По ту сторону гор

Глава 10

Они добрались до гор на закате. То же самое время, тот же самый путь. Но Аль чувствовал себя вымотанным настолько, словно провел в пути целую вечность. Все его тело налилось свинцом, перед глазами плясали красные точки, голова кружилась… И вообще, если о чем он и мечтал, так только поскорее отыскать пещеру, в которой останавливались караванщики, разжечь костер и, наконец, заснуть.

Юноша огляделся вокруг, не до конца уверенный, что ему это удастся — покрывший все вокруг глубокими сугробами снег изменил землю, сделал горы чужими, неузнаваемыми в своем зимнем сказочном наряде. И ни тропинки, ни дорожки, которая указывала бы путь.

— Куда теперь? — стоило ему в нерешительности остановиться, как брат был тут как тут, словно специально спеша усилить его сомнения. — Нужно искать место для ночлега, — напомнил он, словно его собеседник и так этого не понимал.

— Здесь поблизости есть должна быть пещера… — озираясь вокруг, проговорил Рик. — Караванщики всегда останавливаются в ней.

— Откуда ты знаешь? — тотчас резко повернулся к нему Аль-си. — Ты же говорил, что никогда не путешествовал с ними, — его глаза сощурились, в голосе звучало подозрение, как если бы он спешил обвинить собеседника в обмане.

— Отец рассказывал, — несколько смутившись, ответил сын торговца. — Да и я сам несколько раз бегал сюда, смотрел… Интересно же.

— Я тоже убегал из дому, — негромко проговорил стоявший у него за спиной Лиин. — Но шел не в сторону гор, а к степи, даже почти дошел до нее… Дошел бы, если бы отец не догнал меня. Ох и отделал он меня тогда, я неделю не мог сидеть, — скривившись в усмешке, хмыкнул он.

— За что? — удивленно воззрился на него Лот. Он сам даже в лучшие времена, когда у него были родители и хоть и худая, но крыша над головой, был предоставлен сам себе — иди куда глаза глядят, делай, что заблагорассудится.

— За дурость, — хмуро глянул на него сын воина, злой на собеседника за то, что тот не понял всего сам. — Чтобы неповадно было за здорово живешь головой рисковать. Родители меня не для того растили, чтобы я по дурости шею сломал или в рабство к кочевникам попал.

— Ну да, конечно, — фыркнул Лот, — они хотели, чтобы ты стал героем и умер в лучах славы. И на могиле твоей было написано: "Здесь покоиться великий герой…"

— А хоть бы и так! — сколь бы ни был Лиин спокоен, на этот раз бродяге удалось его достать. Его рука легла на рукоять меча.

— Э, — заметив это, парнишка отступил, с притворным страхов выставив перед собой руки. — Ты что там задумал? В том, что ты проткнешь бедного несчастного бродягу не будет никакой славы! Только меч предков замараешь!

— Да я тебя голыми руками… — задохнувшись от ярости, стал надвигаться на него Лиин.

— Я трясусь от страха! Не бей меня, о великий воин! Я больше не буду!

— Ты…

— Хватит! — резко прервал их Аль-си. — Повеселились, и будет! — в его голосе, устремленном на спорщиков взгляде ледяных глаз было столько силы и властности, что те молча подчинились. — Рик, — дождавшись, пока они отойдут друг от друга, царевич повернулся к сыну торговца. — Ты можешь показать, где эта пещера.

— Так ведь… — удивленно начал он, а затем, не умолкнув, указал подбородком на младшего царевича, словно говоря: — "Он же проводник".

— Пока мой братец-ротозей отыщет пещеру, придет утро. А нам нужно еще отдохнуть и дать отдых животным.

— Это не так просто, — оглядевшись вокруг, проговорил крепыш. — Снег сильно меняет горы. Они сейчас совсем не такие, какими я их видел. И ни одной тропинки, — он говорил именно те слова, которые вертелись на языке Аля, когда тот собирался сказать что-то в оправдание своего промедления, но промолчал, боясь, что брат засмеет его за этот детский лепет. Теперь же жалел, видя, что тот спокойно принял объяснения сына торговца, кивнув:

— Что ж, значит, будем искать. Так, — он крутанул головой. — Оставим ослов пока здесь. Ты, — царевич ткнул пальцем в сторону бродяги, — приглядишь за ними. Смотри, чтобы подобные тебе не налетели тучей саранчи и не съели их вместе с тобой быстрее, чем мы успеем прийти на помощь.

— Да я… — возмутился тот, но умолк, остановленный резким:

— Да, ты, — царевич же продолжал. — Разделимся и осмотрим все вокруг. Только далеко не уходите! Я тебе это говорю! — повернулся он к брату. — Не хватало еще, чтобы ты заблудился, и нам пришлось искать еще и тебя.

— Что это за проводник, который теряется? — не то удивленно спросил, не то, смеясь, хмыкнул Рик.

— Зато избранник богов, — вторя ему, проговорил Лиин, заставив старшего царевича заулыбаться от удовольствия, а младшего — насупиться. Аль чувствовал себя так, словно его предали. Это было больно. Нет, у него никогда не было настоящих друзей и он не ждал особого понимания и приятия от окружавших его людей, но все-таки приятнее, когда твои спутники не смеются над тобой.

"Ладно, переживу", — он с силой стиснул зубы, а затем его взгляд, с неприятием скользнувший по горожанам, вдруг остановился на бродяге, который усмехнувшись, так же взглядом ответил:

"Не обращай внимание".

— Царю нужна свита — толпа обожествляющих его прихлебателей, — процедил Лот сквозь стиснутые зубы. — А свите нужен царь, без которого она ничто. Но — один единственный царь. Как говорится, не больше, не меньше.

— Что это блоха там вновь запищала? — резко повернулся к Лоту Лиин. Его рука вновь многозначно опустилась на рукоять меча.

— Блоха пищит, потому что ей больше делать нечего, — на этот раз, вместо того, чтобы оскорбиться, бродяга ощерился, спеша отплатить сыну воина той же монетой, — а вот тем, кто ею командует, хорошо бы оставить разговоры и отправиться искать пещеру, — впрочем, ответ оказался слишком сложным, чтобы противник понял его.

— И то верно, — соглашаясь, кивнул Лиин, гнев которого улетучился сам собой. — Я пошел. Когда найду пещеру, крикну!

— Если прежде не услышишь мой крик! — Рик, подмигнув приятелю, чью игру тотчас принял, поспешил в другую сторону.

Аль-си тоже сошел с места, на котором стоял, но прежде чем уйти, бросил на бродягу недобрый взгляд. Его скулы дернулись, показывая, что, в отличие от горожан, царевич понял слова Лота, и еще припомнит ему дерзость.

Аль-ми — последний задержавшийся у подножия гор, проводив спину брата, повернулся в приятелю, а затем одобрительно кивнул:

— Молодец! — в его глазах читалось уважение. И доля сожаления, потому что: — Я бы так не смог.

— Учись, пока я жив! — довольный и гордый собой, выпрямился бродяга. — Может, когда и пригодится.

Аль кивнул, соглашаясь. Ему многому еще предстояло научиться. Не ради того, чтобы управлять окружавшими людьми, как это делал брат — младший царевич не питал ложных иллюзий, прекрасно понимая, что у него так просто не получится, потому что он — другой. А чтобы те не могли его задеть, раня душу, чтобы они не хотели, не решались вести с ним себя так, словно он — пустое место.

А затем и он отправился на поиски пещеры.

Сначала юноша, скользя внимательным взглядом по земле, старательно искал тропинку, которая указала бы ему дорогу к пещере. Но снег был девственно чист, за исключением уходивших в стороны цепочек следов, безошибочно указывавших, куда ушли его спутники. Это показалось Алю странным — особенно памятую рассказы Лота о том, что горы полны беженцев. Ему даже было удивительно, что они до сих пор никого не повстречали.

"Должно быть, это потому, что мы недостаточно далеко зашли. Да и кому, убегавшему от опасности, захочется жить на дороге, которая притягивает к себе все беды мира?"

Его переполняло странное чувство. С одной стороны, ему не хотелось ни с кем встречаться. Что он станет говорить этим людям? И вообще, вдруг они начнут обвинять его в том, что он привел беду в их земли, а сам, избежав смерти от руки кочевников, теперь бежит от печати рока? Что бы он ни сказал, пытаясь оправдаться, ему не поверят, потому что он сам себе не верил. В глубине его души было что-то, какая-то частица, которая оплакивала еще живых людей, хороня их, будто предчувствуя скорую смерть.

"Что бы я ни делал… Но если все бесполезно, к чему тогда этот путь, эта жизнь?" — ему захотелось закричать от вдруг нахлынувшей на него боли отчаяния, но юноша заставил себя сдержаться.

"Боги ничего не делают просто так. Может быть, этот путь приведет нас — не только нас пятерых, но и всех остальных в такое грядущее, где все будет иначе", — ему так сильно хотелось в это верить, что он заставил себя отбросить сомнения, и, все же…

"Нет, было бы лучше, если бы мы встретили кого-нибудь. Пусть это будет кто-то старше, мудрее и сильнее нас. Пусть они присоединятся. Вернее даже — поведут нас", — почему-то он был уверен — эти люди отодвинут брата за спину. И младший царевич, наконец, сможет вздохнуть с облегчением, перестав чувствовать себя беспомощной куклой для битья.

"Ларг мог бы…" — мечтательно вздохнул он. Воспоминания о проводнике на этот раз были полны не резкой боли, но какой-то странной, с долей горечи, но все-таки — сладости.

В какой-то миг ему даже показалось, что он видит, как великан нависает над Аль-си, впечатывая в землю тяжелым хмурым взглядом:

"Перестань командовать, парень! Может, в царском дворце ты что-то и значишь, но здесь, в горах, ты — никто! И чем скорее ты это поймешь, тем больше у тебя будет шансов выжить", — слышался ему голос проводника.

Да, Ларг сказал бы именно эти слова.

— Мне не хватает тебя, — прошептал он.

"Не отчаивайся, — зашептал ему на ухо ветер, столь отчетливо, что царевич даже вздрогнул, разобрав в шорохе слова. — Тот, кто всю жизнь странствовал по этим горам, не покинет их и после смерти. Он останется здесь".

"Горным духом! — мелькнуло у юноши в голове, зажигая глаза радостным огнем. — И если я попрошу его помочь…"

"А разве тебе нужна помощь? — в ледяном звоне ветра послышался смех. — Неужели тот, кто мечтает научиться чародейству, не в силах выучить такой простой урок?"

"Чтобы находить дорогу в горах, — он начал понимать, вернее — вспоминать, — не обязательно видеть тропу, главное — ее чувствовать…" — и ноги сами понесли его вперед. Десяток шагов — и он уже стоял перед черным чревом пещеры.

— Я нашел ее! — словно со стороны услышал он свой торжествующий крик.

— Тебе просто повезло, — когда суматоха, связанная со стремлением поскорее перебраться в пещеру улеглась, проговорил Аль-си.

— Да, — поспешил согласиться с ним Рик, дожевывая кусок хлеба.

Странники сидели вокруг костра, разожженного в глубине пещеры. Им не пришлось даже собирать хворост — все необходимое лежало себе, сложенное в кострище. И кремень рядышком. Так, словно кто-то все подготовил, но почему-то не воспользовался плодами своего труда.

Ослы, которых они не решились оставить у входа в пещеру, расположились внутри, вполне довольные обнаружившимся ворохом сена.

— Будто нас здесь ждали, — пробормотал Аль, не в силах скрыть удивления.

— Так оно и есть, — согласно кивнул сын торговца.

— Как это? — удивленно воззрился на него Лот, который, наевшись и согревшись, был вполне доволен жизнью и вообще находился в том благостном состоянии, в котором люди готовы согласиться с чем угодно.

— Ну, не нас конечно. Странников. Это ведь особая пещера — Дающая отдых. Приходящие сюда должны обнаруживать все, что нужно для ночлега.

— Но откуда это все берется? Только не говори, что появляется само собой, будто это сказочная пещера-самобранка, — хохотнул Лот.

— И не скажу. Хворост собирают эти же странники. Только утром. Оставляя тем, кто пойдет следом. И сено оставляют из своих запасов. Сколько не жалко.

— Странно, что никто из беженцев не добрался до этой пещеры, — проговорил Лиин.

— С чего ты взял, что их здесь не было? — Лот огляделся вокруг, не находя, однако, ничего, что выдавало их присутствие.

— Если бы они здесь были, — ответил за сына воина старший царевич, глядя при этом не на собеседника, а куда-то в сторону, так, словно тот был недостоин даже его внимания, — то мы нашли бы здесь не дрова и кучу соломы, а… совсем другую кучу.

— Ох-ох-ох! — всплеснул руками бродяга. — Как будто вы, благородные господа, уйдя отсюда поутру, оставите что-то иное! Вы ведь, я так понимаю, не собираетесь делиться своими припасами сена.

— У нас его и так мало! — тотчас проговорил Лиин, из памяти которого вторая фраза стерла первую с такой поспешностью, что он не успел ее даже понять, не то что возмутиться слабо прикрытым оскорблением.

— И дрова собирать тоже не станете.

— Почему же? — Аль-си пронзил его ледяным взглядом, в котором полыхала ярость. Он-то все слышал и, несомненно, понял, однако возмущаться не стал, предпочтя вспышке ярости что-то более долговечное. Например, затаенную месть. — Вот ты завтра встанешь пораньше и соберешь.

— Почему я? — воскликнул Лот.

— А почему нет?

Скажи он что-нибудь другое, хотя бы: "А кто?" бродяга тотчас бы ответил: "Да хотя бы ты, благородный господин, который чтит чужие обычаи. Я же всего лишь бродяга. И приличные люди побрезгуют прикасаться к дровам, собранным моими грязными руками".

Но ответ, подготовленный на один вопрос, не подходил для другого. И Лот замешкался, а когда нашелся, разговор уже ушел дальше.

— Будем всю ночь по очереди дежурить, — Аль-си не предлагал, а распоряжался, — я первый. Затем Лиин, Рик, мой братец и, наконец, он, — небрежный кивок головой в сторону бродяги, затем смешок, сорвавшийся с искривленных усмешкой губ, — ему все равно вставать рано.

— Зачем это дежурить? — нахмурился сын торговца, с опаской оглядываясь вокруг. Ему совсем не нравилась идея сидеть одному, со страхом наблюдая за диким танцем на стенах пещеры рожденных пламенем и мраком теней, от которых веяло мертвым холодом. — Караванщики никогда не оставляли дозорных. Дикие звери боятся огня и не сунутся.

— Ага, а кто огонь в костре поддерживает, хворост подбрасывает? Горные духи?

— Не-ет, — не уверенно протянул Рик, — ну, я ведь никогда не ходил с караваном. Но отец мне ничего такого не рассказывал. Ночь ведь — время отдыха, и я думал… Скажи? — он повернулся в сторону сидевшего рядом с Лотом младшего царевича.

Тот молча пожал плечами.

— Как же так? Ты ведь был в горах!

Его отвлек смешок.

— Ты не знаешь моего братца, — мотнул головой Аль-си. — Он ведь перетруждать себя не привык. И ничего тяжелее книги в руки не брал.

— Я… — вскинулся Аль, собираясь сказать: "Это ты ничего не знаешь! Да я через все горы тащил на себе Ларга!", но, сам не зная почему, промолчал. Ему не хотелось оправдываться, словно он был в чем-то виноват. Да и никому здесь не были нужны его оправдания, даже ему самому.

— По ночам он, — довольно ухмыляясь, продолжал Аль-си, — спал, можешь не сомневаться. Дозор несли другие.

— Вот именно — другие, — вдруг, неожиданно для говорившего, прервал его Лот. Однако, поскольку, казалось бы, бродяга соглашался с ним, царевич не стал возражать. Пусть. "Пусть братец услышит все из уст того, кого считал своим другом. Так даже лучше". — Как ты думаешь, кто возится с ослами, распрягая их и кормя, когда торговцы спешат наполнить свои собственные желудки? Те же самые люди, кому приходится следить за костром, когда богатенькие лежебоки дрыхнут.

— Ну ты даешь! — хмуро глянул на него сын торговца. — Лежебоки? Это ты о караванщиках, которые обошли больше земель, чем ты, нахлебник торговых рядов, можешь себе представить! Богатенькие? Да те, кто не считает каждую медяшку, в жизни не отправится с караваном. Делать им, что ли нечего, как своей шкурой рисковать?

— Да? А слуг караванщики нанимают от человеколюбия? Исключительно в стремлении дать работу нуждающимся?

— Какие еще слуги!

— Мой брат ходил с таким караваном! Вкалывал как последний… Вернулся домой черный, весь высохший. А заплатили ему за месяцы труда такие гроши, что их даже не хватило, чтобы раздать долги! Но следующей весной он снова отправился с караваном. Надо же семью кормить. И не вернулся. Вот так просто — взял и исчез. Мать пыталась что-то выяснить, а ей — "Не суйся не в свое дело!"

— Конечно, не в свое, — зло бросил Рик. — Может, твоему брату надоело кормить столько голодных ртов, он и нашел себе что-то получше. В другом царстве.

— Не смей так говорить моем брате! — вскричал Лот, вскочив с камня, на котором сидел.

— А ты — о моем отце! — медленно поднялся со своего места крепыш. — Мой отец всю жизнь трудился, непоклодая рук, чтобы были сыты не только его собственные дети, но и дети таких, как твой брат!

— Успокойся. Твой отец был хорошим человеком. Я чту его память, — глядя сыну торговца в глаза, проговорил Аль-си, причем в этот миг в его голосе звучало такое понимание и сочувствие, что даже его брат, не думавший, что тот способен на подобные чувства, удивленно уставился на него, вместо того, чтобы прийти на помощь своему другу, которому в этот миг была нужна поддержка не меньше, а, скорее всего, даже больше, чем Рику. — Все, хватит на сегодня. Спите. Завтра будет трудный день, — твердым, отметавшим все возражения голосом проговорил царевич, а затем, повернувшись к бродяге, уже совсем иначе — презрительно и холодно, будто говоря даже не с человеком, а так, слепленным из грязи рабом, добавил: — Да, парень, умеешь ты наживать врагов!

— А что их наживать? — ответом ему была не скрываемая ненависть, сквозившая во взгляде, слышная в каждом слове. — Только не говори, что ты собирался стать моим другом, да вот я, такой плохой, оттолкнул тебя своей неучтивостью.

Аль-си отвернулся от него прежде, чем Лот успел закончить, всем своим видом показывая, что сам он сказал все, что хотел, и совсем не для того, чтобы потом слышать отповедь от какого-то бродяги.

Странники начали готовиться ко сну, расстелили плащи…

Младший царевич устроился рядом с бродягой.

— Прости меня, — уже лежа на меховом одеяле, которое, каким бы мягким ни было, не могло сгладить жесткие углы камней, шепнул он.

— За что?! — вытаращился на него Лот, который от удивления даже сел.

— Я должен был поддержать тебя, а вместо этого отдал на съедение волкам.

— Не переживай, — небрежно махнул рукой бродяга, и, все же, его лицо расплылось в довольной улыбке — хотя намерение это еще не поступок, но все равно приятно.

— Я трус, — вздохнув, тот опустил голову, пряча глаза. Никогда еще ему не было так стыдно.

— Нет!

— Ты говоришь так, чтобы поддержать меня.

— Совсем нет! Правда. Хотя, и для этого тоже. Просто… Чтобы сказать это ведь тоже нужна смелость. И немалая.

— Эй, вы, — как бы тихо он ни старался говорить, его все равно услышали и пещера наполнилась недовольным ворчанием, — спите уже!

— Или хотя бы молчите! Не мешайте другим! И вообще, если вы думаете, что ваши проблемы кому-то здесь интересны, то здорово ошибаетесь!

— Младший брат, я всегда знал, что ты — трус. Меня, конечно, радует, что ты тоже понимаешь это, но не кажется ли тебе, что этого мало? Нужно что-то делать. Мне надоело краснеть из-за тебя. Как, впрочем, и видеть твою малиновую от смущения физиономию! — выдав эту тираду, Аль-си, с преувеличенным пренебрежением отвернувшись к костру, принялся веткой ворошить в нем уголки.

— Ладно, давай спать, — прошептал Лот, вытягиваясь на одеяле.

— Давай, — только и смог выдавить Аль. Он покраснел, поняв, какую глупость только что совершил. "Надо же было начать такой разговор рядом с ними!" — ему было плохо от одного воспоминания об этом, а не вспоминать он не мог. Потому что больше ему было нечего делать, дожидаясь, когда, наконец, придет сон. Тот же, как назло, где-то задерживался. И в голову лезли мысли, одна хуже другой.

"А что если я не смогу отыскать дорогу через горы?" — от этой мысли ему становилось холоднее, чем от морозного зимнего дыхания, которое, вместе с пригоршнями снега приносили с собой ветра.

Во всяком случае, одним страхом в душе Аля стало меньше — он понял, почему эта пещера так и осталась необитаемой, хотя, казалось бы, лежавшая на пути беженцев, должна была приютить многих из них, вынуждая даже сражаться за удобный уголок. Первое время, ища ответ на эту, как ему казалось, необъяснимую загадку, он думал, что, может быть, она проклята. Или в ней поселились призраки умерших, обреченные на вечные скитания среди гор, в которых заблудились их тропы. Когда он думал об этом, ему страстно хотелось выбраться из пещеры, чьи своды начинали давить на плечи, точно плиты гробницы, грозя в любой миг обрушаться, закрывая мертвецам и случайно оказавшимся среди них живым путь в поднебесный мир. И лишь возникавший перед глазами образ брата — с высокомерной усмешкой на губах и презрением в глазах, не просто высмеивавший чужой страх, но и спешивший назвать его проявлением трусости, заставлял Аля, что было сил зажмурившись и втянув голову в плечи — как будто таким по-детски наивным образом можно было спрятаться от призраков! — оставаться на месте. Его губы вновь и вновь шептали молитвы — оберега, призванного отогнать мертвецов, но почему-то их беззвучные слова не вносили успокоение в душу, а, наоборот, преумножали число страхов.

Но стоило ему, отвлекшись на мгновение, с досадой подумать о том, как неудачно расположена пещера, не просто открытая, но подставленная под недоброе дыхание северных ветров, как он начал понимать…

"Она — место ночлега, краткое прибежище караванщиков, а не убежище, пригодное для зимовья. Северные ветра, а не призраки, выдули из нее беженцев, не дав даже как следует устроиться на новом месте. Северные ветра, которые спят в ту пору, когда торговцы отправляются в путь по горным тропам. А если и случайно задувают, то, посреди летнего зноя, несут лишь отдохновение прохлады…"

Ему стало немного легче на душе. Во всяком случае, до тех пор, пока, привлеченный звуком движения, с опасной приподняв голову, не увидел брата.

Рядом с ним Аль чувствовал себя хуже, чем в компании призраков.

Почему так? Брат был всего лишь на два года его старше. В то время, когда они были детьми, еще не думавшими взрослеть, они неплохо ладили. Аль-си снисходил даже до игр со своим младшим братом. Когда ему больше было не с кем играть. В такие моменты даже было весело. До первой ошибки Аль-ми, которая тотчас вызывала досаду брата и, почти всегда — скорый конец игры.

Возможно, наследник уже тогда понимал, что, когда одному из братьев придет время царствовать, второго в лучшем случае будет ждать изгнание, а в худшем — смерть. Ведь когда права двоих на престол равны, трон шатается под сидящим на нем. И его нужно укрепить. А что лучше скрепляет камни, чем пролитая на них кровь?

Царевич шмыгнул носом. Убегая с караваном, он не думал обо всем этом. Его просто влекла мечта, которая, сложись все иначе — не приди кочевники, не обрушься на землю проклятье вечного холода — могла спасти ему жизнь. Потому что, конечно же, было совершенно очевидно, кому из них двоих суждено стать палачом, а кому — жертвой.

Увидев встававшего посреди погруженной в сон пещеры брата, юноша, в голове которого вдруг промелькнули все эти мысли, невольно вздрогнул: "А что если он решил…" — он успел лишь испугаться так, что в животе сжался горячий колючий комок, но не довести цепочку размышлений до уже маячившего впереди логического конца: брат направился совсем в другую сторону. Склонившись над Лиином, он потянулся, к его плечу.

"Точно! — сразу все понял Аль. — Мы же решили дежурить по очереди! Должно быть, пришел его черед, — а потом он уже задумался о другом: — Сколько же прошло времени?! — ему стало не по себе. — Я давно должен спать! Ведь если я не высплюсь, то буду весь день сонный, и вообще…"

Однако тут его мысли вновь прервались: стоило Аль-си склониться над сыном воина, как тот, не открывая глаз, рывком сел, цепко схватив царевича за вытянутую руку.

— Ну ты, отпусти! Медведь, чуть руку мне не сломал! — нахмурившись, проворчал тот, однако, к удивлению наблюдавшего за ним брата, без тени злости или неудовольствия. Более того, потом, уже высвободившись и потирая покрасневшее запястье, он даже подмигнул растерянно моргавшему, тараща плохо видевшие глаза на спутника, Лиина.

— Здорово!

— Прости, я не хотел.

— Все правильно. Хороший воин — это тот, кого нельзя застать врасплох. Что ж, со спокойной душой передаю тебе дозор, — и, хлопнув приятеля по плечу, Аль-си зашагал к своему одеялу, вытянувшись на котором он тотчас заснул. Лиин же, зевая, двинулся к костру.

На какое-то время пещера вновь погрузилась в тишину, которая, хотя и не была совершенной, сплетенная из множества звуков — свиста ветра, хруста пожираемых огнем веток и всхрапа-сопения Рика, но, лишенная звучания действия, движения, все равно казалась сонной и неподвижной.

— Не спишь? — вдруг над самым ухом Аля прозвучал едва слышный голос. Чуть повернув голову, он увидел склонившегося над собой Лота.

— Нет, — тем же заговорщицким шепотом ответил юноша. — А ты?

— И я, как видишь, — фыркнул в кулак тот. Затем, вдруг посерьезнев, добавил: — Не спится. Странно. Обычно со мной все иначе — стоит лечь, как уже будят криком: "Пора вставать!" А тут, сколько ни ворочаюсь, все без толку.

— Тише ты! Разбудим брата!

— Да ну его, — пренебрежительно махнул рукой бродяга. — Надоел. То ему не так, это не эдак. Зачем мы вообще пошли с ним? Слушай, — он склонился к самому уху царевича, — а давай убежим! Прямо сейчас! Пока они проснутся, хватятся нас, мы успеем оторваться. Ветра заметут наши следы, занесут снегом… Да и вообще, вряд ли они бросятся в погоню. И мы раз и навсегда избавимся от этих надоед!

— А он? — Аль кивнул головой в сторону Лиина.

— Он не заметит, как мы уйдем.

— Н-ет! Он даже во сне увидел, как брат подошел к нему.

— То к нему, а то — от него. Это разные вещи. Я знаю воинов. Их от рождения учат: враг — тот, кто нападает. Мы же просто убежим. Давай!

— Нет, — качнул головой юноша. Как бы ему ни хотелось сделать это, но что-то внутри говорило: "Не надо. Пусть все идет, как идет".

— Почему нет? — непонимающе взглянул на него приятель, а затем подозрительно сощурился: — Боишься? Так давай я поделюсь своей смелостью, во мне ее на двоих хватит, и еще останется. Или тебе нравится, когда над тобой издеваются?

— Разве это может нравиться? — горько усмехнулся Аль. — И не боюсь я совсем. Убежать легко.

— Так в чем дело?

— Возвращаться потом трудно.

— А чего ради нам возвращаться? — искренне удивился Лот.

— Понимаешь… Зачем-то так было нужно, чтобы мы отправились в путь все вместе. Брат ждал, пока я очнусь…

— Ему был нужен проводник. Он же сам говорил.

— А еще он говорил, что я — наихудший проводник в мире, который заблудится даже в собственном жилище. Боги хотели, чтобы все случилось так, как произошло. А, значит, так нужно. И брат со своими избранными мог десять раз перейти горы, и с тобой мы могли никогда не встретиться…

— Это точно, — почесав затылок, кивнул Лот. — Я до сих пор не могу понять, что меня понесло на дворцовую площадь. А уж заговаривать с тобой я вообще не собирался. Кто-то просто за язык тянул.

— Вот видишь.

— Значит, от этих нам не отделаться?

— Они нужны нам.

— Зачем? Чтобы следить за огнем по ночам?

— Не знаю. Может быть, и для этого. А может — для чего-то другого, куда более важного.

— Ладно, — кивнул Лот, откидываясь на свое одеяло. — Так и быть, я потерплю их. Но только до тех пор, пока мы не выберемся из этого горного царства, — с этими словами он закрыл глаза, а уже через мгновение крепко спал, о чем совершенно явственно свидетельствовал громкий раскатистый храп, заполнивший пещеру.

Аль тоже лег. И даже закрыл глаза. Но заснуть не смог. Так и промаялся до тех пор, пока над ним не склонился Рик. Сын торговца на миг замер в нерешительности, не зная, как ему быть. Все-таки, перед ним был царевич. Мог ли он вот так просто взять и коснуться его? И вообще…

Аль собирался полежать какое-то время, притворяясь спящим, подождать, что тот станет делать, как решит проблему, но потом передумал, приходя Рику на помощь:

— Уже пора? — он сел, глядя на сына торговца ясными, без тени дремоты, глазами.

— Да, — вместо "спасибо", Рик как-то косо взглянул на него, а затем поспешно вернулся к своему плащу — досыпать.

Оставшись один… Нет, конечно, его спутники никуда не исчезали, продолжая оставаться рядом. Но они спали. А, значит, были не в счет. Так вот, оставшись наедине с самим собой, юноша вздохнул с долей облегчения. Он и сам не знал, отчего больше устал за минувший день — от тяжелой ходьбы по глубокому снегу, или постоянных придирок брата, который словно специально цеплялся к каждому его слову, норовя унизить.

"Ничего удивительного, — вообще-то, он и не ждал от Аль-си ничего другого. — Тот, кто стремится к власти, не может себе позволить иметь соперника под боком. И не важно, что это власть не в десяти царствах, и даже не в одном, а всего лишь в маленькой группке, идущей через горы, а соперник ни на что и не претендует. Так надо — вот и все".

Хотя, даже думая так, где-то в глубине души он понимал — возможно, дело и не в этом. Просто любая группка — это маленькое царство. И как в любом царстве в нем должен быть правитель — Аль-си, воин — Лиин, придворный — Рик и шут… На данный момент это место было свободным. Им мог бы стать Лот — он подходил, и даже пробовал шутить с остальными — на свой манер, жестоко, даже оскорбительно. И оскорбления ему прощались. Во всяком случае, пока. Может быть, и из-за этого: шуту дозволено куда больше, чем простому смертному. Ему лишь нельзя быть серьезным. И иметь душевные привязанности, которые могут стать предметом чужих шуток.

"Но раз так…" — он не видел своего места. Проводник? Это, скорее, работа для собаки, вынюхивающей дорогу… Впрочем, брат и относился к нему как к какому-то животному, которое можно было обидеть, пнуть ни за что ни про что, к чьему голосу никто не собирался прислушиваться, и вообще…

Аль шмыгнул носом, чувствуя, что вот-вот расплачется от обиды. Ему так хотелось стать кем-то… Кем-то значительным. Но ничего не получалось. Потому что он не знал людей, не умел с ними общаться. И, может, потому боялся. А ведь даже собака не станет слушаться того, кто ее боится. Да она просто набросится на него, стремясь занять место в иерархии стаи выше. Что уж говорить о людях.

Он вздохнул, подбросил пару веток к начавший склоняться к земле костер и замер, наблюдая за тем, как огонь накинулся на своих жертв, затрещал, расцвел, вставая в полный рост. В первый миг это зрелище вызвало в его душе отчуждение:

"Даже пламень стремится к власти, могуществу. Неужели нельзя просто жить в мире, не будучи ни повелителем, ни слугой? Просто идти, куда вздумается, встречать людей как равных себе, делиться с ними сомнениями и вопросами, не боясь, что они повернут их против тебя, чтобы обрести над тобой власть?"

Погруженная в полумрак пещера казалась пуста, скользившие по стенам тени были настолько призрачно нереальны, что в их существование можно было не верить. Единственным, что было настоящим, живым, и потому притягивало взгляд, был костер. И, хотел Аль того или нет, его взгляд вновь и вновь обращался на огонь, который притягивал к себе, завораживал танцем, не желая отпускать. В нем было что-то… Не поддающееся объяснению, действительно могущественное и волшебное. Казалось, загадай желание на понятном ему языке — и оно исполнится.

Жаль, что никому, за исключением повелителей стихий, великих властелинов дня и ночи не дано понимать его речь. А юноше так бы хотелось научиться. И даже не для того, чтобы исполнить желания. Просто. Чтобы было с кем поговорить вот в такие мгновения. Чтобы не было так одиноко.

Дыхание костра стало таким громким, что заглушило собой все остальные звуки, даже храп Лота, от которого, как уже начало казаться Алю, нигде не будет спасения. Прошло еще несколько мгновений, и юноша забыл обо всем на свете, всех бедах и разочарованиях, страхах и сомнениях. Остался только костер, который заполнил собой целый мир. В его пламени этот мир начал изменяться, становясь совсем другим. Не чужим, сказочным, нет, он остался тем же самым — царством снега на границе холодных гор. И, все же…

Вот, взять хотя бы пещеру, в которой сидел юноша. Она была, была, и вдруг… Танец теней на стенах стал быстрее, их движения — широкими и размашистыми.

В какое-то мгновение они словно слились воедино, и тогда пещера начала таять, истончаясь, словно снежная глыба, принесенная к пламени костра. Сначала за бледной мутью были видны лишь неясные очертания, столь огромные, что их было невозможно охватить взглядом целиком. Однако по мере того, как скрывавшее это нечто полотно все сильнее и сильнее таяло, проясняясь и светлея, юноша начал узнавать…

"Горы!"

Они предстали во всей своей красе — серебряные исполины, освещенные загадочным лунным светом. Они были знакомые и незнакомые, казалось бы, такие же, какими он запомнил их когда-то, и при этом — совершенно другими.

Тогда, идя по вившейся между ними тропе, он был в них и, одновременно — чужим среди них. Сейчас же, глядя на них со стороны — царевич видел их все целиком, с той стены, которая подпирала небеса над Альмирой, до той, за которой расстилались равнины Девятого царства — он чувствовал себя их частью: каждой вершиной, каждой расщелиной, деревом, снежинкой, камнем, который спустя несколько мгновений сорвется с вершины и понесется по склону, увлекая за собой множество других. Он был частью и одновременно всем целым. Это было сказочное, восхитительное чувство понимания и свободы, лишенного опасений предвкушения каждого нового шага и чего-то еще, что он еще не понимал, но точно знал, что уже совсем скоро поймет, когда до прозрения осталось всего ничего — несколько мгновений, несколько шагов…

Но тут громкий, как раскат грома, многократно усиленный одичавшим от одиночества горным эхом, голос разрубил на части тишину, заставив огненные тени, отпрянув друг от друга, попрятаться по углам. И даже огонь костра, еще миг назад встававший могучим великаном, подпиравшим плечами пещерные своды, сжался крошечным дряхлым старичком-карликом у ног Аль-си, который, упирая руки в бока, навис над младшим братом грозным духом отмщения.

— Так! — он с шумом втянул в себя воздух, словно набирающий силы перед бурей ветер, затем неспешно, словно растягивая мгновения своего торжества, спросил: — Спишь? — буравя Аль-ми ледяным взглядом светлых, как лед, глаз.

— Я? — юноша растерялся, не зная, что сказать. Впрочем, от него и не ждали ответа. В четырех парах глаз, устремленных на него, было осуждение, так, словно он был пойман на месте преступления и, стало быть, что бы он ни говорил в свое оправдание, это не имело ровно никакого значения.

— Ничего другого я и не ожидал! — прогрохотал над его ухом, заставив от неожиданности вздрогнуть, голос Аль-си.

— Да, — с готовностью закивал Рик. — Ты даже велел мне, прежде чем будить его, разбудить и тебя.

— Еще бы! Иначе с этим стражем мы проспали бы все на свете, даже собственные похороны!

— Я… Я не хотел… — Аль понимал, что этот робкий лепет только подзадорит брата, но ничего не мог с собой поделать.

— Ну конечно! Цыпленок тоже не хотел в суп, однако его сварили! А мы бы без костра замерзли — все тут!

— За одну ночь невозможно…

— Да? А давай в следующий раз попробуем? Мы будем спать у огня, а ты — в снегу. Посмотрим, как тебе эта ночевка понравится! — и, видно, решив на этом поставить точку, Аль-си решительно повернулся к спутникам. — Все, собираемся в путь. Раз этот лежебока проспал завтрак — останется без него. Навьючивайте ослов — и вперед! — с этими словами он зашагал к выходу из пещеры, намереваясь осмотреться. Лиин и Рик, бросив на младшего царевича осуждающие взгляды, поспешили выполнять приказ. Возле Аль-ми остался только Лот.

— Вот, — он протянул другу ломоть хлеба и плошку с кашей. — Я приберег для тебя. Только ешь быстро.

— Конечно! — запихивая в рот куски хлеба и глотая их, не жуя, кивнул юноша. Он смотрел на бродягу с искренней признательностью.

— Ты что же заснул? — а в глазах того было сочувствие и, все же, за ним — тень осуждения. — Нельзя так — на дозоре. Мало ли что могло случиться, а мы бы и не узнали.

— Я… Я не хотел! — он чуть не плакал, моля о прощении и понимании. — Это случайно вышло!

— Ладно, — вздохнув, тот хлопнул его по плечу. — Всяко бывает.

— Ты… Ты ведь не отвернешься от меня из-за этого?

— Конечно, нет.

Аль, вдруг решившись, рывком поднялся с широкого камня, на котором сидел, и, поравнявшись с другом, заговорил, шепча тому прямо в ухо: — Не знаю, был ли это всего лишь сон или что-то другое, но я видел горы! Все, целиком! Теперь я не сомневаюсь, что найду дорогу! Даже с закрытыми глазами, ночью, в туман!

— Да? — Лот взглянул на него с сомнением, но, видя в глазах друга уверенность, которая туда доселе не забредала, расплылся в довольной улыбке: — Так ведь это здорово! Живем!