Первые шаги (сборник рассказов)

Скалы были совсем рядом… (перевод Б. Намжилова)

Табун за ночь ушел недалеко. Я увидел его возле речки южнее сомонного центра, подъехал ближе и не спеша погнал лошадей домой. Туман опустился на воду еще рано утром и теперь лениво колыхался, поднимаясь к небу, рваные его края переливались под косыми лучами солнца всеми цветами радуги. Маленькие копыта жеребят оставляли четкие следы на траве, подернутой инеем.

Летом во дворе у меня всегда кобылицы. Такой уж я человек — не могу без кумыса. Учителя худонской школы, где я работаю, частенько наведываются ко мне попить кумыса. А директор, бывало, скажет:

— Наш Харху знает, что делает. Родом не из наших мест, да и учителем работает, а вот ведь держит кобылиц, свой кумыс имеет. Толковый человек…

Но не все так думают.

— Харху, — говорят иные, — как быстро ты освоился в худоне! Едва ли найдется другой такой учитель — купил себе дом, обзавелся хозяйством, лошадьми… Что же это за учитель, от которого только и слышишь о ценах на резвых скакунов?…

Я не обращаю внимания на эти речи. Человек сам кузнец своего счастья. То, что я делаю, доставляет мне радость. Я всегда следую пословице: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят…»

Простые, открытые люди нашего худона пришлись мне по душе. Я знаю, что они говорят обо мне:

— Харху такой же, как мы. С ним легко и просто.

По правде сказать, научил меня общаться с людьми Толя — русский паренек, который приехал к нам в Монголию из Иркутска. Мы вместе учились в институте, жили в одной комнате в общежитии и сдружились так, что стали почти как братья.

И вот как-то в летние каникулы мы с Толей поехали погостить к моим родителям — туда, где прошло мое детство. Я знал, как Толя быстро сходится с людьми, и был уверен, что он понравится моим родным и знакомым. И точно — светловолосый, с голубыми, как летнее небо, глазами, Толя сразу же полюбился всем.

Мы устроились на новом месте в долине Авдрант. Вечером после перекочевки отец открыл сундук, куда не заглядывал много лет. Вытащил оттуда несколько старых книг и сутр, разложил перед собой, потом нацепил очки и принялся читать страницы, испещренные старомонгольской вертикальной вязью. Толя увидел это, вскочил, подошел к отцу и тоже стал читать.

— О! Ты знаешь эти книги? — удивился отец.

— Это «Бумажная птица»[9]. А что еще у вас есть? — сказал явно заинтересовавшийся Толя и сел рядом с отцом, поджав по-монгольски ноги.

— А вот Попробуй-ка это прочти! — сказал отец и протянул Толе сутру.

Толя внимательно посмотрел на пожелтевшие листы.

— Знаменитая сутра, питающая людей, — прочитал заголовок Толя. Отец, широко улыбаясь, повернулся ко мне:

— А ну, сынок, прочти ты!

Я подошел, но смог разобрать лишь несколько букв старомонгольского алфавита. Отец сердито глянул на меня и, ничего не сказав, отдал сутру Толе.

Разговор их был похож на диалог двух знатоков-библиофилов:

— Толя, а ты читал «Повесть о лунной кукушке»?[10]

— Читал. Я слышал, великий гобийский поэт написал пьесу на ее сюжет и поставил…

Я не думал, что мой друг знает такие редкие книги и вообще разбирается в древней литературе.

На следующее утро отец пригласил к нам дедушку Намдага. Дедушка Намдаг просидел у нас до вечера — разговаривал с Толей о книгах.

— В прежние времена из него вышел бы хороший лама, — вздохнул дедушка Намдаг. Уходя, поцеловал Толю в лоб.

Наши летние каникулы уже кончались, и мы с Толей собрались в обратный путь. Перед отъездом нас навестил дедушка Намдаг.

— Вот, возьми, сынок, — сказал он и протянул Толе какой-то сверток. — Много лет я, невежественный старик, хранил эту драгоценную сутру в сундуке. Я мечтал встретить человека, который был бы достоин ее. Я чувствую, что ты необыкновенный человек. Сутра называется «Ключ разума», веками передавали ее из поколения в поколение. В ней ты найдешь то, что пригодится грядущим жизням.

Толя по монгольскому обычаю протянул руки и, приняв подарок, поднес его ко лбу.

Чтобы люди любили тебя, надо быть простым и открытым. Этому меня научил Толя.

Толя закончил институт и вернулся домой. Несколько раз в год от него приходили письма. А я приехал в этот сомонный центр по распределению и вот работаю здесь учителем. Иногда я навещаю родителей. Отец и дедушка Намдаг всегда спрашивают про Толю. И мать часто вспоминает его.

— Какой чудесный, — говорит она, — какой славный, простой твой Толя!

— А какой образованный! — подхватывает отец. — Русский, а лучше нашего сына знает старую письменность. Все книги, все сутры…

Приятно слышать такое о друге. Но я понял, что немного завидую.

Я гнал табун и вспоминал. Когда я подъезжал к дому, навстречу выбежали мои ученики. «Наверное, хотят помочь управиться с жеребятами», — подумал я. Но они протянули мне телеграмму. В ней было всего несколько слов: «Вылетел из Улан-Батора 29. Встречай. Толя».

В воскресенье небо над степным аэродромом было чистое. Легкий ветер клонил к земле сухие верхушки трав. Пышно увядала листва, весь южный склон полыхал багрянцем. Даже на летном поле лежали сухие, шуршащие листья.

И вот я увидел Толю. Это уже не тот худощавый студент, облик которого запечатлелся в моей памяти; Анатолий Иванович Разумов — крупный, солидный мужчина. Широкий лоб изрезан морщинами. Но голубые с искорками глаза глядят на меня по-прежнему открыто и просто.

Среди подарков, которые он привез, особенно поразили меня три толстые книги по монгольской филологии с его именем на переплете.

Вечером мы сидели в моем деревянном домике, попивая кумыс. Толя сказал:

— Помнишь старика Намдага с седой бородой до пояса? Кажется, ему тогда было лет семьдесят. Его подарок стал для меня заветом — посвятить жизнь изучению древней монгольской литературы. Сейчас пишу книгу о литературных связях средневекового Востока. Ну, а ты как, друг мой? Какие открытия ты сделал? Ведь мой Харху живет в прекрасной стране, среди мудрого народа…

Я невольно поморщился, будто глотнул горькой полынной настойки. «Вот уже десять лет, как я живу здесь, и все, что сделал, — построил себе дом и забор», — подумал я.

Толя почувствовал, что у меня испортилось настроение.

— У человека должна быть цель в жизни… — сказал он тихо.

— Какая у меня цель… Учу детей литературе. Десять лет изо дня в день повторяю одно и то же. Жизнь моя однообразна. Все еще не женат. Ничто меня не интересует — разве хорошие скакуны…

— Так нельзя… — покачал головой Толя. — Хозяин судь бы должен стараться, тогда и судьба постарается. Не рано ли ты сменил перо на кнут?

Мы помолчали.

— А знаешь, наши однокурсники живут хорошо, — сказал Толя и улыбнулся. — Чимгэ вот теперь заслуженный учитель.

— Да что ты?! — удивился я.

— Гонгор — директор школы. Лхагва собирается защищать диссертацию…

— Надо же!..

На следующий день Толя — и когда только он успел со всеми познакомиться? — пришел ко мне с местными стариками. Говорил с ними до самого вечера. Старики-то и пообещали показать ему скалы.

А скалы эти совсем рядом, за рекой. Слух о них идет давно. Говорят, там высечены какие-то письмена. Я ни разу там не был. А теперь вдруг захотелось поехать с Толей. Но я вспомнил, что надо подоить кобылиц, и остался дома.

Я стоял, провожая всадников взглядом. Вот они скрылись в ивняке…

Вдруг меня как будто толкнуло что-то. Я вскочил на коня и поскакал следом за ними, погоняя изо всех сил.

Ведь скалы совсем рядом…