Плохие привычки

ГЛАВА 52 В конце концов

К этому моменту и Свина, и Лешича «Шиза» засосала уже по уши, и рассказ почти забытой истории из прошлого стал самой этой историей, где каждый выбрал себе подходящую роль. Тем не менее единственным распорядителем сюжета оставался Борис Михайлович, и он продолжал, время от времени прикладываясь к тамблеру с виски.

…Там ее бить не стали, облитый пивом лишь что-то коротко сказал, и Лика трясущимися руками стала стягивать одежду. Но стриптиз тут же прекратили, удовольствовавшись выпавшими грудями и закинув на спину юбку. Видимо, желая уложиться в отведенные пятнадцать минут, пользовались Ликой одновременно. Причем тот, который пристроился сзади, попал не туда, куда Лике было привычнее. Об этом Боря догадался по взвизгам, впрочем, быстро и умело заглушенным. Свин даже почувствовал себя крутым крестным отцом из фильмов про мафию, но ненадолго.

— А ти не джигит, — презрительно обронил облитый пивом, вернувшись и усевшись за свой стол. Боря доел и свой, и Ликин шашлык, пока наблюдал за порнографической групповой сценой, и сейчас пил пиво. Все произошедшее его забавляло.

— Зачем такие красивые телки с такими, как ты, ходят, да? Или ти тоже хочеш? — осмелел второй, молчавший ранее, которому досталась голова Лики.

Боря, улыбаясь, встал. Он видел, как за спинами осмелевших от легкой добычи сынов гор из подъехавшей девятки вышли его подручные.

— Чего ж вы все такие тупые и невежливые кругом? Одну дуру научишь, другой дурак вылезет, — меньше секунды у него ушло на то, чтобы развернуть нож-бабочку и вонзить лезвие в сонную артерию второму кавказцу, совершенно не запачкавшись и повернув его голову так, что фонтанирующая кровь заливала первого. Тот, дважды за утро неожиданно облитый, упал со стула и, захлебываясь кровью своего товарища, начал отползать, шепча:

— Ти што? Ти што?

Именно за этот решающий удар Борю сначала прозвали Свинобой, а потом сократили до простого Свина. Но он не обижался — просто Свин нравился ему больше, чем просто Бой.

Братва и Йетти появились одновременно Боря кивнул Хасе, и тот разрядил обрез дуплетом в голову горилле с двух метров. Крупная дробь не оставила от головы ничего, добавив еще больше кровищи в лужу на полу и сделав из жестяной вывески первосортный дуршлаг.

Колун двумя выстрелами из Макарова застрелил ползающего по кровавому полу оставшегося насильника. Еще две пули достались порванной и измазанной Лике — она даже не удивилась. Выражение ее лица после столь изуверского предательства со стороны спутника оставалось отрешенным, с ним она и умерла.

Хаким вышел с трясущимися руками, постоянно вытирая их о грязный передник.

— Я Свинобой. Сколько ты отстегивал нам и сколько лично Штепе?

— По… по… поровну, — наконец сглотнул шашлычник, абсолютно забыв об акценте.

Боря развернулся к Штепе и развел руками. Тот стоял бледный, как будто у него, как и у трех трупов на полу, изрядно уменьшилось в организме количество крови.

— Я… Свин… я… — первая пуля из поржавевшего ТТ, купленного у «копателей», звонко чмокнула его над сердцем, а вторая сделала небольшой скворечник в грудине. Две другие ушли куда-то в печень.

— Свин — это я. А ты уже даже не ты…

И, повернувшись к Хакиму, закончил:

— Они сами друг друга. Из-за бабы. С этого дня платишь в пять раз больше. Плюс штраф за жадность, пятнадцать штук гринов. Все понял? Макарова вложишь в руку Штепе, обрез — вот тому, с целым горлом, а ТТ второму. Нож — Йетти. Поехали…

По дороге к дому я набрал Слона и выразил свою категоричную уверенность, что в сооруженной совместно с ним и все-таки рухнувшей непростой конструкции с подставой Свина слабым звеном являюсь не я и не те препараты, что были обнаружены в автомобиле задержанного. А, скорее всего, доблестная полиция, или не менее доблестные эксперты, или кто-то еще. Я вкратце все это аргументировал и дал отбой, потому как уже стоял у двери Гаврилыча.

Дверь открылась, и моему взору предстало небывалое зрелище — одновременно и трезвый, и выбритый сосед. Такого на моей памяти еще не случалось, и я, встречая всевозможные странности последних дней со стойким подозрением, непроизвольно окинул мастера на все руки более внимательным взглядом. Оказалось, что и его осанка приобрела некоторые конструктивные изменения, выразившиеся в гордо расправленных плечах и немного приподнятом подбородке. И еще в глазах Гаврилыча плескалась нескрываемая гордость, а на губах застыла легкая несмываемая улыбка.

Я поздоровался и отдал чудо-препарат, последствия которого столь явно проявлялись на лице соседа. Совершенно не надеясь на успех, вопросительно потряс перед его глазами кассетой, воспроизвести которую не имел возможности. Гаврилыч в очередной раз подтвердил свою исключительную техническую незаменимость, заявив, что имеет в наличии привезенную кем-то из родственников в незапамятные времена из самой Японии камеру «Sony», подходящую как раз для такой кассеты. Сердце мое сладко затрепетало, и проснувшееся было предчувствие начало бродить по всему организму, махая ярким транспарантом «Жизнь налаживается!».

Мне даже не пришлось брать камеру: узнав, что дома в наличии имеется кассетный видеомагнитофон, сосед подарил мне камкордер. Вставленную в него кассету можно было без проблем проиграть на обычном видюшнике. Я поблагодарил незаменимого Гаврилыча и нетерпеливой трусцой поскакал к себе.

Кассета, бесспорно, несла в себе очень ценную информацию. Однако, как подтверждало мое подсознание, информация не была особо взрывоопасной — на видео обсуждались обычные рабочие вопросы. Свина не было видно, он всего лишь несколько раз мелькнул в кадре и то не полностью. Лично я опознал его исключительно по голосу и барским интонациям.

Второй собеседник, наглый и довольно умный парень, был тем самым гениальным химиком, во всяком случае, наркоторговец называл его Лешичем.

Запечатленная информация вряд ли могла кардинально изменить мое незавидное положение, но перебирать мне не приходилось, и я думал, кому бы ее слить с наибольшей выгодой. Не в финансовом, конечно, смысле, а в плане наибольшего вреда для Свина.

Мысли, словно магнитом, тянуло к цыганам. Но, во-первых, вредить одному торговцу смертью, помогая его конкурентам, было тошнотворно, а во-вторых, в цыганской диаспоре у меня не было никаких завязок.

В этот момент кассета закончилась серым снегом помех, я нажал на «стоп», и тут же зазвонил мой мобильник. Как я уже писал, дом был старый, дореволюционный и толстостенный, что не способствовало хорошему прохождению сигнала, и в некоторых случаях приходилось подходить к окну в кухне, чтобы при разговоре с мобильного нормально слышать собеседника. Так пришлось сделать и в этот раз, и, пока я беседовал, из комнаты опять послышалось шипение — видимо, крутившийся около пульта Джин нажал кнопку воспроизведения.

Звонили мне по поводу продажи автомобиля. После ряда стандартных вопросов и вполне удовлетворительных ответов разговор завершился предложением, от которого я не смог отказаться. Дело в том, что заявленная в объявлении цена была готова упасть процентов на десять в результате торга. Однако потенциальный покупатель цену сбивать не стал, затребовав другой бонус. Он попросил, чтобы машину ему доставили по указанному адресу.

Единственный нюанс, который сильно смущал меня в сделке — это то, что покупатель был жителем не Ростова-на-Дону, а хутора Большой Лог. Но за подаренные мне 10 % от суммы сделки я готов был отвезти автомобиль хоть в Краснодар — ибо, повторюсь, надо мной довлел финансово-половой кризис. Финансово-половой — это такой кризис, когда вы открываете бумажник, а там — … ну, вы уже догадались.

Когда я, уже немного повеселевший, вернулся в комнату, Джин вальяжно лежал в обнимку с пультом, а экран телевизора старательно пестрел неугомонными помехами, трудолюбиво воспроизводя остаток кассеты. Я собрался выключить это буйство электромагнитного шипения, когда серое безобразие прекратилось, и помехи на экране были вытеснены сверху вниз преинтересным, хоть и отвратительным, коротким эпизодом.

В самом своем конце пленка предъявила события, видимо, произошедшие и записанные несколько раньше основного фильма. Действующие лица были теми же, но на этот раз видно их было отлично, камера снимала откуда-то сбоку. В моем распоряжении оказались семнадцать секунд видеоматериала, который коренным образом менял ценность кассеты.

Эти семнадцать секунд показали, как Лешич подошел к Свину, схватил его за плечо и почему-то с сильным кавказским акцентом спросил:

— Зачем такие красивые телки с такими, как ты, ходят, да? Или ти тоже хочеш?

Свин в испуге сжался, втягивая голову в плечи, и кокетливо заулыбался, словно педрила с большим стажем и богатым опытом. Лешич спустил с него штаны, и последовавшая далее развязка могла бы украсить любое гей-порно.

Свина, запрокинутого на стол, драли так, что ходуном ходил спектрограф, а колбы и реторты выплясывали настолько дикий танец, что многие из них не пережили такого канкана, упали и разбились…