Перевалы, нефтепроводы, пирамиды

ГОЛОВА В ПЕСКЕ

Стрелка спидометра колебалась между семьюдесятью пятью и восьмидесятые. По обеим сторонам узкого шоссе го тут, то там из каменистого грунта поднимались чахлые пальмы. Вдруг из-за поворота появилась дорожно-строительная колонна. На грузовике стояли двое рабочих с инструментами в руках. Дитер дал сигнал. Рабочие, как загипнотизированные, уставились на нас, и лишь когда до «Баркаса» оставалось метров десять, бросили заступы, кирки и лопаты прямо перед нашим радиатором… Дитер затормозил, но, чувствуя, что не может остановить машину, резко свернул влево… Машина завалилась набок, под откос. От внезапного сильного толчка мы ударились головами о стекла. Затем все стихло, и только громкий вздох нарушил тишину.

— Проклятие!

Бормоча ругательства, мы вышли из машины. Передняя ось глубоко увязла в песке. Положение казалось угрожающим. Прежде чем начать в нем разбираться, мы закурили.

Тунис нас не выпускал!

Полчаса назад мы выехали из Сиди-Махреза, что на райском пляже Джербы. Не больше десяти километров отделяло нас от дамбы, соединяющей остров Джербу с материком. Мы намеревались за два часа достичь границы, а после обеда — Триполи. Таковы были планы.

Дитер осмотрел место, где машина натолкнулась на препятствие, и обнаружил обломок скалы весом в центнер. Что, если сломались такие детали, которых у нас нет в запасе? Тогда придется ожидать на этом идиллическом островке, пока не пришлют новый мотор из Хайнихена! Солнце и пальмы, теплые плавательные бассейны, западногерманские братья и сестры, дорогие напитки и дешевый песок… Чего же вам еще? Давайте устроимся по-домашнему на средиземноморском Таити!

Это был юмор висельников. Конечно, было бы неплохо провести несколько дней на хваленом тунисском морском курорте, но мы должны в течение десяти дней миновать Ливию, иначе пропадут ценные визы. Кроме того, наша дорожная касса понемногу пустела, а следующий перевод ожидал нас только в Каире.

— Пожалуйста!

Водитель грузовика — он сидел за рулем и был ни при чем — вручил каждому из нас лопату и сам тут же начал откапывать из песка передок машины. Опасаясь нашего гнева, его товарищи спрятались за машиной.

— Правильно! Нечего горевать! Посмотрим, в чем дело!

Командование взял на себя Дитер, наш технический руководитель. Он определил плотность песка, крутизну откоса и оценил мощность грузовика.

— Этот никогда не вытащит нас отсюда.

Он дернул за рукав яростно копавшего шофера.

— Эй, друг, нам нужен… Проклятие, как же по-французски трактор?

— Очень просто: tracteur.

— Да, мосье!

Шофер уже понял. Он сел в свою машину и уехал. Оба виновника происшествия, лишившиеся укрытия, смущенно стояли на дороге. Мы подозвали их и бросили им лопаты. Если уж они стали причиной несчастья, то пусть, по крайней мере, помогут устранить его! Не успели мы откопать и колеса, как подошел сильный «Катерпиллер». Чудо? Нисколько! На расстоянии километра отсюда строилась гостиница.

Не долго думая, тракторист зацепил трос за заднюю ось машины и осторожно дал ход, но даже трактор завяз в песке. Вторая попытка, третья… Лишь когда пятеро мужчин изо всех сил подтолкнули машину, она медленно стронулась с места. Мы уставились на колеса. Они вертелись! И никаких посторонних звуков не было слышно!

Мы сделали большой крюк по предательскому песку — и вот наша машина вновь стояла на асфальте. Дитер тут же залез под машину, простукал мотор, рессоры, попробовал рулевое управление…

— Кажется, что…

На его лице еще боролись скептицизм и надежда. Он сел за руль и включил мотор. После третьей попытки он заработал. Теперь потихоньку вперед! Мы, прислушиваясь, шли рядом: никакого лишнего шума! В окне появилось улыбающееся лицо Дитера:

— Отдых на Джербе не состоится!

Мы покурили с трактористом, водителем грузовика и обоими незадачливыми крестьянами. Осмотрели место происшествия. Всего в нескольких сантиметрах от следов колес с обеих сторон ив песка торчали огромные камни. Если бы мы врезались в них? Но мы попали как раз посередине. Слава аллаху! Он, видно, не очень обиделся за то, что мы столько раз проклинали рамадан.

«АЛЛАХ УСЛЫШАЛ НАШУ МОЛИТВУ!»

По опыту, накопленному при многочисленных переездах через границу, я знал, что поведение таможенников и полицейских многое говорит о государстве, которому они служат. В неказистом полицейском бараке в Зуаре мы явно помешали чиновникам. Они, не ответив на наше приветствие, брюзжа, сунули нам несколько объемистых анкет.

— Заполнить!

После того как наряду с другими вопросами мы ответили и на такие, как даты рождения и вероисповедание наших дедов и бабок, нам пришлось несколько раз громко кашлянуть, прежде чем один из полицейских оторвался от кофе. Он угрюмо перелистал паспорта, проштемпелевал их, затем по очереди посмотрел на нас:

— Вам запрещается в Ливии работать! И если вы до одиннадцатого числа ноль-ноль часов не выедете из страны, то…

Мы вежливо попрощались и вышли. Конечно, господин полицейский, мы поспешим покинуть Ливию. Мы не хотим быть отданы на милость одного из ваших коллег.

На последних каплях бензина мы добрались до заправочной станции на окраине Зуары. На Джербе мы точно, до последнего километра, подсчитали необходимое нам количество горючего: ведь в Ливии оно в два раза дешевле, чем в Тунисе.

Восемь лет тому назад мне уже приходилось заправляться у этой же колонки компании ЭССО. Мы прибыли на «Вартбурге» с противоположной стороны, из Каира, и намеревались вернуться в Берлин через Тунис и Италию.

В то время Ливия была одной из самых бедных и отсталых арабских стран. Бюджет правительства складывался почти целиком из кредитов и арендной платы, которую американское и английское правительства вносили за аренду военно-воздушных баз для атомных бомбардировщиков — Уилус у Триполи и Эль-Адем у Тобрука. Нам тогда казалось, что мы проезжаем через усталую страну, примирившуюся с жизнью в бедности и апатии. Спустя двенадцать лет после окончания войны лопата еще не коснулась развалин, оставшихся после африканской кампании, а жадный песок пустыни грозил поглотить покинутые итальянцами города и плантации.

В свое время ливийское правительство возлагало большие надежды на нефть. В соседней алжирской Сахаре нашли нефть. Почему же под песками ливийской пустыни также не мог быть океан жидкого золота? Международным нефтяным трестам были сданы концессии, и в пустыню направились геологи и буровые отряды. Король провозгласил нефтяной закон. Однако в течение многих лет прилагаемые усилия не приносили успеха.

В примитивной гостинице у залива Сирт мы повстречали в 1957 году американского инженера. Он возвращался с буровой точки в пустыне. Вид у него был кислый, он считал свою работу бессмысленной.

— Ливия — страна с самыми сухими нефтяными источниками мира! — острил он.

В 1959 году, когда некоторые компании уже хотели прекратить дорогостоящие изыскания, произошло то, что ливийцы восприняли как чудо: в долине Бир-Зелтен, в двухстах километрах к югу от залива Сирт, инженеры компании ЭССО обнаружили нефть. Другие компании усилили разведку, и вскоре из различных районов поступили аналогичные сообщения.

Король Идрис I заявил:

— Аллах услышал наши молитвы! Он открыл нам неисчерпаемые сокровища!

В Ливии начался нефтяной бум. В страну устремились специалисты, в пустыне выстроили нефтепроводы, дороги, резервуары… В заливе Сирт вырос нефтяной порт. В октябре 1961 года танкер «Кентербери» компании ЭССО вышел с рейда Марса эль-Брега с первым грузом ливийской нефти.

В 1962 году было вывезено за границу восемь миллионов тонн нефти, а в 1965 году — уже шестьдесят миллионов. Чистая прибыль, то есть доля ливийского государства в экспорте, составила в 1965 году сто сорок шесть миллионов фунтов стерлингов, а в 1966 году — свыше ста семидесяти миллионов фунтов стерлингов.

Население Ливии составляло лишь полтора миллиона человек, следовательно, королевское правительство получало в виде дополнительных налогов от нефтяных компаний более тысячи трехсот марок в год на душу населения. За ночь Ливия превратилась из страны-золушки в одно из самых богатых государств.

Как же распределяются в государстве короля Идриса I «открытые поводе аллаха» неисчислимые богатства?

ХАЛИД ИЗ БИДОНВИЛЯ

Пока мы заправлялись, с нами заговорил на хорошем английском языке одетый по-европейски молодой человек. По некоторым соображениям, назовем его Халидом. Он рассказал, что навещал своих родителей в Зуаре, а теперь возвращается в Триполи, где работает в банке Барклей. Не будем ли мы так любезны подвезти его?

— Садитесь!

Мы не могли отказать столь вежливому человеку.

Когда мы затем сидели за столом в нашем салоне на колесах, Халид достал оливки, земляные орехи и вручил каждому по крупному апельсину. Это немного сгладило наше первое плохое впечатление от Ливии, вызванное полицейскими.

— Вы работаете в барклейском банке? Восемь лет тому назад я менял там деньги, — сказал я, чтобы завязать беседу.

— В то время я еще учился в школе.

Я рад еще раз посетить Триполи. Он, видимо, сильно изменился. Ведь Ливия тем временем стала богатой страной.

Халид бросил на меня испытующий взгляд и сказал задумчиво:

— Богатой? Не знаю… Богатыми стали король и иностранные нефтяные компании.

Наш попутчик, по-видимому, был критически мыслящий человек.

— Я подсчитал, что ваше правительство получает от нефтяного бизнеса не менее ста семидесяти миллионов фунтов стерлингов в год.

Халид иронически улыбнулся.

— Мне известны эти цифры. Но я получаю такую же заработную плату, как и в 1960 году. И у моих родителей — они имеют маленький участок под оливами и цитрусовыми — выручка за урожай не увеличилась ни на грош, а все, что они вынуждены покупать, ввозится из-за границы и стоит очень дорого.

— Вы, стало быть, полагаете, что ливанский народ не имеет никакой доли в нефтяном буме? — спросил я.

— Этого нельзя утверждать так категорически. За прошедшие годы построены школы, жилые дома, больницы, гостиницы, правительственные здания. Это, конечно, приносит пользу всем, но наживались на строительстве главным образом иностранцы. Это круговорот. Нефтяные компании платят правительству, а оно дает подряды на строительство опять же иностранным фирмам. Таким образом, большая часть денег опять уплывает за границу.

Готовясь к поездке в Ливию, я читал, что есть закон, предписывающий, чтобы все услуги, необходимые нефтяным компаниям, в частности доставка материалов и снабжение продовольствием, выполнялись лишь ливийскими фирмами. Это должно было послужить толчком для развития национальной промышленности.

Я рассказал Халиду об этом законе. Он сделал отрицательный жест:

— Закон существует. Но какой же ливийский предприниматель обладал до начала нефтяного бума такими капиталами, чтобы приобрести станки, грузовики, суда? Это понимают иностранные дельцы — англичане, итальянцы, западные немцы… Они заполонили нашу страну. Отдавая дань закону, они для отвода глаз берут в компанию ливийца в качестве подставного лица… Видите ли, в банке я ежедневно вижу, кто хозяин так называемых ливийских фирм и куда переводятся прибыли.

— А Мухаммед Нга? — В прошлом году это имя часто упоминалось в западных газетах, которые излагали ливийский вариант старой капиталистической сказки: «от чистильщика сапог до миллионера». Мухаммед Нга якобы начал свою карьеру боем в отеле, а ныне владеет первоклассной гостиницей «Уаддан» в Триполи, не говоря уже о нескольких транспортных фирмах и мастерских.

Халид засмеялся.

— Я так и знал, что вы назовете это имя. Можно подумать, что его карьера типична для всех ливийцев. Да, Мухаммед Нга — миллионер. Однако он стал им за счет своих земляков, которых бессовестно эксплуатировал, и благодаря своей семье, о чем, впрочем, никогда не упоминают: он располагал для начала достаточным капиталом. Мой друг работал в его бухгалтерии. Он мог бы вам такое рассказать… Таких людей следовало бы…

Халид гневно сжал кулаки, но вскоре вновь овладел собой. Кажется, он вдруг испугался, что зашел слишком далеко. Чтобы переменить разговор, он осмотрел нашу машину.

— Красивая и удобная машина. Какой она марки? Вы проводите отпуск в поездке? Или едете по делам службы? Журналисты? Ах, вот оно что…

Мы ехали мимо редких пальмовых лесов, оливковых рощ, плантаций цитрусовых… Видимо, приближались к Триполи. «Случайно ли, — думал я, — что первый ливиец, с которым мы разговорились, оказался «сердитым молодым человеком», оппозиционно настроенным против своего правительства?»

Альфред угадал мои мысли. Он повернулся с переднего сидения ко мне и, ухмыляясь, сказал по-немецки:

— Можно ли мечтать о лучшем введении в «нефтяной рай»? Если ты напишешь все, что рассказал этот малый, можно будет подумать, что ты его нарочно пригласил или сам все выдумал.

Однако Халид не желал обсуждать политические темы. Он отводил все мои попытки, каждый раз явно переводя разговор на другую тему. Мы беседовали об автомашинах, туризме, о ценах, о марках ливийского пива…

Когда мы подъехали к первому пригороду Триполи, Халид попросил остановиться. Он жил здесь и хотел проститься в машине, но мы все вышли. Нам хотелось узнать, на какой стороне улицы живет Халид.

Справа от нас высились новые дома — современные серийные дома с небольшими садиками и крытыми террасами. Слева, между дорогой и пляжем, раскинулся бидонвиль, или, как говорят по-английски, shantytown[57]. Из остатков бензиновых канистр, бочек, жести, рекламных щитов, частей старых автомобильных кузовов и других отходов беднейшие из беднейших смастерили здесь примитивные хижины. Несколько лет назад подобные бидонвили «украшали» окраины всех североафриканских городов. Теперь их ликвидировали во многих местах, например в Тунисе.

Бидонвиль и… нефтяной бум.

Ливия

Однако в богатом Триполи бидонвили за последние годы еще более разрослись. Слишком много рабочих прибыло из деревни, из южных оазисов и даже из соседних стран, чтобы принять участие в буме. Некоторым это, кажется, удалось. У границы бидонвиля стояли автомобили, конечно, старых марок, но все же автомобили. Трущобы для владельцев автомобилей!

Нас тотчас окружила толпа босоногих ребятишек:

— Бакшиш! Мистер! Бакшиш!

Халид чувствовал себя неловко. Одно мгновение он колебался, затем смущенно сказал:

— Извините… Я с удовольствием пригласил бы вас на чашку кофе, но мне приходится экономить. К тому же я живу у знакомых, там, в бидонвиле, а это неподходящее место, вы понимаете…

Он показал на другую сторону дороги:

— Быть может, через год-два, когда я женюсь, то смогу поселиться в одном из новых домов… Ведь правительство стремится возможно скорее уничтожить бндонвили.

Нам не хотелось еще больше смущать Халида, и мы тепло попрощались с ним. Он уже сделал несколько шагов по направлению к бидонвилю, но снова обернулся:

— Пожалуйста… Если вы напишете о нашем разговоре, не называйте моего имени. Прошу вас! У меня могут быть неприятности.

Мы обещали — и долго смотрели ему вслед: банковский служащий в элегантном черном костюме возвращался домой… в жестяную лачугу.

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ В ГОРАХ

Нефтяной бум пока что мало изменил внешний облик Триполи. В центре города, несмотря на несколько современных высотных построек, все еще господствовал колониальный стиль итальянских фашистов — здания с колоннами, арками, капителями. Новыми здесь были промышленный район и жилые дома на периферии. Здания ярмарки также построили недавно.

Мы посетили некоторых рабочих фирмы «Деваг», строивших павильон ГДР для открывавшейся через неделю ярмарки. При этом мы познакомились с двумя ливийскими журналистами, которые тут же пригласили нас совершить поездку по городу, а затем пообедать.

Оба были ответственными работниками печати. По той же причине, что и в случае с банковским служащим Халидом, я назову старшего господином А., а младшего — господином Б.

Сначала у нас не было особого желания принимать приглашение. Утром мы представились в министерстве информации, где нас снабдили книгой проспектов, восхвалявших достижения королевского правительства, и мы, конечно, опасались, что оба журналиста по заданию министерства покажут нам лишь светлые стороны нефтяного бума и попытаются скрыть теневые. Но по их поведению мы поняли, что они сами желают побеседовать с нами.

— Обедать мы поедем в горы, там никто не помешает, — сказал один из них.

Перед безостановочной поездкой через пустыню Дитер решил еще раз проверить машину (без нее мы не могли никуда двинуться), поэтому приглашение приняли Альфред и я. Однако в начале поездки мы снова заподозрили, что нас «официально сопровождают». Мы осматривали квартал новых жилых домов, из которых половина была уже построена, но пока не заселена.

Господин А. разъяснил нам суть проекта жилищного строительства короля Идриса.

Королевская программа жилищного строительства, провозглашенная в августе 1965 года, была немедленно распропагандирована как «достойный подарок властителя стране, архитектурное чудо», которое «войдет в историю». В ближайшие годы должно быть построено семьдесят тысяч жилых домов, из них шестьдесят процентов в сельской местности, на сумму четыре миллиарда фунтов стерлингов.

Крестьяне, учителя, государственные служащие, солдаты, ветераны борьбы за свободу и люди со скромным доходом получат собственные квартиры. В качестве платы за них будет высчитываться пятнадцать процентов заработной платы или жалованья. Спустя десять лет дом или квартира станет собственностью съемщика.

— Наш нефтяной бум превращается в бум строительный, — сказал господин А. — Благодаря королевскому проекту жилищного строительства мы сотрем с карты Ливии отвратительные бидонвили!

Нам оставалось лишь пожелать успешного осуществления плана.

Проезжая через пригород Суани, мы запустили первый пробный шар, чтобы выяснить подлинное настроение наших гидов. В Суани обслуживающие фирмы и транспортные предприятия построили гаражи, мастерские и склады. После того как мы прочли имя Мухаммеда Нга на третьем крупном комплексе зданий, Альфред спросил:

— И все это господин Нга купил на чаевые, которые получал, работая боем в гостинице?

Наши коллеги лишь сдержанно усмехнулись.

Во дворе авторемонтной мастерской я заметил два «мерседеса-220» с дипломатическими знаками и западногерманскими номерами. С наигранным удивлением я заметил:

— Видно, ливийские предприниматели наняли западногерманских бухгалтеров.

Господин А. дружески подтолкнул меня в бок и, иронически улыбаясь, ответил:

— Я полагаю, что кто-то вежливо справляется у владельца фирмы о процентах на свой капитал.

Итак, лед был сломан, мы нашли верный тон. В магазине самообслуживания мы погрузили в машину два ящика пива в консервных банках, затем выехали из города в южном направлении и на предельной скорости помчались к горам. На полном ходу мы открывали банки с пивом и даже останавливались два раза у ресторанов, чтобы отведать особой водки. Не хотят ли нас напоить?

Целью поездки был ресторан в горном городке Гариан. Мы были единственными посетителями. Господина А. здесь, по-видимому, хорошо знали. Так как ни хозяин, ни бармен, ни официант не появлялись, он достал с полки позади стойки бутылку «Московской» и бутылку «Джонни Уокера».

— Мы — слаборазвитая страна, но, несмотря на это, благодаря нефти имеем все, что нужно, настоящую русскую водку и шотландское виски! — Виски он поставил обратно.

— С гостями из ГДР, само собой разумеется, пьют только водку! Из чайных стаканов! Ваше здоровье, друзья!

Подозрение, что нас хотели напоить, оказалось необоснованным. Жажда мучила самого господина А. Он ударил кулаком по столу:

— Кстати, мы — развивающаяся страна и нуждаемся в иностранных рабочих… — Он наклонился вперед и прошептал, хотя здесь никого, кроме нас, не было: — При этом у нас самих еще достаточно безработных в бидонвилях.

Господин Б. подчеркнуто деловито дополнил своего друга:

— Большей частью это пожилые люди, не имеющие никакой специальности и уже не могущие ее получить.

— Но ведь и эти люди должны жить и получать свою долю от общего благосостояния, а они даже не застрахованы!

Господин А. опять понизил голос:

— Однажды я писал об этой проблеме… и здорово поплатился!

Он наполнил стакан и одним духом осушил его:

— Проклятие! Обо многом хотелось бы написать и следовало бы, но… — Он с горечью засмеялся. — Мы — независимая газета, и все же правительство контролирует каждую строчку!

Господин Б., который почти не пил, опять уточнил:

— Мой друг полагает, что пресса должна открыто обсуждать непорядки в нашей стране, чтобы их исправить.

— От кого же иначе король узнает, что делается не то, что нужно? От своих министров? Но ведь они говорят лишь то, что ему хочется услышать… Ну да, в вашем социализме мне тоже многое не нравится, но… — Чтобы вызвать дискуссию, я было спросил, что ему, в частности, не нравится в социализме, но нас, по-видимому, пригласили лишь в качестве молчаливых слушателей. Господин А. хотел излить душу и не дал перебить себя: —…но мы принадлежим к так называемому западному миру. У нас постоянно болтают о демократии, однако кто спрашивает народ и интересуется его мнением? А когда я слышу «свобода»…

— Программа жилищного строительства короля Идриса, — вдруг громко прервал друга господин Б., — совершенно изменит облик нашей страны.

Мы оглянулись. Зашли два новых посетителя.

— Секретарь губернатора! — шепнул господин Б.

Я был не в силах сдержать улыбку. Реплика, достойная эстрадного актера!

Господин А. так же быстро сориентировался в обстановке:

— Если вам нужны цифры о проекте жилищного строительства, фотографии, наброски, мы охотно снабдим вас ими.

Теперь уже нельзя было не заметить новых посетителей. Нас познакомили. И они и мы невнятно пробормотали, что это очень приятно. Тут впервые появился хозяин и сообщил, что в соседнем зале накрыт стол. Господин А. воспользовался благоприятным моментом:

— Не окажет ли господин секретарь нам честь…

Последовал скучный официальный обед с тягучей, спотыкающейся беседой, ни к чему не обязывающей.

Лишь на обратном пути пиво немного улучшило наше настроение. Напевая, мы въехали в Триполи и остановились неподалеку от территории ярмарки. Господин А. извинился: ему надо в редакцию, он — выпускающий утреннего номера. На прощание он обнял каждого из нас и обещал обязательно навестить когда-нибудь в Берлине. Слегка покачиваясь, он перешел улицу. Дьявол типографских опечаток сегодня без труда проскользнет на газетные полосы.

ПОЖИРАТЕЛИ КИЛОМЕТРОВ

Мы взглянули на карту: Триполи находится на полпути между Касабланкой и Каиром. А одиннадцатого до ноль-ноль часов мы должны выехать из Ливии!

Мы и так задержались в Триполи на день дольше, чем рассчитывали: пытались получить в различных министерствах разрешение посетить нефтяные разработки. Нас посылали из одного места в другое. Не сделать ли завтра еще одну попытку? Решили выехать немедленно. Если подождать еще день, все равно не останется времени, чтобы сделать крюк и заехать в пустыню. Оставалось надеяться на покладистого охранника нефтяных разработок.

Когда мы выезжали из города, над нами пронеслось звено реактивных истребителей. Пришлось заткнуть уши. Слева на полуострове — военно-воздушная база Уилус. Каждый день в воздух поднимаются патрулирующие ее атомные бомбардировщики США. Одна из этих птиц смерти, нагруженная тремя атомными бомбами, в прошлом году упала возле исландского побережья. В разгар сезона тысячи крестьян остались с радиоактивными овощами.

В Триполи мы почти не встречали американцев. «Гражданам страны господа бога» незачем посещать «нестерильный город». Они ведь построили наконец собственную стерильную маленькую Америку с магазинами самообслуживания, парикмахерскими, кинотеатрами, ночными клубами, госпиталями… И зачем покупать выпивку у «проклятых арабов»? В Уилусе виски не обложено пошлиной, стоит дешевле. Густые заграждения из колючей проволоки и высокие железные ограды защищали американский город — спутник Триполи — от нежеланных визитеров. Неамериканцам вход воспрещен!

До вечера мы сделали лишь сто сорок километров. На парковой площадке древнего римского города Лептис Магна мы поджарили бифштексы и из-за отсутствия собеседников спокойно поиграли в скат.

Нам говорили, что осмотр Лептис Магны оставляет неизгладимое впечатление, что он дает полное представление о планировке римского города. Может, это и так. Наша духовная потребность в осмотре руин была полностью удовлетворена Карфагеном. В конце концов не собирались же мы писать историю искусства!

Но утром развалины были освещены так своеобразно, что мы поддались очарованию. Колонны и остатки перекрытий, фасад и ступени театра сияли, как янтарь. В тени цвета варьировались от густого темно-фиолетового до пурпурного. Альфреда охватил азарт. Лишь спустя два часа, когда солнце поднялось выше и освещение потеряло свою прелесть, нам удалось отправиться в путь.

В Мисурате оканчивалась плодородная Триполитания и начинался путь жажды. Нам пришлось проехать тысячу километров, прежде чем мы вновь увидели зеленые плантации и пальмовые рощи. Теперь у нас была лишь одна задача: пожирать километры.

По обе стороны дороги тянулась волнистая пустыня с пятнами тамариска и альфы. Время от времени слева между дюнами мелькала узкая синяя полоска Средиземного моря.

Местами дорога была очень неровная — пятидесятикилометровое шоссе, говорили мы. Это означало, что мы не могли делать больше пятидесяти километров в час, фактически даже меньше: при встрече с каждым грузовиком или трубовозом приходилось притормаживать, ибо края асфальтированного шоссе были настолько выщерблены и разбиты, что мы не отваживались на полной скорости пропускать встречные машины.

До сих пор нам как-то не приходило в голову дать кличку нашей машине. Это говорит о ее достоинствах, ведь кличку большей частью дают за какую-либо слабость или недостаток. Но на ливийских дорогах, напоминавших стиральную доску, где наша машина все время ныряла то вверх, то вниз, мы ее окрестили Качалкой.

Километры, километры…

Поздно вечером мы приехали в Бен-Бурвад. Я не узнал его. В 1957 году рядом с примитивной заправочной колонкой здесь стояли лишь два металлических барака. В одном мы ели макароны с томатным соусом, слушая жалобы хозяйки, усталой итальянки, пристрастившейся к араку. Из-за войны она потеряла отель в Тобруке и теперь мечтала заработать денег, чтобы купить небольшую гостиницу в Неаполе. Запинаясь, она ругала свою красивую дочь Пию, не желавшую быть любезной с двумя американцами, которые пили за соседним столом.

— Воротит от них нос! Тоже мне дама! Она разорит меня!

Сейчас в Бен-Бурваде было не меньше ста бараков, три автозаправочные станции, водокачка и мастерская. Около двадцати грузовиков, нагруженных громадными трубами, стояли на обочине дороги. С трудом нашел я старую закусочную итальянки. Хныкала шарманка, накурено было так, что почти ничего не было видно. Транспортные рабочие играли в карты за столами, заставленными бутылками. У стойки стояли пьяные, а в углу двое мужчин угрожали друг другу ножами. Друзья пытались развести их. Дикий Запад в пустыне!

У стойки я справился об итальянке и ее дочери. Никто ничего о них не знал. Может, мечта матери наконец сбылась?

Когда я возвращался к машине, я не мог не улыбнуться: рядом с огромными грузовиками она казалась игрушечной.

НЕФТЕРАЗРАБОТКИ ЭССО

— Впереди суда!

Слева, на гребне дюны, возникли три пузатых танкера, а моря не было видно. Фата-моргана? Мы приближались к Эс-Сидеру — первому нефтяному порту Сиртского залива.

Проволочные заграждения, серебристые резервуары с эмблемами компании, несколько бараков, контора, а в море на рейде два стальных острова на якорях и пришвартовавшиеся к ним суда — больше ничего не удалось рассмотреть.

Через тридцать километров аналогичная картина: Рас Лануф, где заканчивается нефтепровод компании «Мобил ойл». Здесь рядом с шоссе сровняли кусочек пустыни и превратили его в посадочную площадку для самолетов компании.

Вдруг перед нами возникла триумфальная арка. «Произведение искусства» одиноко стояло среди песков пустыни: это памятник, оставленный итальянскими фашистами. Им они отметили границу между своими колониальными провинциями — Триполитанией и Киренаи-кой. Фасад украшала скульптура умирающего воина с мечом в руках. На одной боковой стене каменные фашистские солдаты вместе с крестьянами маршировали по символическим пшеничным полям. А на другой — трудно поверить! — огромного роста Муссолини под пучком ликтора беседовал с королем Виктором Эммануилом. И это спустя двадцать пять лет после бесславного окончания итальянского колониального господства в Ливии!

Раз в пустыне осталась такая красивая арка, ее нужно было использовать в качестве ворот. Шлагбаум, окрашенный в национальные цвета Ливии — красный, черный, зеленый, — перекрывал проезд. Проверка паспортов! Был бы здесь полицейский пост, не будь арки?

Третий и самый значительный нефтяной порт в Сиртском заливе — порт Марса-эль-Брега компании ЭССО. Здесь мы быстро — чтобы никому не пришло в голову спросить пропуск — свернули на частную дорогу ЭССО. Вдоль нефтепровода и высоковольтной линии дорога, покрытая битумом, тянулась на сто семьдесят километров на юг, к нефтяному центру Бир-Зельтен.

По сторонам дороги валялись скелеты верблюдов и остовы разбитых машин. Кусты тамариска попадались все реже и наконец исчезли совсем. Вот когда Сахара предстала перед нами такой, какой мы ее себе с детства представляли: состоящей из бесконечных нетронутых дюн цвета слоновой кости, на которых вьет свои узоры ветер. Они усыпаны мельчайшими пластинками слюды, сверкающими в лучах солнца. На горизонте маячит сизо-голубое горное плато, за которым лежат снежно-белые соленые озера.

В одной из горных котловин ветер и вода создали гигантскую скульптурную галерею. Не надо иметь богатое воображение, чтобы разглядеть некие фигуры в остатках плоских гор, постепенно разрушившихся под натиском песчаных бурь и еще более гибельных водных потоков. Вот утка высотой двадцать метров, которую инженеры-нефтяники окрестили Дональд Дак, вот лежащая кошка, стол с тремя табуретами, две судачащие женщины, а вот и абстрактные скульптуры.

Примерно в тридцати километрах от Бир-Зельтена нас напугал толстый черный столб дыма на горизонте. Не горит ли нефтяная скважина?

Перевалив через последнюю гряду холмов перед Зельтенской долиной, мы успокоились: дым не опасен. Его источником были четыре толстые трубы, откуда поднимались высокие оранжевые факелы: там сжигали газ, сопутствующий выходу нефти.

Так вот где в 1959 году начался нефтяной бум! Зельтенский «центр» состоял из барачного поселка, нескольких жилых вагончиков и четырех резервуаров с нефтью.

Нас никто не остановил, и мы подъехали прямо к бараку дирекции. Седоволосый администратор с типичной для людей его профессии внешностью принял нас приветливо. Он прочел наши визитные карточки.

— О’кей! Что вы желаете посмотреть? Я пошлю с вами инженера. На «джипе». Ведь ваша машина там не пройдет! Где вы будете спать? В машине? Хорошо! Вечером вы, разумеется, — гости нашего клуба… Пока!

Он не дал нам и рта раскрыть. И не спросил разрешения министерства! Незачем было обивать пороги учреждений в Триполи.

Через пять минут возле нашего «Баркаса» затормозил «джип».

— Алло!

Молодой инженер вручил нам белые защитные шлемы и жестом пригласил быстрее садиться. Ничего не скажешь — темпы американские!

Мистер Ханзен — его имя было написано на снабженном фотографией жестяном жетоне, который он носил на груди — мчал пас через долину. Мы были разочарованы. Что это за нефтепромыслы с одной буровой вышкой?

Мистер Ханзен засмеялся:

— А зачем нам буровые вышки? В Бир-Зельтене нефть сама течет в резервуары. Даже насосы не нужны. Взгляните сюда… И туда… И в эту сторону… Со всех направлений ползут трубы из сорока действующих скважин. Здесь, например, нефть отделяется от воды и газа. Газ сжигается, а нефть по трубопроводу течет в Марса-эль-Брегу прямо в трюмы танкеров, шестьсот тысяч баррелей[58] ежедневно! Сейчас Бир-Зельтен — самое богатое и самое рентабельное в мире месторождение нефти… Что еще вы хотели бы узнать? Смотреть больше не на что. Пойдемте лучше в клуб выпьем холодного пива!

На обратном пути я спросил, почему газ сжигают: ведь его можно использовать для производства энергии.

— Это запланировано. По второму трубопроводу он пойдет в Марса-эль-Брегу. Может быть, он будет использован для опреснения морской воды.

В помещении клуба царила приятная прохлада. Удобные кресла с поролоновой обивкой, вентиляторы, радиоприемник, два больших холодильника с напитками… В соседнем помещении стояли столы для пинг-понга и других комнатных игр.

Сначала мистер Ханзен повел нас в столовую. В длинном холодильнике и в духовом шкафу стояло столько деликатесов, что хватило бы на небольшой банкет: четыре различных супа, восемь горячих вторых, паштеты, салаты, холодные закуски, пудинги, крабы, суфле, компоты…

— Наш повар — большой мастер! — говорил мистер Ханзен. — Мальтиец. Отведайте эти паштеты. Они лучше, чем в Уолдорф-Астории[59]!

Не плохо жилось в этом пустынном лагере! Инженеры работали здесь четыре дня в неделю, а три проводили со своими женами в Марса-эль-Бреге.

Позже, когда мы сидели в клубе и пили холодное голландское пиво, к столу подошел широкоплечий инженер в полосатом сине-желтом комбинезоне. Он, видимо, слегка подвыпил. Неожиданно он так хлопнул меня по плечу, что я пригнулся к земле, а затем оглушительным басом начал греметь на смеси немецкого и английского:

— Привет, ребята! Читал у шефа ваши визитные карточки. Вы ведь приехали из этой чертовой ГДР… То-ва-ри-щи! Ха-ха-ха! Два года я был в армии в Западном Берлине. Знаю и ваш Берлин. Хороший городок! Не хотите ли вы экспроприировать нас, наемников капитала? Ха-ха-ха! Это шутка, не обижайтесь. Вы строите совсем — как это говорят в Берлине? — отличные суда! Однажды в порту Триполи я побывал на одном. Он доставил трубки… Или как их называют? Трубы? Да, доставил трубы для нашего нефтепровода. Капитан был мировой парень, угощал хорошей водкой. Он пил виски, мы — водку. Ха-ха-ха! Не сыграть ли нам?

Мистер Вильямс завладел нами до конца вечера. Нам пришлось метать оперенные копья в соломенные диски, играть в футбол на автомате и наконец сесть за партию в покер.

Незадолго до полуночи мистер Вильямс и трое его коллег подвезли нас к нашей машине. Им хотелось посмотреть, как мы в ней спим. Пораженные, мы остановились у дверцы. Оранжевые факелы газа озаряли долину призрачным, неестественным светом. Песчаные дюны казались синевато-белыми и походили на снежные равнины. Резервуары нефти и «Баркас» сияли, как расплавленный металл. Настоящая сказочная декорация!

ЧТО НИ ЦИФРА — ДОЛЛАР

— Запрещено!

У въезда в Марса-эль-Брегу нас задержала ливийская полиция. Нас ожидают, объясняли мы: администратор из Бир-Зельтена доложил о нас дирекции ЭССО; попросили справиться по телефону. Никакого внимания. Мрачный, неприветливый сержант распорядился:

— Сейчас же поворачивайте обратно. Освободите проезд! У вас нет разрешения правительства!

Теперь взорвались мы и потребовали, чтобы нас немедленно отвели к коменданту. Это подействовало. Сержант потерял весь свой апломб.

— Может, попытаетесь получить разрешение в полицейском участке у перекрестка?

Однако в «полицейском участке» сидел лишь один человек. Он не мог уйти со своего поста, чтобы позвонить в дирекцию.

— Сходите в воинский лагерь. Может, кто-нибудь из офицеров проводит вас в порт!

На вымощенном плацу за полицейским бараком, между палатками, солдаты занимались строевой подготовкой. При виде нас командовавший ими сержант вскинул автомат:

— Стой! Руки вверх!

— Симпатичное местечко, — пробормотал Альфред и поднял руки. В правой он держал фотоаппарат.

С автоматом наизготовку сержант подошел и обыскал нас — нет ли оружия. Затем он милостиво разрешил опустить руки:

— Что вам нужно?

Пачка сигарет задобрила его, и он отвел нас к офицеру. Тот с бесстрастным видом выслушал наши объяснения, затем что-то приказал сержанту. Последний сделал знак автоматом.

— Пошли!

С автоматом в руках сержант сел рядом с Дитером:

— Поехали!

Теперь мы беспрепятственно миновали ворота, проехали вдоль резервуаров и через два километра остановились на стоянке между небольшим нефтеперегонным заводом и административным зданием. Сержант жестами потребовал, чтобы мы закрыли машину и пересели в «джип». Не арестованы ли мы?

Но пас всего лишь доставили к задней стене административного здания. Ливийский офицер службы безопасности проверил наши документы и, выслушав, чего мы хотим, направил к американскому уполномоченному по вопросам безопасности. Здесь наконец с нами вежливо поздоровались:

— Конечно, о вас сообщили. Извините, пожалуйста, за инцидент, но дело в том, что ливийская полиция боится саботажа. Шесть недель назад здесь взорвали резервуар, вину пытались свалить на Насера. Однако я полагаю, что это дело рук ливийской организации… Итак, вы желаете фотографировать и снимать на кинопленку? Мой помощник проводит вас, чтобы полиция вам больше не мешала.

Помощник — молодой ливийский инженер, учившийся в Америке, — провел нас прежде всего к окончанию нефтепровода. Две толстые трубы уходили в море. На рейде вокруг стального острова дрейфовал танкер. При глубине тридцать метров здесь могут приставать суда водоизмещением до ста тысяч тонн. С помощью носового троса они швартуются к вращающейся башне, так что даже при изменении ветра танкеры могут спокойно загружаться нефтью.

На высокой мачте развевался красный флаг. Это означало, что по нефтепроводу шла нефть. Перед насосом на набережной находился наблюдательный пост. Двое ливийских инженеров следили за работой измерительного прибора, походившего на спидометр. Только цифры здесь сменялись быстрее, чем на лучшей гоночной машине. Каждая выскакивавшая на счетчике цифра показывала, что в танкер поступил еще один баррель нефти, который уходит из страны. Ливийское государство получало по одному доллару за каждый экспортированный баррель, поэтому оно установило контроль за счетчиком.

— А сколько же зарабатывает на каждом барреле нефтяная компания?

Помощник улыбнулся:

— Достаточно! Курс акций ЭССО держится на высоком уровне.

В обветшалых деревянных сторожках вдоль набережной жили ливийские служащие компании со своими семьями. Бидонвиль по соседству с современнейшей техникой! У дороги, возле двух колонок женщины и дети стояли в очереди за питьевой водой.

Широкая полоса ничейной земли отделяла «туземный квартал» от поселка американцев: бетонированные улицы; за высокими стенами комфортабельные бунгало с предохраняющими от жары двойными крышами; магазин самообслуживания под стать большому городу; кинотеатр; на холме клуб, вокруг посажены молодые деревья; саженцы защищены от песчаных ураганов бочками из-под бензина без дна.

Перед магазином самообслуживания мы встретились с мистером Ханзеном. Он отработал свои четыре дня в Бир-Зельтене и теперь закупал продукты на весь конец недели.

— Алло, не выпьем ли по рюмочке? — Мистер Ханзен показал на клуб: — Здесь у нас, к сожалению, не так роскошно и удобно, нет таких хороших садов и спортивных площадок, как в нефтегородках у Персидского залива. Строим лишь самое необходимое. — Он отвел нас в сторону и шепнул так, чтобы ливийский помощник не слышал:

— Компания не решается производить здесь инвестиции. Политическое положение кажется ей слишком ненадежным. Если старый король умрет… Кто знает, что будет…

СТОЛИЦА СЕНУСИ

На картах и проспектах министерства информации Эль-Бейда, новая столица Ливийского королевства, не значится даже как населенный пункт. Она расположена на плоскогорье среди зеленых гор, на севере Киренаики, вдоль шоссе, идущего из Бенгази в Тобрук, неподалеку от развалин древнегреческой Кирены. После утомительной гонки по пустыне лесистые склоны и глубокие ущелья с журчащими ручейками ласкали глаз.

Но Эль-Бейда нас разочаровала. Она походила на. современную деревню. На небольшой возвышенности сверкал позолоченный купол здания национального собрания. На соседнем холме возвышалось полукруглое правительственное здание, окруженное кварталом небольших вилл для чиновников и дипломатов. Функционировала одна-единственная гостиница. Тщетно искали мы торговую улицу. Дворец короля прятался в парке под охраной высоких сторожевых башен. Почему именно это селение в горах было избрано столицей?

С 1843 года Эль-Бейда стала пристанищем завийи, центральной религиозной школы сенуситов. Нынешний король — духовный и светский глава этой ортодоксальной секты ислама[60]. Его дед, Великий Сенуси, основал ее в 1837 году вблизи Мекки как орден дервишей и вскоре приобрел много сторонников в Северной Африке. Секта ставила целью восстановление ислама в его первоначальной чистоте. Она отклоняла любое влияние европейской цивилизации. Сенуситы, живущие племенными общинами, которые подчинялись строгим законам, стали ожесточеннейшими врагами итальянцев, в 1911 году начавших завоевание Ливии.

В начале второй мировой войны эмир Мухаммед Идрис ас-Сенуси понял, что настал удобный момент. Он эмигрировал в Египет, сформировал ливийский легион и сражался на стороне союзников против итальянских и немецких войск за освобождение Ливии.

Когда в 1951 году Ливия на основе решения ООН получила независимость, англичане провозгласили главу сильной секты сенуситов королем под именем Идриса I[61]. Он обещал стать верным защитником английских интересов и тут же подписал договор о «сдаче в аренду» военных баз Уилус и Эль-Адем. Однако новый король не решился избрать своей резиденцией столицу Триполи, которая находилась вне племенной территории. Король остановил свой выбор на Бенгази, но триполитанцы запротестовали и пригрозили бойкотом. Нашли остроумный выход: пусть правительство находится один год в Триполи, а один — в Бенгази. Более десяти лет Ливия оставалась единственной в мире страной с двумя равноправными столицами. Правда, сам король, опасаясь покушений и демонстраций протеста, обе свои резиденции посещал лишь на несколько часов в сопровождении большого числа телохранителей из сенуситских воинов.

Остальное время он жил уединенно под охраной британских штыков во дворце на острове-крепости Тобрук.

Лишь когда положение короля несколько упрочилось благодаря нефтяным миллиардам, он разрешил соперничество между фаворитками Триполи и Бенгази в пользу незаметной Эль-Бейды.

Еще неизвестно, оправдает ли маленькая Эль-Бейда возлагаемые на нее надежды. С точки зрения коммуникаций она расположена неудачно и к тому же слишком удалена от экономических центров страны. До сих пор даже дипломатические представительства не имеют в Эль-Бейде своих резиденций. Да и большинство министерских чиновников будет довольно, если смогут остаться в Триполи. Шепотом они поговаривают, что в Эль-Бейде шакал встречается с коршуном!

ШКОЛА БЕЗ СЕЛЕНИЯ

Зеленые горы Киренаики остались позади. Мы снова катили через голую волнистую пустыню. Уже примерно на протяжении ста километров не попадалось ни одной деревни, ни одного дома. Нас сопровождал уложенный на низкие бетонные опоры трубопровод, подававший хорошую питьевую воду из горного колодца выше Дерны на сто- восемьдесят километров в Тобрук и на военно-воздушную базу Эль-Адем.

Взгляд на обочину дороги показал, что до города-крепости, за которую во время второй мировой войны велись ожесточенные, кровопролитные бои, осталось еще пятьдесят километров. Солнце уже склонялось к горизонту, а до полуночи нам надо было выехать из Ливии.

— Затормози-ка!

В низине, по правую сторону дороги, я увидел строительную площадку. Вытянутое в длину современное Т-образное здание из железобетона было почти закончено-. Мы оглянулись. Кроме трех — черных шатров бедуинов на отдаленном холме, не было видно никаких признаков жилья. В тени бетономешалки, вокруг тлевших древесных углей, сидела на корточках группа каменщиков. На. крышке от бочки из-под бензина они пекли лепешки.

— Ас салям алейкум!

— Алейкум ас салям! — ответили нам хором.

— Что вы здесь строите?

— Школу!

— Для кого?

Каменщики громко засмеялись. Молодой парнишка сказал:

— Мы и сами хотели бы знать. Может быть, для собак пустыни.

Каменщики прибыли из Египта, из перенаселенной нильской дельты. Они не видели смысла в своей работе. В самом деле: зачем нужна школа там, где не живут люди?

Однако, подумав, я пришел к выводу, что это не так уж глупо. Почему в стране, насчитывающей много тысяч кочевников, нельзя построить школу на голом месте? Раз есть школа, найдутся для нее и ученики!

Девочки тоже учатся в школах

Во время поездки по Ливии мы часто наблюдали, как дети бедуинов верхом на ослах возвращались из школы к родительским шатрам, раскинутым далеко в пустыне.

По многим причинам — достаточно вспомнить наши хлопоты по поводу визы — ливийское правительство не внушало нам особых симпатий. Но по крайней мере в одном мы были вынуждены отдать ему должное: в деле ликвидации неграмотности и поднятия уровня образования.

В год получения независимости не больше десяти, ливийцев имели высшее образование. Представьте себе только — десять специалистов для управления страной, в двадцать раз превышающей по территории ГДР. В 1952 году лишь тридцать две тысячи детей обучались в двухстах школах. Ныне учащихся свыше двухсот пятидесяти тысяч, а число школ достигло тысячи. И эти цифры постоянно возрастают.

С 1956 года в Ливии есть свой университет. Факультеты естественных наук находятся в Триполи, гуманитарных — в Бенгази. Тысяча четыреста студентов, в том числе пятьдесят девушек, обучаются в своей стране и несколько тысяч — за границей.

Ливийская молодежь учится читать и писать, а быть может, и самостоятельно мыслить. Она сумеет использовать образование в качестве оружия. И перед ней неизбежно возникнет вопрос, сегодня уже занимающий многих ливийцев: почему мы должны отдавать иностранным концернам сокровища нашей пустыни? Почему мы не можем добывать их сами? А такие размышления повлекут за собой действия!