Плохие привычки

ГЛАВА 43 Каждому наркобарону — по грипперу!

Свин приехал к «Кармине» без кортежа. Вся его людская (чуть не написал — «людоедская») наличность была задействована в операции — кто-то в ней участвовал в первых ролях, кто-то прикрывал пути отхода, кто-то изображал прохожих статистов. Для дела пришлось отзывать даже кое-кого из охраны розничных точек сбыта. И кутерьма такая была обязана не только и не столько полумиллиону евро, сколько той злополучной кассете, которая сейчас валялась в бардачке его машины.

Сначала он хотел ее напрочь уничтожить, потом решил: пусть все-таки останется. Хоть какая-то память о Лешиче. На записи химик был не очень-то похож на себя, так как был до противного серьезен, а не валял дурака, как обычно.

Из-за своих шуточек он в свое время многим подпортил нервы. На него точили зуб и Коготь, и кое-кто из боевиков рангом пониже. Трогать Лешича боялись — это был личный шут Бориса Михайловича, и ему позволялось практически все.

Однажды он, обдолбанный, забрался на сторожку и вместе с легким дождиком мочился на ходящих внизу охранников, которые не замечали его довольно долго. В другой раз его битый час уговаривали вылезти из собачьей будки, где он пытался научить курить бедного пса. Тогда Лешич, кстати, так и не вылез — его вытащили после того, как он уснул под кайфом.

Как-то летом он взломал компьютерную сеть соседнего особняка и вывел изображение тамошних камер по wi-fi на мониторы охранников Бориса Михайловича. Эксперимент длился 36 часов, и за это время ни один из доблестных боевиков Свина и ухом не повел. Их абсолютно не заинтересовали неожиданное изменение рисунка тротуарной плитки во дворе, высота заборов и их цвет, внезапно ставший вместо желтого белым. И даже наличие частенько курящего на веранде (которой у Свина тоже не было) чернокожего повара. После этого братков из сторожки убрали и защиту периметра доверили профессиональной охранной конторе «Сфинкс».

А еще безумный химик как-то стащил у Когтя мобильник и почти штуку баксов, лежащую на счете, потратил на «секс по телефону», причем, как утверждала прислуга, присутствующая при разговоре, девушки с сексуальными голосками должны были изображать барбитураты и амфетамины, эротично выползающие из нарядных коробочек и медленно снимающие свои конволюты.

Частенько Лешич записывал свои проделки на древнюю, еще не цифровую видеокамеру. И не проделки записывал тоже, он вообще любил ходить с включенной камерой. Свин хотел сначала запретить такой откровенный сбор компромата, но узнав, что запись ведется по кругу, на одну и ту же кассету, махнул рукой. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…

Когда Лешич умер, Свин первым делом заподозрил сведение счетов кого-то из его свиты с беспощадным на розыгрыши и злые шутки химиком. Но имелась запись камеры видеонаблюдения, которая не оставляла сомнений: Лешич был в лаборатории один, и плохо ему стало через 10 минут после укола, сделанного самому себе. Передозировка. Точнее, отравление каким-то новым препаратом, который не оправдал возлагаемые на него надежды…

Произошедшие сегодня события никак не повлияли на аппетит толстяка. После того как Свин умял два императорских жульена, цезаря с курицей и шикарную атаманскую лапшу, в блестящем солнечном бульоне которой плавали огромный куриный потрох и аппетитная белоснежная грудка, пришло время приняться за телячий стейк в слайсах бекона с японским соусом.

К этому времени уже стало известно об успешном — во всех отношениях — проведении операции. Все три пункта были выполнены просто идеально. Оставалась вероятность, что где-то может всплыть копия видеозаписи, но, с учетом ее содержания, это не сильно его волновало.

Лично он всего лишь несколько раз мелькнул в кадре — и еще нужно доказать, что это был именно он. А что касается главного героя, Лешича — так с покойника и взятки гладки.

Предмет записанного разговора был, конечно, интересен конкурентам — но через пару месяцев они и так будут знать все секреты авантюры с новыми присадками, если уже не знают. Но вот формулы этих присадок не узнает никто — они охраняются не хуже рецепта «Кока-Колы».

Так что как ни крути, а переживал он зря. С другой стороны, Свин даже немного расстроился. Он так долго готовился увидеть запись разговора 4 июля, так старательно пытался припомнить, о каких же конкретно случаях из своей прошлой жизни в тот вечер рассказывал Лешичу, а о чем умолчал, что сейчас испытывал легкое разочарование.

В тот июльский вечер Борис Михайлович был в таком состоянии, что далеко не все помнил. А один момент, всплывший утром вместе с пробуждением на клумбе собственного сада, в компании с тяжелейшей двойной порцией похмелья, тщательно старался и вовсе забыть.

Кира меня уже ждал, сидя в своем «Опеле» с ноутбуком на коленях.

— С машинкой полный порядок. Стоит «WHITE BUG» — охранный противоугонный комплекс. Сигнализацию я отключу, а иммобилайзер пусть тебя не волнует — ты же не поедешь на ней?

— Мне только вовнутрь — на минутку.

— Ну и лады. Так как угона не будет, с тебя половина суммы. Когда выйдешь, маякнешь мне, что все опаньки, я включу сигнализацию обратно. Ко мне не подходи — расходимся в разные стороны. И старайся под той камерой не засветиться, — он кивнул на вход возле кафе.

Я собрался вылезти из машины, но Кира меня остановил:

— Семен Семеныч… а деньги?

Я хлопнул себя по лбу и расплатился. Все, теперь можно двигать.

Сердце колотилось о грудную клетку, стремясь выскочить, схватить меня и за руку увести домой. Я очень сильно надеялся, что ему это не удастся. Когда джип пискнул, открывая замки, я мысленно перекрестился и юркнул на пассажирское сиденье, стараясь не наследить на относительно чистом резиновом коврике. Внутри вкусно пахло кожей, и я очень надеялся, что это не человеческая кожа.

Черные замшевые перчатки на моих руках были «кстати», словно ходули при ходьбе по канату, но бардачок все же открылся, откинувшись вниз. Располагался он в верхней части передней панели и был каким-то уж очень крохотным для такой внушительной машины. Я, вовсю реализовав свои истерические возможности, швырнул внутрь заранее приготовленный пакет с зельем. Но он туда не попал и шлепнулся под ноги. Я нырнул за триппером и чуть не отломал головой крышку бардачка, поцарапав ею лоб.

«Так, генетическим материалом я с местом преступления поделился, — подумал я. — Нужно еще что-нибудь несуразное совершить», — эта мысль, видимо, должным образом повлияла на мой жутко противоречивый организм, который тут же успокоился и первым делом тщательно протер выуженным из внутреннего кармана платочком место, меня ударившее.

То, что вместе с платочком наружу вылетели мобильный телефон и пропуск на работу, меня уже не шокировало — сам же заказал несуразность, чего удивляться. Зато спокоен я был, как обкурившийся (блин, курить-то как хочется!) удав. У меня даже возникла мысль послушать звучание встроенного музыкального центра, но я себе не позволил. Да даже если бы и позволил, у меня все равно бы не получилось — двигатель-то выключен!

Я аккуратно подобрал выпавшее и осторожно положил гриппер под старенькую аудиокассету в бардачке. На секунду мною овладела клептомания, и я украл кассету, а упакованную «Шизу» переложил под какую-то мятую бумажку, на самое дно. Послушаем музыкальные пристрастия Свина — интересно.

Машину я покидал, будто хозяин — хоть и выбирался с пассажирского сиденья. Небрежно захлопнув дверь, я кивнул Кире, и тот принялся колдовать со своим ноутбуком и остальными примочками.

Помня о камере, я пошел на запад, хотя машина моя стояла в противоположной стороне. Я неуклюже переставлял по тротуару ватные ноги, пытаясь уговорить самого себя, что все уже позади. Наконец какой-то важный блок организма в это поверил, и внутреннее напряжение начало спадать. Частоте моей дрожи мог позавидовать любой замерзший цуцик…

Я удалялся от ресторана «Кармина» совершенно другим человеком. Ни чудеса с восприятием мира из-за синестезии, ни расплющивающий удар измены, ни рандеву с собственным киллером — ничто из этого не делало меня заметно лучше или хуже. Это не меняло особенно мои взгляды на жизнь, ощущение себя в этом мире. Это практически не задевало мою личную парадигму.

А миг, когда я взял на руки свою собственную жизнь и понес ее по ней же, не пугаясь в своем порыве дурацкого ощущения ленты Мебиуса, изменил меня качественно. Начало — это уже полпути. И я НАЧАЛ в это воскресенье, приняв на себя ответственность. За себя. За свою жизнь. За каждую прожитую мною минуту, так и не прожитую мною.

Ощущение, что ничего не создаешь, а просто лихорадочно, но без души, копируешь из прошлого кусочки и мостишь ими настоящее, улетучилось и, разбрызгивая последние слезы умирающего инфантилизма, исчезло. Вот такой вот катарсис настиг меня уже в среду, на четвертый день вновь провозглашенной жизни.

Если бы я раньше знал, что меня от этого откровения отделяет всего лишь какая-то мелочная кража со взломом автомобиля, я бы нарушил закон давным-давно. Да еще из-за великолепного иммунитета к таблеткам от жадности выбрал бы себе преступление посерьезнее. Не из-за криминального склада ума или меркантильных соображений, а исключительно по расчету заполучить более качественное прозрение.

К сожалению, вернуться в прошлое и ограбить какой-нибудь приличный банк я никак не мог. Поэтому оставалось воспользоваться методами сохранения и усиления уже имеющегося в моем распоряжении божественного ощущения. Впрочем, я понимал, что взлом и проникновение в чужую машину были не основополагающими факторами Новой Жизни, а всего лишь ее надежным маркером.

Да, именно маркером. Для мужчины это было странным ощущением, но я чувствовал себя беременным своей Новой Личностью. И эта беременность только что подтвердилась двумя полосками, которыми для меня стал взлом «Чероки» с номером «666»…