Паутина будущего

Глава двадцать шестая

Кристофер направил сверкающий в лучах солнца вертолет прямо к побережью.

— Самое главное сейчас, — сказал он, пристально вглядываясь вперед. — это найти безопасное место. Наших друзей мы сможем найти в любое время.

Мэддок только качал головой, потрясенный и убитый горем:

— Я покинул ее. Она нуждалась в моей помощи, а я просто удрал. Я убежал, словно дворняга. Не сомневаюсь, что она теперь ненавидит меня и правильно делает.

— Вы все сделали правильно, Мэддок, — настаивала Марианна. — Вы для нее были бы только обузой и помешали бы ей скрыться.

— Что? Я могу бежать так быстро, как нужно, — он слегка выпятил грудь. — У меня, возможно, слегка кривоватые ноги, но я к ним хорошо приспособлен. Не так ли, Кристофер, парнишка?

Мэддок хлопнул ладонью по рулю управления. Кристофер, не ожидавший такой фамильярности, слегка опешил, затем пробормотал про себя:

— Точно. Приспособлен. Что есть, то есть.

Полет был несложен и особых беспокойств пилоту и пассажирам не доставлял. Марианна, съежившись в маленьком грузовом отсеке, размышляла о своем будущем и в общих чертах находила его достаточно мрачным. В принципе она могла продолжать работать медицинской сестрой, но, разумеется, путь назад, в учебный госпиталь университета Сан-Франциско, был навсегда закрыт.

Эта прискорбная мысль только дополнительно придала ей силы. В сущности, теперь она будет свободна и сможет полностью посвятить себя своему главному призванию. Она посмотрела через плечо Кристофера вперед и увидела там небо, спускающееся по дуге к синевато — серому Тихому океану. Теперь уже будущее представлялось ей столь же бесконечным, как линия горизонта, и столь же широким, как океан.

Самым важным для нее было ее истинное призвание, ее дело. Даже если бы пришлось оставить его, у нее не было причин обижаться на судьбу. Она едва заметно, грустно улыбнулась, вспоминая прошлое: женщины ее плана во все века посвящали себя подобным делам, зачастую с риском для жизни. Марианна осознала, что единственное чувство, которое она сейчас испытывает, — это печаль. Ее карьера и жизнь, в сущности, были разрушены. Единственная перспектива — тюрьма.

Она вызывающе вскинула голову. Планирование будущего — не только благотворное для психики занятие, но и полезное с практической точки зрения. А предаваться горестным размышлениям — пустая потеря времени.

Мысли Кристофера были менее грустными. Он снова летит на своем собственном вертолете, с которым уже было мысленно попрощался навсегда. Уже одно это обеспечивало ему отличное настроение независимо от того, что произойдет дальше.

Мэддок, однако, имел весьма мрачный вид. Он задумчиво тер пальцами подбородок, стараясь оттянуть дело, которое он неизбежно должен был сделать. Несмотря на продолжающийся полет, перед его мысленным взором была небольшая гостиничная комната в Дублине, где не было ни неба, ни океана, ни высоких холмов внизу. А были только оставленные для него Валентином письмо и пакет, тяжелым грузом лежавшие на его душе.

Валентин… Они были вместе всего несколько дней назад. И в то же время Валентин умер более ста лет назад. Время. Все упиралось в него. Время…

Надо прочесть письмо. Но Мэддок не хотел этого делать. Он не хотел знать содержание письма, так как понимал, что оно может принести только боль.

Собрав в кулак всю свою храбрость и силу воли, Мэддок развернул три листа старой бумаги. И начал читать.

Он читал настолько внимательно и сосредоточенно, что, казалось, написанные слова под его взглядом распадаются на отдельные буквы.

«Мой дорогой Мэддок, — начиналось письмо. — Я остался в целом мире один и чувствую необходимость привести в порядок все свои дела, так как возраст и усталость все больше дают знать о себе. София, бывшая мне женой в течение многих прошедших лет, ушла в мир иной прежде меня. Как бы я хотел, мой любимый друг, услышать от тебя о будущем, которого мне никогда не придется увидеть…»

Мэддок заставил себя читать дальше, что далось ему лишь колоссальным напряжением воли. Ему предстояло узнать судьбы близких ему людей, с которыми он расстался совсем — совсем недавно.

«Темплетон Фогг уехал куда — то на запад; его история неизвестна. Я пишу это письмо в Сан-Франциско, куда приехал по делам. Я пытаюсь найти здесь Темплетона, но не думаю, что это мне удастся. София, как ты понял, осталась со мной. Мы поженились. У нас родились дети Абрахам, Дуглас, Мэри Энн и Юлия. У Юлии, нашей младшей, уже двое детей.

Скаска Закрита осталась такой же загадочной, какой была с самого начала нашего знакомства. Я встречался с ней еще дважды, мимолетно. Она с грустью поведала мне о том, что не смогла предотвратить убийства президента Гарфилда и царя Александра Второго. Но президент Харрисон еще жив благодаря исключительно ее героизму, хотя о том, что Скаска предпринимала для этого, никто, естественно, не знает. Я тоже не знаю, что думать по этому поводу, но, во всяком случае, рад, что она жива и продолжает работать.

Я также сделал, что мог, с точки зрения идеалов того, кто нас познакомил (не буду писать его имя). Я являюсь членом комитета, который борется против убийств индейцев и несправедливого лишения их собственной земли. В этой стране подобные комитеты, как это ни странно, обладают достаточно большой властью, но думаю, что тебе в любом случае удастся сделать больше добра людям, чем это сделал я.

Мне будет очень недоставать тебя всю оставшуюся жизнь. Прошу тебя только об одном: пусть с тобой останется не только мое имя, но и имя Франсуа Шаврота. Помни его, ибо я еще жив, а он уже умер.

С любовью, Валентин».

Франсуа Шаврот… гугенот, которого Стенелеос Магус LXIV перенес во время, когда жил Валентин… Мэддок отложил письмо в сторону и посмотрел вниз сквозь стекло кабины вертолета. Но видел он не обгоревшее коричневое калифорнийское побережье, над которым они летели, а зеленые волны холмов Мэриленда, какими они были в те далекие времена. Он видел Валентина, перенесенного во время, столь же незнакомое ему, как его собственное время было незнакомо несчастному Франсуа. Он отчетливо представил себе сардоническую улыбку на лице Скаски и изысканно аккуратную Софию.

Глядя на Марианну, он видел тень Софии, хотя Марианна и была мудрее, образованнее, счастливее и сильнее. Кристофер также был очень похож на Темплетона, но помоложе и пообразованнее.

Мэддок снова взглянул на Кристофера и мысленно представил Темплетона, каким он его видел в Мэриленде: стоящего со слегка расставленными в стороны ногами и крепко сжимающего в руке револьвер.

Подчиняясь мгновенно возникшему порыву, Мэддок разорвал сверток, который вынес из банка. Бумага буквально рассыпалась у него в руках. Бечевка, однако, была более прочной, и ему пришлось рвануть изо всех сил, чтобы она с треском лопнула, и Мэддок наконец увидел, что было внутри.

Это был пистолет Темплетона.

Несмотря на почтенный возраст, его сталь сверкала холодным серым блеском. Деревянная часть рукоятки лишь слегка покрылась тоненькими трещинками, а на головках шурупов, которыми дерево было привинчено к металлической основе, виднелись оставшиеся мельчайшие песчинки. Оружие казалось Мэддоку тяжелее сейчас, чем когда оно было упаковано в свертке. Его вид скорее изумлял, чем пугал ирландца.

Именно этот револьвер был выбит из рук сержанта Хобарта, и именно из него был убит полковник, сопровождавший генерала Бакстера. Именно этот пистолет, требовал тогда себе человеческую жизнь. И это было самое ужасное из всего, с чем он столкнулся во время своего странного путешествия. Холодная, неживая сталь в руках Темплетона ожила, чтобы убить.

Марианна и Кристофер смотрели, что делает Мэддок. Было бы глупо притворяться, что их это не интересует. Марианна заговорила первой:

— Мэддок, все в порядке. Что бы это ни было, не пугайтесь.

Ирландец обернулся и посмотрел на нее, не подозревая, насколько диким был его взгляд, насколько учащенным было его дыхание.

— Это армейский, образца 1861 года, револьвер для пуль с капсюльными патронами, — бесстрастно констатировал Кристофер. — Он заряжен?

Мэддок посмотрел на Кристофера и несколько раз моргнул, стараясь собрать воедино свои рассыпанные мозги. Заряжен ли пистолет? Должен быть заряжен. Валентин наверняка предусмотрел это.

Марианна была очень добра к нему, и Мэддок скорее ради нее, чем ради себя отвлекся от своих переживаний. Он сглотнул с болью в горле и сказал:

— Он принадлежал человеку, которого я знал много — много лет назад. Полтора века. Точнее, сто пятьдесят пять лет.

Он побольше развернулся к Марианне, чтобы лучше видеть ее. Ее лицо выражало озабоченность и участие. Искреннее участие. Мэддок заставил себя улыбнуться, хотя он был настолько потрясен и обессилен, что его улыбка скорее пугала, чем успокаивала.

— Это было сто пятьдесят пять лет назад, — продолжил он, — но расстались мы с этим человеком всего два дня назад. Все, что у меня от него осталось на память, это вот, — он показал пистолет, — и вот, — он показал письмо. — Человек этот уже превратился в прах, а мои ладони еще хранят тепло его рукопожатия.

— Как вы думаете, почему он оставил вам это оружие? — спросила Марианна.

Она опустила на револьвер озадаченный и недоверчивый взгляд.

«Интересно, что она вообще знает об оружии? — подумал Мэддок. — Сколько огнестрельных ран она обработала? Вроде бы никакой войны сейчас нет, не так ли? А если и случится, то, по — видимому, убивать будут с помощью чопов, извергающих молнии и пламя».

— Думаю, он что — то имел в виду, — грустно посмотрел на нее Мэддок, — какие- то причины у него были, но какие именно — я не знаю.

— А что написано в письме? — спросил Кристофер.

— Только личное. Истории для… — он закашлялся, и на глазах у него выступили слезы, — истории для будущих дней.

Мэддок отвернулся от Марианны и, чтобы не было видно его слез, повернул голову и стал смотреть через стекло кабины куда — то вбок. Слезы продолжали литься и затуманивать его воспаленные глаза, но все же он был не полностью ослеплен ими.

Мэддок перевел взгляд немного вниз и первым заметил двух летящих по воздуху людей, явно преследовавших «Сники Пит». Они летели внизу на пока еще достаточно большом расстоянии от вертолета и были похожи на пули, имеющие человекообразную форму. Они приближались медленно, но неуклонно.

У Мэддока мгновенно высохли слезы.

— Кристофер, — сказал он, и оба его спутника сразу же почувствовали изменившуюся интонацию в его голосе. — Кристофер, приятель, насколько я понимаю, в твоем небе мы не одни.

Не было смысла притворяться, что они не замечают погони. Кристофер потянул на себя руль управления, увеличивая скорость и набирая высоту. Оба преследователя также увеличили скорость, но явно за счет устойчивости движения. Мэддок мог видеть, что линии их полета теперь были не прямыми, а отклоняющимися то влево, то вправо по коротким, непредсказуемым дугам.

— Они шатаются по всему небу, — доложил он.

Кристофер мрачно кивнул.

— Их тела имеют автоматическую систему управления. Удастся ли им держать скорость?

Мэддок посмотрел назад. Ближайший из преследователей летел чуть ниже их. Было очень непривычно и странно видеть его; более удивительно, чем проносящийся внизу коричневый горный ландшафт. По мере набора вертолетом высоты горы выравнивались в однородную шершавую поверхность, Сделанные людьми постройки превращались в маленькие, неотличимые друг от друга точки. Человек, летящий внизу, был настолько близко от них, что Мэддок мог рассмотреть толстую, прорезиненную поверхность летательного аппарата, закрепленного на спине полицейского. Он увидел, как вибрирует в воздушном потоке оружие в руках преследователя; ему даже на мгновение показалось, что он различает личный номер полицейского на затылочной части шлема.

— Кажется, они нас опережают, — пробормотал Мэддок.

И подумал, что чудеса чудесами, а суть игры не меняется ни на йоту. Люди до сих пор преследуют людей.

Взгляд Мэддока упал на пистолет, который он держал в руке. Этот пистолет когда — то отнял жизнь у человека. Причина для этого была весомая… не так ли? Свобода, воля, справедливость — достойные уважения идеалы. Но Мэддок очень хотел бы знать, почему ему все это так не нравится.

Это уже не его борьба. Он здесь ничего не может сделать. Эту партию играет Кристофер, ему и карты в руки. Мэддок откинулся назад на спинку сиденья, отдыхая от постоянной борьбы с ремнями безопасности. Если Кристоферу не удастся уйти от погони, то Мэддок мало что может сделать с одним пистолетом в руках. Самое мудрое сейчас — предоставить дело специалистам.

Кроме того, у него мелькнула мысль, что если их поймают, то доставят обратно в Сан-Франциско, где у него будет шанс снова увидеть Шарлин. Вот было бы чудесно! Это значительно смягчило бы потрясение от проигранного дела.

Ему вдруг пришла на ум мысль о шестидесяти пяти жизнях, помещенных в маленькую коробочку, переданную Кате. Шестьдесят пять человек, хлеб насущный, любовь и жизнь которых зависели от того, удастся или не удастся Кристоферу и Марианне уйти от погони.

Он едва наклонился вперед, взвел курок револьвера и поднял его. Теперь возник вопрос: а как же стрелять через стекло? Мэддок тщетно попытался приоткрыть дверцу. И вдруг ему на глаза попалась небольшая панель, где на черном фоне было написано ярко — желтыми буквами: «Экстренное разблокирование двери». Ну что ж, более экстренный случай и представить себе трудно. И Мэддок, дотянувшись каблуком до соответствующей клавиши, нажал ее.

Дверь со страшным треском отлетела вбок, и в кабину хлынул ошеломляющий турбулентный поток воздуха. Вертолет сначала увело влево, затем он снова резко выровнял полет. Земля, море и небо непрерывно менялись на глазах Мэддока местами по мере того, как машину швыряло во все стороны. У него не было ощущения вращения; он только видел, как пыльная коричневая земля прыгала вверх, резко уходя куда — то вправо за голову, в то время как бледная голубизна неба при этом оказывалась где — то под ногами. Бледно — голубой и пыльно — коричневый; какие неприятные цвета, непроизвольно успел подумать Мэддок. Стремительный поток воздуха швырял его из стороны в сторону, больно бил по лицу и груди. Он никогда не думал, что обыкновенный пустой воздух может ожить и превратиться в мощное враждебное чудовище. Мэддок сжал крепче пистолет и ждал.

У Кристофера не оставалось времени обдумывать, почему и как. Мэддок вышиб дверцу. Это был факт. Изменить его уже было нельзя. Он даже, в сущности, не имел значения. Имело значение лишь то, что ему надо лететь в условиях, при которых он раньше никогда не летал. Он делал крутые и резкие виражи влево и вправо, отчаянно стараясь хоть немного уйти от преследователей. Они пока не открывали огонь, но сколь долго это может продолжаться?

Марианна, зажатая в грузовом отделении, была самой беспомощной из них троих, поскольку сидела далеко от панелей и рулей. И поэтому она волей — неволей могла только наблюдать события со стороны. Поэтому только она одна и видела, что произошло с полицейским, летящим наиболее близко к вертолету. Правда, видела она все урывками, с интервалами в несколько секунд, поскольку машину кидало во все стороны и полицейский то и дело исчезал из виду.

Сорванная дверь летела, кувыркаясь в воздушных потоках. Ее вогнутая серая сторона и была хорошо видна на фоне почти белого неба, не говоря уж о выпуклой стороне, золотистая окраска которой то и дело сверкала в лучах солнца ярким золотым огнем.

Полицейский, не желая рисковать, уклонился от двери. Но дверь, непредсказуемо кувыркаясь и планируя в турбулентных потоках, как будто сознательно следовала за ним. Немного сбавив скорость, полицейский снизил высоту полета. Но, не успев своевременно скорректировать ее, он залетел ниже уровня энергетического горизонта: энергия, передаваемая его летательному аппарату из города, была заблокирована невысокими горами, растянувшимися вдоль побережья.

Двигатель военного вертолета Кристофера имел внутренний источник питания, что, естественно, ограничивало диапазон и длительность полета машины. У полицейского энергия, поступающая в летательный аппарат, была практически неисчерпаема, поскольку ее источник был стационарен и находился в городе. Но это автоматически означало, что летающий не может уходить из зоны, в которой обеспечивалась надежная доставка энергии.

— Старайся лететь как можно ниже, Кристофер, — крикнула Марианна, преодолевая шум и свист встречного воздуха.

Кристофер утвердительно кивнул головой и начал постепенно отводить от себя колонку рулевого управления. Он не хотел слишком круто уходить вниз, пока не привыкнет к новому аэродинамическому балансу машины.

Оставшийся полицейский старался не упустить своего шанса догнать вертолет. Он уже летел рядом, со стороны Мэддока. Мэддок увидел, что все внимание их преследователя сосредоточено на том, чтобы не отстать от них. Стоило ему слегка покрутить головой, чтобы осмотреться, как он тут же слегка терял равновесие полета и отставал от них. Но надо отдать ему должное, полицейский умело восстанавливал и равновесие, и дистанцию.

Мэддок поднял пистолет и прицелился. Несмотря на то и дело толкающие его руку порывы ветра, он держал оружие очень твердо и уверенно. Курок уже был отведен. Летящий полицейский, покачиваясь, то слегка приближался, то удалялся. Он даже не смотрел на Мэддока. Задача ирландца была очень легко выполнима.

Он опустил дуло револьвера вниз. Это было оружие смерти, а он был, как когда- то Валентин, солдатом, воюющим за правое дело жизни. Он вспомнил, как Кристофер не позволил ему наброситься с кулаками на Уорэлла, сказав:

— Мы больше так не делаем.

Разве это не было мечтой Стенелеоса? Разве это не было его собственным призванием в этом бесстрашном новом веке?

Опустив пистолет, Мэддок оглянулся на Марианну, которая с тревогой следила за ним, но не пыталась остановить его.

— Простите, — пробормотал он, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом, — очень трудно отказаться от этого.

Он говорил так тихо, что Марианна не могла услышать его, но она протянула руку и положила ее на плечо Мэддока, как бы ободряя его, удрученного и виноватого.

— Трудно удержаться от того, чтобы не победить любой ценой. Очень трудно отказаться от своего преимущества и играть с противником на равных.

Он резко повернулся в кресле и махнул кулаком в сторону летящего почти рядом полицейского.

— Уходи! — проревел он. — Уходи! Оставь нас!

Капитан Блэкли сделал несколько резких, направленных вниз движений рукой. Это стоило ему некоторой потери равновесия и скорости, но он упрямо наклонил голову и быстро восстановил и то и другое.

Мэддок посмотрел вниз и поразился, насколько высоко они еще летели. Куда? Где надеялась укрыться Марианна, если бы не погоня?

Он снова устремил взгляд на полицейского. Был ли это один из тех, кто сопровождал генерала Бакстера в те давние времена? Один из армии северян, доблестно сражавшийся кавалерист?

Мэддок снова почувствовал соблазн бросить все ко всем чертям. Дело было заведомо безнадежным, и не было никакого смысла помогать им. Но он встряхнулся. Нет, он не имеет нрава поддаваться отчаянию. Он знал: что — то зависит от этого. Что — то важное. Мэддок почувствовал, как что — то шевельнулось у него внутри, какой-то укол страха и одновременно волна нарастающей надежды.

Он должен действовать, и, кажется, он знал, как можно купить Марианне и Кристоферу кусочек времени, нужный им для свободы.

Мэддок все сделал быстро. Где — то в глубине души он понимал, что это последний шанс не только для них, но и каким — то образом, каким именно, он объяснить не мог, и для него самого. Он дождался момента, когда полицейский бросил на него взгляд, затем с изумительной ловкостью отстегнул ремни и выпрыгнул в дверь вперед головой. Он успел еще оттолкнуться от вертолета ногой и отправился в свой полет.

Ветер шарахнул его с силой быстро движущегося поезда. Удары были яростными, беспощадными. Но через мгновение все почти стихло, и единственный ветер, который он ощущал, — это встречный воздушный поток, возникший вследствие его собственного падения.

Горизонт прыгал, опрокидывался и вращался, пока Мэддок соображал, как бы ему перестать кувыркаться. Он мало что мог видеть: ветер слишком резал глаза и был значительно холоднее, чем он мог себе представить. Но, кроме того, и смотреть — то особенно было не на что. Океан был унылый и свинцово — серый, а суша представляла собой лишь монотонные сочетания холмов и высохших долин.

Он не чувствовал ни надежды, ни страха, ни сожаления. Снова и снова он убеждал себя, что это не самоубийство. То, что он сделал, — сделано во имя жизни.

Он еще успел подумать, что все зависит от того, насколько преследовавший их полицейский уважает жизнь.

Когда толстая тяжелая перчатка сомкнулась вокруг запястья Мэддока, он был сильно озадачен. Разумеется, он был рад этой спасительной руке. Но ее размеры и сила были таковы, что Мэддок принял ее за руку Стенелеоса Магуса LXIV. Он радостно поднял голову, но увидел только полицейского в своем летном обмундировании.

Мало — помалу они замедляли полет. Капитан Блэкли нагнулся и, широко расставив ноги, держал руки внизу. Мэддок протянул вверх свою руку и сам уцепился за полицейского. Поток воздуха, вырабатываемый реактивным двигателем, был неприятно теплым и издавал такой зверский шум, какого Мэддоку не приходилось испытывать за всю его жизнь.

Когда ирландец коснулся земли, Блэкли отпустил его. Мэддок несколько раз неуклюже перевернулся и наконец, широко раскинув ноги и уткнувшись носом в песок, остановился. Хотя утро было и раннее, песок уже сильно обжигал кожу.

Мэддок встал на четвереньки и оглянулся вокруг в поисках хоть какой — нибудь тени.

Блэкли шел в его направлении по лощине, обходя огромный валун. Его летательный аппарат был отстегнут; скрип его огромных ботинок, погружаясь в песок, казался необычно громким на фоне восстановившейся утренней тишины. Блэкли поднял забрало рукой, которая все еще была в перчатке, и холодным взглядом оглядел Мэддока.

— Отличный трюк, парень. — Он покачал головой и посмотрел вверх на небо. Затем снова с отвращением оглядел Мэддока. — Отличный.

Мэддок осторожно встал на ноги и стал отряхивать песок со своей одежды. Говорить он пока был не в состоянии.

— Журнал открыт, — сказал капитан Блэкли, — вы арестованы.

День становился все жарче и жарче. Мэддок знал, что он может получить ожоги и даже солнечный удар. Но в данный момент его это мало волновало. Он чувствовал, как внутренний огонь, охвативший в кабине вертолета маленький, прозрачный лоскутик его души, сейчас едва заметно тлел, быстро угасая совсем.