Анюта закончила для приложения к «Народному делу» оба перевода — «Первого манифеста Международного товарищества рабочих» и «Устава Интернационала», написанные Марксом.
Теперь она еще раз читает «Капитал». Это такое произведение, о котором должен знать весь мир. Анюта слышала, что в России уже занимаются переводом «Капитала». Она хочет перевести «Капитал» на французский язык. И уже начала эту огромную и трудную работу.
Карл Маркс давно слышал от своего зятя, Поля «Лафарга, об Анне. Он знал и Жаклара. В апреле 1870 года Маркс писал Энгельсу: «Лафарг познакомился в Париже с одной весьма ученой русской (подругой его друга Жаклара, превосходного молодого человека)».
Позднее, узнав о работе Анны Жаклар над «Капиталом», Карл Маркс прислал ей письмо и свою фотографию.
Однако обстоятельства складывались так, что приходилось на время оставить перевод «Капитала». Надвигались грозные события. Вот уже полтора месяца, как Франция воевала с Германией. Французы терпели поражение. В битве под Седаном 82-тысячная армия французов сдалась в плен вместе с императором Наполеоном III. Немцы шли к Парижу. В стране назревала революция.
Жаклары лихорадочно следили за газетами. Виктор рвался на родину.
— Нужно ехать! — говорил он, хотя было ясно, что для него это сопряжено с риском — ведь он был заочно приговорен к ссылке.
Но Анюта его не отговаривала.
«Перед настоящими обстоятельствами нельзя оставаться в бездействии, и недостаток в людях с головами и решительностью слишком ощутителен, чтобы думать о спасении своей кожи. Нас удерживают покуда только хлопоты о паспорте или виде на чужое имя, без которого невозможно въехать в Париж», — писала она сестре. И дальше: «Когда человек хочет, чтобы его убеждения и поступки были приняты за известное дело, он должен рисковать собой. И если бы я и имела влияние удержать Жаклара, то ни за что не решилась бы употребить его. Самое же меня лично страшно как интересует то, что происходит в настоящую минуту, и не будь этого опасения за свободу Жаклара, я с величайшим бы удовольствием готовилась к отъезду».
В сентябре Жаклары уехали в Париж.
Софья задумчиво стоит у окна. Вдруг она совсем приблизилась к стеклу, вглядывается.
— Юля, Юля! Посмотри, я, кажется, не ошиблась. К нам идет Вейерштрасс. Вон, видишь…
Юля подбегает к окну.
— Этот в черном? Но ведь я его не знаю, Софа, — говорит она растерянно.
Девушки мечутся по комнате, что-то прибирают, переставляют.
Раздается стук в дверь. Это действительно пришел профессор Вейерштрасс.
— О, у вас здесь совсем не светлая комната. Я скажу сестрам. Они помогут устроиться. Поищут комнату у знакомых, — говорит он ворчливо.
Он садится за стол и что-то вздыхает. Видно, расстроен.
— Соня, — позвольте мне так вас называть, — я должен вас огорчить, — говорит он. — Несмотря на все мои старания, вас в университет не принимают. И даже слышать не хотят. Но вы не падайте духом. Я буду с вами заниматься сам. Вы согласны?
Софья вспыхивает.
— О, профессор. Я так вам благодарна…
— Вот и начнем сегодня.
— А как же Юлия?
— Мы устроим и вашу подругу.
Да, несмотря на авторитет Вейерштрасса, несмотря на его просьбу, Софью Ковалевскую в Берлинский университет не приняли. Только потому, что она не родилась мужчиной.
«…Доселе непреклонная воля высокого совета никак не допускает к нам вашего женского слушателя, который мог бы оказаться весьма ценным», — писал Вейерштрасс профессору Кенигсбергеру в Гейдельберг.
Вейерштрасс стал заниматься с Софьей Ковалевской два раза в неделю. И приносил ей свои лекции. Он все больше удивлялся способностям и трудолюбию своей ученицы. Когда она занималась какой-либо математической проблемой, для нее не существовало ничего окружающего. Ее острый ум проникал в самую суть вопроса. Ее размышления поражали своей стройностью и глубиной.
«Могу заверить, что я имел очень немногих учеников, которые могли бы сравниться с нею по прилежанию, способностям и увлечению наукой», — писал Вейерштрасс своему другу.
Он вскоре мог говорить с ней, как равный с равной. И это делало их занятия и для него чрезвычайно увлекательными и интересными.