Пионер всем ребятам пример

Глава 16

— А пойдем в магазин, пацаны. Семечками закупимся. Полузгаем, разгоним тугу печаль.

— Денег нет.

Ну понятно. Не успел пройти родительский день, как деньги улетели, словно птицы, и дети опять сидят без копейки. Благо, у меня есть не только жалкие рубли, заимствованные из кошелька воровки продавщицы, но и кое-какая мелочь, походя прихваченная на Невском, в ходе моей экскурсии по памятным местам города. У одной богатой одетой тёти в кондитерской вытянул из бумажника сразу две сотни. Кутить, так кутить.

— Обходим по периметру. Дежурному у входа не светимся. Через лесочек к деревне…

— Мальчики. А что вы здесь потеряли? Я вас на речке ждала.

— Пойдем в магазин, Галька?

— А пойдем. Только у меня денег нет. мамка мне не очень… У неё с зарплатой задержка.

— Борька угощает. Не тушуйся.

— Приятно чувствовать себя богатым и щедрым олигархом. Знал бы, свои излишки не на б.…й бы пускал.

Мы проскользнули через лесок и довольно замусоренным сосняком пришлепали к магазину. Похоже, там был привоз. Четыре старушки толпились у входа, обсуждая, будет ли сегодня подсолнечное масло.

— Заходите!

Отворила дверь продавщица. Мы юркнули внутрь. И вправду, на полках прибавилось консервов, пачки печенья обновили свой ассортимент. Но в целом не богато, как прежде не богато. И подсолнечного масла, к разочарованию старушек, нет.

— Тётенька. Нам эту баночку шпрот, бычки в масле. И вон ту, что с винтовой крышкой. Черную икру.

— Ты что, пацан, разбогател?

Продавщица была в хорошем настроении. Старушки у прилавка зашептались, готовые осудить обожравшуюся молодежь, не знающую цены копейки.

— Так родительский день вчера был, тётенька. Доедаем, что папы с мамой нам подарили.

Объяснение было признано удовлетворительным. Я взял еще четыре пачки печенья, буханку черного, белого опять не было, черного хлеба, три бутылки лимонада и банку с сомнительными красными помидорами, засоленными всё же скорее в прошлом году.

— Надеюсь, не отравимся, подумал.

Ребята, потрясенные размахом закупок, подавленно молчали.

— А еще три, нет, четыре шоколадки. И конфет, которые тут подороже. Ну повкуснее.

— Повкуснее или подороже? Ты уж думай, проворчала продавщица, но взвесила мне шоколадных, Мишка на Севере.

— Теперь выбираем место почище в лесу и пируем. Эх, надо было больше лимонада взять.

— А кока-кола когда будет? Съехидствовал Димон. Мы отыскали нетронутый уголок леса и расположились на природе. Где-то мычала корова, близко деревня. Прошумел по дороге автобус и исчез. Мы были счастливы. Черную икру мы мазали на хлеб и ели, словно дореволюционные капиталисты. Шпроты оказались вполне годными. Даже помидоры были вполне вкусны, хотя и островаты. До конфет и шоколада очередь дошла без малого через час.

— А что ж ты говорил, что батька тебе ничего не дал.

— И правильно говорил. Но надо и самому что-то делать. Не всё ж подачек ждать.

— Так ты что, Боря. Денежку эту подтибрил, да?

Спросил осторожно Димон.

— Хороших людей я не обижал. Честных людей труда, тех, кто деньги свои тяжелым трудом добывает, того грабить грешно. А остальные… По обстоятельствам.

Молчание воцарилось на полянке. Ребята переваривали мои слова. Не надо было, наверное, говорить. Совсем дети, причем советские дети.

— А я Боре верю. Он подлость не сделает.

Вдруг сказала Галька. Губы у неё были вымазаны шоколадом, глаза горели.

— Так я ничего, я не возражаю. Смущенно проговорил Вован.

— Еще бы возражал. Сожрал плитку шоколада, пол банки икры. Поздно Вовочка. Ты теперь соучастник преступления. Вместе с Борькой в тюрьму сядешь.

Вместе сядем. Вздохнула Галька.

— Завтра идет закупаться Димон. Я уже засветился. Не надо слишком трясти мошной. Деревенские не поймут.

— А у тебя еще есть? Пренаивно спросил Вовка.

Все засмеялись. Ополовиненную банку с помидорами мы оставили на полянке. Тащить её в лагерь не стоило. Обертки от шоколада и печенья носились на ветру по полянке и не украшали место нашей пирушки. Не заботимся мы еще об экологии, подумал я. Сколько у нас еще свободного места. Можно мусорить и мусорить.

— А у меня живот болит. Вздохнула Галя.

Впереди был обед, следовало отдохнуть.

Еще одна консервная банка, даже две консервные банки. Скоро надо пополнять запасы. Дни мои проходят в трудах и заботах. Не сказать, чтобы очень скучно, временами, даже совсем не скучно. Но что хорошо для ребенка тринадцати лет, недостойно взрослого мужчины. Пора подумать о будущем. Плохо я учил учебник истории. Все уважающие себя попаданцы, угодив в прошлое, сразу же начинают его изменять. Что бы я тут изменил. Если серьезно, то я бы всё здесь изменил. Начиная от персоналий, кончая общественным строем. Репрессивные органы распустил. Эффективных менеджеров возвысил и поощрил. Что бы еще сделал? Ничего бы я не сделал. Кокнули бы меня при всяком мало-мальски серьезном телодвижении. Режим еще не прогнил и будет цепляться за свои привилегии насмерть.

И всё же, всё же, всё же. Как это интересно: зная будущее, мечтать о том, чтобы его изменить и сделать белым и пушистым. Чтобы ни землетрясений, ни взрывов атомных станций. Ни межнациональной резни, ни ненависти презрения, чтобы не все против всех, а чтобы дружно и все вместе. В Евросоюз раньше всех и лучше всех.

На лесной поляне появилась птаха, поглядела на меня с любопытством. Дескать, такое маленький и такой умный. Как его еще волк не съел.

Текущая задача, обзавестись к концу лагерного периода хорошими деньгами и приехать в город свободным и материально обеспеченным человеком. Были бы деньги, всё остальное вторично.

— Буду пока гулять и пользоваться свежим воздухом. Мне не 49, а 14 лет. Все женщины мира будут моими. Поживем, увидим.

Пацаны меня сегодня отпустили в свободное плавание. Не иначе подумали, что их Борька отправится на разбой, добывать новую порцию денежных знаков. Милые пацаны, добрые и доверчивые. И Галка…

— Борь. Ну что, до ночи здесь сидеть будешь. Комары съедят. Вон гляди, какой комарище на щеке сидит.

Появившаяся как всегда ниоткуда Галя, погладила меня по щеке.

— И за что я тебя люблю?! Изменяешь мне со старухой. Разбоем занимаешься, грабежами. Я ведь слышала, в деревне у кого-то дом ограбили. Вещи вынесли, деньги. Неужели ты, Боря?!

— Говорил же, честные труженики, святое. Дались мне их гроши.

— Ой, ой, какой важный. Ты в городе денег накопишь, наверное, другую девчонку себе найдешь. Модную, красивую. Старуху свою бросишь?

— Пойдем лучше домой, Галочка.

Мы пошли, через каждый шаг целуясь. Вечерние комары пели нам песни любви. Пионерский горн звал и угрожал.

Спать, спать по палатам. Пионерам и вожатым.

Вот с вожатой я и высплюсь…

— Верка, открывай! Открывай сию минуту! Открывай, а то ломать буду!

— Застукали?

— Это Тамарка из соседней комнаты. Чего ей дуре загорелось?

— Не откроешь, настучу. У тебя там любовник, открывай.

— Какая ж я несчастная. Только нашла счастье и уже люди лезут, отнять хотят. Я, Боренька, на себя всё возьму. Скажу, что соблазнила. Пусть сажают. Прощай, миленький!

— Зачем же так сразу, Верочка? Я под кровать спрячусь. Ничего она не найдет, не переживай.

— Всё Верка, ломаю дверь…

— Да открываю дура, открываю. Дай платье накину.

— Лезь под кровать. Трусики, рубашку с собой возьми. Да сандалии, сандалии забыл.

Я, собственно, не волновался. Исчезнуть я мог в любой момент. Но оставить Верку без поддержки, как-то не по-мужски будет… Пыли у неё под кроватью! Не подметает наверное. Не чихнуть бы.

— Ты что Верка не открывала?! Нет, у тебя определенно любовник был. Везет же, и директор ей, и пионервожатый, и еще кого-то привела на ночь.

— Ты говори, да не заговаривайся, Тамара Ивановна. Ты зачем пришла? Всех соседей перебудила, меня из постели вытащила.

— А того, что давай десять рублей. Мне до зарплаты еще неделя, а кошелек пустой. А у тебя есть! Знаю, что у тебя есть!

— Из-за этого ты меня будила?! Да ты пьяная, Томка!

— Я трезвая. Где любовника прячешь?

Пьяная дура полезла под кровать, стукнувшись лбом об металлический обод. Конечно же, кроме пыли и пауков она там не обнаружила. Я уже стоял под окнами корпуса и наблюдал издалека за спектаклем.

— Ага. Понятно, что ты по ночам делаешь. Печенье жрешь. Жрешь печенье, а говоришь, что денег нет. Жаль с подругой поделиться?

— Какое печенье, рехнулась?

Я лопухнулся, прошлой ночью, когда утомленная любовью моя юная любовница уснула, достал и слопал в одиночку пачку печенья всё из того же деревенского магазина. А пустую пачку поленился выбросить подальше.

— Ох, Тамара, Тамара. Ну не стыдно тебе. Так с подругами себя не ведут. Иди спать, завтра обо всем поговорим.

Моя Верка еле выпроводила соседку и сразу же сунулась под кровать. Я преспокойно лежал там и улыбался.