Плохие привычки

ГЛАВА 19, в которой герой старательно пялится на заборы, а они посылают его куда надо

Во вторник мне позвонили из автосервиса, сказали, что машина готова. Я занял денег у Жоры Колузаева — до выплаты бонуса, который откладывался, пока не закончится внутреннее расследование. Потом поднялся наверх и отпросился у Алины на вторую половину дня.

Машинка моя выглядела отлично, если не считать некрашеного крыла. В движке спецы тоже покопались, это ощущалось при движении. Я ехал куда-то по городу, не особенно задумываясь над тем, куда же попаду в конце своего пути.

Раньше мне очень помогали договориться с собственным подсознанием какие-нибудь знаки. Например, песни. Я частенько что-то пел — причем далеко не всегда песенный репертуар составляли последние хиты или просто модные навязчивые мелодии. Как правило, это были всем знакомые, но очень старые песни, уже давно вышедшие из обихода. Наверное, окружающим было странно слушать, когда молодой парень распевал комсомольские песни середины прошлого века или пафосные пролетарские хиты времен октябрьской революции и гражданской войны двадцатых годов. Или еще что-нибудь, но непременно из ретро.

Однако эти песни безошибочно помогали уловить мне собственный внутренний настрой, понять истинные желания своего эго. С очень большой вероятностью я мог даже предсказывать свое ближайшее будущее. Не видел всей грядущей картинки, но исход какого-либо волнительного события мог предвидеть. К сожалению, это не касалось счета спортивных матчей или карточных прикупов в преферансе.

Практически всегда, идя на важное дело, я твердо знал, чем это закончится. И даже каких усилий данная победа или поражение будет стоить. Для этого нужно было внимательно вслушаться в слова старых песен, которые крутились в моем мозгу. Иногда это составляло довольно сложную задачу — во многих песнях вспоминались всего одна-две строки. Иногда оригинальный текст, наложенный на музыкальное произведение, вовсе подменялся какой-то нелепицей — но нелепицей это могло показаться только для неискушенного слушателя. Для меня же это было четким указанием места расположения клада — толковать подобную белиберду было проще иных сновидений.

В этот вечер почему-то не пелось — даже выключил музыкальный центр в автомобиле, дабы тот не сбивал настрой и не давал неправильных подсказок. Подсознание молчало, во всяком случае, по старым явкам его нигде не обнаруживалось, не хотело оно выходить на контакт категорически.

— Как раз тогда, когда это особенно необходимо — просто жизненно важно, — скулил я от собственных усилий получить знак любой ценой, пытаясь пропеть даже эту мысль. Но мелодия не сложилась, все было похоже на плохую оперетту с бездарным либретто.

— Господи, ну помоги мне, если ты существуешь!

Уставший взгляд скользнул по кирпичной стене у довольно высокого холма справа, я вздрогнул от увиденного. Стена была выкрашена в темно-зеленый цвет, краска выглядела довольно свежей. На этом фоне отчетливо выделялась сделанная трафаретом белая надпись: «БОГ ЕСТЬ». Надпись повторялась на одной и той же высоте, будто продублированный несколько раз позывной в радиоэфире.

Так-с, похоже, обратная связь обнаружилась — но никогда подобным образом она не проявлялась. Бывало — взгляд выдергивал фамилию автора или название книги на книжном стеллаже. Но ведь там выбор-то какой — наверное, на все случаи жизни. То есть, например, думаешь — брать на футбол ставшего несколько замкнутым в последнее время Стаса или идти вдвоем с Мишкой, а взгляд падает на «Три мушкетера». Сразу ясно, что на футбольном матче окажутся как минимум трое. А то еще и какой-нибудь четвертый дʼАртаньян объявится. Или думаешь о том, когда Катька из параллельной группы обратит на тебя внимание, а взор уже остывает, напоровшись на «Двадцать лет спустя». Терзаешься сомнениями, не подловит ли тебя Хомка на списании какой-нибудь компьютерной приблуды, вполне еще рабочей — на тебе, «Неуловимый Хабба Хэн» Макса Фрая тут же успокаивает…

Общение с собственным подсознанием методом надписей на заборах и граффити показалось мне совсем уж нереальной затеей. Ибо всем хорошо известно, что выбор посланий вообще и слов в частности там невелик. Поэтому уже через пару минут я пришел к выводу, что произошедшая случайность внимания не заслуживает и знаком свыше являться не может.

Как вариант, можно было бы просто выкинуть из головы всю эту кутерьму и отвлечься на что-то другое. Иногда я так делал, когда нужно было выбрать подарок на день рождения — а выбор этот не был очевиден. Переставал думать о выборе на пару дней, а потом неожиданно, сам по себе в мозгу всплывал вариант подарка. Причем оказывалось, что этим вариантом были довольны все, а в особенности — именинник.

Вот только перестать думать о том, что терзало, не мог. Это было выше изрядно поубавившихся сил, предмет волнений слишком много для меня значил. И пусть откуда-то с незримых глубин подсознание слабенько сигнализировало, что все будет хорошо, я запретил себе удовольствоваться столь расплывчатой и сомнительной информацией. Я жаждал убедиться в собственной нормальности. Очень уж не хотелось оказаться в салатной пижаме не по размеру в одной из палат психиатрического диспансера.

— А шансов у вас, батенька, вагон и тележка… вместо того чтобы пойти к профессионалу, ты ездишь по городу и пялишься на заборы да рекламные плакаты, — я бурчал, обгоняя белую «Калину».

О ситуации, из достоверных сведений, можно было сказать только одно — все началось после пьянки в пятницу, «У Рыцаря». Точнее, после того жуткого похмелья, которое я испытал — вот уж действительно и врагу не пожелаешь. Сначала ключи объявили мне звуковую забастовку. Потом озарение при ремонте Светкиного компьютера. Затем эта девчонка в маршрутке. Шеф в лифте… да много всякого уже набралось…

И что, все эти события — последствие рядовой пьянки, слегка сдобренной «Шизой»? И что мне теперь — совсем пить бросать? Я резко ударил по тормозам. Благо сзади никто не ехал, иначе не избежать аварии. На площади 5-го Донского корпуса, на каменной плите постамента, под барельефом с лицами героев Великой Отечественной войны мелом была сделана неровная надпись — «Не бухай». Вот так, просто и понятно. Ты спросил — тебе ответили. Желаете еще спросить что-нибудь?

Я осторожно тронулся с места. И начал подозревать, что не только с места тронулся. Головой все-таки, похоже, тоже. Мокрая от пота спина подалась вперед, до отказа натянув ремень безопасности. Это я сделал, наверное, для того, чтобы расшалившиеся мурашки ссыпались по спине и перестали дистанционно управлять шевелением волос на голове.

«Одно дело, когда ты Наполеон, — рассуждал я, смирившись. — Ну, или тебе инопланетяне шлют очень важную информацию посредством желтой прессы. Или ты вообще мессия, второе пришествие. Тогда это по крайней мере романтично и красиво. Возвышенно и очень полезно для собственной самооценки.

Другое дело, когда ты шастаешь по городу и принимаешь за откровения всякий бред, написанный на стенах. Это ж до чего может дойти? Это ж я как-нибудь задам вопрос — а вопрос, надо заметить, довольно популярный, типа «Куды бечь?». И на тебе, вот оно, на заборе, точный посыл. С адресом и, можно сказать, с индексом. То ли с мужским, то ли с женским. Тут как повезет. Я поежился и откинулся назад на сиденье, придавив пару-тройку неугомонных мурашек. Чтобы меня заборы посылали — такого еще не было.

Посещали ли кого-нибудь подобные мысли — гадать по настенным граффити? Конечно, всякие надписи были на заборах всегда — и в эпоху коллективизации, и в лихие девяностые. Может быть, и в эпоху Петра Первого где-нибудь да попадалось что-то вроде «Изяславлъ — баламошка*» (*дурачекъ, полоумный зряшный); «Машка — плеха*» (*женщина легкого поведения); «Баринъ — мордофиля*» (*чванливый дуракъ). Просто никто и никогда не воспринимал их как прямое руководство к действию. Вот мне теперь, похоже, придется.

Помотав головой, скрепя сердце, решил — пока рано. Раз — совпадение. Два раза — сильное совпадение. Но не приговор.

Я развернул машину и поехал домой. Настроение не то чтобы улучшилось, но заметно разрядилось. Возможно, просто сказывалась дневная усталость. Возможно, в организме сработали какие-то невидимые предохранители, решившие, что нагонять напряженность достаточно.

Поэтому на растяжку с рекламой какого-то медицинского учреждения я особого внимания не обратил. Но имя профессора, ведущего консультационный прием, запомнилось — Борис Сахаров. И еще там была фраза, что Сахаров — гуру медицины…

И тут меня осенило: надо ехать к Гуру. К Вовке Гурину!

Погоняло закрепилось за Володькой в студенческие годы. Поистине энциклопедическая эрудиция и великолепная память на фоне мощного интеллекта и довольно стойких жизненных позиций выделяли его из общей массы бестолковой молодежи, которая с неутомимым энтузиазмом дралась, напивалась, предохранялась и накануне экзаменов звала Халяву. В принципе, если уж разобраться досконально, все различие было исключительно в последнем пункте.

Володька не нуждался в халяве. Он никогда не пользовался шпаргалками и уж тем более не искал способа дать взятку преподавателю.

Однажды, еще в самом начале учебы, он подрался. С пьяным пятикурсником. И побил его. То ли здоровенный пятикурсник был сильно пьян, то ли щуплый очкарик Володька действительно что-то знал в единоборствах, но эта его единственная за все студенческие годы драка вошла в анналы общежития на Турмалиновской как торжество юного «духа» над потасканным «староучащимся».

Гуру с первого курса дружил с одной девушкой, Женей. Женя была тихой красавицей, темноволосой и такой же высокой, как и Володька. На ее губах всегда уютно располагалась легкая, будто прикосновение воздушного молочного коктейля к губам, располагающая улыбка. После четвертого курса они поженились, а через полгода после окончания универа у них родилась двойня. Как любил, подобно Новосельцеву из «Служебного романа», повторять Володька, «девочка и… девочка».

Еще через три года без всякой аспирантуры он защитил кандидатскую, работая в какой-то странной конторе — не то правительственной, не то секретной. Попал туда Вовка на третьем курсе и особо о своей работе не распространялся. Но после того как он приехал забирать Женьку из роддома на новеньком темно-синем «Пассате» и подарил ей ключи от новой трешки в шикарной новостройке у Переходного моста («по комнате за каждую малышку, одну тебе, а я буду жить на кухне»), стало ясно, что именно в таких конторах работа превращается в праздник.

Я почувствовал, что мне просто органически необходимо повстречаться с бывшим одногруппником и хорошим другом. Ведь кто как не Гуру сможет дать ответы на интересующие меня вопросы. И вообще, о чем я думал раньше? Бегом к Володьке!

Позвонив из машины Вовке и предупредив о приезде, я довольно быстро доехал до симпатичной высотки, где и обитало все его семейство. Жены с детьми дома сейчас не было — заботливый папашка накануне отправил их в Кисловодск. Женька в последнее время жаловалась на гастрит, вот Володька и организовал для нее эту трехнедельную путевку.

Жило дружное семейство на самой верхотуре — аж на 17 этаже, откуда открывался просто неописуемый вид на Дон, расстояние до которого было примерно километра полтора.

Захлопнув за собой дверь, я скинул туфли и заскользил по ламинату в сторону кухни. Оттуда гремела посуда, хлопали дверцы и звучала приглушенная музыка. Володька старательно варил кофе, и, судя по всему, настроение у него было просто превосходное — он что-то невнятно мурлыкал над джезвой, причем песня его явно отличалась от звуков включенного радио, и даже слегка раскачивался в такт чему-то. У меня возникла мысль, что этот танец туловища своим происхождением был обязан какой-то третьей мелодии, услышать которую никому, похоже, не суждено никогда.

Когда Гуру обернулся, стало ясно — моя надежда в хлам пьяна. Об этом говорили блаженная улыбка на небритой физиономии, а также кухонный фартук, повязанный на боку. Надкушенный бутерброд с ветчиной в нагрудном кармане завершал приговор, который был окончательным. Ветчина с него свешивалась в сторону окружающих и вот-вот готова была сказать свое веское «шлеп». На это, судя по взгляду охотника на колбасы, очень сильно надеялся кот Джеральдино, сидевший в окружении собственного хвоста на почтительном расстоянии от своего далеко не трезвого хозяина.

Что они все, сговорились, что ли? У меня, что ли, все друзья — алкоголики? Или это испытание судьбы такое — натыкали мне разнообразных препятствий, а теперь сверху смотрят, ставки делают, болеют. Злые они все… вот только уходить из этого террариума под названием Жизнь некуда…