Глава VI
ДЖОРДЖИ БАССЕТ ВСТУПАЕТ В БРАТСТВО

Увы, нога Джорджи Бассета ступила. Собственно говоря, мальчики были сами в этом виноваты. Они так важничали в присутствии Джорджи, напускали на себя такой таинственный вид, что, вполне естественно, разожгли в нем любопытство. Ну, мог ли он остаться равнодушным, когда они, едва завидев его, начинали то перешептываться с заговорщицким видом, то произносить непонятные слова. Можно ли удивляться, что в самом скором времени Джорджи твердо решил разнюхать, чем они занимаются.

Уже через несколько дней он узнал о существовании домика и даже увидел его вблизи. Однажды Джорджи почувствовал себя плохо и остался дома. Позавтракав, он ощутил прилив бодрости и решил предпринять небольшую вылазку. Он направился во двор Сэма Уильямса. Он знал, что все мальчики сидят на уроках и, ничего не опасаясь, спокойно обошел вокруг домика. Дверь оказалась заперта на замок, и, осмотрев все снаружи, он отправился домой.

Его любопытство настолько обострилось и терзало Джорджи до такой степени, что он ни о чем другом не мог и думать. Новые выпады Тайного братства отнюдь не умерили этот пламень. Когда они довели до сведения Джорджи, что они приняли решение не подпускать его ко двору Уильямсов ближе, чем на сто шестнадцать футов (именно такое расстояние определил Пенрод), несчастный изгой не выдержал. Он отправился домой и обратился с жалобой в вышестоящую инстанцию, дальнейшее поведение которой и позволяет возложить на взрослых ответственность за все, что произошло потом. Уже через час миссис Бассет сидела в библиотеке миссис Уильямс и рассказывала о том, как обидели ее Джорджи.

– Конечно, Сэм не виноват, – сказала она в заключение своей речи. – Джорджи очень хорошо относится к Сэму. Он ни в чем его не упрекает. Мы с Джорджи совершенно уверены, что Сэм был бы прелестным и очень вежливым мальчиком (именно так Джорджи и сказал), если бы Пенрод не оказывал на него такого дурного влияния. Джорджи совершенно уверен, что Сэму очень хотелось принять его в игру, но Пенрод заставляет Сэма делать все по его указке. Джорджи говорит, что больше всего его и обидело, что это двор Сэма, а распоряжается всем Пенрод. Можете себе представить: Джорджи пришел в гости к Сэму, и вдруг не Сэм, а другой мальчик, говорит ему, чтобы он даже близко не подходил. Но больше всего Джорджи обиделся на Мориса Леви. Джорджи говорит, что даже Пенрод с удовольствием принял бы его в члены клуба, если бы не Морис Леви. И по-моему, Родди Битс тоже его обидел. Что-то Джорджи говорил и про него.

Про двух чернокожих миссис Бассет ничего не сказала. Из этого можно сделать вывод, что в жалобе Джорджи они упомянуты не были.

– Джорджи сказал мне, что все остальные мальчики отнеслись к нему очень хорошо, – продолжала миссис Бассет. – Вот поэтому-то он и считает, что они непременно должны позволить ему с ними играть. Он говорит, что большинство этого бы очень хотело, а, значит, он сможет оказывать на них положительное влияние. Слышали бы вы, миссис Уильямс, как трогательно он об этом говорил. Конечно, мы, матери, не должны хвастаться своими детьми, но Джорджи, правда же, не такой, как другие мальчики. Он такой впечатлительный! Вы представить себе не можете, как он обиделся! Я даже боюсь, как бы он не заболел! И, знаете, я понимаю его. Конечно, не мне, матери, хвалить свое дитя, но, согласитесь, как это благородно! Ведь он хочет вступить в их клуб не для собственного удовольствия, а чтобы оказывать на них благое влияние. Вы согласны, миссис Уильямс? Ведь это необыкновенно благородное стремление!

Миссис Уильямс подтвердила, что это, действительно, необыкновенно благородно со стороны Джорджи. Результатом ее диалога с миссис Бассет явился другой. Миссис Уильямс решила, что тут не обойтись без влияния мужчины, и тем же вечером мистер Уильямс поговорил с сыном по-мужски.

– Или вы примете Джорджи Бассета в свою игру, – заявил он, – или я разрушу ваш дом.

– Но…

– Никаких «но». Я не желаю выслушивать жалобы от соседей!

– Но, папа…

– Хватит! Ты ведь сам сказал, что ничего не имеешь против Джорджи.

– Я сказал…

– Ты сказал, что не любишь его, но сам не смог мне объяснить, за что. Ты не привел ни одного случая, когда Джорджи повел бы себя плохо. Не мог привести ни одного примера, когда Джорджи поступил бы не по-джентльменски. Тут и спорить нечего. Или ты пригласишь в следующую субботу Джорджи в домик или домика больше не будет.

– Но, папа…

– Я больше не желаю это обсуждать. Если хочешь, чтобы я сломал твой дом, можешь продолжать, как раньше, дразнить со своими дружками этого безобидного парня. Но если хочешь, чтобы домик остался, будь вежлив и пригласи его. Я тебя предупредил! Больше ты от меня ничего не услышишь!

Сэм был совершенно подавлен.

На другой день он пересказал членам Братства свою беседу с отцом, и всех охватило уныние. Дела принимали столь скверный оборот, что было решено после уроков собраться на экстренное совещание. В домике собрались все. Дверь плотно затворили, окно закрыли доской. Потом зажгли свечу, и «братья» стали высказывать свои соображения по поводу постигшей их беды. И все они согласились в одном: если среди них появится Джорджи Бассет, их дело погибнет. С другой стороны, рассуждали они, если его не принять, у них попросту «ничего не останется».

В обсуждении не принимал участия только Верман. Он занимался другим. Члены Тайного братства поручили ему роль раздатчика ритуальных ударов. При посвящении Родди Битса и Мориса Леви он отлично справился с этим делом, и все сошлись во мнении, что ему следует продолжать в том же духе. Когда посвящали Родди, Верман пользовался старой планкой, которую нашел на крыше сарая. Но сегодня он где-то раздобыл новую доску. Она была гораздо шире и увесистее своей предшественницы, и сейчас Верман обстругивал ее с одного конца, стремясь придать ему форму рукоятки. Это занятие поглотило все его внимание. В отличие от других, он, казалось, и не думал впадать в уныние. Наоборот, его глаза весело сияли, и пламя свечи лишь подчеркивало этот радостный блеск. Казалось, он предвкушал какое-то радостное событие и даже время от времени хохотал от удовольствия. Это привлекло к нему внимание остальных, и, заметив, чем он занимается, все замолчали и стали задумчиво следить за ним. Мрачность мало-помалу начала покидать их лица, все больше уступая место выражению радости и покоя. Они все следили и следили за Верманом, а потом Пенрод довольно весело сказал:

– Ну, во всяком случае, сегодня только вторник. У нас достаточно времени впереди. Думаю, мы еще несколько раз посовещаемся. Нам надо хорошенько подготовиться. Ведь как-никак в субботу нам придется его посвящать.

Суббота выдалась солнечная, и это немного скрасило состояние и кандидата, и членов Тайного общества. Миссис Уильямс видела, как весело, вприпрыжку направился Сэм после ленча во двор, и осталась вполне довольна. У передней калитки он остановился и подал сигнал. Вскоре раздался ответный сигнал, и вслед за этим рядом с Сэмом появились Пенрод Скофилд и Джорджи Бассет. Джорджи всегда был чисто одет, но миссис Уильямс сразу заметила, что сегодня он наряден, как никогда, и одежда на нем просто сияет. Что касается выражения его лица, то, пожалуй, в нем было многовато самодовольства. А ведь Джорджи Бассет прекрасно знал, что тактичный человек не должен проявлять гордыни даже в тех случаях, когда одержал победу над ближними. Однако, несмотря на такую промашку Джорджи, миссис Уильямс могла с удовлетворением отметить, что ни Сэм, ни Пенрод не проявляли враждебности. Похоже, они смирились со своим положением. Теперь они принимали Джорджи таким, каков он есть, и даже, кажется, отнеслись к нему с интересом.

Мальчики о чем-то посовещались. Потом Сэм скрылся за домом. Затем он вернулся и жестбм поманил Пенрода и Джорджи. Тут Пенрод взял Джорджи за левую руку, а Сэм за правую, и все трое зашагали на задний двор. Наблюдая эту исполненную мира и согласия сцену, миссис Уильямс поняла, что не зря вмешалась и защитила Джорджи. Ее посетила тихая радость, какая приходит как бы в награду, когда совершишь доброе дело.

В таком благостном настроении она поднялась наверх. Вооружившись иголкой с ниткой, она начала восполнять различного рода уроны, которые понесла за последнее время одежда мужа и Сэма. От этого занятия и оторвала ее чернокожая служанка.

– Миз Вильямс, – заявила она так мрачно, что было совершенно ясно: эта пессимистка ждет от жизни только несчастий. – Миз Вильямс, я думаю, что дом обвалится. Это общество массы Сэма обрушит крышу на наши головы! Точно, миз!

– Крышу? – без тени волнения переспросила миссис Уильямс. – Разве они на чердаке?

– Нет, миз, в подвале. Но слышно на чердаке. Никогда еще не стояло у нас такого хлопанья, топанья, крика. Они всё набились в подвал и – ба-бах! Начался такой бедлам, просто невозможно держаться. Наверно, в подвале уцелел разве что фундамент. Но, боюсь, и он долго жить не сможет. Я бы их пошла усмирить, но мне страшно. Истинный Бог, миз Вильямс, там такой бедлам, что моя жизнь в страхе! Я подумала, лучше уж вы!

– Миссис Уильямс засмеялась.

– Знаешь, Фанни, когда в доме играют мальчики, иногда приходится потерпеть и шум. Уж такие они существа, Фанни. Они иначе не могут. Это даже хорошо, когда они играют и шумят. Вполне здоровый признак!

– Я тут человек маленький. Это ваш дом, миз Вильямс. Если вам охота, чтобы его развалили, я уж мешать не буду. Нет, мэм.

Она удалилась, а миссис Уильямс продолжала шить. Дело было осенью, дни шли на убыль, и в пять часов ей пришлось отложить работу. У миссис Уильямс было неважное зрение, и она предпочитала не шить при искусственном освещении. Она спустилась на первый этаж. В доме было совершенно тихо. Она решила проверить, не принесли ли газету и открыла входную дверь. Она сразу заметила Сэма, Пенрода и Мориса Леви. Они стояли у калитки и о чем-то тихо беседовали. Пока она смотрела, нет ли газеты, Морис и Пенрод ушли, а Сэм задумчиво направился к дому.

– Ну, Сэм, – сказала миссис Уильямс, – теперь ты понял, что не так уж плохо дружить с Джорджи Бассетом?

Сэм бросил на нее полный невозмутимости взгляд. Лицо его напоминало сейчас чистый лист бумаги и не отражало даже тени какого-нибудь чувства.

– Не плохо, мама, – покорно ответил он.

– Джорджи ушел домой?

– Да, мама.

– Я слышала, вы там очень расшумелись. Джорджи тоже было весело?

– Что, мама?

– Джорджи Бассету было весело с вами?

– М-м… – Сэм задумался, как задумываются, чтобы добросовестно вспомнить все, что произошло. Потом он сказал:

– Понимаешь, Джорджи не сказал, что ему весело, но он и не говорил, что ему невесело.

– Но когда он уходил, он поблагодарил мальчиков?

– Нет, мама.

– И даже тебя не поблагодарил?

– Нет, мама.

– Странно, – удивилась она, – обычно Джорджи такой вежливый. А вид у него был довольный?

– Что-что, мама?

– У Джорджи был довольный вид?

Миссис Уильямс показалось, что она не спросила ничего особенного. Однако Сэм ответил далеко не сразу. Он растерянно посмотрел на мать. Затем он помассировал ладонью правую лодыжку, а потом левую.

– Понимаешь, – объяснил он смущенно, – я споткнулся, когда спускался в подвал.

– Сильно ушибся? – с тревогой спросила миссис Уильямс.

– Нет, мама. Надо только прижечь немного арникой.

– Сейчас принесу. Иди в папину комнату, Сэм. Тебе очень больно?

– Нет, мама, – вполне искренне ответил он. – Почти совсем не больно.

Он проследовал за ней в ванную и очень мягко, но настойчиво сказал, что сам прижжет свои раны. Он так настаивал, что миссис Уильямс в конце концов уступила и спустилась в библиотеку. Там она увидела мужа, который только что вернулся с работы.

– Ну как? – спросил он. – Джорджи приходил? Они нормально с ним обращались?

– Да, да, все в порядке. Сэм и Пенрод вели себя, как никогда. Я даже удивилась, как они его ласково встретили.

– Ну, и хорошо, – сказал мистер Уильямс; он уселся в кресло и развернул вечернюю газету. – Признаться, я сильно опасался на этот счет. Я шел с работы пешком. Когда я проходил мимо дома Бассетов, я увидел у входа машину доктора Венни. А в дверь как раз в этот момент входил парикмахер из парикмахерской на углу. Я очень удивился. Я еще подумал, зачем может вдове Бассет понадобиться парикмахер и доктор одновременно? Джорджи тоже они оба сразу не должны бы потребоваться. А потом я вспомнил про сегодняшний день и испугался…

Миссис Уильямс засмеялась.

– Нет, нет. Его визит к нам не мог привести к таким ужасным последствиям. Я уверена, что мальчики с ним хорошо обошлись.

– Ну, тогда все в порядке.

– Ну, конечно…

Но миссис Уильямс не договорила. Ей помешала Фанни, которая позвала ее к телефону. И миссис Уильямс, весело напевая, пошла к телефону.

Она беседовала всего каких-нибудь пять минут, но когда она вернулась в библиотеку, на ней лица не было. Бледная и подавленная, она жестом указала мужу на телефонную трубку.

Охваченный самыми скверными предчувствиями, он вскочил с кресла.

– Миссис Бассет?

– Подойди к телефону, – хрипло произнесла миссис Уильямс. – Она с тобой тоже хочет поговорить. Долго она говорить не может, у нее начинается истерика. Она мне сказала, что они заманили Джорджи в подвал и там его отдали на истязание двум чернокожим! Но и это еще не все…

Мистер Уильямс пошел к телефону.

– Найди Сэма! – уже на ходу сказал он.

Миссис Уильямс вышла в переднюю.

– Сэм! – крикнула она наверх.

Ответа на последовало.

– Сэм!

За ее спиной раздалось очень деликатное покашливание. Она обернулась. Сын сидел на полу под вешалкой. Весь его вид свидетельствовал, что он тут долго уже о чем-то размышляет и даже понятия не имеет о событиях, которые разыгрались в библиотеке.

– Сэм! – крикнула миссис Уильямс. – Что ты тут делаешь?

– Знаешь, по-моему, у меня с ногами уже все в порядке. Я приложил арнику и…

– А ну, встань! – приказала она.

– А что случилось, мама?

– Сейчас же иди в библиотеку.

Сэм пошел, и шаги его характеризовала чрезвычайная плавность. Пожалуй, в такт его шагам не попал бы даже самый медленный похоронный марш, потому что Сэм шел медленнее самой скорбной на свете процессии. Похоже было, что он чего-то опасается.

Отец и сын вошли в библиотеку сквозь противоположные двери, и встреча их не сулила радости. Взглянув на отца, Сэм попытался сбежать, но в дверях, которые остались за его спиной, стояла миссис Уильямс.

– Подойди ко мне! – голос мистера Уильямса вполне соответствовал кошмарному выражению его лица.

– Сэм подошел.

А теперь говори, что вы сделали с Джорджи Бассетом?

– Ничего, – Сэм вздохнул, – совсем ничего.

– Что-о-о?

– Мы просто… посвятили его в Братство.

Мистер Уильямс повернулся, дошел До камина, потом снова приблизился к Сэму.

– И это все?

– Да, папа.

А мать Джорджи Бассета сейчас мне сказала по телефону, – холодно произнес мистер Уильямс, – что вы с Пенродом Скофилдом, Родериком Битсом и Морисом Леви заманили Джорджи в подвал, и там его избили чернокожие!

Услышав это, Сэм поднял голову.

– Ничего подобного, – заявил он, и в голосе его послышалось мягкое негодование; так возмущаются хорошо воспитанные люди. – Мы не заманивали его в подвал. Мы даже близко не подходили к подвалу. Очень нам туда нужно! Он сам туда спустился.

– Вот оно что! Наверное, он хотел там спрятаться от вас, бедный парень! Вы что, гнались за ним?

– Да ничего мы за ним не гнались, – твердо возразил Сэм.

– Тогда зачем его понесло в подвал?

– Он… упал туда, – сказал Сэм.

– Как он умудрился упасть?

– Ну… люк был открыт, а он все ходил и ходил вокруг. Мы кричали ему, чтоб он держался подальше от того места, а потом он… Сначала я заметил, что его как будто нет. Тогда мы подошли и поглядели вниз. А он сидел уже внизу, у лестницы и вроде как кричал и…

– Вот что, – прервал его мистер Уильямс. – Ты у меня за все это ответишь! Но сначала ты мне расскажешь все, как было. Ясно?

– Да, папа.

– Тогда объясни мне, как Джорджи Бассет умудрился упасть в подвал? А ну, говори быстро!

– У него были завязаны глаза.

– А, ну теперь я хоть что-то понимаю. Теперь давай все сначала. Рассказывай, что вы с ним делали с тех пор, как он пришел?

– Хорошо, папа.

– Ну, давай!

– А я что, не рассказываю, что ли? – заныл Сэм Уильямс. – Мы даже больно ему не сделали. Даже когда он упал в подвал, ему и то не было больно. Там ведь мягко. Люк протекает, и в подвале полно жидкой грязи…

– Сэм! – прервал мистер Уильямс еще более угрожающим голосом. – Я ведь просил тебя рассказать все сначала!

– Ну, мы еще до ленча приготовили все, что надо для посвящения, – сказал Сэм. – Мы хотели, чтобы все прошло как можно лучше, ведь ты сам велел, папа, его принять. После завтрака Пенрод пошел его встретить, это часть ритуала. Он привел его, и мы отвели его в наш дом. Там мы завязали ему глаза. Я велел ему лечь на живот, а он вдруг разозлился и сказал, что не будет. Он заявил, что пол мокрый. Там, действительно, было чуть-чуть мокро и под ногами немного хлюпало, и он сказал, что мать не велела ему пачкаться, и поэтому он не станет ложиться. А мы ему сказали, что так надо, потому что иначе не получится никакого посвящения. А он еще больше разозлился и заявил, что хочет, чтобы его посвящали там, где не мокро. И сказал, что все равно не ляжет на живот.

Тут Сэм остановился, перевел дух, а затем продолжал свой рассказ:

– Ну, некоторое время мы старались заставить его лечь на живот. Потом он случайно прислонился к двери, и она открылась, и он выбежал во двор. Он хотел снять повязку с глаз, но у него ничего не вышло. Мы ему завязали глаза полотенцем, и узел был просто классный! И он начал носиться по всему двору, а мы даже гоняться за ним не стали. Мы просто стояли и смотрели, что он дальше будет делать. И тут он упал в подвал. Но это было совсем не больно. Просто он стал гораздо грязнее, и я бы на его месте лучше бы уж лег на живот в домике. Ну, а мы решили: раз уж он все равно запачкался, надо прямо в подвале и посвятить его. И мы принесли туда все, что надо, и посвятили его. Вот и все. Больше мы ему ничего не сделали.

– Ну да, – с уничтожающей иронией произнес мистер Уильямс. – Оно и видно. Ну, а как проходит это посвящение?

– Что, папа?

– Я хочу знать, что вы с ним еще делали, когда посвящали?

– Но это же тайна, – жалобно прошептал Сэм.

– Можешь не расстраиваться на этот счет, – успокоил его мистер Уильямс. – Уверяю тебя, ваше общество уже распущено. Мы так решили с родителями Пенрода. Миссис Бассет им тоже звонила. Так что, прошу тебя, не стесняйся!

Сэм горестно вздохнул. И все же ему стало немного легче: теперь он знал, что чаша страданий выпала не только на его долю. На улице уже сгустились сумерки, но воображение Сэма без труда преодолело расстояние, отделявшее дом Скофилдов. Он представил себе все, что происходит сейчас с другом и, надо сказать, самые смелые его предположения были недалеки от действительности.

– Рассказывай дальше! – приказал мистер Уильямс.

– Ну, понимаешь, папа, сейчас ведь еще тепло и котел еще не затопили. Ну, мы и решили, что, раз в топке нет огня, Джорджи совершенно не повредит, если мы его положим ненадолго туда.

– И вы его положили в топку?

– Но она же была совсем холодная. Котел с весны не топили. Ну, вообще-то мы сказали ему, что там горит огонь. Это неправда, но мы обязаны были ему так сказать, – пояснил он очень серьезным тоном, – так полагается говорить, когда посвящаешь. Ну, мы его там закрыли и совсем чуть-чуть постучали по заслонке. Потом мы его вынули и положили на живот, все равно он уже был такой грязный… Каждый, у кого есть голова на плечах, поймет, что, клади его или не клади, не имеет значения. Ну, и осталось его похлопать немного, уж такой ритуал, папа. Да это бы даже блохе не повредило. Хлопал-то его маленький чернокожий мальчик. Он живет в конце улицы. Джорджи его в два раза выше. И тут Джорджи снова начал злиться и заявил, что не желает, чтобы какие-то негры его хлопали. Лучше бы он этого не говорил. Потому что Верман терпеть не может, когда его кто-нибудь называет «негром». Если бы Джорджи хоть что-нибудь соображал, он никогда бы не стал его так называть. Ведь Джорджи в это время лежал связанный, а Верман как раз держал в руках доску, которой собирался его похлопать. После этого мы минут двадцать не могли оттащить Вермана от Джорджи. Нам даже пришлось запереть Вермана в прачечной. И зря Джорджи обозлился на нас на всех; если бы мы не оттащили Вермана, ему бы еще больше досталось. В общем, из-за Джорджи весь ритуал был испорчен. Ну, вот и все. Больше мы ему не сделали ничего страшного.

– А ну, продолжай! Что «не страшного» вы ему еще сделали?

– Ну, мы еще дали ему проглотить немного талька. Всего пол-ложечки, может даже меньше… От этого другой даже не чихнул бы…

– Так, – откликнулся мистер Уильямс, – теперь мне ясно, зачем вызвали доктора. Дальше!

– Ну, еще у нас осталось чуть-чуть краски, которой мы писали на флаге. Мы ему немножко помазали волосы.

– А-а-а! – тут ясно, зачем понадобился парикмахер! Дальше!

– Теперь все, – сказал Сэм и громко глотнул. – Джорджи обозлился и ушел домой.

Мистер Уильямс встал у двери и строго приказал Сэму идти впереди. Но не успело это маленькое шествие двинуться в путь, как миссис Уильямс спросила:

– Сэм, ну теперь-то ты можешь объяснить мне, что значит «Ин-Ор-Ин»?

Бедный ребенок всхлипнул и жалобным голосом произнес:

– Это значит «Индивидуальный Независимый Орден Института Неверующих».

И Сэм проследовал туда, где должно было свершиться наказание.

Он страдал не один. Звонок миссис Бассет принес страдания также мистеру Родерику Мэгсуорту Битсу-младшему. Правда, его покарали, скорее, не из-за Джорджи Бассета. Основной причиной наказания был совершенно недопустимый, по мнению старших членов семьи, контакт Родди с представителями низших слоев населения в лице Германа и Вермана. Морису Леви тоже пришлось тяжко, и это был тот редкий случай, когда он ровно ничем не мог похвастаться перед остальными.

А вот зато двум другим членам бывшего Тайного общества «Ин-Ор-Ин» представилась возможность убедиться, что их положение иногда дает привилегии. Какая-то сила задержала Германа и Вермана возле домика. И они увидели, как мистер Уильямс привел сюда сына, ибо решил именно тут совершить акт правосудия.

Герман и Верман слышали все, и священный трепет сотряс их тела. Тогда они, крадучись, направились домой. Но, проходя мимо сарая Скофилдов, они услышали дикие звуки, которые тоже повергли в тоску и скорбь их невинные души. И тут они поняли, что в их квартале творится нечто вроде Варфоломеевской ночи.

– Дела-а-а, – покачал головой Герман. – Все-таки здорово, что мы с тобой не белые мальчики.

Верман ничего не сказал. Но было видно, что он согласен с братом.


Загрузка...