Паутина будущего

Глава девятая

Скаска не знала, что ей делать с пистолетом. Она уже почти убедила генерала Бакстера с помощью моральных аргументов, и использование оружия теперь означало признание провала силы разума.

«Впрочем, — подумала она, пожав плечами и тряхнув головой, — сама война есть не что иное, как поражение разума. Будь что будет, — подумала она, высоко подбросив револьвер и наблюдая, как он описывает в воздухе дугу. Пистолет упал в траву перед озадаченным Валентином. Скаска знала, что он готов был стрелять в том, дневном сражении. Она подумала, что это вполне может оказаться тот самый револьвер.

Валентин еще толком не понял, что это там возникло из-под земли за спиной сержанта Хобарта. До него также не сразу дошло, что это упало сверху к его ногам. Он наклонился, затем опустился на колени и с удивлением разглядывал пистолет.

Темплетон гораздо быстрее сообразил, что к чему, и поймал брошенный ему револьвер. Он с профессиональной быстротой положил палец на курок и прицелился прямо в лицо генерала Бакстера. Всего пять или шесть шагов отделяли его от Бакстера и остальных двух офицеров, судя по виду, готовых умереть за свою страну, причем не обязательно героической смертью.

Темплетон покусывал губы, не переставая удивляться тому, как неожиданно поменялись роли.

— Пора нам поговорить, как мне кажется, — сказал он, слегка выделив слово «поговорить».

А под дубом раздраженный сержант Хобарт схватился с возникшим из-под земли привидением. Сперва его охватил леденящий душу страх, но спустя несколько мгновений он понял, что борется с человеком. Всего лишь с человеком, всего лишь с Мэддоком. Охваченный бешенством, он бился изо всех сил. Мэддок схватил его за руки и сражался также с неистовой яростью, совершенно не свойственной ему в обычном состоянии. На короткое время эти двое превратились в грубых хищных зверей, сцепившихся в смертельной схватке.

Рядовой Вэверли, забрызганный грязью в результате неожиданной эксгумации Мэддока, долго и глупо хлопал глазами, не зная, бежать ли ему прочь или рука об руку с сержантом сражаться против нового врага. Наконец, держа перед собой винтовку скорее для защиты, чем в качестве оружия, он сделал несколько нерешительных шагов туда, где шло сражение. Он перевернул винтовку прикладом вперед, используя его скорее как дубинку, а не как огнестрельное оружие.

Все еще не оправившийся после ранения и операции на открытом воздухе Юэлл поднял голову и увидел рукопашную схватку под деревом. Тяжело и неровно дыша, он вскочил на ноги и начал лихорадочно искать свой нож. Не обнаружив его, Юэлл сжал руки в тяжелые, твердые кулаки и громовым голосом закричал:

— Сейчас же прекратить!

Высоко держа свою изуродованную голову, он неожиданно быстро побежал вперед по траве. Уилфред успел нанести Мэддоку один довольно слабый удар, когда Юэлл свалил его на землю, крепко обхватив за пояс руками. Не имея ножа, он яростно раздирал мягкое тело Уилфреда своими ногтями и зубами, стараясь добраться до горла и лица.

Ошеломленные Скаска, Валентин и София смотрели на разразившуюся битву. Все трое считали себя уже привыкшими к мысли о животной природе человеческих войн и сражений, но сейчас они были потрясены развернувшейся перед ними картиной первобытной жестокости. Застыв на месте, они смотрели, как Мэддок и Юэлл, бок о бок катаясь по траве, мертвой хваткой схватили свои тщетно пытающиеся освободиться жертвы. Мэддок и Юэлл, быстрее всех подружившиеся в фургоне, сейчас быстрее всех потеряли остатки человеческого достоинства в своем желании пролить людскую кровь.

Натан, также наблюдавший за сражением, первый пришел в себя.

— Это надо остановить! — закричал он хриплым голосом, затем побежал к уже окровавленному месту битвы, где Юэлл уже готов был убить Уилфреда. — Прекрати!

Он повторял это снова и снова, вцепившись в рубашку и штаны Юэлла, напрасно стараясь оторвать его от своей жертвы.

Скаска, более осторожная и куда более хладнокровная, наклонилась над Мэддоком и также попыталась, схватившись за его одежду рукой, остановить этот приступ ярости.

Поняв бесполезность своих попыток, она остановилась и, качая головой, молча смотрела на дерущихся.

— Натан говорит, что надо остановиться, — сказала она неожиданно спокойным, рассудительным голосом. — Но нет. Нет, Мэддок, продолжайте. — Она отступила на шаг и скрестила руки на груди. — Процолжайте, Юэлл. Вперед, Мэддок. Никто не останавливает вас. Бейтесь до тех пор, пока не убьете ваших врагов.

Словно из чувства противоречия и Мэддок, и Юэлл прекратили избиение. Гораздо сильнее пострадавший Уилфред тяжело сполз на примятую траву, делая судорожные движения пальцами рук. У сержанта Хобарта еще оставалось немного сил, и он, услышав слова Скаски, уже вознамерился было броситься на нее. Но в этот момент подоспел Валентин с пистолетом в руке. Он уже понял, как работает это оружие, и его прибытие было залогом поражения Хобарта, так же, впрочем, как и его спасения.

Мэддок ощупал свое лицо, слегка морщась, когда пальцы касались поврежденных Хобартом мест. Хобарт в свою очередь также исследовал свои новые раны, чертыхаясь каждый раз, когда видел кровь на кончиках своих пальцев.

Юэлл, тяжело дыша от непривычной усталости, растянулся на траве, раскинув руки в стороны.

— Черт возьми, я долго желал этого, — вздохнул он.

Его дыхание стало более ровным, и через минуту он уже спал. Его тело знало то, чего не знал дух: после серьезного ранения и срочной хирургической операции у человека остается совсем немного сил для кулачных боев.

Подошедшая вместе с остальными беглецами София грустно и понимающе покачала головой и начала обрабатывать на скорую руку шрамы, царапины, порезы и другие повреждения Уилфреда.

Темплетон в течение всей битвы держал револьвер наготове, все эго время он был так напряжен, что его предплечья едва не сводила судорога. Он ни разу не оторвал взгляда от лица генерала Бакстера, держа его на мушке. Серьезность намерений Темплетона подтверждал смертельно холодный взгляд его глаз, сверкающих, словно застывшая на морозе сталь. Он не позволял сдвинуться с места ни Бакстеру, ни его полковнику, ни лейтенанту, хотя их было трое, а он один.

— Генерал, — сказал он, когда звуки состоявшегося на разодранном дерне под дубом сражения стихли. — Я думаю, что у нас еще есть возможность мирно расстаться.

— Нет, генерал! — выкрикнул полковник и, ощетинив усы, шагнул вперед. — Армия Соединенных Штатов не заключает договоров с предателями и дезертирами.

— Полковник… — ответил Бакстер, коснувшись руки своего подчиненного. — Теперь мы в плену у этого человека. Артиллерия у него, а не у нас.

— Я — кавалерист, а не артиллерист! — взревел полковник.

Быстрым движением руки он сорвал со своей головы фуражку и, держа ее перед собой, как щит, яростно бросился на Темплетона. В его ушах наверняка звучали звуки труб, а перед глазами развевались на ветру боевые знамена.

Темплетон непроизвольно спустил курок — ноги полковника будто зацепились за торчащую из земли проволоку. Пистолет в руке Темплетона дернулся, и это было так же неожиданно для него, как и ошеломляющий удар пули для полковника. Никто не видел, куда попала пуля.

Фуражки, которую он для защиты держал перед собой, хватило только на то, чтобы прикрыть темно-красную рану. Он упал на одно колено, пытаясь выставить вперед другое, словно грешник в церкви в экстазе раскаяния. Затем он упал на бок и больше не двигался.

Странный звон все время слышался сбоку от дороги — или это, возможно, был шум пульсирующей в голове Темплетона крови. Он отвел курок пистолета назад, приготовившись к следующему выстрелу либо даже целой серии выстрелов. Но на этот раз оружие было направлено на генерала Бакстера, заслонившего лежащего полковника своим телом.

Лейтенант, стоявший рядом с генералом, неожиданно также предпринял попытку прорыва, но не в сторону Темплетона, а к стоящими позади фургона на привязи лошадям.

Времени у Темплетона было только на один выстрел, но еще до того, как револьвер дернулся в его руке, он узнал, что промахнулся. Низко пригнувшись, чтобы в него труднее было попасть, лейтенант добежал до фургона. Лихорадочно работая пальцами, он отвязал лошадь. Затем он поднырнул ей под живот, чтобы оседлать ее с левого бока. В высоком прыжке он взлетел в седло и что было сил пришпорил лошадь. Та не стала тратить энергию на то, чтобы вставать на дыбы или приседать, а сразу взяла с места и, не сделав и пяти шагов, уже мчалась во весь опор. Темплетон, оказавшись перед выбором стрелять или не тратить попусту патроны, мудро выбрал последнее. Он снова повернулся к напряженно смотревшему на него Бакстеру и навел на генерала пистолет.

«Надеюсь, что он упадет на полном ходу с лошади и свернет себе шею», — недобро подумал Темплетон о лейтенанте.

— Быстро собираемся и уезжаем, — громко объявил он. — Нам нужно…

Он изумленно и довольно глупо заморгал глазами: София Гримстад неистово перебирая ногами по траве, опрометью бросилась к фургону. Она быстро пошла вдоль линии лошадей, быстрым взглядом оценивая характер каждой из них. Наконец она остановила свой выбор на огромном сильном жеребце с толстыми, мускулистыми бедрами. Темплетон, все еще озадаченный, также автоматически осмотрел лошадь. Все больше восхищаясь Софией, он кивнул головой, как бы одобряя ее выбор.

София отвязала вожжи и туго обмотала их вокруг правой руки. Затем она поднялась на фургон, используя его как лестницу, и изящно, словно усаживаясь на диван, влезла на жеребца. Она ударила лошадь по бокам своими сапожками на высоких каблуках и, что в высшей степени поразило Темплетона, заговорила с ней, взывая к ее природе и характеру.

— Ты рожден для скорости, — крикнула она, наклоняясь к уху лошади. — Именно для скорости. Я даю тебе возможность в полной мере проявить это данное Богом качество.

— Пошел! София, крикни ему это слово! — взревел Темплетон.

София кивнула, не переставая разговаривать с лошадью, и та тронулась с места, сначала просто шагая, затем перейдя на рысь и далее — в галоп. Когда женщина и лошадь скрылись за невысоким далеким холмом, они уже летели вперед с поистине невероятной скоростью.

Темплетон наконец пришел в себя и тряхнул головой. Мгновением позже он обнаружил, что генерал Бакстер стоит рядом с ним.

— Ни шагу ближе, — прорычал Темплетон, снова поднимая револьвер.

— Я не собираюсь предпринимать никаких действий против вас, — сказал Бакстер низким и торжественным голосом. — Мой полковник умер. Вы убили его.

Темплетон, пораженный этим известием, судорожно сглотнул.

— Ему не следовало бросаться на меня.

— Согласен, не следовало. — Генерал Бакстер глубоко вдохнул, словно вбирая в себя и усталость, и горе, и разум. — Ему не нужно было этого делать. И все же, если бы ему удалось выбить пистолет из ваших рук, я бы чествовал его как героя.

— А теперь…

— А теперь придется хоронить как героя.

— Мне очень жаль, сэр.

Бакстер взглянул на него и кивнул:

— Да, я вижу это. — Он отвел взгляд в сторону. — Мне тоже жаль.

После довольно продолжительного всеобщего молчания генерал вновь посмотрел на Темплетона. В его глазах неожиданно промелькнули искорки юмора.

— Для вас успех или провал — свобода или тюрьма — зависит от исхода лошадиных скачек.

— Да. — Темплетон слабо улыбнулся: — Кажется, это действительно так.

— Мой лейтенант, — Бакстер посмотрел в ту сторону, куда ускакали два всадника, — хороший наездник, и лошадь у него резвая, но она, похоже, не более чем спринтер.

— У Софии жеребец достаточно крупный, — ответил Темплетон, словно действительно находясь на скачках. — Он вынослив, и, похоже, его скорость выше.

— Отличная лошадь, скажу я вам.

— Это была как раз лошадь полковника, — сказал Бакстер.

Темплетон вновь упал духом.

София раньше ездила верхом и даже когда-то скакала наперегонки со своими двоюродными братьями и их друзьями. Позже, когда она жила в сельской местности близ Вашингтона, их сосед держал лошадей и охотно давал детям кататься в обмен на нетяжелую поденную работу.

Былое умение быстро восстанавливается, тем более что окрепшее взрослое тело только способствовало этому. От скачки развязались ленты, стягивающие ее волосы, которые теперь свободно развевались на ветру. Время от времени она резко откидывала голову назад, чтобы ветер сдул локоны светлых волос с ее глаз.

Ее соперник был далеко впереди. И казалось, что он скачет все быстрее и быстрее.

— Но! Но!

Жеребец обращал мало внимания на ее громкие восклицания, но прекрасно понимал, чего от него хотят, когда она ударяла ногами по его бокам.

— Потом я буду просить у тебя прощения, — пообещала она, в очередной раз изо всех сил пришпоривая лошадь, — но сейчас, пожалуйста, покажи все, на что ты способен.

Лейтенант, увидевший, что его преследуют, грубо ударил свою лошадь ногами, отчего та резко прибавила в скорости. Он скакал параллельно дороге, но несколько выше ее по тропинке, бегущей по невысоким ровным холмам. На землю все быстрее опускались сумерки, обесцвечивающие траву. В какой-то момент лейтенант увеличил разрыв, но вскоре София на своем мощном скакуне вновь приблизилась к нему. И тут лейтенант наконец понял то, что генерал Бакстер заметил с самого начала: его лошадь была хороша в скачках на короткую дистанцию и, возможно, хорошо финишировала, но для длительного бега она не годилась.

Он направил лошадь вниз и некоторое время скакал по дороге. Однако из-за загрязненного участка дороги, который лейтенант не заметил в тусклом свете сумерек, ему пришлось скакать по обочине дороги, где росла длинная шелестящая серая трава.

София продолжала преследование, делая телом движения, словно качаясь на качелях, чем, несомненно, помогала лошади в этой гонке, передавая ей часть своей врожденной энергии. Расстояние между участниками гонки сокращалось, но очень медленно.

Если бы лейтенанту посчастливилось встретить или обогнать еще какою-нибудь ездока или заметить где-либо огоньки разбитого армейского лагеря, то усилия Софии были бы бессмысленны. Но среди обширных темнеющих холмов их было только двое и нигде не было признаков какого-нибудь городка или солдатского бивуака.

Она вновь преследовала его по тропинке, бегущей через вершины холмов; на фоне красного и серого неба неслись, словно призраки, две темные фигуры. Он попробовал скрыться в небольших зарослях, но, стараясь избежать столкновения со стволами деревьев, только потерял время. Когда он выскочил из зарослей, София вновь натянула поводок.

Их разделяли двадцать корпусов. Приглушенный травой топот копыт позади лейтенанта становился все громче. Лейтенант дышал тяжело и прерывисто, как обычно дышат преследуемые; он все более беспорядочно пришпоривал лошадь. Расстояние все уменьшалось и уменьшалось.

Впереди дорога пересекала небольшую черную речушку, глубина которой могла быть как пять, так и пятьдесят футов. Лейтенант решил не испытывать судьбу и свернул налево, направляясь к мосту. София тут же последовала за ним. Два всадника прогрохотали по мосту; звуки копыт были громкими и глухими, словно удары барабана. Наездников разделяло лишь четырнадцать секунд.

Лейтенант снова свернул с дороги, но София теперь полностью контролировала погоню. Она уже опережала его.

— Остановитесь! — крикнула она, стараясь преодолеть шум ветра. — Остановитесь!

— Черта с два! — ответил он, а может быть, он крикнул и еще что-нибудь покрепче, но благовоспитанность Софии позволила воспринять его слова просто как отказ.

— Остановитесь! — снова крикнула она и решительно направила свою лошадь на сближение.

Только теперь в тусклом свете сумерек лейтенант увидел, кто преследует его. Чувство горечи и уязвленной гордости обожгло его — но он увидел и ее лошадь.

— Остановитесь! Я честно предупреждаю вас! — София еще более приблизилась к лейтенанту, и теперь две лошади мчались бок о бок в опасной близости.

Вот-вот могло случиться непоправимое… и лейтенант в отчаянии и ярости понял, что это будет отвечать намерениям Софии, но никак ни его собственным.

Он подстегнул свою лошадь, но София по-прежнему держалась рядом. Подчиняясь желанию своей всадницы, жеребец Софии на полном скаку ударил боком лошадь лейтенанта, которая не имела сил сопротивляться. Она сошла с дорожки и резко замедлила бег. Понуждения лейтенанта прибавить в скорости были для нее менее существенны, чем нападение ее более крупного собрата, и в результате она совершенно сбилась с дыхания. Последовало еще несколько неудачных попыток лейтенанта уйти от преследования, после чего он смирился с неизбежным.

— Я сдаюсь! — крикнул он и перестал подгонять свою лошадь.

Та выпучила глаза на жеребца Софии и нервно дернулась в сторону. София последовала за ней, и ее жеребец фыркнул, почти по-человечески ощущая триумф.

Они рысью переехали через следующий холм, давая лошадям постепенно остыть после бешеной скачки. София уже отъехала в сторону от греха подальше. Благодаря позднему часу они вполне могли сойти за офицера и его даму сердца, совершающих загородную прогулку верхом.

Наконец они оба спешились и пошли по высокой траве, держа за узду лошадей. Скоро лошади остыли настолько, что их можно было отпустить попастись.

— Вы победили, мадам, — сказал лейтенант, признавая свое поражение со всем изяществом, на которое был способен.

— Это потому, что моя лошадь лучше. И еще я верю в то, что мне помогал сам Господь Бог. — После небольшой паузы она добавила, слегка возвысив голос: — Но не каждый ли, кто скачет впереди или позади смерти, зависит от воли Божьей?

— Простите, мадам? — не совсем понял лейтенант.

— Я только имела в виду, что все мы конфедераты и юнионисты, свободные и рабы — молимся одному Богу.

Лейтенант глубоко вздохнул:

— Вы правы, мадам.

Слова Софии и набожные чувства, которые они вызывали, утешили лейтенанта. Они помогли ему легче пережить свое поражение.

К ночи ни София, ни лейтенант не вернулись. Все оставшиеся пришли к выведу, что это может означать все, что угодно. Натан расставил часовых и распорядился подготовить неглубокую яму для костра. Он, соблюдая осторожность и почтительность, позволил генералу Бакстеру привести в порядок тело убитого полковника. Темплетон и Валентин держались около Натана, не решаясь подойти к генералу, но все же всем своим видом демонстрируя участие в траурной церемонии.

Наконец генерал Бакстер сказал несколько слов над телом своего друга:

— Пепел к пеплу и прах к праху. Солдат или фермер, гражданский или военный — все равны перед смертью. Прими его, Господи, в лучший мир.

Натан подошел и помог ему поднять тело в фургон. Потом они вместе пошли вниз по небольшому склону, направляясь к освещающему сумерки костру.

Мэддок О'Шонесси стоял под деревом вместе со Скаской Закритой и смотрел на мягкие и благородные черты ее лица.

— Мне пришлось малость намять бока жму сержанту Хобарту, — сказал он почти весело, но все же негромко. — И, возможно, я слегка перешел границы разумного. Скажу вам как на духу, в ярости я уже мало что соображал. Вы были рядом, и пока все кругом кричали, чтобы мы остановились, вы сказали — продолжайте. — Он посмотрел на нее с помрачневшим лицом: — Как это пришло вам на ум?

Скаска опустила голову, ее лицо не выражало ни радости, ни печали.

— В тот момент мне показалось, что я вижу будущее. И в этом будущем не было ничего, кроме войн и убийств. Эта война будет длиться долго, а когда все закончится, начнется новая. Здесь, и в Европе, и даже в далекой Азии. Войны. Убийства. Смерть. И в тот момент я поняла, что совершенно бессильна остановить это.

Мэддок согласно кивнул головой:

— Я… мне жаль.

Скаска подняла голову и взглянула на Мэддока немного повеселевшими глазами.

— У меня была и другая причина.

— Да? И какая же?

Она улыбнулась:

— Ведь вы все же остановились, когда я сказала это.

Мэддок повернулся к ней, оказавшись лицом к костру, и в его по природе веселых глазах отразилось тепло огня.

— Да, я остановился. — Он немного поразмышлял и улыбнулся вместе с ней. — Я остановился.