Перевалы, нефтепроводы, пирамиды

ПОСТ НА ГРАНИЦЕ

Над барьером шерифской таможни мы еще раз взглянули на портрет короля Хасана II, а у алжирской пограничной заставы нас приветствовал белый плакат, на котором красными буквами было написано: «Да здравствует социализм!» В трех метрах далее, на обочине дороги, сидели на корточках несколько ребятишек, просивших милостыню.

Границу между королевством Марокко и Алжирской Народной Демократической Республикой мы пересекали с большими надеждами. Как часто за последние десять лет наши мысли летели к этой многострадальной стране, раскинувшейся между Средиземным морем и Сахарой! Мы слышали о героической, стоившей огромных жертв борьбе алжирцев за свободу, а в сообщениях дезертиров из Иностранного легиона читали о бесчеловечной жестокости парашютистов и легионеров Мы желали успеха бойцам Армии национального освобождения и собирали пожертвования, чтобы хоть немного облегчить страдания алжирского народа.

Разочарует ли нас встреча с Алжиром или мы увидим героизм освободительной борьбы, проявляющийся теперь при строительстве молодой республики?

Этот вопрос занимал нас с тех пор, как мы распрощались с Танжером. Два дня мы без остановки ехали через Рифские горы по дороге, недавно проложенной параллельно средиземноморскому побережью и связывающей северо-западную часть Марокко с провинцией Уджда. Мы карабкались на крутые перевалы, пробирались сквозь большие кедровые и дубовые леса на склонах гор, кое-где проезжали с зажженными фарами через облака, а порой поднимались и над облаками. Иногда сквозь прорывы облаков мы видели залитые солнцем долины. Прекрасные пейзажи манили нас отдохнуть, но мы отказывались от длительных остановок; хотелось достигнуть пограничного города Уджда еще до конца недели — там на почте нас ожидали письма.

Но почту закрыли уже в субботу утром. Мы все же позвонили у двери и попросили сторожа разыскать наши письма.

— Только потому, что вы немцы… — пробормотал служащий и впустил нас. Шкаф с письмами «До востребования» оказался заперт, ключа не было. Разочарование, которое служитель прочитал на наших лицах, толкнуло его на преступление. Смастерив из проволоки отмычку, он крутил ею в замке до тех пор, пока шкаф не открылся.

Но тут служитель вновь принял официальный вид:

— Ваши паспорта, пожалуйста!

Мы назвали по буквам наши фамилии. Были просмотрены пачки писем — ничего! Что же, все наши старания были напрасны?

Разочарованные, печальные, мы собирались уже попрощаться, как вдруг меня осенило:

— Посмотрите еще на буквы А — Альфред, Д — Дитер и К — Конрад.

Наши родные там, вдали, нас не забыли!

Мы отнюдь не сразу получили желанные письма. Сначала надо было установить, сколько, каждое письмо пролежало на почте Уджды и сколько марок наклеено на обратной стороне конверта.

— Всего шесть дирхамов сорок!

Порядок есть порядок, даже если приходится взламывать шкафы!

ЧАЕПИТИЕ С ТАМОЖЕННИКОМ

Письма давно были прочитаны. Мы уже прошли марокканский пограничный контроль и стояли в очереди у алжирской таможни. Перед нами пришел автобус, набитый пассажирами из Орана.

Таможенный чиновник — симпатичный молодой человек.

— Германская Демократическая Республика? Сердечно приветствую. ГДР — наш друг!

Я решил воспользоваться благосклонностью властей:

— Нельзя ли нам переночевать на стоянке, возле таможни?

— Конечно, можно. Если нужна вода, то кран сбоку в стене, а в туалет пройдете через заднюю дверь.

Кемпинг на границе! Мы поставили машину под высокой акацией, сварили макароны и поджарили печенку, купленную на рынке в Уджде на последние марокканские дирхамы. После обильной еды мы подвели итоговый баланс наших расходов в Марокко. Сложные расчеты! Надо было взять с собой бухгалтера…

Кто-то постучал в дверцу машины: молодой таможенник держал поднос с чашками чаю.

— Меня зовут Абдельхак… Не выпьете ли чаю по случаю прибытия в Алжир!

Мы потеснились. Таможенник сел и показал на нашу бухгалтерскую книгу и разбросанные повсюду записи.

— Когда немцы из Западной Германии переезжают границу, они обычно высокомерно справляются о ближайшем фешенебельном отеле. Вы же попросились переночевать на стоянке и сразу же начали работать. В этом разница между обеими Германиями…

Мы засмеялись и ответили, что это не главное различие между двумя немецкими государствами.

Таможенник серьезно сказал:

— Я знаю, ФРГ — капиталистическое государство. Мы порвали с ним дипломатические отношения. В ГДР же строится социализм. К этому стремимся и мы. Но это не легко. Аллах знает… — Он глубоко вздохнул.

— Ив нашей стране это было не просто. У нас тоже были большие трудности, и мы терпели неудачи. Новый общественный порядок не рождается без мук.

Таможенник наклонился над столом и посмотрел на нас с мольбой:

— Простите, в ваших паспортах я прочел, что вы журналисты… Пожалуйста, не судите слишком строго о нашей стране. Откуда нам знать, как руководить государством? Более ста лет французы угнетали нас, держали в полном неведении… Возьмите, к примеру, меня: я сын крестьянина, был лейтенантом в армии, умел стрелять и сражаться, во время боев в горах научился командовать ротой… А потом мне сразу же пришлось руководить таможней, хотя я не имел ни малейшего представления о том, как это делается. В первое время я не раз попадал впросак.

Абдельхак засмеялся и рассказал несколько случаев из того времени, когда он только учился работать. Однажды он перепутал печати, а в другой раз взял пошлину с товаров, которые не подлежали обложению.

Лед был сломан, и мы могли задать ему вопрос, который вертелся у нас на языке с самого начала разговора:

— Верите ли вы, что новое правительство способно разрешить проблемы, стоящие перед Алжиром?

Таможенник помедлил, а затем задумчиво ответил:

— Я знаю полковника Хуари Бумедьена. Во время войны он был начальником нашего штаба. Умная голова! Он, конечно, сделает все, что может. Бумедьен обещал, что Алжирская хартия, в которой предусмотрен социалистический путь развития страны, по-прежнему останется основой политики Алжира. Но и у него будут трудности. Во время освободительной борьбы все алжирцы объединились, теперь же рабочие требуют совсем не того, что фабриканты, а то, что хорошо для феллахов, отвергают помещики. Все очень сложно. Но аллах укажет нам верный путь.

— Мы убеждены, что храбрый алжирский народ добьется цели, записанной в Алжирской хартии.

Таможенник посмотрел на нас с благодарностью и предложил еще чаю.

БЕЛЬЕ НА ФАСАДАХ

Алжир построен не на семи холмах, как Рим, а на более чем семи отвесных скалах! Бывалые путешественники, умеющие ценить красоту пейзажа, утверждают, что судить о достоинствах Алжира может с полным правом лишь тот, кто приближался к «белому городу» с моря. Этого мы, к сожалению, сделать не могли, но вид с террасы представительства ГДР полностью вознаградил нас. Нам казалось, будто мы стоим наверху гигантского амфитеатра. Бухта Алжира изогнута полумесяцем. Насколько хватает глаз, по зеленым склонам холмов взбираются белые дома. Как серебряные подвески берберского украшения, в центре полумесяца высятся темно-серые здания порта. На фоне синего моря резко выделяются розовые крыши Рыбацкой мечети и высотные дома делового центра.

Как будто специально по нашему заказу, с моря надвигалась гроза и вся бухта, ежеминутно меняя окраску, освещалась, словно в театре, каким-то феерическим светом. Королева моря — как зовут арабы город Алжир — показалась нам танцовщицей, исполняющей танец живота.

Всю ночь мы ехали в тумане и лишь на рассвете достигли предместий Алжира. Поспав несколько часов, мы затем долго петляли по кривым улочкам и лишь с трудом нашли на холме Эль-Биар дипломатическое представительство ГДР.

Очарование Алжира, увиденного нами с Эль-Биара, когда приближалась гроза, действовало на Дитера недолго. После первой же поездки по городу он нашел его отвратительным:

— Чудовище, пожирающее тормоза машины и разрушающее сцепления!..

Мы поняли его, когда на одной из горных улиц, резко поднимавшихся вверх, были вынуждены затормозить перед светофором. Действительно, невелико удовольствие сдерживать на одних ручных тормозах перегруженный «Баркас», вклинившийся между четырьмя рядами остановившихся автомобилей и автобусов, а затем черепашьим шагом въезжать в гору. Кроме того, когда непрестанно то взбираешься вверх, то спускаешься вниз по извилистой дороге с односторонним движением, не только сцепления начинают дымиться, но и затрудняется ориентация. Дитер часто бормотал себе под нос:

— Хоть бы нам обратно в пустыню!

Для Алжира типичны высокие современные жилые дома с фасадами, сплошь завешанными пестрым бельем. На балконах, на оконных нишах, на веревках, протянутых между окнами, развеваются на ветру рубашки, передники, штаны, пеленки, простыни, платья… Причина этого маскарада, отнюдь не предусмотренного архитекторами, в том, что дома строились для французских семей, имевших не больше двоих детей и достаточно денег, чтобы отдавать белье в стирку. После достижения Алжиром независимости преобладающее большинство этих семейств побросало свои квартиры и вернулось во Францию. В дома въехали многодетные алжирцы, жившие раньше в перенаселенных касбах или бидонвилях — скопищах ветхих лачуг на окраинах города. Украшенные бельем жилые дома — свидетельство трудностей, переживаемых Алжиром. С их обитателей почти невозможно собрать квартирную плату.

— Дом был построен французами, а следовательно, уже оплачен, — объясняют отцы семейств. — Почему же мы должны платить еще раз? Если раньше мой отец строил глиняную лачугу, я не должен был опять ее оплачивать!

Обезоруживающе простое объяснение! Но откуда городскому управлению брать средства на содержание домов и их ремонт? Один аллах ведает…

Несмотря на фасады, увешанные бельем и придающие столице провинциальный вид, Алжир — город мирового значения с оживленным уличным движением. Ослов, запряженных в повозки, которых мы видели в самых современных кварталах Рабата и Танжера, здесь не встретишь. Поток машин просто прижал бы их к стене.

Зато на улицах современного Алжира мы, к своему великому удивлению, увидели другую реликвию древнего Востока — женщин под покрывалом.

Конечно, не все девушки и женщины Алжира закутываются в покрывала, но число таких поразительно велико. Вид их действует удручающе, ибо алжирки ходят не гордо и грациозно, как их марокканские сестры, и носят покрывала не ради кокетства и моды. На них не увидишь элегантных джелляб и красивых ярких шарфов, они завернуты в белые хаики — широкие покрывала, делающие фигуры неуклюжими. На лицо они натягивают белый платок, иногда с вышивкой на концах. В узких прорезях не блестят красивые глаза. И если вы встретитесь с застенчивым взглядом, то увидите, что он выражает усталость и покорность судьбе.

Мы представляли себе девушек Алжира совсем иными: стройными муджахидами[34] — с черными кудрями, скрытыми под широкой шляпой! В нашем представлении они стояли в одном ряду с кубинскими женщинами в военной форме, умеющими носить автоматы с грацией манекенщиц!

И вот вместо этого робкие, запуганные фигуры, мелькающие по улицам…

САМОУБИЙСТВО — ЭТО ОРУЖИЕ?

В одном из банков в центре Алжира я решил обменять деньги. Мои друзья остались в машине. Время близилось к концу рабочего дня, у банковского окошечка ждал только один пожилой человек. За барьером сидела молоденькая девушка…

Она была из тех, при виде которых дух захватывает: короткие иссиня-черные волосы задорными прядками спадали на лоб, полные губы, умело подведенные синеватой помадой, контрастировали со светлыми, как вода, глазами, в которых, казалось, отражалась бирюза ее свитера. Черная юбка обтягивала безупречную фигуру…

Через широкое окно виднелась улица, по которой сновали закутанные в белые покрывала фигуры… Голубоглазая девушка за барьером заметила мой сравнивающий взгляд и улыбнулась:

— Что вам угодно, мосье?

Занятый наблюдениями, я не заметил, что остался один в помещении. Немного смутившись, я достал бумажник и отсчитал чеки у окошечка, над которым заметил табличку: «Вас обслуживает мадемуазель Айша А.». К тому же и Айша! Так звали любимую жену пророка, необычайной красоте которой мусульманки обязаны покрывалом[35].

— Ваш паспорт, пожалуйста! — Мадемуазель Айша посмотрела на него с удивлением: — ГДР? Мы с удовольствием приняли бы молодежь ГДР на фестивале. Но, к сожалению…

— Примите вместо этого нас!

Я сам рассердился на себя за эту неуклюже-дерзкую попытку познакомиться. Не нашел сказать ничего лучшего!

Но девушка, по-видимому, не обиделась. Подавив улыбку, она щелкала на счетной машине. Я осмелел:

— Разрешите пригласить вас на чашку кофе?

— Пять, десять, четырнадцать, двадцать динаров[36]! Мадемуазель Айша, сейчас вы кончаете работу…

Скептический взгляд в мою сторону заставил меня поспешно гарантировать ей безопасность:

— Нас трое, и мы были бы очень рады…

— Распишитесь в получении!

— Я хочу писать о девушках Алжира. — Эта политическая приманка — мой последний козырь. И мадемуазель клюнула на нее!

— О девушках, закутанных в покрывала? — спросила она настороженно.

— О борьбе с покрывалами.

Я сразу почувствовал, что победил. Девушка, правда еще колеблясь, посмотрела на часы.

— Через полчаса у меня важный разговор…

— А если бы только минут на пять…

— Хорошо, подождите на улице, — сдалась мадемуазель. — Я должна еще закончить подсчеты.

Свидание в Алжире! Я живо представил себе, какое выражение будет на лицах у моих друзей, когда я появлюсь с Айшой у машины.

Ждать мне пришлось долгих восемь минут. Волнуясь, я ходил взад и вперед, не спуская глаз со входа, в банк. Как бы мадемуазель не ускользнула!

Но вот она вышла: пальто цвета меда с черной меховой отделкой, пунцовый платок на голове; глаза слегка отливают теперь лиловым.

Я повел ее к машине. После секундного замешательства Альфред выскочил и галантно раскрыл дверцу, поправляя при этом галстук. Дитер смущенно разглаживал свой светлый ежик.

После того как девушка отдала должное внутреннему оборудованию нашей машины, я спросил:

— Куда же нам поехать, мадемуазель Айша? Мы ведь не знаем Алжир.

— Давайте посидим в уютном кафе здесь, на углу!

Кафе напоминало парижские кафе на Больших бульварах с той разницей, что на террасе не было столов и стульев. Даже в Алжире не посидишь на улице в декабрьский вечер. Мы нашли свободный столик у окна с видом на улицу.

Еще до того как мы сделали заказ официанту и приступили к беседе, мадемуазель задала тон:

— Я приняла ваше приглашение только для того, чтобы рассказать вам о борьбе алжирских женщин за равноправие. Вы, журналисты, можете нам помочь.

Я попытался сохранить атмосферу галантной болтовни, начатой еще в банке, и показал на улицу, где в этот момент проходили две девушки в покрывалах.

— Было бы до слез обидно, если бы вы скрывали свою красоту под такими же тряпками.

Но Айша не поддержала фривольный тон и серьезно, с горечью произнесла:

— Моя семья считает, что я и сейчас должна была бы носить хаик и покрывало. — Она гордо выпрямилась. — Но я ушла из родительского дома… Как это трудно, может понять только тот, кто знает, насколько крепки в арабских странах семейные узы… У моего отца аптека в Кабилии, братья были офицерами в Армии освобождения. И я сама до 1962 года работала в горах медицинской сестрой. Там никто не требовал, чтобы мы скрывали свои лица, там мы были равноправными товарищами. Тысячи девушек погибли во время войны, их пытали, бросали в тюрьмы. После войны их провозгласили героинями, но во многих семьях, особенно в деревнях, потребовали: «Назад, за решетку, назад, под покрывало!»

— Неужели война со всеми ее последствиями — массовыми переселениями, преследованиями, разлуками — не разрушила традиционные семейные устои?

— Мужчины быстро восстановили рухнувшую стену — так им удобнее и так требуют улемы, толкующие Коран во враждебном женщинам духе. Как я спорила со своими братьями! Пока они были в горах, их жены жили вполне самостоятельно. И вдруг им запретили выходить непокрытыми даже на базар! Дайте мне закурить.

В начале разговора Айша отказалась от сигареты. Теперь она жадно затянулась, и по выражению ее лица было видно, что она вновь переживает тяжелые семейные раздоры.

— Вы сказали, что покинули семью?

— Из-за моих взглядов со мной обращались как с прокаженной. «Хочешь одеваться, как француженки, как женщины наших врагов? — твердили мои братья. — Предательница! Подумай о наших традициях!» Мне даже угрожали… — Айша провела рукой по шее. — И вот однажды я собрала свои вещи и тайком уехала в Алжир.

— …Сняли комнату и стали искать работу?

— Не так просто. Если одинокая девушка захочет здесь снять комнату, ей ответят: «Девкам не сдаем!» Случайно я встретила доктора Мустафу — бывшего товарища моего старшего брата. Он счастливо женат на учительнице и мыслит вполне прогрессивно. Он принял меня в свою семью, нашел место в банке. Но большинству моих сестер, которые хотели бы сделать то же, что и я, — найти работу и стать экономически независимыми, — так не повезло. Поэтому наша организация старается снимать помещения, где девушки могли бы найти пристанище.

— Большая часть интеллигенции, студенты, наверно, думают так же, как доктор Мустафа?

— Не говорите мне о студентах! Теоретически они рассуждают очень умно и прогрессивно. Но если речь заходит об их собственных семьях, у большинства просыпаются старые понятия о фамильной гордости и чести сестры. Пойдите-ка на студенческий бал: сотни студентов — и не больше десяти девушек. Все студенты жалуются, что не находят пары для танцев. А спросите-ка товарища по университету, почему он не приведет на бал свою сестру, и он с возмущением ответит: «Мои сестры — не вертихвостки!» Если девушка хочет учиться и бывать в обществе — это считается аморальным. А если девушка сидит взаперти, пока ее не продадут совершенно чужому мужчине, — это считается угодным аллаху! Такое лицемерие! Спросите, мосье, того же студента, хочет ли он иметь женой необразованную, запуганную девушку. С не меньшим возмущением он скажет: «Упаси бог, я хочу жениться на женщине современной, образованной, элегантной!» А как, спрашивается, могут наши девушки стать такими женами, имея братьев-консерваторов?

Резким движением Айша погасила сигарету. Ее лицо пылало от волнения. Из такого материала, пришло мне на ум, были сделаны легендарные амазонки! Но Айша — любящая жена, нежная мать? Мои мысли спутались. Молчание прервал Альфред:

— Мы читали, что в последнее время многие алжирские девушки, в том числе и студентки, кончали жизнь самоубийством.

Айша кивнула головой.

— Правильно. В прошлом году было около двухсот самоубийств. Так сообщали газеты, которые издаются мужчинами. По нашим сведениям, их было в три раза больше.

— Самоубийство — акт отчаяния или протеста?

— И то и другое. Многие предпочитают умереть, чем мучиться. Некоторые девушки видят в самоубийстве единственную возможность самим решать свою судьбу. Трагедия, безысходность положения возникает уже в школе. Моя приятельница, жена доктора Мустафы, почти ежедневно наблюдает в школе душераздирающие сцены. Одни родители запрещают тринадцати- или четырнадцатилетиям дочерям ходить в школу, потому что будущий муж не желает, чтобы они показывались на людях. Другие, хотя и разрешают девочкам еще посещать уроки, требуют, чтобы те надели покрывало. Бедняжек школьные подруги называют предательницами и, как часто случается в среде подростков, жестоко мучают. Попытайтесь поставить себя на место такой девочки. Ее оттолкнули, ее презирают подруги, а впереди замужество и жизнь с человеком, которого она не любит, а часто и не знает. Можно понять, что кое-кто не находит из конфликта иного выхода, кроме смерти.

— В сообщениях газет, кстати сказать, западных, можно прочесть, что самоубийство якобы пропагандируется как оружие женщин в борьбе за свои права.

— Некоторые женские организации и в самом деле пытаются представить самоубийц мученицами и героинями. Но это неверно! Чем может помочь нам тысяча погибших девушек? У нас есть оружие более действенное, чем смерть. Очень жаль, что международный фестиваль молодежи не мог состояться в Алжире. Выступления молодежи из всех стран мира помогли бы нам.

— Девушки Алжира и теперь не одиноки в своей борьбе.

— Конечно! Мы ведь боремся за права, гарантированные нам законом. В конституции Алжирской Народной Демократической Республики провозглашено, что мужчина и женщина равноправны. Мы имеем право избирать, но должны сначала научиться пользоваться этим правом. Наши мужчины все время говорят о социализме. Но может ли быть социализм, если женщины заперты за решетки? Доктор Мустафа сказал мне однажды: пророка Мухаммеда и Маркса нельзя впрячь в один плуг. Я понимаю это так: если мы хотим строить в нашей стране социализм, то прежде всего надо изменить весь общественный порядок, оставшийся от прошлого. А кто должен это сделать? Мужчины? Они слишком влюблены в свои мужские права, им удобно оставаться домашними пашами. Перестраивать должны мы, женщины! И мы перестроим!

«Как, наверное, приятно слушать такую страстную, умную девушку на каком-нибудь большом собрании», — подумал я. А Айша взглянула на часы и испуганно вскочила:

— Простите, я вам тут читаю целый доклад — и опаздываю на совещание!

Встали и мы.

— Нельзя ли встретиться с вами еще раз? — Я быстро прикинул: завтрашний день у нас весь расписан, а вечером следующего дня мы уже покидаем Алжир.

— Сегодня вечером?

Сейчас Айша опять выглядела очаровательной девушкой из банка, знающей цену своей красоте.

— К сожалению, совещание очень важное и затянется надолго. Поймите, дело идет о нашей борьбе.

— А не можем ли мы присутствовать в качестве гостей?

— Вход разрешен только женщинам! К тому же я вам уж<е рассказала о важнейших проблемах.

Какие шансы нам остались?

— Конечно, мы вас подвезем.

— Спасибо, не стоит. Это здесь, за углом. — Опустив ресницы и наклонившись над столом, она заговорщически лукаво шепнула: — Кроме того, я не хочу больше нарушать добропорядочность: появиться на собрании в сопровождении мужчин… Нет! — она вновь выпрямилась. — До свидания! Привет немецким девушкам. Может быть, встретимся на следующем фестивале!

Слегка смущенные, мы все трое остались стоять, затем снова сели и молча посмотрели на пустые чашки. Вот это было свидание! Несколько иное, правда, чем я ожидал, стоя у банковского окошка, но полчаса, проведенные в маленьком алжирском кафе, я не забуду никогда.

КАСБА ГЕРОЕВ

Один из районов Алжира в 1954–1962 годах был известен всему миру. Это Касба. Французские колонизаторы так и не смогли установить над ней полный контроль, хотя они, казалось, чуть ли не герметически закрыли доступ к ней и применили изощренную систему шпионажа, хотя в действие был введен целый полк парашютистов, а внутри Касбы находилась постоянная охрана. Французы окружили Касбу колючей проволокой, оставив свободными только три прохода, и проверяли каждого входившего. И все же они не смогли помешать тому, что огонь восстания непрерывно тлел в путанице узких улочек, тесно поставленных домов, крутых лесенок и темных переходов и время от времени разгорался ярким пламенем.

Сейчас Касба — живой памятник освободительной борьбы алжирцев. Нужно побродить по ее улицам, чтобы понять социальные корни этой борьбы, которые неизменно отрицала французская пропаганда. Только несколько шагов отделяют деловой центр Алжира с его высокими домами и дворцами банков — символа власти французского империализма — от «гетто мусульманских туземцев». На территории в форме квадрата, каждая сторона которого составляет семьсот пятьдесят метров, жили в условиях средневековья более восьмидесяти тысяч человек. Семья из десяти и более человек ютилась на нескольких квадратных метрах. Тот, кто не закрывает боязливо глаза, поймет с первого взгляда взрывную силу этого противоречия.

Город Алжир. Касба героев

В лабиринте переулков Касбы невозможно ориентироваться без опытного гида. Мы попросили сопровождать нас нашего друга Мухтара, молодого алжирца, участника освободительной борьбы, проучившегося несколько семестров в ГДР в Грейфсвальде. Из-за болезни ему пришлось оставить учебу. Одно время он работал в союзе молодежи, а теперь стал переводчиком.

Мы начали свою экскурсию с площади перед Рыбацкой мечетью. Перед нами предстал ряд домов с аркадами. По отвесной скале строения ползут вверх. Переулочки, впадающие в площадь между аркадами, во время войны были заграждены колючей проволокой, открытым оставался только контрольный пункт.

Мы почувствовали вдруг едкий запах. Под глиняной аркой, доходившей примерно до плеча, коптились над углями бараньи головы. Печально глядели мертвые глаза. Главная улица Касбы имеет в ширину не больше четырех метров. По обеим ее сторонам расположились торговцы. Здесь можно купить овощи и фрукты, бараньи ноги, темные очки, расчески, зажигалки, кофейные чашки, амулеты… Нас обогнал юноша, выкрикивавший название своего товара. На голове он нес корзину, наполненную каракатицами.

Чем выше мы поднимались, тем уже становились улочки. Вскоре можно было коснуться руками одновременно противоположных домов. Казалось, что дома над нами срослись. Через узкую щель просвечивало небо. Там и тут над переулком на высоте крыш были перекинуты маленькие мостики.

Правоверные мусульмане, строившие Касбу, не хотели, чтобы их жены выходили на улицу, а потому сооружали плоские крыши, служившие дворами для женщин. А чтобы женщина, не попадаясь на глаза мужчине, могла сбегать к соседке занять горстку соли или посплетничать, садики на крыше соединяли друг с другом. Так в Касбе возникли как бы вторые улицы, которые очень помогли в свое время борцам освобождения. Если парашютисты оцепляли дом, можно было по крышам перебраться в другой квартал и избежать облавы.

В одном кривом переулке мы наткнулись на стену, окружавшую пустырь. Здесь стоял дом первого руководителя восстания в Касбе, легендарного Али ля Пуанта. Здесь был его штаб и здесь в 1959 году он погиб[37]. Иностранные легионеры выследили его в убежище и окружили дом. Али не мог бежать, но двадцать четыре часа он оборонялся как лев. Тогда легионеры взорвали дом. Пресса колонизаторов преподнесла это событие как большую победу.

Мы позвонили в соседний дом. Девушка лет четырнадцати — племянница Ясефа Саади, заместителя и продолжателя дела Али ля Пуанта[38], — открыла нам дверь и смущенно протянула ключ от ворот. Впустить и провести нас она не посмела — в доме не было мужчины.

На дворе настоящие развалины перемежались нагромождениями пенопласта. Несколько дней назад алжирская киностудия, директором которой сейчас является Ясеф Саади, снимала на этом историческом месте сцену последнего боя и гибели Али ля Пуанта. Копоть на стене соседнего дома — следы ли это настоящего взрыва или дело рук кинотехников?

На белых стенах в одном из переулков мы увидели рядом с политическими лозунгами рисунки, изображающие эпизоды борьбы за свободу. Их делали люди не без способностей: муджахиды в горах… феллахи и солдаты протягивают друг другу руки… трактор идет по полю, среди высоких колосьев; на радиаторе трактора — красный серп и молот.

— Эти рисунки возникли стихийно. Дети и подростки выразили в них свои сокровенные надежды! — Стена над одними воротами была заполнена рисунком на гему о единстве Магриба: над марокканским, алжирским и тунисским солдатами сплетались в искусные арабески флаги трех стран.

— Единство Магриба? Мечты! — заметил Мухтар усталым голосом. — Вряд ли удастся объединить под одной крышей эту троицу: абсолютную монархию, народную республику и полубуржуазную республику, где властвует один человек…

Сомнения, прозвучавшие в голосе Мухтара, нам не понравились:

— Единство Магриба, как и объединение всех арабов, важная цель, для осуществления которой стоит отдать все силы.

— Да, но прежде чем стремиться к дальней цели, мы должны навести порядок в своем доме.

СПОР В КАФЕ

Мы знали Мухтара как одного из «сердитых молодых людей», страстного социалиста. После прогулки по Касбе мы пригласили его на чашку кофе — нам хотелось побольше узнать о социальном развитии Алжира после победы над французами. По дороге мы встретили товарища Мухтара — Абделя[39], работавшего в министерстве нефтяной промышленности. И вот мы впятером сидим в том же кафе, за тем же столиком, за которым синеглазая Айша рассказывала накануне о заботах и страданиях алжирских девушек. Услышим ли мы сегодня о заботах юношей?

В разговоре подтвердилось наше первое впечатление от высказываний Мухтара в Касбе. По-видимому, Мухтар переживал личный кризис. Он устал и разочаровался в окружающих людях. На его взгляд, становление социалистического общественного порядка происходило в Алжире слишком медленно. Неудачи и ошибки удручали его.

— Понятие социализма опорочено, — утверждал он. — Сельскохозяйственные рабочие и крестьяне, услышав это слово, думают о коррупции, о хозяйствах, действующих по принципу: «тащи в свой карман», о плохой работе… На многих плантациях, брошенных французами и доставшихся затем феллахам, председатели кооперативов работали только для себя и, как только набивали свои кошельки, тут же исчезали. Каждый, кому удавалось заполучить какой-нибудь пост, сразу же старался устроить на теплое местечко брата или свата.

— Но, Мухтар… Люди, выросшие в условиях строя, где каждый человек человеку волк, не могут сразу научиться думать об интересах общества!

Наш довод не убедил Мухтара. Он ударил ладонью по столу.

— Нужен диктатор, нужна твердая рука. Того, кто посягает на общественную собственность, немедленно под расстрел! Вот тогда ни один плут не будет председателем кооператива.

Мы в ответ возразили, что не считаем такие методы правильными, но Мухтар лишь отмахнулся от нас:

— Да, да, знаю, что вы скажете: нужно терпеливо воспитывать людей, думать об интересах всего общества! Но нельзя, чтобы по принципам марксизма изменялся только экономический базис, а в надстройке, как вы выражаетесь, по-прежнему господствовал ислам и магометанский фатализм.

Маркс и пророк Мухаммед… Айша тоже противопоставляла их. Эта тема, видимо, здесь очень животрепещущая. Я спросил:

— Считают ли в Алжире возможным запрячь Маркса и Мухаммеда в один плуг, как образно выразилась вчера одна девушка?

— Нет! Они несовместимы, как огонь и вода!

Тут в разговор вступил инженер Абдель, до этого только с интересом прислушивавшийся. По выражению его лица было видно, что он не во всем разделял мнение, своего друга Мухтара.

— Но в Египте и Сирии уже много лет практически осуществляется это объединение!

— Там другие условия. Мы начали с самого начала, и радикальный разрыв со старым был бы самым правильным!

— При таком радикальном разрыве легко уничтожить хорошее и жизненное! — возразил Абдель, также начавший волноваться. — Но что ты так горячишься? Со временем влияние улемов само собой уменьшится. Ты ведь мне объяснял: когда изменяются экономические, имущественные отношения, изменяется кое-что и в головах людей!

— Почему же тогда мы не изменяем быстрее имущественные отношения? Где земельная реформа? Почему мы не национализируем помещичьи угодья? Шестьсот тысяч мелких крестьянских хозяйств обрабатывают меньше двух миллионов гектаров земли, тогда как двадцать пять тысяч помещиков владеют тремя миллионами гектаров — более чем половиной обрабатываемой ныне земельной площади.

— Я тоже за быстрейшую реформу! — Абдель пришел в ярость.

— А почему мы ведем переговоры с владельцами нефтяных промыслов, вместо того чтобы национализировать их! — снова стукнул по столу рукой Мухтар.

— А где у нас специалисты? Не произойдет ли с нашими ведущими отраслями производства то же, что случилось со многими фермами? Можем ли мы рисковать тем, что производство сократится? Не забывай: восемьдесят тысяч французских специалистов уехали из Алжира. Их нужно кем-то заменить.

— Но в сельском хозяйстве…

— И здесь я с тобой не согласен, — прервал Абдель друга. — Тебе хочется сразу добиться цели, а как это сделать? Сейчас нельзя сразу же создавать колхозы! Феллахи должны сначала получить землю в свое распоряжение, чтобы научиться самостоятельно хозяйничать. Если потом сии объединятся, никакому председателю уже не удастся их обмануть!

Мы трое полностью выключились из спора. К счастью, алжирцы вели разговор по-немецки. Нам очень хотелось вмешаться и привести примеры из истории ГДР последних двадцати лет, но мы удерживались: ведь в Алжире совсем другие условия.

Как ни запутаны были аргументы, выдвигавшиеся спорившими, из них вырисовывалось сложное положение, переживаемое Алжиром. Мы поняли, что ближайшие годы будут решающими. Но пока два молодых алжирца могут с такой горячностью обсуждать важные социальные вопросы, мы не боимся за их будущее: в конце концов они найдут правильный путь.

Спор поколебал, видимо, пессимизм Мухтара. В заключение он заявил:

— Во время освободительной борьбы в известном отношении было легче. Мы знали, кто враг, в кого стрелять… Строительство нового общества куда труднее.

МЫ ХОТИМ БЫТЬ ЛОЦМАНАМИ!

В последний день пребывания в Алжире мы были гостями армии.

Нас принимало правление кооперативов народной армии, которое находится в восточном пригороде Алжира, у самого моря.

Армейские кооперативы возникли во время борьбы за независимость. Некоторые были попросту фермами в освобожденных районах, брошенными французскими хозяевами. Их взяла армия, чтобы обеспечить снабжение сражающихся воинских частей. После победы правление кооперативов сохранилось и даже расширилось. Сегодня в его ведении шесть больших ферм, обувная фабрика в Оране, фабрика лимонада в Константине, две типографии и птицеферма. На территории правления в Алжире строится мебельная фабрика.

Подобные снабженческие организации существуют почти у всех армий мира. Однако армейские кооперативы в Алжире выполняют, кроме того, и политические задачи: армия хочет создать модель будущей алжирской экономики.

Председатель правления капитан Аушиш, сорокалетний офицер в штатском, принял нас в кабинете и по-военному точно сформулировал задачи, стоящие перед его организацией:

— Сначала мы должны были только снабжать армию, затем — обеспечить работой демобилизованных солдат. Теперь мы хотим показать пример… Возьмем сельское хозяйство: настоящим бедствием для феллахов, взявших в свои руки фермы, была и продолжает быть до сих пор низкая квалификация руководящих кадров. Из-за эгоизма отдельных лиц то и дело еще встречаются взяточничество и мелкие подлоги. В армии с ее строгой дисциплиной это исключено. Мы назначаем руководителями ферм только подходящих для этого офицеров, поручаем агрономам разрабатывать планы и в конце концов доказываем, что и самоуправляемые фермы могут быть рентабельными.

Чтобы вы, мосье, составили себе правильное представление, хочу подчеркнуть: наша организация не создает концерна, экономического орудия власти армии внутри алжирской экономики. Мы не хотим ничего другого, как быть лоцманами!

После этой краткой информации нас повели в отдел планирования сельскохозяйственных предприятий, являющийся предметом гордости правления. Руководил им инженер Амар, два месяца назад вернувшийся из Москвы, где он учился шесть лет.

Стены комнаты были сплошь увешаны картами, диаграммами, схемами… Со всех полей шести больших ферм были взяты анализы почвы и произведены расчеты средней урожайности. На основе этих данных Амар разработал для каждой из ферм, разбросанных по всему Алжиру, план обработки земли, определил вид удобрения для них и способ посевов.

— Мы надеемся, что в будущем году урожай на фермах — повысится, по крайней мере, на одну треть, — сказал Амар.

Столь же конкретные научные планы Амар намерен разработать и для животноводства.

— Нельзя больше заниматься животноводством беспланово, по наитию, мы должны выращивать племенной скот с расчетом на будущее. — Вдруг Амар громко рассмеялся — Но к чему я все это — вам рассказываю? Вы из опыта своей страны знаете, как важно умное планирование в сельском хозяйстве!

В кабинете Амара мы чувствовали себя, как у хорошего руководителя МТС у нас в ГДР лет пятнадцать назад. Мы сожалели, что нас не сопровождал Мухтар. Размах, с которым здесь решались самые трудные проблемы, придал бы ему мужество и веру в будущее родной страны.

Во время поездки по Алжиру две недели спустя мы посетили один из шести армейских кооперативов: ферму «Керел» близ Константины, имеющую тысячу шестьсот гектаров земли.

И там мы увидели все то, о чем рассказывал Амар. Управляющий фермой работал точно по планам, составленным Амаром. Здесь строго проводился севооборот, а над чистыми стойлами висели подробные «диаграммы развития». Рабочие фермы гордились тем, что она считалась лучшей в районе. Они зарабатывали от трехсот до шестисот динаров и получали бесплатное питание и жилье. Для Алжира это очень хорошие условия.

— К нам приезжали уже из многих деревень! — рассказал животновод фермы, бывший сержант. — Крестьяне знакомились с организацией производства, переписывали планы.

Как выразился капитан Аушиш? «Мы хотим быть лоцманами!» По хорошему курсу ведут — эти армейские лоцманы алжирскую экономику.