Патруль 2

Глава 3 Объект

Развернутый листок не был похож на предыдущее сухое техническое задание. В моих руках лежала ёмкая досье-выписка:

ЛИКВИДИРОВАТЬ

Объект: Кротов Василий Игнатьевич, тюремная кличка «Крот».

Дата рождения: 12.04.1961

Место проживания: г. Златоводск, ул. Нахимова, 8/4, кв. 14.

Приговор: Осужден в 1994 году по ст. 131 ч.4 п. б УК РФ (Изнасилование потерпевшей, не достигшей четырнадцатилетнего возраста,), ст. 132 ч.1 УК РФ (Насильственные действия сексуального характера) осуждён к 20 годам лишения свободы. Отбывал срок в колонии строгого режима «Янтарная-4».

Справка: Освободился в 2014 году. По официальным данным, работает сторожем на заброшенном овощехранилище. По неофициальным — продолжает представлять социальную опасность. В поле зрения попал в связи с расследованием серии исчезновений несовершеннолетних из неблагополучных семей в Кировском и Советском районах за последние 3 года. Прямых доказательств нет. Официальные органы интереса к объекту не проявляют ввиду отсутствия улик.

Внешние параметры:

Рост: 178 см

Вес: ~90 кг

Телосложение: Полное, рыхлое, с признаками мышечной атрофии и дряблости. Сутулая осанка.

Описание лица:

Форма: Овальное, обрюзгшее, с одутловатыми щеками и тяжелым, отвислым подбородком.

Кожа: Землисто-серого оттенка, с крупными порами и признаками купероза на носу и щеках.

Левый глаз: Полностью закрыт бельмом (лейкома) молочно-белого цвета. Над этим глазом, рассекая бровь по диагонали, проходит старый, багрово-синий гипертрофированный шрам длиной ~4 см.

Правый глаз: Глаз серого цвета, маленький, глубоко посаженный. Взгляд бегающий, затравленный.

Волосы: Жирные, редкие, темно-пепельного цвета с обильной сединой, зачёсаны на лысеющую макушку.

Особые приметы:

Хромота на левую ногу (последствие бытовой травмы в колонии).

Шрам над левым глазом с сопутствующим бельмом.

Татуировки: на ягодицах — два чёрта с лопатами; на указательном пальце левой руки — чёрный «перстень» с белой диагональной полосой и тремя точками; на правой стороне шеи — четырёхзубая корона с карточными мастями на зубцах.

Срок исполнения: 72 часа.

Рекомендации: Использовать предоставленные средства. Действия максимально скрыть под бытовую драку или самоубийство. Внимание: объект труслив, может быть вооружён.

Я перечитал текст ещё раз, потом ещё. Бумага в руках ощущалась невероятно тяжёлой. Не то что техническое задание по обустройству быта. Конкретный человек. С послужным таким, что его нельзя было выпускать на свободу, но наш суд — самый справедливый суд в мире. И, похоже, эта тварь, вышедшая на свободу и, судя по заказу для меня, не исправилась. Ну что ж, выясним…

В горле встал ком. Нет, не от страха, а от другого чувства, старого, знакомого по тем самым 90-м. Горячей, ядовитой ненависти. Именно на таких в своей первой жизни я тратил больше всего сил, и именно их чаще всего приходилось отпускать из-за дырок в законах или банального бюрократического бардака.

«Право на три отказа в год…» — пронеслись в голове слова дяди Миши. Я посмотрел на фотографию, распечатанную на том же листе. Обрюзгшее лицо с маленькими, заплывшими глазками.

Отказываться? Нет. Ни в коем случае. И, похоже, это не просто «квест». Это моя проверка на профпригодность. И они знали, на какую кнопку нажать. Они подсунули мне цель, против которой моя душа не просто не возражала, а требовала действия. А кто бы не требовал?

Я медленно опустил листок на стол и взял в руки Стечкин. Холодный и ухватистый, идеально сбалансированный. Глушитель с резьбой под ствол-переходник намекал на то, что «Контора» ценит меня и мою безопасность. Чтобы я как можно дольше работал и гады бесследно исчезли с улиц города. Но сегодня задача не для этого крепыша, в приказе чётко указано — бытовая драка или самоубийство. Что, если я нарушу рекомендацию и просто застрелю урода? Вместо конверта в окно кинут скворечник? В стиле Дона Корлеоне с уже мёртвым скворцом? Я улыбнулся. Знала бы мама Кузнецова, что он снова идёт убивать. А если бы и знала, она бы заботливо спрашивала сына: «Славик, а ты маску надел, а бронежилет?» Надо будет, кстати, выучить его легенду, а то спалюсь ненароком.

Рыжик, запрыгнув на стол, потянулся к листку, понюхал его и, фыркнув, отошёл, как будто учуял что-то неприятное.

— Чуешь, да? — тихо произнёс я, смотря в патронник Стечкина, оттягивая затвор. — Вот и я чую.

Адреналин снова заструился по венам, но теперь это была не готовность к бою, как в кальянной, а холодная, сфокусированная решимость. Моя охота началась. Точнее, пока что расследование.

Первым делом — разведка. Улица Нахимова, мой район, рядом с Лагерным садом. Пустующая овощебаза на Московском тракте, почти у самого моста через Томь. Далее шёл частный сектор. Идеальное логово для такого зверя.

Я спрятал оружие и патроны в подпол, посмотрев на сейф, который еще предстоит прикрепить и замаскировать под ящик. Деньги из конверта и из сейфа сложил вместе. Теперь у меня был серьёзный оперативный бюджет.

Затем, достал телефон, я открыл браузер. И первым делом я вбил в поиск: «Исчез подросток/ребёнок Златоводск».

Поиск выдал скудные результаты. Парочка статей в старых местных пабликах о том, что «подростки ушли из дома и не вернулись». Комментарии самых добрых людей сводились к «сами виноваты» и «в наше время молодёжь пошла не та». Комментаторы такие комментаторы, чего хорошего никогда не напишут, а вот плохого — завсегда! Но никакой общественной паники не было, ушли — да ушли. Как будто несколько детей просто растворились в воздухе. И, походу, никто, кроме «Конторы», не связал это в одну цепь. И не прицепил на её конец фамилию Кротов. Ну правильно, мало ли уродов по миру, всех не проверишь. Я помню, у оперов наших была поговорка: как только ты начинаешь пытать жулика, пути два — либо он садится, либо ты. А что сейчас? Наверно пришёл участковый, спросил: «Кротов, случайно не ты?» А он ему такой: «Да ты чё, начальник, я своё уже отсидел!»

Я выключил телефон. Всё стало на свои места. Это была не задача по ликвидации. Это был заказ на расследование с последующим правосудием. То самое, о котором я и мечтать не мог в своей первой жизни. Кроме того, тут явно по выполнению данной миссии будут оценивать и меня, давать ли мне бездумные задачи на ликвидацию, или сложные дела, где нужен мой боевой и оперативный опыт.

«Вторую жизнь надо использовать полезней, чем первую». Слова, которые я сам себе сказал, прозвучали в голове с новой силой. Ну что ж. Начнём с самого очевидного зла.

Взяв часть наличных, рюкзак, в который положил наручники, резиновые перчатки и белую балаклаву и, на всякий случай, удостоверение, я вышел из дома. Я решил, что сначала пойду наказывать, а уже потом обустраивать быт. А по пути я думал решить, как именно исчезнет Василий Игнатьевич по кличке «Крот» и достоин ли он исчезновения за старые грехи или уже успел натворить новых.

И, глядя на черно-серое, предрассветное небо Златоводска, я впервые за эту новую жизнь почувствовал, что нахожусь на своём месте. В карманах был сотовый и нож-складник, ключ от дома. И, застегнув костюм СССР под горло, я легко побежал. Просто потому что атлетика тела Кузнецова мне совсем не нравилась и её надо было тренировать, а когда еще, с моим-то графиком. Можно не уметь драться, можно не уметь хорошо стрелять, но подвижность должна быть на высшем уровне. Чтобы сэкономить время, я побежал через ЖД пути, вернее через целую вокзальную паутину продольных рельс со шпалами, с тянущимися над ними проводами, и выбежал на привокзальную площадь, где ЖД вокзал соседствовал с автовокзалом. Было еще темно, но на улице уже собирались люди, ожидающие автобуса.

А водители-частники, как их называли в моё время, кучковались у главного входа автовокзала, выкрикивая, словно чайки, название населённых пунктов: Курлек, Каргасок, Новосибирск, Бакчар недорого!

Я бежал мимо, мимикрируя под спортсмена, бежал медленней, чем мог, ведь впереди еще много точек, на которые нужно посмотреть. Магазины еще не открылись, а с маркетплейсом я еще не разобрался. Надо будет наушники купить для бега, чтоб не скучно было. Вдыхая еще чистый воздух просыпающегося города, я рассуждал по заданию по ликвидации: отбросим виновность Крота за прошлые деяния, если Контора выписала на него заказ, значит, он виновен и должен быть устранён. Виновен ли он в других делах? Вот что надо выяснить. Потому, как родителям в неблагополучных семьях может быть и всё равно на детей, даже зная, что их дитё пропало без вести. Что говорить, бывают семьи, когда исчезающий ребёнок воспринимается как облегчение. И первым делом, расследуя такие дела об исчезновении, правильнее искать не маньяка, а подозревать самых, что ни на есть, близких людей.

«Ой, найдите мою жену, она исчезла!!!» — заявляет подозреваемый муж.

А опер ему такой и говорит: — А почему она перед тем, как исчезнуть, вам на карту 30 тысяч перевела?

И тот начинает елозить, сочинять… Тут главное — додавить, предложить полиграф, если ему скрывать нечего, а по пути на полиграф стращать, как бывает плохо людям, которые не сотрудничают с правосудием. И вот ОН колится, мол, супругу убил в результате бытовой пьяной ссоры, и расчленил, а потом та лежала в ванной, и ОН её неделю по городу ездил, распихивал по мусорным бакам.

Чем плохо выпускать детских насильников? Да потому что, если до тюрьмы он как-то испытывал к своим жертвам какое-то сострадание, которое не может быть без влечения, то после тюрьмы его деяния перестают воспринимать романтику в схемы «украл — выпил — в тюрьму». Ведь в тюрьме всем несладко, а насильникам и того хуже.

И вот педофил не просто насилует, он убивает свою жертву и избавляется от тела, да так, чтобы не нашли. Но для такого деяния нужно место. Где ЕГО не потревожат, где ОН может всё это провернуть. И ведь ОН знает, что за ним придут. Первым делом его будет отрабатывать участковый уполномоченный, домой придёт, может даже с кинологом. И потому это у Крота — если он виновен в новых эпизодах — не дом. Хотя…

А если это не дом, то участковый с кинологом обломятся, наталкиваясь на статью 51, и всеобщее отрицание всего. Вам, мусора, надо, вы и ищите, а я перед законом чист.

Я бежал по Елизаровых, где утренние фонари освещали только одну сторону проезжей части, а уже она делилась светом со всей улицей. Власти Златоводска, видимо, подумали, что для одной из центральных улиц будет достаточно и одной освещённой стороны.

Пробежав мимо Ленты, мимо «Вкусно — и точка», я повернул на Нахимова. Мимо меня плавно проплывали дом Иры (прилегающей улицы Лыткина), Первый лицей, кафеха ресторанного типа «Ай да баран», Кировское РОВД, Тюрьма, Третья горбольница, какой-то уличный бар, закрытая бургерная «Молчание Ягнят», магазин «Оружие», и вот, наконец, адрес места жительства цели. Ну, поехали!

И я надел перчатки и набрал номер его квартиры на домофоне. Тишина. Потом еще несколько номеров, и меня постигла та же история. Но выходящий из подъезда хмурый мужичок дал мне доступ в подъезд, и я поднялся к 14-й квартире и позвонил, а потом и постучал. Прислонившись ухом, я понял, что дома никого нет. Дверь была старая, еще деревянная, висящая на двух петлях и на деревянном дверном косяке, мало того, в ней были щели, ведущие внутрь, такие выбиваются с пинка, но цели дома не было, я посмотрел в скважину. И не увидел ничего.

— А вы к кому? — спросил меня женский голос из двери справа, кто бы это ни был, он видел меня в глазок.

— Здравствуйте, я к Кротову Василию Игнатьевичу по поводу долга. — ответил предложенной мозгом Кузнецова схемой я, вступая в коммуникацию (сам Слава это почему-то называл «скриптом»).

— А вы из коллекторского агентства? — спросили у меня.

— Да, именно. А вы не знаете, когда он дома будет?

— Не знаю, как и не знаю, кто ему кредиты выдаёт еще. Он же прощелыга!

— А где он сейчас, не знаете? — спросил снова я.

— На овощебазе на своей. Наверное, только денег у него нет и не будет. Зря сходите.

— Спасибо, что сказали. Ну, на овощебазу я не пойду, я сюда еще позже зайду, а у себя помечу, что человек неблагонадёжный. — ответил я и пошёл вниз.

А спустившись на улицу, побежал дальше. Овощебаза, значит. До неё еще два километра, а я изрядно уже вымок. На теле выступила та самая биология, которая может меня выдать в любой момент, при контакте с целью. Тело-то будут обследовать, особенно если инсценировать пьяную ссору, значит, ссора отменяется.

Пробежав последние метры по щебню обочины, я затормозил у забора. Впереди, за ржавой сеткой-рабицей, тянувшейся куда-то вдаль, виднелась территория бывшей овощебазы. Гигантские призраки складов с выбитыми стеклами, покосившиеся сараи и полуразобранные конвейеры. В воздухе висела сладковато-горькая пыль тления и где-то близко, за грудой шлакоблоков, доносилось хриплое бормотание радио, мало того, на территории виднелась бытовка с горящим из окна светом.

Я обошел периметр, отыскивая точку входа, чтобы не лезть через забор снова. Камер тут не было. Видимо, вся охрана заключалась в нанятом для его миссии сторожем и, возможно, в паре прикормленных псов, но их лай я бы уже услышал. А в самом углу периметра в кустах, рабица чуть отходила от столба и зияла дыра.

Достав из кармана белую балаклаву, я натянул ее на голову. Мир сузился до прорези для глаз. Потом — перчатки. Моя мокрая кожа прилипла к резине, и теперь они ощущались как влитые. Глубокий вдох-выдох — и я бесшумно проскользнул внутрь периметра, подбираясь к сторожке. И, заглянув внутрь через окно, увидел похожего по описаниям человека, он сидел на стуле за столом. В руках Крот держал мобильник, на котором крутилось какое-то динамичное видео, на столе — пластиковая бутылка с чем-то мутным. Его хромота была видна даже в сидячей позе — левая нога вывернута неестественно и отведена в сторону.

Я ждал некоторое время, наблюдая, пока он насмотрится своих видосов и, кряхтя, поднимаясь на больную ногу, пойдёт в сторону выхода из бытовки. И я двинулся за ним вдоль стены, снаружи.

Крот вышел, кашлянул и сплюнул, и, отойдя пару шагов, он приспустил штаны и замер в звуке журчащего ручья. Я хотел атаковать сразу, но ждал, не возиться же с обоссанным, и когда преступник закончил своё мокрое дело, я ударил кулаком в затылок. И, подхватив рухнувшее вперёд тело, потащил его назад в бытовку. Туда, где он устроил себе настоящую нору, тут была железная кровать с металлическими спинками, стол и пара стульев возле. У самого выхода на тумбочке стоял чайник, на столе пачка сигарет, сотовый, бутылка с неизвестной жижей. В углу инструмент: лопата, метла, коробка со всякой всячиной, из которой торчали толстые пластиковые хомуты.

Там я положил его на стул и стянул ему ноги стяжками, закрепив на задней спинке кровати, руки же заковал в наручники, продев их через верхнее изголовье кровати. А в рот засунул кляп и, дождавшись, пока клиент придёт в себя, заглянул в его широкие от ужаса и непонимания глаза, а по факту — один глаз, пялящийся на мою белую, безликую маску.

— Вот так, наверное, и дети на тебя смотрели, когда ты их насиловал? — проговорил я. — А ты, тварь, лыбился и издевался над ними, да?

Он замотал головой, захлебываясь соплями и слюной.

— Но правосудие пришло, и ты можешь всё мне рассказать. Скажи, куда дел тела детей, которых замучил последними? — проговорил я, видя, что клиент еще не готов.

— Дети, — тихо сказал я, и мой голос под маской прозвучал чужим и металлическим. — Где дети?

Он снова затряс головой, мыча что-то невнятное. Испуганный, тупой отказ взаимодействовать.

Я вздохнул. Но иного пути не было. Я пошёл к коробке, откуда были взяты хомуты, и достал оттуда плоскую ржавую отвёртку и плоскогубцы. Взвесив оба инструмента в руках. Плойки и утюга не было, зато был чайник. Но кипяток в роток не добавляет к красноречию. А мне нужно, чтобы он говорил.

Я сел рядом с его ногами. Снимая левый ботинок. Грубый и стоптанный. Я прижал его голень стопой к кровати, а плоскогубцами взял его мизинец прямо через чёрный дырявый носок и резко повернул в бок. Сустав под таким углом еще никогда не сгибался. Раздался хруст кости и приглушённый кляпом вопль. Все его тело Крота затряслось в конвульсиях. В попытках вырваться, а наручники звякали об железо кровати.

— Где дети? — повторил я с прежней ледяной спокойностью. — Которых ты задушегубил.

Далее были мычание и слезы, отрицательные качания головой. И я перешел на следующий палец. Раздался еще один короткий хруст. На этот раз он закатил глаза и выключился.

Я ждал этого и снова подождал, пока «тело» придёт в себя. В следующий раз возьму с собой нашатырь и что-нибудь для сердца.

— Третий, — сообщил я и снова сжал плоскогубцы.

Он забился, заурчал, пытаясь вырвать голову. Его взгляд умолял. Я не видел в этом взгляде ничего, кроме страха животного, пойманного в капкан. Ни раскаяния, ни понимания. Только инстинктивный ужас.

— Где дети? — спокойно повторил я, снова перемещая инструмент к ноге.

В его горле что-то клокотало. Он судорожно кивнул. И я медленно вынул кляп.

— Я участковому уже сказал, что это не я! — завопил он, а кляп снова вернулся в его поганый рот.

— А знаешь, я тебе верю! Ведь твой глаз не может врать!

И третий палец его ноги резко посмотрел в сторону, а койка снова заходила ходуном.

— Ты, когда в хату впервые входил, на вопрос «вилкой в глаз или в жопу раз», решил оба варианта попробовать? — спросил я, беря в щипцы четвёртый палец.

А у меня в голове на мгновение пронеслась мысль, а что, если он и правда не виноват? И я сейчас просто пытаю бывшего педофила… Да не, отмахнулся я от этой мысли, педофилы, как и гомосеки, бывшими не бывают. И я взглянул на его сотовый, который мирно лежал на столе вниз экраном светился в показывании вниз какой-то картинки. Ну-ка, что там?