По пути из Воскресной школы домой Пенрод заметил, что в конце улицы показался духовой оркестр. Музыканты возвращались с похорон. Видимо, стремясь развлечь себя после скорбной церемонии, они наигрывали сейчас мелодию из «Веселой вдовы».
Пенрод в восторге остановился. Нельзя сказать, чтобы он слишком любил музыку. Но духовой оркестр представлялся ему восхитительным зрелищем.
Музыканты шествовали вниз по улице, и золото их аксельбантов блестело на солнце, а трубы переливались медным огнем. Огромная басовая труба особенно поразила воображение Пенрода. Она изгибалась кольцами, подобно удаву. А из ее раструба, похожего на гигантский таз для варенья, неслись громоподобные звуки.
Впереди оркестра шагал дирижер. Форма его Пенроду бесспорно нравилась. Но все-таки в глазах мальчика дирижер сильно уступал трубачам. Пенроду вообще было не особенно ясно, зачем требуется дирижер. Не очень-то разделял Пенрод и глубокое почтение Сэма к тамбурмажору. Конечно, барабаны, флейты и мелкие трубы были сами по себе ничего. Но, ни они сами, ни люди, на них игравшие, не шли ни в какое сравнение с маленьким человеком, который дул в большую трубу. Труба сияла так ярко! Медные отблески ее, казалось, озаряли своими лучами весь мир.
А человек! Маленький пожилой человек, вышагивая со сдержанным мужеством, нес в руках это блестящее чудо. Он дул в трубу так, словно для него это не составляло никакого труда, а рука его легонько касалась клапанов. Но какие оглушающе-насыщенные звуки вырывались при этом наружу!
Так, любуясь маленьким трубачом, Пенрод постигал, сколь велик человек, подчинивший себе природу.
Наш герой погрузился в мечты. Перед мысленным его взором проносились сцены, одна пышнее другой. Вот он, облаченный в благородные одеяния трубача, марширует с трубою по городу. Толпа приветствует его криками и рукоплещет, но рев его верной трубы заглушает все звуки вокруг. Вот он уже верхом на коне ведет дикие орды в сражение. И снова ликует толпа. И Марджори Джонс восторженно машет ему рукой. А вот Пенрод сидит с любимой трубой дома в библиотеке. Сестра, и мать, и отец заслушались его игрой. Когда труба, наконец, смолкает, они хором обращаются к скромному исполнителю:
– О, Пенрод, где научился ты так прекрасно играть?
Итак, Пенрод больше не сомневался: ему необходимо заиметь эту потрясающую трубу и научиться играть на ней. Вряд ли наш герой себе отдавал отчет: мечта его стара, как мир. Она снедала и будет снедать всех мальчиков на свете. Ибо не существует среди них такого, который бы не мечтал поднять самый оглушающий шум в мире.
Когда оркестр поравнялся с ним, Пенрод принялся отбивать ритм каблуком ботинка. Затем, стараясь держаться как можно ближе к трубачу, пошел с музыкантами в ногу. С ним вместе к оркестру пристало еще несколько мальчиков. Пенрод с ними не был знаком. Да и намерения этих мальчишек не отличались серьезностью. Они бежали вприпрыжку, их лица раскраснелись от возбуждения. То были низменные натуры. Их чувства не восходили до великой мечты. Оркестр для них – всего лишь сиюминутное развлечение, о котором они забудут тотчас же, как музыканты скроются в конце улицы. Пенрод, напротив, был всецело захвачен стихией басовой трубы. Он глаз не отрывал от нее. Временами он даже сам пытался подражать ее звукам. Тогда из чрева его вырывалось что-то вроде тигриного рыка, а пальцы перебирали воображаемые клавиши.
Но вот музыканты перестали играть. Толпа мальчишек разом повернула назад. Пенрод же по-прежнему маршировал рядом с маленьким трубачом. Он так и не покинул его до тех самых пор, пока музыканты не поднялись по ступеням какого-то солидного здания и не скрылись за дверью.
Пенрод еще немного полюбовался каменной лестницей, затем со вздохом повернул к дому.
На обратном пути он снова маршировал в ногу с никому не видимым духовым оркестром. Прохожие оглядывались на него. Сам того не замечая, герой наш внезапно разражался трубными звуками, и тогда пальцы его, которые он держал на уровне живота, принимались за работу на невидимых миру клавишах.
Образ большой медной трубы стойко запечатлелся у Пенрода в памяти. Этот образ не уступал оригиналу ни звучностью, ни размерами. Пенрод мог бы неточно запомнить или просто забыть множество других вещей, но большая, сияющая начищенной медью, изогнутая труба так явственно виделась ему, словно он и впрямь держал ее в руках. Как раз подходя к дому, Пенрод размышлял о том, что если уж у тебя есть такая большая труба, и ты играешь на ней, никто не сможет тебя не заметить или, например, не услышать.
И за ужином мысли о трубе не оставляли Пенрода. Время от времени он вдруг принимался рычать. Мистера Скофилда-старшего это повергало в ярость. Он считал, что сын нарочно мешает ему говорить.
Наконец, он велел сыну ложиться спать. Тот встал и, наигрывая нечто походное, парадным маршем поднялся по лестнице в спальню. Улегшись в постель, он продолжал тихонько трубить. Мать погасила ему свет и спустилась к мистеру Скофилду в библиотеку. Прошло минут сорок, когда Маргарет, чья комната граничила со спальней Пенрода, вздрогнула от жизнеутверждающих трубных звуков.
– Пенрод! – закричала сестра. – Если ты сейчас же не прекратишь, я позову папу!
Торжественный марш затих. Теперь Пенрод «исполнял» какую-то едва слышную мелодию.
Маргарет вздохнула спокойно. Это бурчание не мешало ей писать письма.
Утром Пенрод, едва открыв глаза, тоскливо насупился. Так бывало всегда, когда впереди маячили тяготы учебного дня. Однако пятью минутами позже он вспомнил о том, что произошло вчера. Лицо его озарила улыбка, и он затрубил. Весь день в школе, и потом по дороге домой, и дома Пенрод занимался математикой. Ни разу в жизни он еще не посвящал столько времени сей точной науке. Он лихорадочно считал, сколько потребуется сдать тряпок и металлолома, чтобы выручить деньги на покупку заветной трубы. Ученым педантам, которые составляют нуднейшие задачники для школ, есть тут над чем задуматься.
Пенрод продолжал считать до следующего дня. К счастью, на другой день выяснилось, что дядя Джо едет мимо их города в Неваду, и завтра они всей семьей пойдут на вокзал, чтобы с ним повидаться. Пенрода это известие обрадовало сразу по двум причинам. Во-первых, поезд прибывал на вокзал во время занятий, и мальчику разрешили не ходить в школу. Кроме того, дядя Джо виделся с племянником не часто, однако, когда это случалось, Пенрод неизменно получал от него деньги. От одного воспоминания об этом у него перехватило дыхание. Главное, дядя всегда вручал ему деньги незаметно от взрослых, и никто не мог проследить потом, как он их тратит. В прошлый раз он получил от дяди серебряный доллар. Если и завтра… О дальнейшем Пенрод даже не решался подумать.
На другой день, в два тридцать пять поезд остановился на станции. Дядя Джо выскочил на платформу и бурно приветствовал родственников. Без восемнадцати три дядя уже двигался в сторону Невады и махал на прощанье рукой с площадки последнего вагона. Как раз перед тем, как сесть в поезд, он незаметно опустил в карман племяннику целых два доллара.
Без семи минут три Пенрод уже открывал дверь самого большого музыкального магазина в их городе. Рослый блондин-продавец показался Пенроду похожим на графа. «Граф-продавец» изящно оперся на крышку полированного рояля. Поначалу Пенрод оробел. Но сумма в два доллара придала ему уверенности в себе.
– Я хотел бы поглядеть вон ту большую трубу, которая у вас на витрине, – обратился он к надменному продавцу.
– Вот и прекрасно. Гляди, сколько хочешь, – ответил тот, но с места не сдвинулся.
– Но я ведь просил…
Какая-то, еще не совсем ясная, мысль мелькнула в голове у Пенрода, и он осекся.
– Я просил… – снова попробовал начать он, и тут мысль, так встревожившая его, внезапно обрела ясность. – Я хотел узнать, сколько…
– Что, сколько? – переспросил «продавец-граф».
– Сколько… стоит… труба… – с трудом произнес мальчик.
– Наверное, вообще она стоит дорого, – отвечал продавец. – Но мы просим вполне умеренную сумму. Всего восемьдесят пять долларов.
– Восемьдесят пять, – отрешенно проговорил Пенрод, – а…
И он умолк. Слишком уж разительным был контраст между двумя долларами, счастливым обладателем которых Пенрод стал после встречи с дядей Джо, и ценой заветной трубы. По мере того, как он переваривал слова продавца, между ним и трубой разверзалась пропасть. Ибо восемьдесят пять долларов были для Пенрода суммой не более осязаемой, чем восемьдесят пять миллионов.
– Может, ты хочешь, чтобы я отложил эту трубу для тебя? – несколько любезней, чем прежде, проговорил продавец. – Ты можешь пока прицениться к трубам в других магазинах, а наша тебя подождет.
– Откладывать, наверное, не стоит, – покраснев, прошептал Пенрод.
Он принялся с таким усердием ковырять пол магазина носком ботинка, словно собирался прорыть подкоп. Потом он с не меньшим усердием помассировал шею и, стараясь придать голосу небрежную интонацию, произнес:
– Не всю же жизнь мне стоять тут. Пожалуй, мне уже пора по делам.
– Время – деньги, Верно я говорю? – откликнулся продавец.
Пенрод остановился. В тоне продавца ему послышалась издевка. Но он был настолько придавлен неудачей с трубой, что даже не нашел слов, чтобы поставить на место обидчика. Он потоптался у выхода и открыл дверь.
– А то я тебе могу пока завернуть трубу, – снова раздался голос «продавца-графа».
На этот раз Пенрод уже ясно понял, что над ним издеваются. Но слов для ответа так и не находилось, и он вышел на улицу.
Лишь десятью минутами позже, уже приближаясь к дому, Пенрод резко обернулся и повел с воображаемым продавцом такую беседу:
– Вы смеете это утверждать про меня? Ну, тогда я скажу вам, сэр, что вы глупы вдвойне!
Пенроду стало чуть легче. Он даже пошел быстрее. Но разочарование все же не проходило. Рано или поздно у каждого в жизни наступает момент, когда сумма в восемьдесят пять долларов нанесет серьезную душевную травму. Пенрод переживал свою восьмидесятипятидолларовую трагедию сейчас. Он был настолько подавлен, что даже забыл о двух долларах, которые лежали в кармане его пиджака. Он миновал целых две аптеки, даже не обратив на это внимания. Ни газировки, ни мороженого сейчас для Пенрода просто не существовало. Да и могут ли они что-нибудь значить, если жизнь в мгновение ока утратила смысл, и идеал оказался недостижимым?
Дома Пенрод выждал, пока Делла спустилась в подвал за продуктами, и отправился в кладовку. Порывшись там минут пять, он вынес металлическую воронку, в обществе которой и удалился в сарай. Здесь он развернул эксперимент, который вполне мог лечь в основу трагедии.
Отыскав обрезок шланга, он вставил в один его конец воронку. Затем он скрутил шланг в два кольца и укрепил веревкой, чтобы кольца не распрямились. Когда сооружение было готово, Пенрод принялся изо всех сил дуть в другой конец шланга.
Он все сделал правильно. И «трубу» свою держал так же, как маленький человек из оркестра, и губы сложил ничуть не хуже. Но, сколько он ни дул, из воронки лишь летела слюна. Звука не получалось. Пенрод не отчаивался. Он наполнил легкие воздухом и задул так, что потемнело в глазах. «Труба» молчала. В растущем организме всегда кроются дополнительные резервы. Пенрод отыскал их. Теперь он дул еще сильнее. Лицо посинело, глаза выпучились, словно его кто-то душил. Вполне вероятно, Пенрод сейчас мог с успехом заменить насос средней мощности.
Ноги его дрожали от напряжения. Тогда, не переставая дуть, Пенрод опустился в тачку. Собрав волю в кулак, он продолжал упражнения минут десять. Но из воронки слышались лишь хрипы, которые издавала надорванная грудная клетка Пенрода.
Наконец он сдался. Поглядев на свою поделку, он с большим сожалением признал, что она и внешне на трубу совсем не походит. Ни один мальчик старше девяти лет ни за что не поверил бы, что это большая медная труба из оркестра! Пенрод бросил воронку со шлангом на пол и обессиленно раскинулся в тачке.
– Эй, Пенрод! – раздался вдруг голос Сэмюеля Уильямса.
Пенрод поглядел на дверь. В сарай входили Сэм и мистер Родерик Мэгсуорт Битс-младший.
– Как жизнь, Пенрод? – снова подал голос Сэм.
Пенрод не ответил. Мальчики стояли и озирались по сторонам. Вдруг Сэм заметил на полу убогое устройство Пенрода.
– Это чего такое? – подняв шланг с воронкой, полюбопытствовал он.
– Да так, – уклончиво ответил неудачливый изобретатель.
– А для чего «так»? – не собирался отступать Сэм.
– Я же говорю: так, – еще больше смутился Пенрод. – Ну, что-то вроде трубы.
– Какой трубы? – совсем удивился Сэм.
– Для музыки, – пробормотал совсем тихо Пенрод.
– Для музыки? – вдруг визгливо захохотал мистер Мэгсуорт Битс.- Да ты что, Пенрод? Ой, не могу! – закатывался он. – Неужели ты действительно думаешь, что на этом можно играть? А ты как думаешь, Сэм?
Сэм очень серьезно поднес изобретение Пенрода к губам и дунул изо всех сил.
– Не работает, – мрачно констатировал он.
– Еще бы она работала! – совсем разошелся мистер Битс. – Ненастоящие вещи никогда не работают. Вот я, лично, скоро приобрету настоящую трубу. Тогда вы увидите, что такое труба. Я буду уж так трубить, что меня каждый услышит. Я…
– Скоро он приобретет настоящую трубу! Разбежался! – принялся дразнить его Сэм. – Тогда уж прямо сегодня сходи и купи.
– Да, схожу. Я хоть сейчас пойду к отцу просить на трубу денег, – совершенно серьезно ответил мистер Родерик Мэгсуорт Битс-младший. – Только папа сегодня мне денег не даст.
Сэм засмеялся. Даже Пенрод, забыв на мгновенье о снедавшей его тоске, громко фыркнул.
– Ну, ты даешь, Родди! – в восторге запрыгал Сэм. – Это все равно что сказать: я заставлю отца купить мне пожарную повозку и лошадей, только он мне их не купит!
– Нет, не все равно! – возмущенно завопил Родди. – Папа мне даст денег сколько угодно, но только не в этом месяце. Должен пройти месяц от прошлой субботы, и тогда мне снова начнут давать деньги. Потому что пока я наказан.
– Так я тебе и поверил! – покачал головой Сэм. – Просто никто никогда не купит тебе трубы, Родди. Вот ты и выдумал про какое-то наказание.
– Посмотрел бы я, что бы с тобой сделал отец, если бы у тебя пролилась краска собаке на спину, а потом эта собака вошла бы в дом и начала обо все обтираться, – бойко возразил мистер Мэгсуорт Битс. – Думаешь, тебе, Сэм, дали бы денег на трубу раньше, чем через месяц?
Мальчики помолчали. Родерик привел достаточно серьезный довод в свою пользу. Если с собакой и впрямь произошло все это, ясное дело, раньше, чем через месяц, он денег от родителей не получит. Однако и тут Сэма не оставляли сомнения.
– Когда не можешь чего-нибудь сделать, всегда находится уважительная причина, – недоверчиво проворчал он.
– Ничего не находится! – вспыхнул от возмущения Родди.
– Чего ж ты тогда не пойдешь за трубой? – снова принялся за свое мистер Сэмюел Уильямс.
– Тебе что, по сто раз повторять? – сжал кулаки Родерик.
Внезапно ярость, пылавшая на его лице, уступила место таинственности, и он уже спокойно добавил:
– Вообще-то, стоит мне захотеть, и я добуду трубу безо всяких денег. Конечно, она будет не очень новой…
– Ну, ясное дело! – перебил Сэм. – Она, наверное, игрушечная! Маленькая такая труба для ребеночка. Твоя мамочка давно велела убрать ее на чердак, а сейчас ты ее достанешь и принесешь нам. Ну, тогда заодно притащи еще что-нибудь, во что ты играл в три года!
– Ничего не игрушечная, и не играл я в три года! – совсем разобиделся Родди. – Это будет настоящая труба для оркестра! Мне ее взять, раз плюнуть!
Пенрод почувствовал себя несколько лучше.
– Ты правда можешь ее достать, Родди? – осведомился он, и лицо его прояснилось.
– Запросто, – махнул рукой мистер Мэгсуорт Битс. – Да если бы я захотел, труба уже через минуту была бы здесь.
– Настоящая? – не веря своему счастью, спросил Пенрод.
– Настоящая! – немедленно отозвался Родди.
– Честно?
– Честно.
– В точности, как в оркестре?
– Я уже сказал: в точности.
Тут в душу Пенрода закралось новое сомнение.
– Ну, ясно, – разочарованно протянул он. – Это, наверное, какая-то маленькая труба.
– Маленькая! – тоном победителя отозвался Родди. – Да это самая большая труба, которая только бывает. Она называется «бас-геликон». У нее такой громкий звук, что ее приходится посредине закручивать в кольцо. Знаешь, Пенрод, какое это большое кольцо! В него даже человек пролезть может, если он, конечно, не очень толстый.
Еще бы Пенроду не знать! Ведь именно к этой трубе рвалось все его существо! И, едва сдерживая дрожь в голосе, он прошептал:
– В каком магазине ты собираешься ее покупать, Родди?
– Да не собираюсь я ее покупать, – еще больше удивил Пенрода мистер Мэгсуорт Битс. – Она просто лежит у моего дяди Этельберта. У него, кроме этой трубы, есть еще три рояля, несколько арф…
– У него что, музыкальный магазин? – не дал договорить Родди Пенрод.
– Нужен моему дяде Этельберту какой-то паршивый магазин! Это просто все его собственное. Он собирает старые инструменты.
– Ну, я же говорю, что у него магазин, – снова принялся за свое Пенрод. – Если все эти инструменты старые, значит, твой дядя торгует подержанными вещами.
– Ты, по-моему, совсем обалдел, – с возмущением отвечал мистер Родерик Мэгсуорт Битс-младший. Он даже вообразить не мог, чтобы кто-нибудь из членов столь аристократического семейства унизился до торговли подержанными вещами. – Мой дядя Этельберт вообще не работает, – продолжал отстаивать честь рода племянник. – А музыкальные инструменты у него просто есть в доме, и все. В одной комнате у него лежит сорок одна гитара.
– Врешь! – крикнул Сэм. – Ты слышал, Пенрод, что Родди городит?
– Выбирай выражения, Сэм Уильямс! – гневно отвечал благородный Родерик Мэгсуорт Битс-младший. – Я никому не позволю себя оскорблять!
– Да кто тебя оскорблял! – невозмутимо ответил Сэм.
– Ты только что сказал, что я вру! – сжав кулаки, шагнул к нему Родди. – А ну, повтори! Ты считаешь меня лгуном?
– Я пока еще тебе этого не сказал, – внес полную ясность Сэм. – Но вообще, если бы я захотел, я бы сказал тебе запросто.
– Как это так? – опешил Родди.
– Ну, пока что ты только болтаешь, а доказать ничего не можешь. Правда, Пенрод?
Сэм очень рассчитывал на поддержку Пенрода. Но тот преследовал свои интересы и занял выжидательную позицию.
– Тогда и я могу спокойно сказать, что ты лгун, – попытался отразить удар Родерик Мэгсуорт Битс-младший. – Ты ведь тоже только говоришь, что я вру, а доказать не можешь.
– Зачем это я буду доказывать? – взвился от возмущения Сэм. – Ты врешь, ты и доказывай. Правда, Пенрод!
На этот раз друг поддержал Сэма.
– Все верно, – кивнул он с важностью головой. – Сэм абсолютно прав, Родди.
– Тогда пошли к моему дяде, и сами увидите.
– Ну, нет, – решительно запротестовал Сэм. – Не стану я таскаться к чьему-то чужому дяде. Зачем мне нужен твой дядя, а Родерик? Убедиться, что ты все наврал? Я и так это знаю. Ни у кого в мире, кроме владельцев музыкальных магазинов, нет сорок одной гитары. Поэтому я и знаю, что ты просто врешь.
– Заткнись! – возопил Родди. – Ты сам…
– А почему бы тебе не принести эту трубу к нам сюда, Родди? – поспешил вмешаться в беседу Пенрод. – Ты ведь сказал, что можешь. Вот и принеси ее нам. Не успеешь ты это сделать, как Сэм возьмет обратно свои слова. Ты ведь возьмешь, Сэм?
– Возьму, – без особой охоты подтвердил тот. – Только, думаю, мне не придется. Нет у него никакой трубы. Он просто на…
– Ах, у меня, значит, нет? – заорал Родди, и глаза его заблестели от гнева. – Только, чур, не уходите отсюда! Сейчас сами увидите!
И он вихрем вылетел из сарая.