Первые

ГЛАВА XXII

С маленьким чемоданчиком в руке Анюта вышла с Восточного вокзала.

Ее оглушил шум парижских улиц, грохот тележек, крики разносчиков, стук лошадиных подков, веселый говор и смех идущих людей. Где-то шарманка выводила старинную мелодию. Чистильщики сапог, стекольщики, трубочисты нараспев предлагали свои услуги. Ловко лавируя в толпе, бежали мальчишки-газетчики, звонко выкрикивая последние новости. Цветочницы протягивали букеты осенних цветов.

В магазинах, на лотках высились горы овощей, зелени, фруктов. Рыба плескалась в садках. В корзинках, вперемежку с еловыми ветками, лежали огромные крабы, устрицы, улитки.

Прямо на тротуарах, под полосатыми тентами, расположились кафе, закусочные с веселыми названиями: «Тушеный кролик», «Встреча друзей», «Свидание кучеров». Тут же свободно бегали дети.

Как все это было не похоже ни на сонный Гейдельберг, ни на Петербург. Здесь все было живее, солнечнее. И яркие костюмы женщин, и какая-то веселая непринужденность, и улыбки.

Анюта была одна в этом огромном городе. Но он не пугал. Он вселял бодрость и радость жизни.

Найти комнату и работу! Да, обязательно работу. Хотя отец присылает ей деньги, но кто знает, как будет, если вдруг обнаружится ее побег из Гейдельберга. И потом — она хочет и должна стать самостоятельной! И быть ближе к рабочим, самой сделаться частицей рабочего класса.

И вот Анюта сняла недорогую комнату в районе Пюто. Но с работой получилось не так просто.

На первой же фабрике ее спросили:

— А что вы умеете делать?

Анюта растерялась. Еще никто не задавал ей такого вопроса. В самом деле, что она умеет?

— Может быть, работать на ткацких станках? Или в красильном цехе?

Анюта отрицательно покачала головой.

— Тогда принять не можем. Вас слишком долго обучать.

Анюта пошла на другие фабрики, в швейные мастерские. И везде ее спрашивали одно и то же: где она работала, есть ли рекомендации. Ученики не нужны были.

«Вот и работать негде. Ничего-то я не умею в свои двадцать шесть лет. Только проживать, что сделано другими», — думала Анюта. Но она не хотела сдаваться. Надо еще поискать!

Вечером, идя по улице, она увидела вывеску: «Клуб типографских рабочих» — и вместе с другими зашла. Небольшой зал был уже полон. Анюта остановилась в нерешительности недалеко от двери.

— Иди сюда. Здесь есть место, — позвала ее какая-то девушка.

— Откуда ты? Я тебя раньше не видела на наших собраниях.

— Я из России.

— Ого! Это где медведи по улицам ходят?

— Есть и медведи. Настоящие в лесах. А есть люди как медведи. И как волки. Не все, конечно.

— А зачем ты к нам приехала?

— Посмотреть, как вы живете.

— Думаешь, у нас нет волков? Еще сколько. Вот, например, наш хозяин фабрики. Ты где работаешь?

— Я еще не работаю.

— Устроиться трудно. Мы тебе поможем. Жаклар, Виктор!

К ним подходит высокий молодой человек. Узкое лицо, небольшой, несколько женственный рот, круглая черная бородка. Вся фигура подтянута и изящна.

— Эта девушка из России, — говорит соседка Анюты. — Ей нужно устроиться на работу.

— О, из России! Здравствуйте, — произносит Жаклар по-русски. — Я немного изучал ваш язык.

Но он сейчас же переходит на французский. Спрашивает Анюту, давно ли она приехала, что слышно о Чернышевском.

— Я постараюсь вас устроить. Пойдемте, пока не началось собрание, я познакомлю вас с писательницей Андре «Лео. Она у нас принимает самое горячее участие в судьбе женщин.

Письмо составляли все сообща:

«Дорогой и достопочтенный гражданин!

От имени группы русских мы обращаемся к Вам с просьбой оказать нам честь быть нашим представителем в Генеральном Совете Международного Товарищества в Лондоне. Эта группа русских только что образовала секцию Интернационала, так как великая идея этого международного движения пролетариата проникает также и в Россию. При создании этой первой Русской секции мы прежде всего ставим своей целью (как Вы увидите из прилагаемого устава) оказывать всемерную энергичную помощь активной пропаганде принципов Интернационала среди русских рабочих и объединять их во имя этих принципов…

Наше настойчивое желание иметь Вас нашим представителем объясняется тем, что Ваше имя вполне заслуженно почитается русской студенческой молодежью, вышедшей в значительной своей части из рядов трудового народа. Эта молодежь ни идейно, ни по своему социальному положению не имеет и не желает иметь ничего общего с паразитами привилегированных классов, и она протестует против их гнета, борясь в рядах народа за его политическое и социальное освобождение. — Воспитанные в духе идей нашего учителя Чернышевского, осужденного за свои сочинения на каторгу в Сибирь в 1864 г., — мы с радостью приветствовали Ваше изложение социалистических принципов и Вашу критику системы промышленного феодализма. — Эти принципы и эта критика, как только люди поймут их, сокрушат иго капитала, поддерживаемого государством, которое само является наймитом капитала. — Вам принадлежит также выдающаяся роль в создании Интернационала, а в том, что касается специально нас, то опять-таки именно Вы неустанно разоблачаете ложный русский патриотизм, лживые ухищрения наших демосфенов. Русская демократическая молодежь получила сегодня возможность устами своих изгнанных братьев высказать Вам свою глубокую признательность за ту помощь, которую Вы оказали нашему делу Вашей теоретической и практической пропагандой, и эта молодежь просит Вас оказать ей новую услугу: быть ее представителем в Генеральном Совете в Лондоне…

Примите, гражданин, от имени всех наших братьев выражение нашего глубочайшего уважения».

Так писали Утин и его друзья Марксу. С нетерпением они ждали ответа.

Они собирались каждый день. Подробно обсуждали свою программу и пути ее осуществления. Намечали темы статей для «Народного дела». Занимались женевскими вопросами.

Настроение у всех было бодрое. Еще бы! Стачка в Женеве победила. Хозяева сдались. Рабочий день был уменьшен, жалование прибавлено.

Стачка имела резонанс во всей Европе. Из Парижа, из Лондона, из Лиона шли деньги бастовавшим женевцам. А вскоре вспыхнули стачки во Франции. И женевцы делали сборы братьям по классу.

Авторитет Интернационала возрос, необычайно. Рабочие массами вступали в свое Международное товарищество. Молодые и старые спешили в Тампль Юник, чтобы послушать оратора или в одной из боковых комнат заняться с преподавателем историей, арифметикой или географией. Затаив дыхание, они слушали про строй, где орудия производства будут принадлежать народу и не будет различий сословий, рас и национальностей. Они теперь убедились, как можно побеждать, если крепко держаться друг за друга.

Впервые возникла секция в деревнях, окружавших Женеву. Это была секция кирпичников.

За время стачки Лиза Томановская особенно подружилась с Катей Бартеневой. Им как-то все больше приходилось вместе выполнять поручения.

Лизе нравился спокойный, твердый характер Кати. Ее внимательный, чуть с насмешинкой взгляд больших карих глаз. Умение говорить с людьми.

Лиза была более порывистой, горячей, и она всегда удивлялась и немного завидовала людям спокойным, уравновешенным.

Несмотря на то, что Катя была дочерью помещика, внучкой генерал-губернатора Восточной Сибири, детство ее протекало в обстановке небогатой. Имения у родителей не было. Пять крепостных слуг — вот все достояние отца.

Катя вспоминала, как ей перекраивали старые платья, как в доме экономили каждую свечу.

Отец — Григорий Семенович Броневский — был человеком просвещенным и свободолюбивым. Он рассказывал детям о декабристах, о ссыльных поляках, читал «Горе от ума», стихи Рылеева.

Когда Кате исполнилось одиннадцать лет, ее отдали в Екатерининский институт, где отец заведовал хозяйством.

Катя пристрастилась к чтению. Позднее она увлеклась сочинениями Чернышевского, Писарева, Добролюбова. Она бывала на студенческих собраниях, в революционных кружках.

Подпоручик Виктор Бартенев, с которым познакомилась Катя, тоже участвовал в революционных кружках. В знак сочувствия к восставшим полякам он вышел в отставку.

Кате было двадцать лет, Виктору Бартеневу двадцать пять, когда они поженились. Вскоре после женитьбы Катя получила в наследство от родственников четыре имения. Теперь Бартеневы были богаты. Однако это ничего не изменило в их мировоззрении. Они по-прежнему горячо сочувствовали свободолюбивым идеям. Всю свою землю Бартеневы безвозмездно отдали крестьянам. И уехали за границу искать пути для революционной борьбы.

Они не сразу разобрались в тех группах и течениях, которые существовали среди русских эмигрантов. Бакунин увлек их своими революционными фразами, своим авторитетом. Бартеневы вступили в бакунинский «Альянс»[2]. Но вскоре вышли из него, как и многие другие. Александр Данилович Трусов тоже вначале был сторонником Бакунина, пока не разглядел пустозвонство и вред анархистских идей.

— Я думаю, Маркс будет рад созданию нашей секции, — говорит Катя Лизе.

— Я тоже верю — он согласится быть нашим представителем.

Они спешат к Утиным узнать, не получено ли письмо.

— Вчера мне мама прислала весточку. Спрашивает, почему я в Женеве живу одна, не с Михаилом Николаевичем, — говорит Лиза.

— Разве она не знает, что брак фиктивный?

— Нет. Зачем ей говорить? Она будет переживать. Хотя, может быть, она догадывается.

— Да, это верно. Родители не всегда могут нас понять. Скажи, Лизок, а ты никого еще не любила?

Какая-то тень, словно облачко, скользнула по лицу Лизы.

— Нет, — сказала она задумчиво, как бы больше самой себе. — Это не была любовь. Так, увлечение. Любовь — это что-то большое. Когда мысли, и взгляды, и чувства — все едино. Когда жить не можешь без этого человека. Тогда приходит счастье.

— Если говорить о личной жизни. А вообще, когда я думаю о счастье, я вспоминаю Писарева. Помнишь, он сказал: «Счастье состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой без колебаний, безраздельно посвятить всего себя».

— Это очень верно, — откликнулась Лиза. — Я вижу счастье в борьбе. Но знаешь, многие из людей интеллигентных увлекаются идеями, а делать ничего не делают. Де-мол сочувствую, а жить хочу без волнений, жизнь ведь одна. Порой бывает трудно вылезть из собственной шкуры, расстаться с привычками. И тогда…

— Скорей! Письмо из Лондона! — слышат они откуда-то сверху звонкий голос. Высунувшись из окна третьего этажа, Наташа кричит и машет письмом. Лицо ее светится радостью.

Катя и Лиза взбегают по ступенькам. Навстречу им идет почтальон.

У Утиных уже все в сборе.

— Только что получили. Еще не вскрыли — я увидела вас в окно, — говорит Наташа.

— Лиза, читайте вслух. У вас дикция хорошая, — говорит, улыбаясь, Николай Исаакович. Видно, он волнуется, хотя старается быть спокойным.

Лиза раскрывает сложенный вчетверо листок.

«ГРАЖДАНЕ!

В своем заседании 22 марта Главный Совет объявил единодушным вотумом, что ваша программа и статут согласны с общими статутами Международного Товарищества Рабочих. Он поспешил принять вашу ветвь в состав Интернационала. Я с удовольствием принимаю почетную обязанность, которую вы мне предлагаете, быть вашим представителем при Главном Совете.

…Несколько месяцев тому назад мне прислали из Петербурга сочинение Флеровского «Положение рабочего класса в России». Это настоящее открытие для Европы. Русский оптимизм, распространенный на континенте даже так называемыми революционерами, беспощадно разоблачен в этом сочинении. Достоинство его не пострадает, если я скажу, что оно в некоторых местах не вполне удовлетворяет критике с точки зрения чисто теоретической. Это — труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного критика, мощного художника и, прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех его видах, не терпящего всевозможных национальных гимнов и страстно делящего все страдания и все стремления производительного класса.

Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века.

Привет и братство!

Карл Маркс.

Лондон, 24 марта 1870 г.»

На другой день, взволнованные, они собрались в Тампль Юник. Пришли товарищи из женевских секций. Праздновали рождение Русской секции.

— Мы постараемся оправдать доверие, которое оказал нам Генеральный совет и лично Маркс, — сказал Николай Утин. — В своей программе мы записали — всеми возможными средствами пропагандировать в России идеи Интернационала. Для этого мы не пожалеем своих сил и даже жизни.

Старый друг Маркса и Энгельса Иоганн Филипп Беккер приветствовал своих русских товарищей.

— Образование Русской секции является великим событием, которое давно ожидали в Западной Европе. Если первой Русской секции удастся помочь соединению русских и западных братьев, в этом будет важная заслуга в деле освобождения угнетенного человечества, — сказал он.

Да, это было действительно большое событие. До сих пор все усилия революционеров в России были направлены на пропаганду среди крестьян. Впервые в истории русские революционеры признали роль рабочего класса в своей стране и стали на путь единения с трудящимися Запада. И хотя они еще не до конца понимали учение Маркса, не до конца уяснили себе роль пролетариата, придавая большое значение крестьянской общине, все же это было огромным шагом вперед.