Пенрод и Сэм

Глава XXIII
БАЛ

Маленькая, изящная карточка сообщала: «Мисс Эми Ренсдейл ждет Вас у себя дома двадцать третьего, в субботу, с трех до шести на большой танцевальный вечер. Просьба подтвердить Ваше согласие».

Приглашения были разосланы по поводу девятилетия самой младшей ученицы Вечерней танцевальной школы. Это был единственный праздник за весь сезон, на который пригласили даже таких джентльменов, как мистер Пенрод Скофилд и мистер Сэмюел Уильямс. Надо признаться, вообще-то их довольно редко приглашали в гости. Их неуемной фантазии боялись. Но такой большой прием, как у Эми Ренсдейл не мог пройти без них. Если бы их не пригласили, могли бы обидеться их родители, и это соображение казалось устроителям праздника более весомым, нежели тот ущерб, который два названных выше джентльмена могли нанести празднику. Впрочем, посылая им приглашения, устроители надеялись, что они не оправдают свою репутацию.

Друзья вместе шагали на праздник. Едва выйдя на свежий воздух, они забыли о наставлениях, которыми матери прожужжали их чисто вымытые уши. Теперь они уже и не думали, что непременно должны пригласить на танец виновницу торжества. II все-таки тело, дух и одежды обоих свидетельствовали о том, что они идут на праздник. В карманах пальто у них лежали бальные туфли, аккуратно завернутые в тонкую бумагу. В карманах пиджаков – по паре ослепительно белых надушенных перчаток. Что касается их настроения, то сейчас, подходя к дому Эми Ренсдейл, они испытывали волнение и одновременно радостное предчувствие праздника. Их воображение рисовало нечто похожее на рождественскую елку, которая до поры до времени спрятана за занавеской и потому убранство можно подглядеть лишь в общих чертах. Там маячило веселье со всеми возможными удовольствиями – музыкой, мороженым, миндальными пирожными, хлопушками, шапочками из фольги, а также с разодетыми юными дамами, при виде которых их сердца начинали биться сильнее. Походка Пенрода и Сэма сейчас отличалась чинностью и одновременно упругостью. Лица их сияли, но сохраняли серьезность. Словом, они шли на праздник!

– Гляди-ка, – сказал Пенрод, – вон идет Карли Читтен!

– Где? – спросил Сэм.

– Ты что, ослеп? Посмотри на ту сторону.

– Что ж ты сразу не сказал, что он на той стороне? – сварливо спросил Сэм. – Да он вообще такой маленький… Его легко не заметить.

Конечно, тут Сэм хватил через край. Мистер Читтен одиннадцати лет был действительно маловат для своего возраста. Однако уж не настолько, чтобы его нельзя было заметить.

– Смотри, как он разоделся, – заметил Сэм. – Значит, его тоже пригласили.

– Готов спорить на что угодно, он там что-нибудь натворит, – сказал Пенрод.

– Я тоже думаю, что натворит, – согласился Сэм.

На этом их обсуждение мелкого субъекта, который шагал по другой стороне улицы, завершилось. Но, несмотря на то, что они ничего больше не сказали друг другу, чувствовалось: предмет этот их живо интересует. Они шли и с любопытством поглядывали на мистера Читтена.

Он отличался приятной, но неброской внешностью. Красивый черноволосый мальчик с живыми глазами и сдержанными манерами. Аккуратная одежда, умение держать себя, чувство собственного достоинства и, одновременно, почтение к старшим, – всеми этими качествами, которые нравятся взрослым, он был наделен сполна. Словом, это был тот редкий мальчик, у которого самый робкий взрослый не побоялся бы спросить на улице, как ему куда-нибудь пройти. Но, несмотря на это, Пенрод и Сэм подозревали его в каких-то тайных грехах. Они считали, что он совсем не так прост, как кажется.

Они продолжали смотреть на него до тех пор, пока не подошли к дому мисс Эми Ренсдейл. Там их отвлекла группа людей, которые несли зачехленные музыкальные инструменты – скрипки, арфы и другие не менее заманчивые знаки того, что в доме скоро будет весело. Гости, уже успевшие войти в дом, тоже с интересом наблюдали за шествием музыкантов. Эти тщательно умытые мальчики в черном и белом и девочки, чьи платья очаровывали мягкостью тонов и изяществом покроя, со всех сторон устремились к калитке. А Марджори Джонс, самая красивая девочка на свете, сияя янтарными кудрями, выпорхнула из экипажа как раз в тот момент, когда подходили Пенрод и Сэм. Она махнула им рукой.

Сэм радостно ответил ей. Пенрод не мог позволить себе подобной непосредственности. Его обуревали сильные чувства, и, боясь их обнаружить, он только хрипло произнес:

– Привет, Марджори.

И все-таки она задержалась около него, чтобы он мог пригласить ее на первый танец. Но Пенрод не сумел воспользоваться этой возможностью, и ей ничего не оставалось, как побыстрее войти в дом, чтобы хоть таким образом скрыть разочарование.

Пенрод покраснел. Он мечтал танцевать с Марджори не только первый, но и второй, и третий, и вообще все танцы, а между танцами сидеть рядом с ней за столом, но не мог решиться попросить ее о таком блаженстве. Он вдруг словно онемел, и, если бы его спросили, почему так получилось, он не смог бы ответить. Он еще не умел понимать себя, а причина была проста: ему очень нравилась Марджори, и он боялся, что она откажет ему. Тем более, что она сегодня была особенно хороша, и больше, чем обычно, вселяла робость в душу своего воздыхателя. Вот, что с ним происходило и, если бы он сумел это понять, то возможно избежал бы многих неприятностей. Но он вообще себя не помнил с того момента, как увидел Марджори. Он очнулся лишь в мужской гардеробной, куда их с Сэмом почтительно проводил чернокожий слуга.

Там уже находилось множество их сверстников. Все они облачались в бальные туфли и белые перчатки и спешно поправляли прически перед зеркалом. Многие дошли даже до того, что сняв уличные ботинки и надев туфли, отправлялись в находящуюся рядом ванную комнату и, прежде чем натянуть белые перчатки, тщательно мыли руки, чтобы на них не остались следы ваксы. И вот, о том, в каком необычном для себя состоянии находился сейчас Пенрод, можно было судить по тому, что и он тоже пошел мыть руки. В ванную они вошли вместе с Морисом Леви.

– Карли Читтен тоже здесь, – сказал Морис, когда они с Пенрод ом намыливали руки над одной раковиной.

– Это я и без тебя знаю, – ответил Пенрод. – Спорим, он что-нибудь натворит.

Морис угрожающе кивнул головой.

– Он мне что-то начинает надоедать. Я знаю, это он засунул учителю Бартэ в карман пальто кусок холодной глазуньи, и Бартэ подумал, что это я. А недавно Карли подходит ко мне и говорит: «Понюхай мой цветок в петлице». У него в петлице были фиалки. Я хотел понюхать, но только я наклонился, мне в лицо брызнула вода. В общем, с меня достаточно, если он еще раз сделает что-нибудь такое, ему будет плохо.

Пенрод поинтересовался, что собирается сделать Морис, и тогда Морис объяснил, что если мистер Читтен снова его обидит, он ему врежет по физиономии. Говоря об этом, Морис не искал изящных выражений, а попросту, без обиняков заявил, что «расквасит мистеру Читтену нос».

– Ну, ко мне он пока не лез, – сказал Пенрод, – я думаю, он просто знает, что бы ему в этом случае было!

Тут из гардеробной донесся крик боли. Заглянув в дверь, Пенрод и Морис увидели Сэма Уильямса, который зализывал большой палец на правой руке. Лицо его перекосилось от боли, на глазах выступили слезы. Он вошел в ванную и сунул палец под струю холодной воды.

– Проклятый коротышка Читтен! – пожаловался он. – Он протянул мне металлическую коробочку и велел взять ее так, чтобы с одной стороны я держал ее большим пальцем, а с другой – всеми остальными. Он сказал, что покажет мне кое-что интересное. Я взял, а он нажал на крышку, и из коробки вылетела длинная игла. Она чуть насквозь мне не проколола большой палец. Ничего себе, а?

В это время в дверь осторожно просунулась темноволосая голова Карли Читтена.

– Ну, как твой палец, Сэм? – спросил он.

– Сейчас ты у меня узнаешь, как! – взревел Сэм.

Голова юного фокусника тут же исчезла. Наградив всех, кто находился в гардеробной, ехидным смехом, Карли выскользнул вон из комнаты, спустился вниз и с привычным для всех окружающих видом серьезно-вежливого мальчика вошел в гостиную, где всех встречала хозяйка. Почти одновременно грянула музыка и остальные мальчики, покинув гардеробную, тоже спустились вниз.

Пенрод вошел среди самых последних. Он приветствовал заученным в танцевальном классе поклоном мисс Ренсдейл и находящихся при ней взрослых в составе двух незамужних теток и гувернантки. Затем он стал искать глазами Марджори и моментально нашел ее. Она танцевала, и ее янтарные кудри колыхались в такт музыке.

Никогда еще она не была так прекрасна! Но партнером ее был Карли Читтен!

Это был жестокий удар, и он поразил Пенрода Скофилда в самое сердце. Он отвернулся от сияющего паркета, по которому скользили пары, и направился к выходу. Но тут одна из теток мисс Ренсдейл окликнула его.

– Ты Пенрод Скофилд, да? Или Сэм Уильямс. Я что-то забыла. Нет, все-таки ты Пенрод.

– Что, что? – произнес он. – Да, мэм.

– Ну, Пенрод, сейчас я найду тебе партнершу. Тут есть несколько милых девочек. Идем со мной!

– Да-а-а, – растерянно протянул он. – Вы знаете, наверное, лучше не надо. – Он никого не хотел обидеть. Просто он еще не знал, как, не нарушая приличий, можно отказаться от того, чего не хочется делать. И он добавил:

– Мне что-то не хочется.

– Чудесно! – воскликнула тетка мисс Ренсдейл и мгновенно покинула его.

Пенрод остался один. По обычаю всех застенчивых представителей своего пола (независимо от возраста) он принялся слоняться между гостиной и прихожей. Там он встретил еще нескольких мальчиков, которые славились застенчивым характером и искали защиты в обществе друг друга, и отыгрывались друг на друге. Стоило кому-нибудь из них толкнуть или хотя бы коснуться товарища, как тот начинал шипеть: «Да что с тобой происходит? Оставь меня в покое!» Никто из них не привык носить крахмальные воротнички, и они то и дело вертели головами. Иногда они исподтишка обменивались тумаками. Пенрод видел, как вдали мелькают янтарные кудри, и, стоя среди этих неудачников, чувствовал себя изгнанником.

В столь же невыносимом состоянии он провел весь следующий танец. Затем он решил прислониться к стене и пробрался в угол. Стоя там, он услышал обрывок разговора, который в какой-то мере касался и его. Мисс Лоу, гувернантка новорожденной, беседовала с одной из теток Ренсдейл – той самой, которая предлагала найти Пенроду партнершу. Две дамы стояли как раз перед ним, и, разумеется, не подозревали о его присутствии.

– Я никогда еще, – говорила тетка Ренсдейл, – никогда еще я не видела такого прелестного мальчика, как этот Карли Читтен. О, он будет иметь огромный успех у женщин, когда вырастет! Я прямо глаз от него не могу отвести.

– Да, очаровательный мальчик, – сказала мисс Лоу, – его манеры просто безукоризненны.

– Словно настоящий светский человек, только еще маленький, – восторженно продолжала тетка Ренсдейл. – Полная противоположность мальчикам вроде Пенрода Скофилда!

– Пенрод! – воскликнула мисс Лоу. – Упаси Боже нас от таких, как он!

– Я вообще не знаю, зачем он пришел. Танцевать он отказался. Слышали бы вы, как грубо он это сделал!

– Ну, не думаю, чтобы девочки очень огорчились из-за этого, – сказала мисс Лоу, – если бы вы, хоть раз пошли со мной и с Эми в танцевальный класс, вы бы поняли, почему.

И они отправились в гостиную. Пенрод услышал, как они на ходу еще раз произнесли его имя. Дальнейшего их разговора он не уловил, однако не сомневался, что по его поводу они по-прежнему не говорили ничего хорошего. Он не двигался с места и пребывал в мрачной задумчивости.

Он убедился, что руководство балом настроено против него, и так оно, собственно, обстояло на самом деле. Оскорбляло его и поведение Марджори. Теперь она весело танцевала с бывшим соперником Пенрода Морисом Леви. То обстоятельство, что сам Пенрод на протяжении всего бала ни разу не подошел к ней, по его мнению, ничуть не умаляло ее вины. И он принял суровое решение. Он больше вообще не пригласит ее ни на один танец! Никогда не подойдет к ней. И вообще ни к кому из них!

Он тяжело дышал, глаза его горели, но он не желал поддаваться чувствам. Ему и в голову не пришло повернуться и уйти домой. Ни он сам, ни его приятели никогда не уходили из гостей прежде других, и такого способа решения конфликта для него просто не существовало. Для того, чтобы облегчить страдания, он видел только один путь: он должен незамедлительно что-нибудь предпринять.

На всех детских сборищах присутствуют нарушители спокойствия. До поры до времени они не проявляют себя, могут и вовсе остаться скрытыми. Но если появится вожак и позовет их в бой, они с готовностью встанут под его пиратское знамя. Подобные группы состоят в основном из мальчиков, которые слишком стеснительны, чтобы поговорить с девочками или пригласить их на танец, но, тем не менее, жаждут привлечь к себе внимание. Находятся и другие субъекты: эти вполне благовоспитанны, но просто обстановка праздника и большое скопление народа их возбуждает. Музыка тоже оказывает на детей непредсказуемое воздействие, особенно когда они слышат богатый инструментами оркестр, а именно такой оркестр играл на дне рождения Эми Ренсдейл.

Но при множестве возбуждающих нервы факторов, бунт на празднике все-таки никогда не вспыхнет, если нет вожака. На празднике у Эми Ренсдейл вожак оказался. Он стоял в углу, и все, что необходимо для бунта, уже созрело в его израненной душе. И вот, если в этот горестный угол вошел подавленный Пенрод Скофилд, то обратно вышел отчаявшийся бунтарь, который готов был в любую минуту поднять восстание.

Лицо его озаряла дерзкая улыбка, в осанке чувствовались бравада и гордость. Именно таким предстал Пенрод группе столпившихся в дверях мальчиков. Он немедленно стал пихать их друг на друга. Они щедро отвечали ему тем же, и вскоре в их стане завязалась потасовка, достаточно шумная для того, чтобы соперничать с оркестром. Потом Пенрод позволил выпихнуть себя к танцующим и тут же столкнулся с Марджори и Морисом Леви, причем сделал это так ловко, что они едва устояли на ногах.

Он отвесил им шутовской поклон и насмешливо извинился. Он даже специально придумал для этого оборот, который считал очень оскорбительным.

– Простите, – сказал он тоном, которым хотел выразить всю меру презрения, – я, кажется, слегка вас протаранил.

Марджори кинула на него обиженный взгляд, и они с Морисом отвернулись. Однако мальчики, стоявшие в дверях, разразились диким хохотом.

– Я вас слегка протаранил! Я вас слегка протаранил! – в восторге визжали они.

И они начали толкать друг друга на танцующих, и когда те сталкивались, кричали:

– Простите, я, кажется, вас слегка протаранил!

Движение это распространялось, как настоящая эпидемия, и скоро превратилось в игру. Группа мальчиков под предводительством Пенрода сновала среди танцующих. Они гонялись друг за другом, и то и дело кричали что есть мочи:

– Простите, я, кажется, вас слегка протаранил!

Они уворачивались друг от друга, приседали и часто в качестве прикрытия использовали танцующих. Они налетали на них и даже на музыкантов. Мальчики, которые танцевали, бросили своих партнерш и тоже включились в игру. Теперь и они, вместе с остальными, то и дело кричали:

– Простите, я, кажется, вас слегка протаранил!

Цветы в горшках летели на пол. Изящной ра Поты позолоченный стул не выдержал тяжести рухнувшего на него Родерика Мэгсуорта Битса-младшего, и к другим звукам примешался треск ломающегося дерева. Танцы прекратились. Мисс Эми Ренсдейл заливалась слезами, и ни у кого не было сомнений, что «начал» все Пенрод Скофилд.

Получив указание, дирижер вышел на середину гостиной и, хлопнув в ладоши, закричал:

– Фнимание. Фсем фнимание!

Шум притих. И праведники, и грешники остановились и решили послушать, что будет дальше. Мисс Эми Ренсдейл увели, чтобы умыть зареванное лицо. Марджори Джонс, Морис Леви и Карли Читтен под предводительством мисс Лоу, смущаясь, вышли на середину. Дирижер подождал, пока вернулась маленькая хозяйка бала, а потом громко объявил:

– Шуточный танес «Тапочки». Исполняют мисс Эми Ренсдейл, мисс Шонс, мистер Шорш Пассет, мистер Фиттен. Маленькие тжентльмены ошень шумели, мисс Лоу просит польше такое не телат. Шуточный танес «Тапочки»!

Обменявшись ритуальными поклонами, партнеры распределились следующим образом. Мистер Читтен взял за руку Марджори, Джорджи Бассет – мисс Ренсдейл, и они, проявляя гораздо больше старательности, чем наслаждения, принялись танцевать «Бабочек». Предводитель мятежников наблюдал за ними с улыбкой, в который, как он надеялся, отражались гордость и презрение. В действительности он был неприятно поражен. Шуточный танец в исполнении мисс Ренсдейл и Джорджи Бассета был традиционным номером на всех сборищах учеников Танцевальной школы, но вот Карли Читтен и Марджори раньше никогда не танцевали его. Пенрод и не подозревал, что они вместе разучивали «Бабочек», и это открытие принесло ему еще большие страдания.

Карли сделал не то движение и едва удержал равновесие. В толпе на время присмиревших мятежников, стоявших в дверях, тут же послышался громкий язвительный смех. Из гостиной раздалось шиканье, и все обратили взоры на Пенрода. Однако, хотя Пенрод не смог бы этого доказать, смеялся все-таки не он. Смеялся вообще не один человек. Смеялись двое, но получалось у них так слаженно, что, казалось, всего лишь один нарушитель спокойствия снова грозит сорвать бал. Авторами смеха были Сэмюел Уильямс и Морис Леви, которые стояли как Розенкранц с Гильденстерном.

– Он и меня поймал на эту коробку с иглой, – прошептал Морис Леви Сэму. – Он протянул ее Марджори, а я предупредил ее, чтоб она не дотрагивалась, и тогда он сказал мне, чтобы я подержал эту штуковину, и сунул мне ее так быстро, что я не успел отдернуть руку. И тут же эта идиотская иголка вонзилась мне в палец. Ничего, он еще сегодня у меня пожалеет об этом.

– Ну, – сказал Сэм, – я его тоже заставлю пожалеть. Мой палец ему так не пройдет!

Ни Сэм, ни Морис понятия не имели, каким образом заставят «пожалеть» Карли Читтена, но, когда они произносили свои угрозы, им становилось легче. Они тоже перешли в лагерь мятежников. Причины у них были сугубо личные: Карли Читтен обидел их, а власти, тем не менее, выказывали ему расположение. Само собою разумеется, что при таком раскладе Сэм и Морис должны были выступить против властей.

«Бабочки» кончились. Карли и Джорджи отвесили поклоны Марджори Джонс и Эми Ренсдейл, те ответили им реверансами. Раздались аплодисменты. По правде говоря, аплодисменты длились так долго, что вызвали подозрение, тем более, что к ним примешивалось шиканье и громкие выкрики: «Карли паршиво танцует!» Это опять постарались новоявленные Розенкранц и Гильденстерн. Но авторство заговора снова приписали другому.

– Стыдно, Пенрод Скофилд! – громогласно заявили обе тетки Ренсдейл, и совершенно невинный Пенрод покраснел от справедливого негодования.

Что касается самого Карли Читтена, то он безошибочно распознал истинных обидчиков. Его щеки окрасились легким румянцем, потом, как всегда, корректный и сдержанный, он прошел сквозь строй девочек и мальчиков, незаметно выскользнул из зала в прихожую, бесшумно взбежал по лестнице и проник в «джентльменскую гардеробную», где сейчас находились только шапки, фуражки, пальто и временно покинутые владельцами ботинки. Большая часть ботинок выстроилась в ряд вдоль стены. Из этого строя Карли безошибочно выбрал пару ботинок с лакированными носами, которые принадлежали Морису Леви. Он взял их и отправился в угол комнаты, где под стулом стояло две пары ботинок. На стуле лежали пальто и фуражки, в коих Карли распознал собственность Пенрода Скофилда и Сэмюеля Уильямса. Но так как он не знал, какая пара ботинок принадлежит Пенроду, а какая – Сэму, он схватил обе пары и, вместе с ботинками Мориса, понес их в ванную комнату. Он заткнул пробкой сток в ванне, открыл краны и, изучив содержимое встроенного шкафчика, извлек из него шесть кусков зеленого мыла, которые и опустил в воду. Он оставил их полежать в воде и немного размякнуть, а сам вернулся в гардеробную, где использовал свободное время на то, что перемешал все ботинки, стоящие в ряд, и туго связал шнурками разрозненные пары.

Проделал он все это сосредоточенно и серьезно. Его и без того яркие глаза горели еще ярче, но даже тени улыбки не было на его лице. Карли Читтен был не редким, но своеобразным экземпляром, имя которому «единственный ребенок в семье». Он жил в отеле, и жизнь там оказала определенное влияние на его характер. Играл он всегда один и осуществлял свои забавы хитро и не по возрасту осторожно, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что и собственные и чужие родители придерживались о нем самого высокого мнения.

Надо отдать Карли должное: он был, в определенной степени, борцом за равенство. Эта черта, в частности, проявилась и сейчас в гардеробной. Он поднялся сюда, чтобы отомстить Сэму и Морису за их выкрики по поводу его мастерства в танцах. Но начав действовать, он не ограничился только их вещами. Он не пожалел сил, и в результате предоставил каждому из мальчиков-гостей повод для размышления. Однако, в своем трудолюбии и жажде облагодетельствовать ближнего он зашел еще дальше. Отыскивая подручный материал, он отворил дверь, которая вела из гардеробной в комнату мисс Лоу. На ее столе он увидел бутылку с клеем и понял, что это как раз то, что требуется. Он взял бутылку и, одновременно, впился взглядом в ящик стола, который случайно оказался наполовину открытым.

Пять секунд спустя он вернулся в гардеробную. В руках у него была не только бутылка с клеем, но и накладные волосы, которые мисс Лоу использовала для пышности прически. Их он засунул в карман пальто, хозяин которого ему был неизвестен, а клей понес в ванную комнату. Там он извлек из воды шесть кусков мыла, которые запихнул с помощью щетки в ботинки. Затем он налил в них клей и отнес все три пары ботинок и гардеробную и аккуратно расставил по местам. После этого он чрезвычайно предусмотрительно запихнул свои собственные ботинки в карманы пальто, которое вместе с фуражкой положил на стул возле самой двери. Потом он преспокойно спустился вниз. Вся операция заняла у него не больше четверти часа. Такая энергия под силу только мальчикам; никому, кроме представителей пой разновидности человечества не удалось бы проделать подобное за столь короткий срок. Правда, Карли ни секунды не потерял даром, и нет ничего удивительного в том, что при такой занятости он забыл закрыть краны в ванной.

Его отсутствия никто не заметил. Пока его не было, захватывающая игра в «простите, я, кажется, вас слегка протаранил» вспыхнула вновь. Танцы, было возобновившиеся «Бабочками», снова прекратились. Тетки Ренсдейл и мисс Лоу были в отчаянии. Они дошли до того, что извлекли из недр дома двух официантов и приказали изловить и арестовать зачинщиков. Это посеяло панику в рядах нарушителей спокойствия. Они начали отступать. Отходя, они оборачивались и дразнили преследователей, и вскоре погоня распространилась по всему дому.

Приглашение к столу на какое-то время внесло успокоение. Оркестр заиграл марш. Карли Читтен и Джорджи Бассет вместе с Эми Ренсдейл и Марджори Джонс возглавили шествие. А те из мальчиков, которые сохранили еще память о приличиях, поспешно отыскали партнерш и двинулись следом. Мятежники, повинуясь зову мороженого, тоже один за другим становились в пары с девочками, и в результате все юные леди обрели кавалеров. Потом под бодрящие звуки американского гимна дети прошествовали в столовую. Все сели парами. Лишь в самом конце процессии шагали три одиноких мальчика, которым не хватило партнерш, поскольку девочек на празднике оказалось на три меньше. Трое одиноких джентльменов были последними представителями мятежников, которых официанты извлекли из недр дома во имя цивилизованной жизни. Это были Морис Леви, Сэмюел Уильямс и Пенрод Скофилд.

Они весьма миролюбиво прошествовали в большую столовую и заняли отведенные им места. Правда, с лиц их по-прежнему не сходило вызывающее выражение, и они, даже сидя за столом, не переставали пихать друг друга, а заодно и соседей. Однако вскоре вкусное угощение полностью захватило их, и последующие двадцать минут день рождения мисс Эми Ренсдейл проходил безо всяких неожиданностей. Застолье завершилось взрывами хлопушек, из которых вылетели замечательные разноцветные шапочки. Как раз когда хлопали хлопушки, Пенрод услышал где-то позади себя голос Марджори.

– Карли, Эмми, давайте мы с Джорджи для смеха поменяемся с вами местами!

И хотя они сидели прямо у них с Сэмом за спиной, Пенрод даже не удостоился повернуться и проверить, осуществила ли Марджори свое намерение. Его лицо стало пунцовым, и он тяжело дышал. Мгновение спустя шапочка, которую он надел на голову, была очень нежно снята с него, и маленькая корона из серебряной бумаги увенчала его чело.

– Пенрод!

Шепот раздался у самого его уха, и щеки его коснулось нежное дыхание.