.

— Всех грузи и всех вези! — выдал Курган.

— Вить, охраняй жулика, чтоб не убёг, — поручил я стажёру задание, взяв у него переносную рацию, пока моя сушилась у меня же под ногами в дуновениях автомобильной печки. Взяв и папку с документами, на всякий.

Вышел из патруля и направился в квартиру номер 4. Дверь в картиру оказалась открыта, и я, руководствуясь тем, что износ — это тяжкое, вошёл в жилище граждан. Лучше бы не входил. Тут воняло спиртовым перегаром настолько, что, отвези меня на освидетельствование прямо сейчас, у меня в крови тоже нашли бы промилле. А в маленькой однокомнатной квартире находились Маша, её муж Боря и Леонид. Четвёртого фигуранта массовой драки звали Фёдор, и его тут не было.

Комната была маленькой, захламлённой бутылками и мятой одеждой. Воздух стоял спёртый и горький от перегара. Трое её обитателей замерли при моём появлении, представляя собой законченный триптих похмельного и кровавого ада.

Мария Какразова сидела на краю продавленного дивана. Ей было лет тридцать, невысокая, с фигурой, которую не скрывал домашний халат с глубоким декольте, частично открывающим огромную грудь. Её чёрные волосы были растрёпаны, а на лице, несмотря на поздний час и общий бардак, держался яркий, почти театральный макияж — густо подведённые глаза и алая помада, кричащие о желании быть замеченной даже здесь и сейчас. Она нервно качала ногой, закинув одну на другую, и её взгляд, полный злобы и расчёта, впился в меня.

Рядом, на единственном стуле, сидел её муж, Борис. Мужик лет сорока, полуголый, в одних заляпанных кровью семейных трусах. Его тучное, обвисшее тело было покрыто потускневшими, синеватыми татуировками — якоря, черепа, надписи, — которые когда-то, наверное, должны были означать что-то важное. Сейчас он просто тяжело дышал, уставившись в пол, а на его плечах и груди красовались свежие царапины и подтёки запёкшейся крови.

У пепельно-серой стены, прислонившись к ней, стоял Леонид. Он был помоложе и подтянутее Бориса, но вид имел не менее жалкий. На нём были только рваные треники, также в бурых пятнах. Его торс, также покрытый татухами (какая-то гражданская, не тюремная, абстракция со змеями), он был исцарапан тоже. Он смотрел на Машу усталым, покорным взглядом человека, который уже навоевался и хочет только одного — чтобы это поскорее кончилось.

— Какразовы, Мария и Борис, вы что это, объяснения мне не принесли⁈ По факту драки. Я пришёл за ними, — начал я.

— А пока вы там прохлаждались, меня, между прочим, тут чуть не изнасиловали! — выдала Мария, её голос был резким и театральным.

— Это как? — спросил я. — Сняли штаны и отказались от своих действий в последний момент? И именно этим вы недовольны? В «02» зачем звонили?

— Потому что наша полиция нас не бережёт! — выдала Какразова.

— Смотрите, вы будете писать заявление о «почти изнасиловании»? — спросил я.

— Я буду, — заявила она.

— Ну, поехали, я вас до РОВД довезу. Уже определились, кто пытался вас «почти изнасиловать»?

— Все. И даже муж мой! — рьяно воскликнула она.

— Отлично, поехали!

— Я никуда не поеду, примите заявление сейчас! — манерно, почти что приказала она.

— Заявление принимает дежурный по РОВД. Сейчас свяжусь с ним. Курган, 322-му? — вызвал я.

— Да? — ответил Курган.

— У нас есть бланки для заявлений о «почти изнасилованиях»? — спросил я, — а-то Мария не уверена, что её почти изнасиловали, но точно знает, что все.

— 322, Кургану. Скажи этой барышне, что если она еще раз сюда позвонит, я её по статье «хулиганство» проведу. И всем, кто там у неё в кандидатах на насильников, скажи, что могут на неё писать за заведомо ложные показания, часть вторая статьи 307 УК РФ, так как она их под тяжкое преступление подвести хочет. Как понял?

— Мария Геннадьевна, как поняли? — уточнил я.

Она хмуро сидела и зло смотрела на меня, скрестив ногу на ногу и нервно тряся верхней ногой.

— Ну, похоже, молчание — знак согласия, — проговорил я и, вызвав Курган, добавил: — Никто тут никого не насилует, и никто не пытался.

— Объяснение возьми с мадмуазели, не захочет давать — вези её сюда, не захочет ехать — применяй спецсредства и физическую силу, будем по 19.3 проводить через неповиновение!!! — прокричал дежурный.

— Короче, расклад такой: либо пишете объяснение, Мария Геннадьевна, что никто вас не насиловал и вам всё приснилось ввиду алкогольной фантазии, либо едете со мной далеко и надолго. Решайте прямо сейчас.

— И что? Твою женщину в тюрьму собираются везти, а ты, Боря, просто так смотреть будешь? — ткнула она локтем своего мужа.

— Да пошла ты на хуй! Я с тобой завтра же разведусь! — выпалил муж и, встав, вышел из квартиры.

— Я хочу написать заявление! — потребовала она у меня.

— По факту чего? — спросил я.

— Меня только что послали на хуй!

— Могу вас в РОВД отвезти, там и напишете. Правда, дежурный будет не рад вас видеть.

— Машка, — проговорил Леонид, — да подпиши ты, и дальше пойдём отдыхать.

— Хорошо, я согласна! — снизошла она после некоторой паузы, видимо взвесив все «за» и «против».

Я уезжал оттуда с полным ощущением, что нырнул куда-то не туда, зашёл не в ту дверь, как подсказал мне память Кузнецова. Но на руках у меня было три объяснения: от Фёдора по факту массовой драки, от Марии по факту драки за её руку и сердце, и от Марии же, что по факту звонка и заявления об изнасиловании она может пояснить, что всё озвученное ей же и приснилось, и что ни к кому из фигурантов драки и отдыхающих с ней мужчин и женщин претензий не имеет.

Жулик Юра на заднем сидении спал. Стажёр Бахматский вёл машину, хотя его глаза уже слипались.

Прибыв в РОВД, я наконец-то отдал Юрия из рук в руки дежурному.

— Сержант, у тебя чё жулик такой пьяный? — спросил лысоватый капитан.

— Он живёт по принципу: Украл, выпил, в тюрьму — 158 же. — ответил я, протягивая капитану объяснения с драки, взамен получив штамп и подпись дежурного на рапорте. Я уже собирался уходить, как мне задали вопрос:

— Боец, а ты чё такой мокрый⁈

И я, улыбаясь, повернулся к дежурному РОВД, лысоватому капитану, и произнёс:

— Это слёзы насильников Марии Геннадьевны, которых вы сегодня спасли от посадки. Они обнимали меня и плакали.

— Тебе бы помыться, а то от тебя несёт, словно ты в притоне был, — покачал головой капитан-очевидность.

«Что вы, товарищ капитан, образцовая квартира была, только по Булгакову тесноватая. Поэтому и ебутся там на каждом углу все со всеми. Или уже все с Машей… Я не разобрался», — подумал я и, понимая, что наш диалог как-то не клеится, просто произнёс: — Есть, помыться.

Уже через три минуты мы въехали на тёмную парковку за зданием Кировского ОВО, поморгав дальним светом дремлющему бойцу на КПП. Я, всё ещё мокрый изнутри и в засохшей крови снаружи, вошёл в дежурку, оставив водителя в машине, взяв рацию и бумаги.

Дежурный старший лейтенант Ягодин, поднял голову от мониторов когда я постучал в бронестекло. Увидев меня, он поднял брови вверх, и встав открыл мне дверь. Его взгляд скользил по моим пропитанным кровью и водой рукавам, по пятнам на разгрузке, по моему лицу слегка улыбающемуся.

— Ты… это… с поля боя, что ли? — наконец выдавил он, отодвигая стул. — Докладывай.

— Сдаю акт-заявку обследования объекта, — произнёс я, кладя на стол бумагу. — Квартира готовая хоть завтра к установке сигнализации.

Ягодин машинально взял бумагу, пробежал глазами адрес, и брови его поползли на лоб уже по-другому.

— Степановка, А что то адрес больно знакомый… Это ж точка, узбек там спиртом барыжит.

— Была, — кивнул я, сдерживая зевок. — Я туда изымать спирт приезжал. А Марат вышел и говорит мне человеческим голосом: «У меня давно не наливают, брат. Поставь на охрану и всем скажи, что я теперь честный гражданин. Можете меня из своих списков злодеев вычеркнуть».

Ягодин откинулся на спинку стула, и на его лице появилось выражение человека, которому только что рассказали, то что не укладывалось в привычные схемы полицейского бытия, а попахивало благополучно забытыми двухтысячными.

— О-о-о-о-о как… — протянул он, растягивая гласные. — Марат? По-человечески? Сам предложил? Ты его, часом, не пытал?

— Нет, товарищ старший лейтенант. Марат… у него, видимо, просветление наступило. А можете его и правда из списков вычеркнуть. Он нам план по квартирам выполнил получается. На этот месяц.

Ягодин присвистнул, потирая переносицу. Потом вздохнул, и в его глазах появился циничный огонёк старого офицера слишком долго ходившего в сержантах.

— План-то он выполнил, да. Только вот не завяжет он, и даже если я его из списков удалю, ППС всё равно его вздрючит. У них там свой учёт, они на этом квадрате как ястребы последние два месяца охотятся.

— Но нам-то он добро, получается, хотел сделал, — резюмировал я, чувствуя, как усталость накатывает волной. — Сигнализацию поставит, деньги в кассу пойдут что нам это изъятие спирта? У других изымем. А ППС… ну, это уже его проблемы если не завяжет.

— Не завяжет это точно… — усмехнулся Ягодин, но в голосе его послышалось одобрение. — Но то что думать Марат начал, это хорошо. Да, начальник дежурной части не будет особо против. Ладно, принимается. Уберу твоего узбека из списков.

— Узбек не мой. И это, товарищ старший лейтенант, меня взводный отпустил форму в порядок привести. До четырёх утра думаю управлюсь. Я и стажёр мой — мы в крови все, — пояснил я. — Но надо так сделать, чтобы в эфире наши не буксовали. А то у нас сегодня проёб по обеду был, да ещё и ужин такой же будет. А вы же понимаете, экипаж в таком виде на маршрут не выставить, вдруг проверка из Управы. Да и на камеры людями попадаться будем, подрывая гуманную репутацию Росгвардии.

— Ну раз Дмитриевич отпусти. То хорошо, приводите себя в порядок, но только в 4 утра как штык чтоб были в районе. И мне доклад по сотовому.

— Есть доклад по сотовому. Это, поменяйте мне рацию?

— А с твоей что? — спросил Ягодин.

— Она в крови вся и в воде, нас в массовой драке кто-то из окна окатил. Пусть техники просушат да если надо платы почистят.

— Эх. Вот помогай после этого Кургану. Давай уже, — он взял у меня рацию и батарею к ней и выдал мне другую.

Я выходил обратно в тёмный двор отдела. Бахматский, похожий на сонную зомби-версию себя, сидел в машине.

— Вить, — окликнул я его. — У нас карт-бланш до 3.30 ночи, высадишь меня на Лыткина? Только не пристёгивайся как в прошлый раз.

— Не буду. И не просплю можешь не волноваться.

— Пока что, Вить, ты больше косячник, чем молодец. Но будешь стараться репутацию свою выправишь, — произнёс я.

Он что-то невнятно промычал в знак согласия. Я рухнул на сиденье старшего ГЗ, и единственной мыслью, плывущей в уставшем мозгу, был образ душа, горячего, как ад, и кровати, мягкой, как облако, и грелки во всё тело со светлыми волосами, идеальными формами и голубыми глазами. Златоводск на сегодня с меня взял свою дань сполна. Оставалось только отмыться и на пару часов выпасть из этой реальности.

Мы выехали с отдела, и я, погружённый в тягучее молчание усталости, лишь смутно следил за мелькающими за окном фонарями. Бахматский молчал тоже, сосредоточенно крутя баранку. Казалось, прошла вечность, прежде чем он сбавил ход и начал осторожно маневрировать в знакомом мне узком проезде между девятиэтажками.

— Вот тут, направо, у подъезда рядом с бетонным слоном останови, — буркнул я, едва шевеля губами.

Патрулька мягко остановилась. Бахматский выключил двигатель и повернулся ко мне. Его сонное лицо в свете уличного фонаря внезапно оживилось, глаза расширились.

— Стой… Слав, да я знаю этот дом! — произнёс он, всматриваясь в фасад и дверь подъезда. — Я тут, на картонке, случайно уснул, а меня тот страшный из Управы на ней спалил.

— Случайно? Да ты хер поклал на службу самым паскудным образом, там же даже не ночь была, — усмехнулся я, вытаскивая ключи из-под брони.

— Нет такого слова в русском языке, как «поклал», — обиженно произнёс Бахматский.

— Мне диктанты не писать. Я надеюсь. Короче, я тут хату снимаю. На втором. Будильник на 3.15 поставлю. Ты в 3.30 будешь тут как штык. Как понял? Никаких опозданий. Больше тебя офицеры не простят, и что-то мне подсказывает, что будешь ты всё оставшееся время стоять ниндзей-черепашкой на тумбочке у дежурки.

— Не будет этого. Я тебя понял, в 3.30 как штык, — поклялся Бахматский, и в его голосе прозвучала уверенность без былой робости.

Я махнул ему рукой, выкатился из машины и, не оглядываясь, направился к подъезду.

Ключ на магнитном замке активировал внутренний писк системы. А я дёрнул тяжёлую дверь и, цепляясь за перила, начал медленно подниматься по лестнице. Каждый шаг отдавался гулом в опустевшей голове. Наконец, моя дверь. Ещё один ключ и двойной поворот.

Дверь открылась, и в щелочку просочился тёплый свет из прихожей. Я вошёл и замер, пытаясь снять обувь, не касаясь грязными руками стен. В дверном проёме в комнату возникла Ира. На ней был растянутый свитер-оверсайз, под которым угадывались соблазнительные формы её тела, и пушистые тапочки на ногах. Её светлые волосы были растрёпаны, лицо бледно от недосыпа и беспокойства, но глаза сияли таким облегчением при виде меня, что на мгновение я забыл про всю грязь, кровь и усталость.

— Слава! — выдохнула она и бросилась ко мне, руки уже тянулись, чтобы обнять, прижаться, убедиться, что я цел.

Но за шаг до меня она вдруг резко остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. Её взгляд, скользнув по моему лицу, упал на рукава формы, пропитанные бурыми, засохшими пятнами, на разводы на разгрузке. Её глаза округлились от ужаса, а губы дрогнули. Она отпрянула, прижав ладонь ко рту.

— Боже… Что с тобой? — её голос стал тонким, почти шёпотом, полным леденящего страха.

Я улыбнулся.

— Нормально всё, служба. Кровь не моя. Форму надо постирать и выгладить к трём часам, ты говорила, у тебя чудо-машинка есть и сушилка для одежды? А мне бы помыться и чего-нибудь перекусить. И если получится… то поспать часок.

Ира стояла, не двигаясь, всё ещё глядя на меня широко раскрытыми глазами, в которых теперь смешались ужас и какая-то отстранённая растерянность. В тёплом, уютном свете её квартиры был я в своём окровавленном обмундировании.

— Милый, снимай это всё, бронежилет я потру перекисью, а форму тоже и сразу, потом постираю!

Я улыбнулся ещё шире, не в силах обнять бывшую стриптизёршу, боясь нарушить ламповость её образа писательницы, измазав в чужой крови. Пускай в нашей паре только я буду в кроваво-красных разводах.

Скинув броню на пол, положив автомат к ней же, я принялся медленно раздеваться. Но писк телефона заставил меня посмотреть на экран. А пришедшее сообщение от Дяди Миши обожгло мой утомлённый пьяным дурдомом ум: первое слово было написано капслоком — СРОЧНО…