ГЛАВА 50 Подбор пословиц

На любой лежачий камень своя виагра найдется.

Анатолий Горбов

Это что-то с чем-то! Мало того что в подброшенном пакетике оказалась «Шиза», которую никогда, иначе как в сигаретах, подручные Свина не продавали. Так еще и пальчики там были его! Свин ходил по гостиной и был очень зол.

Дело его поручили какому-то чересчур молодому и правильному следаку, и тот принялся колоть Свина, невзирая на все рекомендации высокопоставленного начальства. Свин на примере давешнего гаишника даже испугался на первых порах, что это очередной сынок кого-нибудь из звездной элиты. И, если бы он не узнал вскоре полное имя следователя, наверное, до своего освобождения вел бы себя вполне корректно.

Представившийся вначале только по имени-отчеству Евгений Сергеевич был худ, очкаст и серьезен. Костюм болтался на нем, словно знамя на древке, и еще он иногда от волнения сбивался на фальцет. Когда на втором часу допроса он по просьбе Свина назвал свою фамилию, допрос фактически закончился.

Свин перестал отвечать по существу, начал хамить и оскорблять Евгения Сергеевича. Не потому, что тот имел вид зеленого новичка, а Свин устал. А потому, что фамилия у следователя весьма редкая — Отченаш, и толстяк не знал ни одного человека из местных «сильных мира сего» с такой фамилией. Все, что смог сделать Евгений Сергеевич Отченаш в ответ на хамство лысого толстяка — это обидеться и прекратить допрос.


Выпустили Свина рано утром в пятницу, но предшествовавший освобождению разговор с полканом из наркоконтроля был очень неприятным. А торги и того хуже — «Сотбис» отдыхает. Это чмо, которому Свин и так ежемесячно отстегивал приличную зарплату, ничуть не смущаясь, нарисовало на бумажном обрывке такую сумму, что находиться в одном кабинете с этими цифрами стало нестерпимо стыдно — и Свину, и здравому смыслу, и даже эмблеме «Ауди», свешивавшейся с полковничьих ключей. Кое-как утрясли до полумиллиона евро, что тоже было далеко не подарком, и Борис Михайлович поехал домой…


Свин запустил пустым стаканом в стену рядом с открытой дверью. В стену он не попал, и стакан осыпался осколками вместе с дорогим витражным остеклением двери. Это его еще больше завело:

— Не, ну прикиньте, пол-лимона — за здрасьте вам! Я че, бабосы у себя на грядке выращиваю? Или он считает, что, если меня закрыть, ему лучше будет? Да я его первого попалю, сучару ментярскую…

— Полицейскую, — поправил Коготь, до этого вместе с адвокатом молча наблюдавший за метаниями шефа по гостиной на фоне серого рассветного утра.

— Да какая разница, — толстяк взял другой стакан, наполнил его из сифона и прихлебнул.

— Говорила мама, не иди в наркоторговцы, иди в менты…

Свин безбожно врал. Мама, худенькая женщина с вечно виноватыми глазами, и думать-то о таком не могла — ее Боря вырос преступником. К ее счастью, она не дожила до этого момента — померла от сердечного приступа, когда сын-Свин служил срочную в армии. Ему тогда отпуск дали для поездки на похороны. На 5 дней. Когда он стоял над гробом, то думал не о том, как мать нянчилась с ним всю жизнь, а о том, как пройдут оставшиеся 3 дня отпуска.

— Что самое смешное, бабло так и лежит в кейсе. Я как знал — не достал деньги оттуда. Можешь прямо так и отдать, с чемоданчиком. Все равно его в среду сильно поцарапали. Да не предупреждай, что ручка отстегивается — может, потеряет где… сучара ментярская, — Свин даже немного улыбнулся Юровскому, который и должен был передать деньги.

— Вези, Юрьич, вези. Как обычно — за час до окончания срока. С полканом договорились, что бабосы должны быть у него не позже шестнадцати ноль-ноль.

Это было фишкой. Свин всегда платил в последний момент — когда оставалось не больше часа до конца срока. Этим он, с одной стороны, поддразнивал коррумпированную братию, а с другой — показывал, что его деньги работают на него каждую минуту.

Хотя деньги обычно просто валялись в сейфе, увеличиваясь в объеме после каждой инкассации точек. Лежали без дела и без движения — вплоть до момента закупки новой оптовой партии наркотиков.

* * *

К обеду, выглянув в окно и лишний раз прислушавшись к собственному настроению, я пришел к выводу, что как-то все вокруг заволакивает неприятными тучами. То ли этот факт гипнотизировал и подавлял мозговую деятельность, то ли по какой-то другой, объективной, причине, но мыслей, каким образом вернуться к безоблачной погоде, пока не было.

Составленный мною план обрел статус утопии. Шестеренки вроде бы вертелись — но друг друга, сволочи, не цепляли. Все потому, что с провалом подставы Свина из придуманного мною сложного механизма выпал очень важный элемент. Нужно было его отыскать и водрузить на место. Или найти ему достойную замену. А для этого нужна была здравая мысль.

Желание придумать или уловить хотя бы одну такую мысль было просто огромным — и тут спрос катастрофически опережал предложение. В голове было пусто, и вскорости эта пустота обещала заполниться паникой и отчаянием. А грех отчаяния — он посильнее прелюбодеяния будет… Нет уж, если суждено в аду гореть, то пусть этот гриль будет мне воздаянием за прелюбодейства, а не за уныние и тоску зеленую.

Ведь не даром столько поговорок на темы, идеально подходящие к моей ситуации: «Утро вечера мудренее»… Мне до следующего утра не вытерпеть, может, и не выжить! Мне сейчас надо! Больше ничего путного из поговорок не вспоминалось, и я, возмущенный своей необразованностью, полез в Интернет.

Этого добра, пословиц да присказок про кручину, там оказалось навалом. Первой на глаза попалась «Повесил головушку на праву сторонушку». «Эта как раз для песни Ветлицкой про «К северу лицом, сердцем на восток», — подумал я и перешел к следующей.

«Лихо не лежит тихо: либо катится, либо валится, либо по плечам рассыпается» — это точно, слишком уж оно внимание отбирает. «Одна беда — не беда» — ну, у меня и не одна. Они пришли компанией. Я бы даже сказал, организованной и враждебно настроенной группой. «Думы за горами, а беда за плечами» — это точно, думы не думаются, весь мозг тупо пялится на ужас, аки кролик на удава. Ну и где мудрые советы? Чего ж мне делать-то?

«Больше плачешь — меньше скачешь» — я себе это даже представил. Скачет, скачет какой-нибудь витязь, раз — остановился. Посидел, поплакал — и дальше скакать. Пока скакалку не отобрали…

«Не сиди сложа руки, так не будет и скуки» — о, самое то. Лег и вытянул руки по швам. Не помогло. Пришлось читать дальше.

«Своей бедой всяк себе ума купит». Ну да. Оптимизм forever. Куплю ума срочно, оптом, самовывоз. Конечно, ежели жив останусь. О, сам вспомнил — «Что не убивает нас, делает нас сильнее». Ницше, кажется. Ну, тут его любой шутник за язык поймает. Ибо ни одного человека не убивают, например, те же надувные шарики. Но ведь они же и не делают его сильнее!

«Горе горюй, а руками воюй» — ну вот, почти. Типа глаза боятся — руки делают… Пожалуй, больше ничего не остается. Только вот ЧТО воевать?

Наркотики подкинуть не удалось. Жаль. Это была сильная, умная и довольно дорогостоящая попытка отделаться от Свина. От нее зависело все. А она ничего не принесла… Кроме какой-то аудиокассеты. Хотя вряд ли мне помогут знания о музыкальных пристрастиях Свина… Гм, а вдруг там компромат какой-нибудь записан? Вдруг это запись какой-нибудь прослушки или важных телефонных разговоров?

У меня даже румянец выступил — не иначе как вспомнили меня не шибко добрым словом. Может, Свин и вспомнил. Чего ж я сижу — вперед!

Кассетная дека была в музыкальном центре. Правда, я ей никогда не пользовался за ненадобностью. Обычно хватало радио, флешек и разнообразных дисков. Если честно, и кассет у меня не было — такую древность я последний раз держал в руках лет десять назад.

Украденная у Свина кассета в деку не входила, так как оказалась чуть толще — из-за более широкой пленки внутри. Да она попросту не являлась аудиокассетой! Это была старенькая кассета для видеокамеры.

Данный факт огорчил, пришлось даже начать поглаживать Джина, чтобы отвлечься и успокоиться, но тот вырвался и ускакал к двери. Конечно же, никакого там компромата. Да даже если и есть что — вряд ли мне пригодится. В лучшем случае там запись какой-нибудь пьянки пятнадцатилетней давности. Толку с этого.

Но чем была хороша моя лень — так это своей полной демократичностью. В этот раз ей было попросту лень прекращать поиски возможности ознакомления с содержимым пленки.

Однако возможность ознакомления с содержимым отсутствовала, ибо подобной камеры я не имел и даже ни у кого ее не видал. Все давно уже перешли на более удобные цифровые форматы. Что же тогда делать? Можно, конечно, разыскать какую-нибудь контору, где запись с этой кассеты оцифруют… но если там действительно имеется что-то стоящее, то лишние глаза и уши совершенно ни к чему.

Стук в окно прервал размышления, я снял с подоконника кота, чтобы он не выскочил на улицу, и открыл дверь, предусмотрительно пряча кассету в карман. У порога стояла жена Гаврилыча тетя Вера. Выглядела она очень суровой и счастливой одновременно, и все же, судя по нет-нет да и проскальзывающей улыбке, сурового сегодня было меньше.

Она молча пожала свободную от кота правую руку и повернулась уходить, но остановилась. Обернувшись к нам с Джином, протянула купюру и проговорила:

— Ты купи моему, пожалуйста, еще тех самых таблеток!

После чего улыбнулась и потопала в сторону рынка, умело закладывая виражи возле луж и выдерживая практически ровную, самую короткую траекторию через площадь.

Я постоял, приходя в себя и соображая, за какие подвиги был вознагражден рукопожатием Стальной Веры, но вариант был один. Благодарить за него нужно было не меня, а виагру.

Что бы там ни говорили проповедники злого образа жизни, ни одно доброе дело на свете не проходит безнаказанно! Вообще ни одно! Это в хорошем смысле, разумеется…

Я оделся и вышел на улицу. Купил в магазине пачку сигарет в форме гробика, а в аптеке рядом виагру в форме таблеток. На обратном пути распаковал пачку, затем на ходу методично, по одной разрывал сигареты в районе фильтра.

Это было похоже на гадание по ромашке «любит — не любит». Получалось, не любит. Не любит меня полиция, проводившая экспертизу содержимого гриппера из машины Свина. Ни в одном фильтре ничего похожего на то, что я достал из сигарет, купленных «У Рыцаря», не было…

Загрузка...