По джунглям Конго

Лагерь посещает врач

Похоронив дочь, в конце июля вернулся грустный Луи. А в начале августа к нам в лагерь пришел врач Евгений Мозговой. Многие рабочие и их жены впервые увидели врача, да к тому же русского, из Москвы. Всем захотелось у него полечиться. И мы были несказанно рады приходу Жени. Теперь наш советский коллектив состоял из четырех человек. К тому же для меня каждый наш врач всегда немного Чехов. И вот к Мозговому народ повалил валом. А поскольку жены рабочих не знали французского языка, я попросил нашего повара Франсуа быть переводчиком у Мозгового. Франсуа был очень доволен, что ему оказали такую честь. Кстати, к этому времени он имел в запасе десятка три русских слов и нередко пытался продемонстрировать свои знания. Так, если какой-нибудь рабочий любил много поговорить, он, улыбаясь, замечал по-русски: «болтун». Рабочих, которые шумели без всякого повода, называл «сумасшедшими».

Вместе с Мозговым к нам в лагерь пришла стройная, с гордой осанкой молодая девушка лет 15, по имени Адель, и расположилась в палатке Марселя Мунзео. На мой вопрос Марсель, немного смущенный, но радостный, сказал: «Месье Базиль, это моя новая жена». Далее Марсель рассказал: «Недавно от меня ушла жена с двумя детишками. Она была недовольна тем, что я долгое время нахожусь в экспедиции. Со мной в экспедицию ехать не захотела. Адель же будет все время со мной».

Своей жизнерадостностью и обаянием Адель произвела на нас приятное впечатление. За ужином в нашей хижине мы пожелали Марселю и его юной подруге семейного счастья.

Середина августа. Почти все рабочие, их жены и дети ушли в деревни на празднование годовщины конголезской революции. Не слышно людского шума. Громко поют птицы. Я еще не слышал таких звонких, разноголосых трелей за все время пребывания в лагере. Как «очумелые» носятся в воздухе маленькие птички — нектарницы. Конголезцы почему-то называют их «колибри». Когда проглядывает солнце, появляются бабочки самых пестрых расцветок и порхают в воздухе. В пасмурную погоду бабочек не видно. Вечерами мы, Потапов, Нишанбаев, Мозговой и я (Дорофеев, установив рацию, отбыл в Пуэнт-Нуар), садимся около хижины и слушаем передачи из Москвы.

Как-то в воскресенье охотники принесли четырех обезьянок, среди которых был совсем крохотный малыш-подранок.

— А нельзя ли его вылечить? — высказал вслух свою мысль Мозговой.

Осмотрев малыша, Женя обнаружил повреждение позвоночника и опустил его на землю. Малыш пополз на передних лапах.

— Вылечить нельзя, — сказал Женя. Тогда один из охотников умертвил обезьянку.

С приходом охотников в лагере стало шумно. Все вышли из хижин посмотреть на трофеи и получить свою долю мяса. Это мясо для рабочих было очень кстати, так как у них кончилась маниока.

Вслед за охотниками вернулись с рыбной ловли женщины. У каждой в корзине лежало десятка по два мелкой рыбешки. Началось приготовление еды. Все обитатели лагеря расселись у костров. Царило всеобщее оживление, раздавались шутки, слышался смех. Играли дети. Четырехлетняя дочь Бернара Гома носила за спиной «младенца» — завернутый в материю кусок бревна, а на голове — пустой котелок. Иногда брала «младенца» на руки и начинала убаюкивать. Позже я видел, как эта девочка ходила с матерью на речку и принесла на голове котелок воды. Потом очищала траву, из которой мать делала циновки.

Под вечер, когда жители лагеря отдыхали, девочка пританцовывала под музыку транзистора. Меня она совсем не боялась и первая протягивала ручонку для приветствия. Наблюдая за поведением малышей, я поражался их самостоятельности. Дочь Бернара Гома в четыре года помогала матери по хозяйству, а мальчики такого же возраста или, может быть, чуть постарше уже как настоящие хирурги ловко орудовали маленькой заостренной палочкой, выковыривая «шик».

Между тем наши исследования на Бикелеле, за исключением геофизических, были выполнены. Но геофизик мог прибыть к нам только в начале октября. У нас в запасе оставалось больше месяца на обследование новых территорий, и, проводив Мозгового, мы в конце августа выступили на Бисеме.