Паутина будущего

Глава третья

Мэддок плохо спал в эту ночь, как, впрочем, любой человек в преддверии столь крутого поворота в его жизни. Чем больше он, однако, размышлял над всем этим, тем больше хотел идти по новой дороге жизни. Одним из мотивов было не что иное, как осознание того простого факта, что в этой жизни его связывало, в сущности, очень и очень немногое.

У меня нет семьи, нет друга, нет, черт возьми, ни одного человека, который бы встал и громко сказал: «Я буду скучать по нему». Он невесело улыбнулся, лежа на земле в лесу около костра, укрывшись вместо одеяла своим жакетом. Для сохранения тепла он плотно прижался спиной к спине испанца — нет, каталонца, в который раз поправил он сам себя. Что так притягивало его в этом человеке с печальным лицом и огромном человеке-звере? Почему он с такой готовностью хочет уйти за ними в новую жизнь?

Было ли что-то неправильное в жизни, которую он вел в этой ирландской провинции, ловя рыбу или делая какую-либо иную работу днем и рассказывая свои выдуманные истории вечером?

Эта мысль совершенно стерла остатки самодовольства, которое всегда в той или иной степени присутствовало в выражении его лица. Ничего, абсолютно ничего не было в его жизни или в жизни его соседей и приятелей, про что он мог бы сказать: «Это плохо». Но ведь не было и ничего, про что можно сказать, что это хорошо. Его комната в пансионе была чистой и теплой — гораздо теплее, чем этот лес, где он лежал на берегу речушки и подрагивал от холода. Но это была маленькая, пустая и одинокая комната. Его кормили, его одевали. Но где была радость, которая должна быть в жизни человека? Неужели длинный узкий стол миссис Фланнэген — это единственный стол, который он когда-либо сможет назвать своим? «Бессмыслица», — горько подумал он. Он имел все, в чем нуждался… разве не так?

И тем не менее он был готов отказаться от всего, что имел, и идти за этим непонятно откуда взявшимся испанцем-каталонцем — черт бы его побрал! — и его странным спутником с непроизносимым именем. Он согласился на эту бессмысленную авантюру. Они сказали, что он увидит «будущее». В Америке! И это было настоящим чудом, что он, Мэддок О'Шонесси, согласен покинуть холмы графства Корк и пересечь ширь океана, чтобы очутиться среди скудной растительности пустынь этой далекой земли.

Он погрузился в сон, оставив свои заботы в глубинах подсознания. Он знал, что не спасается бегством от нынешней жизни, так как его собственной жизни здесь ничто не угрожало. С другой стороны, это и не было стремлением к какой-то определенной цели, так как Мэддок совершенно не представлял себе, что он там обнаружит. Но где-то в глубине сердца он все же знал, что бежит.

Какой-то очень тихий голос снова и снова повторял во сне:

«Ты знаешь, чего ищешь. Ты знаешь чего ищешь. Ты знаешь…»

Но когда Мэддок проснулся, то единственное, что он знал твердо — это то, что земля холодная и сырая и что каталонца Валентина от холода просто трясет.

— Черт возьми, ирландец, ну и холодная же у вас страна. — Слова Валентина прерывались стуком его зубов, а также глубокими выдохами и стонами. — Дайте мне быстро сухих сучьев. Ай, ай. Вы, наверное, человек, сделанный из льда. Мне было бы теплее спать в самом ручье.

Тусклый свет зари просочился через кривые ветки деревьев над их головами. Стали видны облака, окрашенные солнцем в жемчужно-белый цвет. Мэддок медленно встал и начал поднимать свой жакет.

— Ай! Это же единственная теплая вещь! — жалобно сказал Валентин, потянув жакет к себе. Со страшной неохотой он поднялся с земли и проковылял несколько шагов взад-вперед. — У меня словно шишка в позвоночнике; отныне я никогда не буду здоровым человеком. И все это из-за этой земли, где нет солнца.

Мэддок нахмурился. Где Стенелеос? Где третий член этой странной копании? Мэддок оглянулся и увидел Стенелеоса, спокойно стоящего неподалеку, на вершине небольшого холма, со скрещенными на груди сильными руками. В том, как он стоял, было что-то монументальное. «Упаси, Господь, когда-нибудь испытать на себе его силу», — подумал Мэддок.

Он грубовато ткнул Валентина в бок:

— А как же он? Он ведь даже не прилег вместе с нами, чтобы хоть чуточку согреться.

— Кто? Он? — ухмыльнулся Валентин, но, взглянув на Стенелеоса, сам невольно выпрямился, на мгновение забыв о своем жалком положении. — Он одет в свою натуральную меховую одежду.

Мэддок еще раз взглянул на Стенелеоса и оценил мудрость слов Валентина. Мех его был ровный, гладкий и чистый; гораздо чище, чем волосы на голове Мэддока или жалкая на вид бородка Валентина. Более того, в стати и выражении лица Стенелеоса чувствовалась и чистота его духа. Его взгляд никогда не был отталкивающим или хоть в малейшей степени осуждающим. Он не одобрял и в то же время не судил; он просто стоял скрестив руки и ждал.

— А где же платки? — поинтересовался Мэддок. — Которые он…

Валентин поднял руку:

— Не говорите об этом. Я не знаю, куда он их девает. Они появляются, а затем исчезают. Может, он хранит их в кармане, хотя у него, надо сказать, карманов нет.

— Поскольку нет штанов, — пробормотал Мэддок.

Он слышал, что души невесомы и прозрачны, возможно, Стенелеос просто вдыхал их носом. Мэддок подумал, что вряд ли ему когда-нибудь удастся это выяснить.

В течение довольно долгого времени ничего не происходило. Валентин снова уселся на землю, обхватив руками колени. Дрожь его несколько унялась, но все же, как легко мог заметить Мэддок, продолжалась. Выше по течению речки на краю небольшой поляны продолжал стоять Стенелеос, неподвижный, словно часовой, которому приказано ожидать какого-то далекого сигнала в течение всего дня… или даже всей недели.

«В этой компании, — думал Мэддок, — мое обычное сумасбродство выглядит весьма неубедительным и бессмысленным». Глупая мысль, просто озорная грубоватая шутка пришла ему в голову — своего рода небольшое развлечение. Он начал потихоньку отходить назад, пока не оказался прямо за спиной Валентина. Маленький тощий каталонец сидел, замерзший, в жалкой скрюченной позе. Мэддок наклонился и потихоньку поднял с земли сухую дубовую ветку пальца в два толщиной. Держа ветку перед собой, он резко сломал ее о колено.

Услышав треск дерева, Валентин взвился в воздух и мгновенно оказался на широко расставленных ногах. Он широко вытаращил глаза и озадаченно ловил воздух глупо раскрытым ртом.

— Дрова для костра, — сказал Мэддок, сделав вил, что ничего не заметил. — Мне показалось, что вы замерзли.

Валентин моргнул один раз и громко сглотнул. Его плечи ссутулились. Через некоторое время он немного пришел в себя и предостерегающе поднял вверх палец:

— Не надо… не надо больше так делать.

— Я смотрю, вам уже не так холодно, как минуту назад.

— Нет, но я уже и не так молод, как тогда.

Он слабо улыбнулся.

Мэддок мгновенно почувствовал раскаяние.

— Извините. Вы — гость, и я не имею права даже в шутку пугать вас. К тому же вы из жаркой страны, и я не должен забывать о вашем чувстве дискомфорта.

Он немедленно приступил, на этот раз в самом деле, к сооружению костра на месте старого, сгоревшего.

В тот момент, когда он приготовился разжечь его, Стенелеос Магус LXIV поднял голову и, словно мантию, сбросил с себя видимость безразличия. На мгновение, только на одно мгновение за его спиной произошла ясно видимая вспышка энергии. Это выглядело так, как будто его тело было только окном, за которым зажегся яркий рассвет. Однако этот розовый свет, исходящий от него, был вспышкой духа, а не истинным светом дня. Это был скорее эфирный, чем материальный свет.

Мэддок и Валентин стояли лицом к нему, понимая, что то их господин. Они готовы были упасть на колени, но не решались сделать даже малейшего движения.

Стенелеос возвышался над ними, словно бог, но ему не нужно было их поклонение. По правде говоря, ему не нужна была даже их покорность. Он просто пришел, чтобы принять их помощь.

Затем он заговорил странно высоким голосом. Его слова были четкими, но очень тихими. В данный момент он был всего только смертным из плоти, костей и меха, но Мэддок не мог забыть той короткой вспышки всепроникающей силы духа.

— Я — Стенелеос Магус LXIV.

Он произнес каждую букву римского числа отдельно. Зачарованный Мэддок только значительно позже смог перевести их в обычное, понятное ему число. Стенелеос посмотрел на Валентина, потом на Мэддока, разглядывая их своими огромными, широко раскрытыми глазами.

— Я хочу сделать ваш мир лучше. Я хочу спасать жизни.

Услышав это, Мэддок сделал легкое движение:

— Я прошу прощения у высокого лорда, но разве эти цели согласуются между собой?

Он не мог удержаться; ему так долго не давали проявить всю дерзость его природы. К тому же Мэддок имел привычку окружать себя словами, подобно тому, как осьминог окружает себя чернилами для защиты.

И надо отдать ему должное, это, кажется, сработало. Стенелеос помолчал немного, а затем лукаво посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Разве нет таких людей, которые, потеряв жизнь, только улучшили бы этот мир?

Позади него Валентин слегка закашлялся, скорее от удивления, чем от возмущения или страха. Но, во всяком случае, было очевидно, что он считает данную постановку вопроса скандальной. Сама мысль не была ему чуждой, он определенно принадлежал к людям, очень разборчивым в тех, кто его окружал. Но Валентина поразила безрассудная смелость, с которой Мэддок потребовал ответа от Стенелеоса. Перед ними стояло неизмеримо более сильное существо; сам Валентин никогда не осмелился бы задать ему подобный вопрос. Он слегка отодвинулся от Мэддока.

Стенелеос молча смотрел сверху вниз на Мэддока, и в его взгляде чувствовалось насмешливое одобрение. Мэддок, ничуть не обескураженный, ожидал ответа.

Наконец прозвучали слова.

— А ты — такой человек? — спросил Стенелеос.

Мэддок, держа руки на бедрах, немного выступил вперед.

— Что? Что это такое вы спрашиваете? Был бы мир лучше без МЕНЯ?

— Да, был бы он лучше?

Второй раз за сегодняшнее утро Мэддок был выбит из привычной колеи тихо произнесенным ответом. Мир без Мэддока О'Шонесси?! Что бы это значило? К нему вернулись дурные мысли прошедшей ночи, и он вновь почувствовал горький вкус одиночества. Он опустил голову и тихо промямлил:

— Должен признать, что, наверное, спасать жизни более благоразумно, чем отнимать их.

Последнее слово было за Стенелеосом. Для Мэддока было странно видеть, насколько честным было его странное, нечеловеческое лицо. Оно светилось чувством убежденности, но свет этот был не божественным сиянием, как некоторое время назад, а вполне земным, доступным для понимания простого смертного, каким был Мэддок. Но от того не менее торжественным.

— Каждая жизнь, — сказал Стенелеос почтительным голосом, — и каждая душа имеют непреходящую ценность. Нет цены, которую нельзя было бы заплатить за то, чтобы спасти одного мужчину или одну женщину от смерти. Чтобы спасти одну жизнь, — заключил он, и в этих тихо произнесенных словах чувствовалась несокрушимая воля, — ты должен быть готов пожертвовать целым миром.

«Святая правда, — непочтительно подумал Мэддок, — но мир этот очень беден и холоден. Сколько человек умерло за то время, пока ты бормотал свою о-ч-чень благородную речь?» Эти мысли, правда, Мэддок оставил при себе.

И это было правильно. Что-то затевалось, и Мэддок со стоящими на шее от страха волосами чувствовал это. Время разговоров кончилось, как и время разведения костров и поедания жареной рыбы. Его палка и ящик со снастями были где-то на берегу речки, но сейчас это уже не имело значения. Воцарившееся молчание было до предела наэлектризовано. Он чувствовал, что это затишье перед катастрофой. Он застыл от напряжения, от вызывающего тошноту страха.

Вот оно! Мэддок вплотную придвинулся к Валентину; он стоял, весь охваченный чувством благоговейного страха. Стенелеос, весь черно-белый, поднял руки с широко расставленными, покрытыми с тыльной стороны мехом пальцами. Он сделал широкое движение руками, словно актер, закрывающий занавес, — и лес исчез, пропал из виду. Весь мир вокруг них покрылся рябью, как лужа, в которую бросили камень. Земля, могучие черноствольные дубы и даже бледное, покрытое облаками небо словно покрылись огромными морщинами и затем исчезли.

Вокруг них, там, где стоял обыкновенный земной лес, теперь возникла величайшая бездна — полная пустота.

Звуки также в какой-то момент начали искажаться и дрожать. И самый постоянный из них — шум леса — стал ослабевать и изменился самым фантастическим образом. Затем наступила тишина.

Мэддок ослеп, но только на какое-то мгновение. Когда он вновь приобрел способность видеть и убедился, что его тело по-прежнему при нем, то обнаружил, что находится в совершенно другом месте.

Он стоял, если, конечно, это место вообще существовало, в высоком, просторном, воздушном пространстве, похожем на пузырь, освещенном со всех сторон своим собственным светом. Определить истинные размеры этого огромного пузыря было затруднительно, так как обзор был со всех сторон закрыт толстыми, похожими на веревки нитями волокнистой паутины. Они были какие-то бледные и бесцветные, словно холодные плоские белые кости. Они тянулись до тех пор, пока не превращались в узлы где-то почти за пределами видимости.

Рядом с ним стоял Валентин, а немного впереди находился и Стенелеос. Они представляли собой три единственные цветные точки в бесформенном и белом мире, внутри бесконечного шелкового кокона.

Мэддок посмотрел вниз и понял, что совершил ошибку. То, на чем он стоял, не было полом, дорожкой или мостом.

Он стоял на губчатой упругой поверхности, образованной нитями паутины, висящей над бездонной воздушной пропастью. Нити паутины пересекались повсюду, слева и справа, вверху и внизу. Мэддок был уверен, что внизу под ним расстояние до земли составляет не менее двух миль.

За отсутствием чего-либо материального, за что Мэддок мог бы держаться, он ухватился за свое чувство собственного достоинства. Тело искало возможности предать его; руки были готовы беспорядочно молотить воздух в поисках опоры; его колени вот-вот норовили согнуться и позволить ему упасть на странную упругую ненадежную поверхность, сотканную из нитей паутины. Собрав в кулак свою волю, Мэддок старался держаться прямо и достойно.

Долгое время ничего не происходило. Мэддок не осмеливался шевельнуться, полагая, что даже дыхание почему-то является недопустимым. Валентин, впрочем, тоже стоял тихо с напряженным выражением на лице.

Наконец Мэддоку показалось, что он в состоянии прошептать несколько слов.

— Ты мог бы предупредить меня, парнишка.

Валентин взглянул на него и проговорил сквозь сжатые зубы:

— Что я, собственно, мог сказать?

Мэддоку было очень интересно, а не брал ли тем самым Валентин небольшой реванш. За тот случай, когда Мэддок напугал его, сломав сучок об колено. И вот, имея возможность сказать слово, одно только предостерегающее слово, Валентин этого не сделал.

«Ну что ж, я получил то, что заслужил», — вынужден был признать Мэддок, стараясь не опускать взгляд вниз. По крайней мере, там, внизу, не было пламени. Следовательно, это был, во всяком случае, не ад.

Мэддок неожиданно обнаружил, что он уже готов ходить. Он глубоко вдохнул и сделал один шаг. Это ему удалось. Валентин кивнул головой и сделал то же самое. Стенелеос, стоящий впереди и наблюдавший за ними, тоже кивнул. Все трое пошли вперед, по изогнутой вниз дуге, образованной паутиной. Мэддок даже обнаружил, что теперь, когда он хоть в какой-то степени понимал, где находится, его походка стала отчасти беспечной.

Паутина продолжала виться; двое мужчин следовали за третьим, который вел их по какому-то замысловатому пути. Они то поднимались по веревочным лестницам из теплого пористого материала паутины, то спускались под уклон. Мэддок уже не боялся упасть вниз, хотя все же старался туда не смотреть.

Это мир внутри мира, догадался он. Ну что ж, подумал он, понемногу придя в себя. Куда идем? И что нас ожидает? Пока они шагали и карабкались то вверх, то вниз по висящему в воздухе лабиринту, Мэддоку удалось несколько раз остановиться и, осмотревшись вокруг, восхититься астральной красотой окружавшего его пространства. Странным образом оно напоминало море. Ибо, несмотря на то, что оно было каким-то безжизненным, голым и опасным, пространство это было прекрасно.

Стенелеос, увидев какую-то одному ему известную метку или сторожевой пост, остановился и простер перед собой руки. Мэддок и Валентин резко остановились, стараясь сохранять дистанцию между собой и их проводником. Стенелеос снова начал свое колдовство, изменяющее пространство и звуки вокруг. Мэддок ощутил неприятное чувство не то что страха, а скорее, ожидания чего-то неизвестного и не очень хорошего. Наконец они оказались у черты какой-то неизвестной страны, какого-то странного большого города; перед ними раскинулись такие виды, каких они не могли даже представить.

Стенелеос взмахнул руками, и действительность как бы распалась на две части. Воздушное пространство, сплетенное из паутины, в котором они до сих пор находились, постепенно исчезло; все трое оказались окруженными пронзительно кричащим кровавым утром.

Вот это и был ад. Мэддок стоял, глупо разинув рот и глотая воздух, смотрел на развернувшееся перед ним поле битвы.

Он увидел длинную неглубокую долину, склоны которой были покрыты густой зеленой травой, колышущейся на ветру. Мэддок и его спутники оказались как раз в начале долины в тени длинного каменного забора. До Мэддока только начало доходить, что с другой стороны этой каменной стены укрылись какие-то люди с винтовками наготове, как те открыли огонь.

Эхо неравномерно звучащих выстрелов отражалось откуда-то издалека и проносилось над их головами. В долине Мэддок увидел идущих в линию людей численностью человек тридцать или сорок, оборванных и одетых в бедную на вид, некрасивую синюю форму. Он заметил их раньше, чем люди, укрывшиеся за стеной. И вот сейчас эти стрелки выскочили из укрытия и начали беспорядочно стрелять по идущим в долине людям, после чего беспорядочно убежали снова за стену.

Из дальнего леса вылетел отряд из шести всадников, во весь опор мчавшихся через поле по сырой сверкающей траве. Они приближались, и топот коней становился все более и более угрожающим. Всадники стремглав спустились с небольшого уклона, и Мэддок от всей души пожелал оказаться с другой стороны защитной стены.

Приблизившиеся почти вплотную всадники неожиданно были выбиты из седла вторым беспорядочным залпом оружейного огня. Их командир, гордый на вид бородатый мужчина, пытался заставить подняться своего умирающего коня, потом топнул в отчаянии ногой и выругался. Затем он повернулся и побежал; Мэддок еще долго слышал его ругань, пока он неуклюже бежал по зеленому полю битвы, точнее, бойни. Остальные пятеро из его отряда либо были убиты, либо лежали раненные под своими лошадьми, не в силах выбраться из-под них.

Находящиеся за бруствером солдаты не стреляли в бежавшего. Этот акт милосердия казался весьма странным для сегодняшнего утра, когда кругом царила грубая кровавая смерть.

Мэддок беспомощно оглядывался вокруг, совершенно шокированный убийством, свидетелем которого он только что был и которое произошло буквально за несколько минут. И ведь все это сделал не большой полк, а буквально двадцать солдат, сидящих за стеной и деловито перезаряжающих сейчас свои винтовки.

— Это — американцы, у них война, — сказал Валентин тихим голосом.

Мэддок нахмурился. Что случилось со временем? Когда они карабкались по паутине, была уже вторая половина дня. А сейчас стояло только раннее утро. Он посмотрел на солнце, пытаясь определить его положение относительно горизонта.

Черная, движущаяся по небу тень полностью заслонила солнце и покрыла тенью все поле смерти.