По ту сторону гор

Глава 12

Они добрались до Венец-горы за неделю.

Аль-си даже не сразу поверил, что они на месте, все ходил, осматривал, словно подозревая обман, ворчал: "Не может такого быть! Никто никогда не доходил до нее меньше, чем за десять дней!" А все остальные смеялись, прыгая, словно маленькие дети, ни с того ни с сего принялись играть в снежки, точно и не было этих пяти изматывавших дней дороги.

И только Аль, словно повторяя какой-то свой собственный обряд, заведенный им во второй день пути и неукоснительно выполнявшийся каждый вечер, набрал веток, развел костер, уселся рядом, готовя варево.

Нельзя было сказать, что дорога утомила его, скорее даже наоборот — благодаря чистому горному воздуху он окреп, набрался сил, плечи расправились, на щеках заиграл легкий румянец.

В отличие от спутников, чей сон, прерывавшийся дозором, был кратким и не особенно глубоким, он отсыпался в тишине и покое сугроба, видя сны, один прекраснее другого. В каждом его сне было солнечное лето. Но ни в одном он не возвращался домой. Все какие-то далекие страны… Чаще всего ему вообще виделся остров, поросший растениями, которых он отродясь не видел. Странное место. Оно манило к себе царевича, звало, так что тот уже начал понимать: не сможет он остановиться до тех пор, пока не попадет туда…

Поужинав, Аль поднялся со своего камня, собираясь уходить. Гадая о том, приснится ли ему и нынешней ночью солнечный остров, он не сразу понял, что его кто-то окликнул. Лишь когда на его плечо легла чья-то рука, он остановился, удивленный, огляделся.

Рядом с ним стоял Рик.

— Оставайся с нами.

Аль растерялся, не зная, что ему делать. У него были совсем другие планы. Да он и привык уже. И к чему что-то менять? Но, с другой, все это время, уходя из пещеры, он каждый раз осторожно оглядывался назад — может, кто-нибудь посмотрит ему вослед, махнет рукой, скажет: "Что ты, парень, все один да один? Посиди, поболтай с нами…" Тогда ничего этого не было, а сейчас…

— Действительно, Аль-ми, — поспешил поддержать сына торговца Лот, — оставайся! Сугроб, конечно, мягче камней, но впятером все-таки веселее.

Бродяга словно прочел его мысли. А угаданное желание — это всегда приятно. И юноша решился.

— Можно я останусь? — повернувшись, спросил он брата.

— Как хочешь, — пожал плечами тот, однако в этом движении было скорее безразличие, чем пренебрежение.

— Конечно, оставайся! — Лот подскочил к приятелю, потянул назад. — Садись, — он хлопнул его по плечу: — Здорово, что мы так быстро сюда добрались. Хотя, конечно, это только половина дороги. Но вторая будет легче, точно!

Аль лишь с сомнением взглянул на своего спутника. Он был уверен, что все будет как раз наоборот. Но зачем пугать прежде времени?

— Давайте все спать, — пробурчал из своего угла Аль-си.

— Нет! — недовольно воскликнул Лот. — Давайте посидим сегодня подольше. Поговорим… не о дороге, а просто, за жизнь. Что каждый думает делать, когда все это останется позади.

— Я найду компаньонов отца, — зевнув, проговорил Рик. — Они кое-что остались ему должны, и…

— Хорошо бы получить должок назад! — перебил его бродяга. — Денежки нам не помешают. А много…?

— Это не деньги, — поспешил охладить его был сын торговца. Его лицо, еще мгновение назад полное блаженного спокойствия, помрачнело, стало жестким и холодным, а брошенный на спутника хмурый взгляд подтверждал то, что все остальные поняли и без слов — не следует совать нос не в свое дело. И только Лот был так слеп и глух, что продолжал со своими бесцеремонными вопросами:

— Что же это? Услуга, требующая ответной? Тоже неплохо.

— Замолчи! — поморщившись, осадил его Аль-си.

— Нет, мне интересно.

— Ладно, я — спать, — демонстративно глядя в противоположную от него сторону, Рик поднялся и, стянув с плеч успевший высохнуть плащ, двинулся в дальний угол пещеры.

— Я тоже, — последовал за ним Лиин.

— Вы что?! — удивленно глядя им вслед, обиженно воскликнул бродяга. — Зачем спешить? Что вы в этих снах не видели? Ничего не случится, если мы сегодня посидим подольше, а завтра встанем попозже!

— Мы еще не добрались до цели, — неодобрительно глянул на него Лиин.

— Ну и спите! — зло пробурчал Лот. — Дети малые! Спать они должны! — а затем он повернулся к Аль-ми и лицо его вновь просветлело, с губ сорвался облегченный вздох: — Ты-то никуда не спешишь? — хотя он и спрашивал, но при этом ничуть не сомневался, каким будет ответ, ведь иначе царевич не остался бы у костра.

— Ну… — Аль пожал плечами. Ему еще не хотелось спать. А раз так, почему бы не поговорить?

— Нет! — властно прервал еще не успевший начаться разговор старший царевич.

— Почему? — удивленно взглянул на брата Аль. Ему-то казалось, что в этом нет ничего такого, чтобы немного пошептаться. — Мы тихо.

— Я сказал — нет! — его голос был резок и властен и, все-таки, юноша уловил в нем нечто такое, что заставило его прекратить спор, отступив. Аль и сам не понимал, что это было — глубокая, ни с чем не сравнимая тоска, которая возможна только на поминках по родному человеку, едва слышная нотка просьбы о понимании.

— Действительно, Лот, давай спать.

Тот вздохнул, словно говоря: "И ты туда же!" Но возражать не стал. За всеми этими спорами у него пропало всякое желание говорить. И, проворчав что-то себе под нос, он ушел в угол.

Подождав некоторое время, пока все заснут, старший брат повернулся к младшему:

— Нужно зажечь сигнальный костер.

— Хорошо, — кивнул Аль, вставая, — пойду, соберу ветки.

— Помощь нужна?

— Нет, сам справлюсь. Тут недалеко лесок.

— Понадобится много… — Аль-си с сомнением взглянул на невысокую хлипкую фигуру брата.

— Да, я знаю. Костер должен быть большой, чтобы его было видно с такого расстояния, — он двинулся к выходу из пещеры, но уже несколько шагов спустя остановился, оглянулся. — Брат, я, конечно, все сделаю, но… Ты уверен, что он будет сегодня смотреть на горы? Мы слишком быстро пришли.

— Он будет, — прервав его, уверенно кивнул Аль-си. — Он смотрит на горы каждый день с тех пор, как ушли первые посланцы.

— Значит, увидев костер, он не узнает, что это мы? — юноша нахмурился. Ему хотелось бы, чтобы отец понял — именно они дошли.

Царевич взглянул на него, хмыкнул — гордыня — это не гордость, она не красит, но не сказал ни слова в укор, лишь негромко проворчал — с долей снисходительности: — Он — узнает.

Действительно, чтобы отец не понял, что это знак от сыновей? И Аль, кивнув себе, с удвоенной энергией двинулся в сторону леска, торопясь поскорее набрать веток для костра.

Не прошло и часа, как он запылал.

Аль стоял с ним рядом, но глядел не на пламень, а на мрак лежавшей внизу равнины. Когда-то она была полна огнями, и вот — ничего. Пустота. Словно весь мир вымер.

Вдруг, внизу, там, где, по прикидкам юноши, должна была быть столица, мелькнул крошечный огонек, словно кто-то поднес к оконцу уголек догоравшего факела. Он весь напрягся, всей душой, телом потянулся к этому свету, губы растянулись в радостной улыбке, шепча:

— Отец!

— но глаза, вместо того, чтобы тоже смеяться от нежданной радости, наполнились слезами. Ему было так больно, словно кто-то тянул из него жилы, мучая без тени сострадания.

— Хороший костер, яркий, — раздался тихий, грустный голос у него за спиной.

Повернувшись, Аль увидел брата, глядевшего, не мигая, на пламень.

— Да, — кивнул юноша, — яркий… — его это совсем не радовало. Почему-то. — Только кажется, что он — погребальный.

— Нет, — решительно качнул головой старший брат. — Мы вернемся. Мы спасем их. Этот костер — знак надежды. И нашей веры.

— В чудо?

— Пусть так. В чудо.

Некоторое время они молчали, затем Аль, вздохнув, качнул головой:

— Мне бы твою веру, брат… — потом он повернулся, собираясь уходить, но не в сторону пещеры.

— Опять будешь спать в сугробе? — сразу все поняв, спросил Аль-си.

— Да. Там спокойнее. Тише. Под этот жуткий храп я в жизни не засну.

— Ясно, — кивнул брат. Наверное, впервые за все время, он не спорил, не возражал, даже не смеялся, вкладывая презрение в каждое, даже самое безобидное слово, обращенное к Алю, а просто говорил, как обычный, нормальный человек. И юноша, видя в этом добрый знак, решился спросить:

— Почему ты так ненавидишь меня?

— Я? — искренне удивился тот, но Аль, не слыша его, продолжал:

— За что? Что я тебе сделал? Это просто потому, что я есть? Потому что я такой же наследник, как и ты? Но мне никогда не была нужна власть!

— Ты еще слишком мал, чтобы понять, о чем ты на самом деле мечтаешь, — качнув головой, со вздохом произнес старший брат.

— Значит, я прав? Все из-за власти?

— Нет. Ты ошибаешься, думая, что я ненавижу тебя. Хотя, конечно, и братской любви к тебе не испытываю.

— Ну конечно! — он и не ждал ничего подобного.

Но вообще, на душе у юноши полегчало.

— Так что если ждешь, что я перережу во сне тебе глотку, кладя конец всем твоим жизненным проблемам — напрасно, — в голосе старшего царевича проскальзывали отзвуки той шутки, на которую, одновременно успокаивавшую и пугавшую, так хотелось ответить, что Аль не выдержал:

— Во всяком случае, ты подождешь до тех пор, пока мы не минуем горы.

— Да уж, — хмыкнул Аль-си. — Не хотелось бы лишиться проводника. Даже такого бесполезного, как ты.

— От всего есть польза. Даже от снега под ногами. Отражая свет звезд, он освещает путь в ночи.

— Ага, по которому никто не идет, предпочитая в ожидании нового дня отоспаться, — он рассмеялся, однако уже через миг, закашлявшись, наклонился вперед, сгибаясь, как от жуткой боли.

— Что с тобой? — встревожился Аль.

— Не обращай внимание, — тот дышал все еще с трудом и выглядел бледнее снега, несмотря на падавшие на его лицо отблески костра.

— Ты болен? Это из-за той метели, в которую я послал тебя в первый день? — нельзя сказать, что Аля очень уж беспокоила судьба брата, но вот то, что он не хотел, чтобы смерть того была на его совести — это точно.

— Я болен, — видимо, ему действительно было плохо, раз он признался в этом брату, — но моя болезнь началась много раньше того дня, когда мы отправились в путь. Видишь ли, затхлый воздух подземелья и холодные камни, на которых, хочешь — не хочешь приходится спать, иногда бывают хуже купания в ледяной воде. Я знавал людей, которые сами по доброй воле прыгали в полынью, утверждая, что это закаляет их тело и дух. Вот и тебе, сдается, купание пошло на пользу. Ты перестал быть той размазней, которой убегал из дворца.

Слушая брата, юноша сперва хотел обидеться, воскликнув: "Я полгода провалялся в бреду! Хороша польза!", но потом передумал, начиная понимать, что в словах брата была доля правды. Ведь действительно, с тех пор, как он пришел в себя, он ни разу не кашлянул, даже не чихнул, несмотря на то, что в горах гуляли ветра, а снег, летевший со всех сторон, стремился, казалось, лишь к тому, чтобы пробиться к горячему телу и остудить его, словно камни. Он спал в сугробе, ел раз в день какие-то жалкие крошки, целый день шагал вперед, и даже почти не уставал. Откуда только силы брались. Вон ведь даже Лот заговорил о том, чтобы продлить отдых. А остальные столь яростно отвергали эту возможность, кто знает, может быть именно потому, что им страстно хотелось ею воспользоваться.

— Не бойся, моя болезнь не заразная, — по своему истолковав долгое настороженное молчание брата, проговорил Аль-си скорее с грустью, чем горькой усмешкой. — Если для кого она и опасна, то только для меня.

— Но почему ты не дождался, пока выздоровеешь, прежде чем отправляться в путь? Вряд ли дорога поможет тебе исцелиться.

— Она меня убьет. И чем дольше я буду идти, тем вернее это произойдет.

Алион нервно дернул плечами. Он бы не смог так беззаботно говорить о смерти, особенно — своей собственной.

— Что же до ожиданий лучших времен, — как ни в чем не бывало продолжал его собеседник, — то так можно было бы ждать до бесконечности. Время не всегда помогает, если ты понимаешь, о чем я говорю. Порою оно все только портит.

— Возвращайся в пещеру, брат, — Аль старался не смотреть на него, боясь, что тот увидит сочувствие в его глазах, и это его оскорбит, — тебе нужно тепло.

— Ничего. Здесь, у костра, нормально. Надеюсь, ты теперь понимаешь, почему я не особенно напрашивался в помощники, когда отправлял тебя за хворостом.

— Конечно, — поспешно закивал юноша, который понимал, как, должно быть, тяжело признаваться в собственной слабости.

— Не говори остальным о моей болезни, — эти слова прозвучали где-то на грани между просьбой и приказом, но Алю в этот миг было не до этих пустяков. На мгновение их глаза встретились.

— Не скажу, — твердо пообещал он, наверное, впервые в жизни начиная понимать брата.

А тот, чуть повернувшись, уже смотрел в другую сторону. В его глазах плясали огненные блики, отчего казалось, что они налились кровью, принадлежа уже не человеку, а духу.

— Хороший костер… — повторил он, а затем спросил: — Ты ведь найдешь дорогу к перевалу? — это вышло у него как-то случайно, словно он и не собирался вовсе говорить об этом.

— Найти дорогу не трудно, — качнул головой юноша.

— Так в чем же дело? — Аль-си насторожился, сразу почувствовав в этой фразе недоговоренность, от которой веяло холодом.

— Трудно этой дорогой пройти.

— Проводники говорили, что перевал — он как миг прозрения. На нем проверяются люди, загадываются желания и исполняются страхи.

— Ну, значит, тебе будет легко, — хмыкнул юноша, — ты ведь ничего не боишься.

Старший брат поднял на него задумчивый взгляд. Какое-то время он молча смотрел ему в глаза, ничего не говоря, словно измеряя глубину скрытых в них морей, а потом негромко произнес:

— Считается, что едва выпадет снег, перевал становится непроходимым.

— Да, — соглашаясь, кивнул его младший брат. — Но ведь, отправляясь в путь, мы знали, что так будет. Снег в горах не растает быстрее, чем внизу, на равнине.

— Кто знает, — качнул головой Аль-си, потов вновь задумчиво повторил: — Кто знает. Если… — он говорил не просто задумчиво, но неуверенно. — Если на нашей земле действительно лежит проклятие, то за гранью…

— Сейчас должно быть лето? — глаза юноши вспыхнули радостью. А ведь действительно, если так, у них есть надежда.

— Во всяком случае, — грустно улыбнулся тот, замолчал на миг, прикрыв ладонью рот, сдерживая новый приступ кашля, после чего уже тише, не из-за опасения, что их кто-то услышит, но просто не желая напрягать больную грудь, продолжал: — это наш единственный шанс.

— Да, — соглашаясь, кивнул царевич.

— Вот что, иди-ка ты спать, братишка, — царевич хлопнул его по плечу. — Как говорится, утро вечера мудренее. Кто знает, может быт на рассвете все эти закатные проблемы покажутся нам такими наивными, что о них и думать не стоило б, не то что говорить, — и, повернувшись, он зашагал в сторону пещеры.

Юноша смотрел ему вслед, удивляясь. Выходило, что они с братом вполне могли понимать друг друга. И, наверное, даже стать друзьями. Почему ему не приходила эта мысль в голову раньше?

Возле самого входа в пещеру Аль-си задержался, повернулся к брату, на лице которого появился удивленный вопрос. Тому-то казалось: все, что следовало, уже было сказано и сделано.

Аль-си сделал ему знак подойти, и лишь дождавшись, пока брат приблизится на расстояние, достаточное, чтобы он мог говорить, не крича, произнес:

— Несмотря на все твои возражения, с которыми я, в общем-то согласен, — он качнул головой в сторону пещеры, из которой доносился многоголосицей усиленный эхом и без того громкий храп, — было бы лучше тебе провести эту ночь со всеми.

— Зачем? — Аль удивленно смотрел на него.

— А ты сам не понимаешь?

— Нет, — пожал плечами царевич.

— Мы должны быть вместе, — произнеся эти слова Аль-си замолчал, словно этим было сказано все.

Юноша все равно не понял его, но ему так хотелось понять, что он кивнул, соглашаясь. В конце концов, та жертва, которая требовалась от него во имя понимания, была не такой уж большой.

Когда он засыпал, на его губах была улыбка. Но стоило сну увести его в свои полные кажущейся реальности миры, как она пропала.

Ему снились странные сны. В них он шел навстречу смерти, однако, в каждом последующем, не приближаясь ни на шаг, словно навсегда остановившись от нее на расстоянии вытянутой руки.

Он вел спутников по узкому каменному мосту, переброшенному самими богами над бездонным ущельем. Оно походило на черную пасть дракона, окаймленную острыми зубцами скал. Из нее веяло ледяным ветром, словно в ней была его колыбель, а еще — страхом предчувствия неизбежной смерти.

На середине этого рискованного пути на странников налетала метель, окутывая весь мир серой непроглядной мглой, в которой не было видно, где отпечатать следующий шаг. И один из них срывался, но шедший впереди Алиор не видел, кто, а стоило ему оглянуться, как сон обрывался пробуждением, чтобы всего лишь через мгновение повторится вновь, и вновь, и вновь, даже тогда, когда, заснув, он понял, что спит, и стал пытаться изменить сновидение, расширяя мосток, прогоняя метель, наделяя своих спутников способностью летать. Но ничего не помогало, словно это не сон, а явь, отголоском которой он являлся, требовала от странников страшной жертвы.

И, все же, Алиор предпочел не заметить это. Наконец, проснувшись, кладя тем самым конец череде сновидений, он вздохнул с облегчением, стремясь убедить себя в том, что его видения не имеют никакого отношения к реальности, что если они и отражают что-то, то только его собственные страхи, которые, оставь он их в прошлом, никогда не сбудутся.

Поэтому утром, отправляясь в путь, он не стал ничего говорить ни брату, которому, после минувшей ночи, уже мог довериться, ни кому-то еще. Вот только сам забыть свой сон Аль так и не смог и, идя по узкой горной тропинке, время от времени, пользуясь ее изгибами, бросал опасливые взгляды назад, гадая, кому же из них суждено стать жертвой.

Еще вчера он бы выбрал брата. Так было бы проще всего. Никаких сожалений, даже некая радость: камень с плеч — спине легче. Хотя, конечно, какое у него было право решать за богов, кому жить, а кому нет! И, все же… Если бы решал он… Может быть, Рик? Нет, они не могли себе позволить его потерять. Сын торговца говорил, что у него есть связи в Девятом царстве. Возможно, это — их единственный шанс найти помощь уже за горами, а не где-то в заоблачной дали. Лиин? Если в девятом царстве им не помогут, то придется идти дальше. А если путникам не приходится ждать защиты от других, они должны уметь постоять за себя сами. Брат? Если отрешиться от старой неприязни, то кому, как не Аль-си вести переговоры? В отличие от Аль-ми, он умел заставлять себя слушать, и убеждать.

Как ни крути, выходило, что оставался только Лот. Возможно, горные духи затем и отпустили его живым из объятий лавины, что знали — ему все равно суждено умереть в их пределах. А раз так, почему бы не сделать это с пользой для других?

Аль покосился на шагавшего в шаге позади бродягу. Он беззаботно насвистывал какую-то песенку, щурясь в лучах яркого горного солнца. На его лице блуждала загадочная улыбка, полная мечтаний о чем-то настолько нереальном, что, поймав на себе взгляд царевича, юноша смутился настолько, что даже покраснел.

— Что? — спросил он, боясь выдать свой самый большой страх этого мгновения — что спутник прочел его мысли, заглянул в фантазии, которых бродяга не то чтобы особенно стыдился, но и выставлять на всеобщее обозрение отнюдь не хотел.

— Ничего. Просто… — пожал плечами юноша и поспешил отвернуться.

Так или иначе, решил он, до каменного моста нужно еще дойти. И, возможно, за это время горные духи передумают и не станут требовать от смертных такой жертвы, ограничившись чем-то меньшим. Хотя бы ослами. Жаль, конечно, животных, и тяжело будет самим тащить припасы. Но лучше они, чем люди. А духи… Им ведь все равно. Главное, жертва, а не кем она была при жизни.

"И вообще, — щуря глаза, слезившиеся от яркого солнечного света, еще более усиливавшегося, отражаясь в покрывавших белым полотном все вокруг снегу, успокаивал он себя, — может, ничего этого и не случится. Откуда взяться метели, когда небо без единого облачка?"

И, все же, немного замедлив шаг, он повернулся, окликнул сына торговца:

— Рик!

— Что? — отозвался тот. Оставив ослов на попечение Лиина, он подбежал к шедшему впереди царевича, пошел с ним рядом, привыкнув за дни дороги, что молчаливый и замкнутый юноша и рта бы не открыл, не имея на то весомой причины.

— Когда отец рассказывал тебе о пути через горы, он ничего не говорил о каменном мосте?

— О чем? — нахмурился тот, силясь понять слова спутника.

— Ну… Узкой тропинке над ущельем, — он не знал, как назвал то, что привиделось ему во сне.

— Не могу припомнить ничего похожего, но…

— Но ты непременно запомнил бы, если б отец рассказывал, — кивнул Алиор.

— Ну… — его собеседник пожал плечами. — Диковинки они всегда запоминаются…

— И слава богам.

Сын торговца вновь пожал плечами. Ему была непонятна причина этих странных расспросов. Но, с другой стороны, обнаружив, что, вместо того, чтобы, как он ожидал, заблудиться, они добрались до Венец-горы намного быстрее, чем караваны, он уверовал, что царевича, который, судя по тому, что он о нем слышал, не мог настолько хорошо знать горы, ведут сами горные духи.

Видно, шедший с ними рядом, прислушиваясь к разговору, Аль-си решил так же, потому что, кивнув, отвечая то ли на размышления брата, то ли на мысленный вопрос спутника, то ли на свои собственные мысли, проговорил:

— То, что этим каменным мостом не шел никто до нас отнюдь не означает, что нам не выпадет именно этот путь.

Услышав его слова, Аль вздрогнул, затем, нервно дернув плечами, сжался в комок, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара.

Это не ускользнуло от внимательного взгляда старшего брата, который, нахмурившись, спросил:

— Что не так с этим каменным мостом? Что рассказали тебе о нем горные духи? Мы не должны по нему идти?

— Не должны, — вздохнув, кивнул юноша, а затем, совсем тихо добавил: — но никак иначе пройти не сможем.

— Какая-то загадка! — пробормотал Лот, который, привлеченный необычным поведением спутников, поспешил переместиться из конца каравана в его голову. Позади остался лишь Лиин. Впрочем, обладая острым слухом и громким голосом, расстояние не являлось помехой для его участия в общем разговоре:

— Разгадать которую ничего не стоит. На этом мосту нас ждет опасность, но иного пути горные духи для нас не откроют. Так?

Аль, вздохнув, нехотя кивнул, а затем, предвосхищая все последующие вопросы, спросил:

— Что мы будем делать?

— Идти вперед! — воскликнул без тени сомнения Лиин. — Разве мы не знали, отправляясь в путь, что он не будет легкой прогулкой перед сном?

— И вообще, — подхватил Лот, — это же замечательно, что горные духи предупреждают тебя об опасностях. Выходит, до каменного моста или чего-то там нам бояться нечего.

— Я бы не был так уверен, — качнув головой, хмыкнул Аль-си. — Возможно, они испытывают нас. Хотят отвлечь внимание и подбросить другое, настоящее испытание.

— Что-то вроде проверки на то, достойны ли мы той миссии, для которой нас избрали боги? — поспешил вклиниться в разговор со своим вопросом Лот. Он словно специально нарывался на отповедь и, конечно же, получил ее по полной:

— А тебя никто и не выбирал, — не глядя на бродягу, процедил сквозь стиснутые зубы старший царевич, лицо которого, еще мгновение назад вполне нормальное, человеческое, вновь приобрело желчное, раздраженное выражение, — ты сам навязался.

— Да я…! — возмущенно начал Лот.

— Да, ты, — голос Аль-си, полный с трудом сдерживаемого смеха, заставил его обиженно замолчать. А затем, потеряв всякий интерес, царевич повернулся к брату. — Ты-то как думаешь?

— Все, что я знаю, рассказал мне сон.

— Сон! — язвительно хмыкнул Рик, словно собираясь сказать что-то вроде: "Если бы я впадал в панику по поводу каждого приснившегося мне кошмара, то давно бы не только посидел, но еще и, наверно, сошел с ума!" Однако он промолчал, встретившись с хмурым взглядом Аль-си, который чуть заметно качнул головой, в то время как его младший брат, стремясь объясниться, оправдываясь, продолжал:

— Я не стал бы беспокоиться по поводу сна, если бы он был один…

— А что, кроме него что-то произошло? — насторожился Лиин, который не заметил ничего необычного в том, что происходило с ними с утра, за исключения разве что этого разговора.

— Снов было по крайней мере пять.

— Что? — непонимающе уставились на него четыре пар глаз.

— Вернее, я видел один и тот же сон пять раз, а то и больше.

— Да уж… — понимающе кивнул сын торговца. Такое бы и он не оставил без внимания.

— И что? — Аль-си все еще ждал ответа на свой вопрос.

— Я думаю, до тех пор, пока мы не подойдем к этому самому каменному мосту, мы можем ни о чем не беспокоиться.

— Это хорошая новость, — удовлетворенно кивнул Лот.

— Но вот когда мы окажемся у него — проблем не миновать.

— Что ж, — немного подумав, проговорил Аль-си, принимая решение в отношении всех и за всех, — значит, будем продолжать путь. И решать проблемы по мере их появления.

Его спутники согласно закивали. Это было разумно. И, главное — позволяло на время забыть о том, о чем так не хотелось думать, мечтая, чтобы весь путь был легок и безмятежен, как минувшие пять дней.

Они шли весь день, все время, затаив дыхание, с долей страхи или, во всяком случае, с душевным трепетом заглядывая за поворот, боясь увидеть за ним каменный мост. Но ничего не происходило. Все та же узкая тропка вилась у склонов гор, то поднимаясь к скалистым вершинам, то спускаясь в поросшие невысоким и редким горным лесом ущелья. И со временем, не находя подтверждения, страх стал отступать, сменившись куда более близкими мыслями — о стертых промокших ногах, об одежде, не защищавшей от холодного пронизывавшего ветра, о том почему стало тяжело дышать, как если бы воздух впитал в себя жесткость воды.

Даже Аль, который все утро вновь и вновь возвращался к своим снам, позабыл о них.

Во всяком случае, до тех пор, пока, дождавшись, когда все спутники заснут, оставшийся, как обычно, первым следить за жизнью костра, Аль-си не окликнул ворочавшегося с бока на бок, не находя и тени дремы брата:

— Младший брат!

— Да?

— Подойди, — попросил его царевич.

— Что? — тот тотчас вскочил, приблизился к брату и замер рядом.

— Сядь, — похлопал он по камню рядом с собой.

— Разговор будет долгим?

— Ты все равно не спишь.

— Да-а, — Аль глубоко вздохнул, затем — широко зевнул.

— Спать не хочешь, а зевать — зеваешь, — грустно улыбнувшись, хмыкнул Аль-си.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально… — ответил тот, затем, подозрительно прищурившись, глянул на брата, недовольно качнул головой: — Ты не переводи разговор с больной головы на здоровую.

— Тогда уж со здоровой на больную, — попытался пошутить юноша.

— Нет уж, — приняв шутливый тон, ухмыляясь, качнул головой брат, — голова у меня здоровая. В отличие от остального. А вот с тобой дело обстоит иначе.

— То, что все считают меня дурачком, еще не означает, что я и на самом деле не в своем уме, — посерьезнев, качнул головой Аль.

— Не обижайся.

— Я и не обижаюсь.

— Обижаешься, я же вижу, — старший царевич вздохнул, кашлянул в кулак, несколько мгновений помолчал, словно переводя дыхание или, может быть, просто готовя себя и собеседника к продолжению разговора. — Так что, ты не можешь уснуть, потому что боишься вновь вернуться в тот сон?

— Да нет, — пожал плечами Алиор.

— Так все-таки нет или да? — усмехнулся Аль-си, снисходительно глядя на младшего брата как взрослый на наивного ребенка.

— Нет, — он был уверен, что сон не повториться, хотя и сам не знал, почему.

— Значит, дело не в будущем, а в прошлом?

Аль вновь пожал плечами. Он и сам не знал, с чего вдруг эта бессонница? Он никогда не жаловался на нее прежде, да и после дня тяжелого пути на свежем горном воздухе должен был заснуть еще на ходу, как это делали остальные. Может, действительно это из-за мыслей, слишком тяжелых для такой воздушной, призрачной стихии, как сон.

— Тебе когда-нибудь прежде снились вещие сны? — спустя какое-то время спросил Аль-си.

— Нет, — хотя он и не считал свой сон вещим. Скорее — так, предупреждением.

— Скажи… — наследник, наконец, заговорил о том, что действительно его беспокоило, — а горные духи не сказали тебе, кого… — и, все же, в последний момент он остановился в нерешительности, которая смотрелась на нем так же неестественно, как борода на лице младенца.

— Кого они избрали своей жертвой? — пришел ему на помощь Аль, сам не замечая, как выдал свой секрет. Юноша покраснел, открыл было рот, собираясь сказать… И так и замер, поняв, что отнекиваться поздно, а оправдываться нелепо. Ведь его вины ни в чем не было.

— Значит, вот что такого особенного в этом каменном мосту, — понимающе кивнул старший царевич. — Это своего рода жертвенник. Так горные духи выбрали кого-то?

— Может, они удовлетворятся ослами, — проговорил Алиор, однако при этом его голос звучал так неуверенно, что он сам себе не верил.

— И не надейся, — однако, его удовлетворил и такой ответ. Потому что он умел слышать и делать выводы из услышанного. — Выходит, они еще не решили. Или они оставили право выбора за тобой? И поэтому повторяли сон вновь и вновь, заставляя тебя сделать его?

Аль с силой сжал губы. Действительно, сейчас, когда брат заговорил об этом, он и сам понял — а ведь похоже. Однако, ему так сильно не хотелось верить во что-то подобное, что он предпочел не делать этого.

— Ты не умеешь принимать решение, — качнул головой Аль-си. — Решение вообще и такое тем более. Ничего удивительного. Очень многие люди предпочитают перекладывать выбор на плечи других.

— Ты считаешь это слабостью? — вновь уколотый иглой обиды, нахмурился Алиор.

— Да. Одно из проявлений силы — умение делать выбор. Так что, брат, все так?

— Не знаю. Но вряд ли горные духи ждут от меня чего-то подобного. И вообще, когда я прошлый раз понял, что им нужна жертва и решил, что ею должен стать я, и даже подготовился к смерти, они, словно смеясь надо мной, забрали другого.

— Значит, твой выбор был не правильным.

— Зато справедливым. Человек не должен желать для другого того, чего не хочет для себя.

— "Лучше умру я, чем он"? Этот принцип не всегда действует. Особенно когда от тебя зависят другие жизни, а от твоего спутника — совсем ничего.

— О чем ты говоришь, брат? — нахмурившись, глянул на него Алиор. — Хочешь, чтобы я решил правильно? И раз я не могу выбрать самого себя, то назвать кого-то другого? — он чувствовал себя так, как стрела, которая долгое время лежала на тетиве, а затем ее, наконец, отпустили. Она взвилась в небеса, уже не в силах остановиться, вернуться. В его душе все трепетало, противясь такому положению вещей, ненавидя собеседника за то, что он завел этот разговор: — И кого же, брат?

— Не кричи, перебудишь всех! — попытался осадить его царевич, но никакие слова не остановят стрелы.

— Кого? — Аль, все-таки, перешел на шепот, но этот шепот кричал.

Тот тяжело поднялся, взяв брата за рукав, потянул за собой, к выходу из пещеры.

— Нет! — упирался юноша. — Они вправе знать!

— Зачем? Чтобы мучиться страхами и сомнениями? Или даже пойти на самопожертвование? А если горные духи не примут их выбор?

— Но…

— Ты должен понять, брат. Это — бремя предводителя, царя — посылать других на смерть. Хотя, возможно, он бы предпочел пойти сам, — ему все-таки удалось заставить брата выйти из пещеры. Остановившись в шаге от входа, Аль-си вновь повернулся к собеседнику. Но сказать ничего не успел, когда Аль опередил его:

— А ты кого выбрал? Ты ведь уже выбрал, верно?

— Какая разница? Я ничего не решаю.

— Но тебе хотелось бы.

— Нет.

— Не верю!

— Что ж. Может, ты когда-нибудь поймешь меня. Хотя, мне бы очень не хотелось, чтобы все так сложилось.

— Думаешь, из меня не получится царь?

— Не думаю, что тебе это нужно.

— А вот это уже мне решать!

— Не злись, — качнул головой царевич. Его голос звучал ровно, без тени неудовольствия, усмешки или чего-то еще — бесцветный и холодный, словно неживой. И это раздражало Аля больше всех его усмешек, ужимок и приказов.

— А не знаю, кто это будет, — сердито процедил он сквозь стиснутые зубы, — но точно знаю, кто — нет. Лот. Хотя ты и хочешь, чтобы горные духи забрали именно его!

— Ты же предпочел бы, чтобы это был я? — произнес он ровным спокойным голосом, каким обычно интересуются: "Какие планы на завтра?"

И, все же, эта безмятежность удивляла его лишь несколько мгновений, а затем на смену ему пришел страх, когда, внутренне содрогнувшись, юноша подумал — ему показалось, что Аль-си прочитал его мысли, причем те из них, которых он сам стыдился.

— А что? — между тем как ни в чем не бывало продолжал Аль-си. — Я все равно болен и неизвестно, осилю ли этот путь.

— Брат…

— Только не говорил, что для тебя наше родство — не пустой звук. Вернее — скорее уж наоборот — ты тяготишься им. Почему? Думаешь, что в своем стремлении к власти я поспешу переступить через тебя? Да, так мне было бы спокойнее. Но это не значит, что я выбрал бы именно этот путь.

Ал-ми молчал, внимательно, во все глаза глядя на собеседника, понимая, что никогда прежде по-настоящему не знал его.

Но от понимания этого не становилось легче, скорее наоборот. Ненависть и любовь ясны. Но как быть, когда чувства перетекают из одного в другой как сок из стоявших один в другом кубков, стоит только наклонить его до краев?

Во всяком случае, решил юноша, брат был откровенен с ним, а, следовательно, заслуживал ответной откровенности. Во всяком случае — в той мере, в какой Аль, скрытный от природы и, к тому же, не раз ученый жизнью, был на способен.

— Это не можешь быть ты, — пристально глядя на царевича, твердо произнес он, — потому что ты нужен, чтобы продолжать путь.

— Все нужны, — качнул головой Аль-си, не удовлетворенный полученным объяснением и вообще ничуть не успокоенный словами брата.

А тот почему-то ни с того, ни с сего вспыхнул, гневно бросив ему в лицо:

— За исключением Лота, да?

— Твои слова, — отвечая на его выпад со спокойствием, достойным наследника Основателя, начал тот, — лишь подтверждают, что ты думал так же, как и я. Но ты считаешь его своим другом, а друзей не посылают на смерть.

— Никого не посылают, — Аль сник. Это было поразительно. Его настроение менялось так быстро, что он сам не поспевал за своими чувствами, уже не зная, смеяться ему или плакать.

— Это трудно только в первый раз, — прошептал царевич, а затем поднял голову, устремив взгляд в черные, бескрайние просторы небес, полные россыпи звезд. — Но в первый раз… Хочется, чтобы его не было. Словно раз и навсегда теряешь непорочность — не тела, а души.

— Зачем ты все это мне говоришь? Доказываешь, что мне никогда не стать правителем, потому что правитель должен быть таким, а я… Но ведь я и не собираюсь! — Аль говорил совершенно искренне, однако, видно, было в нем нечто такое, что не позволяло собеседнику поверить в то, что это — правда.

— Мне бы очень хотелось, — глядя на него с какой-то отстраненной, далекой грустью, промолвил Аль-си, — чтобы ты всегда оставаться наивным маленьким ребенком, свято верящим в сказку и не мечтающим ни о чем другом, кроме как оказаться в ней, стать ее частью, покидая реальный мир. Мир, в котором все меняется, взрослеет, уходя от детских грез в нечто более… осязаемое, что ли, материальное. Мир, где строят не воздушные замки, а каменные дворцы. Мир, где нельзя в одно и то же мгновение быть и царем, и воином, и проводником, и лекарем, и…

— Но почему?! — перебивая его, воскликнул Аль. — Почему я не могу…

— Быть всем? А зачем тогда другие? Им ведь тоже нужно кем-то быть, чтобы жить.

— Ладно, — вздохнув, юноша качнул головой, — уже поздно. Пойду, попробую все-таки заснуть. Может, горные духи расскажут мне еще что-нибудь о пути, который нам предстоит. То, что поможет обойтись без жертв, — он повернулся, собираясь уходить, но голос брата остановил его:

— Если им нужна жертва, они ее все равно получат, хочешь ты того или нет.

— Я знаю, — кому, как не ему было это знать. И, все же, он на что-то еще надеялся. В отличие от Аль-си, который, как с удивлением открыл для себя Алиор, верил в предопределение даже сильнее, чем в свои силы.

"Странно, — это удивляло. Брат всегда, и особенно — после того, как он узнал о готовившемся заговоре, представлялся ему решительным и властным, стремившимся изменить мир под себя. И вот, оказывается… — Но так ведь нельзя — жить, лелеять какие-то мечты, а потом, услышав от рыночной гадалки, что тебе суждено упасть с дворцовой стены и умереть, по собственной воле лесть на крышу, на которую раньше никогда не ступал ногой!"

— Алиор! — прервал его мысли голос брата, заставив вздрогнуть от неожиданности, услышав свое полное имя, которое, хоть у него и было, но никогда не использовалось, когда в Альмире царя и его наследников всегда, из поколения в поколение звали одинаково: правитель — Аль-ри (хотя, конечно, произнести это имя вслух могли себе позволить только самые близкие ему люди), старший из его сыновей — Аль-си, младший — Аль-ми. Если случалось, что детей было трое, для последнего было особое имя — Аль-до. Этот ребенок считался избранным — ни старшим, ни младшим, а единственным.

Алиор никогда не понимал, зачем все эти сложности с именами, которые, являя собой, как ему казалось, лишь вносили жуткую неразбериху в летописи, когда, если не читать их с начала, было не понятно, о каком правителе идет речь.

Как и обычай в отношении царских женщин — жен и дочерей. Считалось, что у царя девочки просто не рождались. Нет, их не убивали, но оставляли вместе с матерями, которые, сразу после родов, как не исполнившие своего долга — произвести наследника — удаляли из столицы. С глаз долой, из сердца вон. Алиор никогда не интересовался, есть ли у него сестры и что с ними стало. Он не знал даже ничего о своей собственной матери. Была ли это та же женщина, что и родившая его старшего брата? Он совсем ее не помнил: как она выглядела, была ли красивой, доброй? С младенчества он был с отцом, который растил их с братом как единственный родитель. Это была еще одна традиция правящей династии, ведшей свое начало от одного из десяти наследников царя-основателя. Лишь эта кровь имела значение. Лишь мужское, жесткое воспитание могло вырастить наследника.

Так было всегда. Потому что жена первого царя Альмиры умерла родами, подарив царю сына. Потом были еще две женщины, каждая из которых умирала, как и первая. Это стало знаком — значит, и рядом ни с кем из его потомков не может быть постоянной спутницы. И он может брать себе новых жен до тех пор, пока у него родится третий сын. Который, последний, обычно и менял на престоле отца. В Альмире правители обычно жили долго. И к моменту их кончины старшие сыновья успевали обзавестись собственными семьями — обычными, с единственной женой и кучей детишек, домом… В общем, судьбой, которую уже не сменишь. И только избранный еще оставался подле отца.

"Может, вот почему брат торопился прибрать к рукам власть, — мелькнула у него в голове мысль, которая словно забрела к нему в голову из прошлого, когда теперь это не имело уже никакого значения, — он боялся, что отец возьмет третью жену, у него родится избранный сын. Но ведь даже это не лишало старших детей прав на престол! Мало ли было примеров…"

— Аль-ми, — на этот раз брат назвал его привычно, видно, решив, что нежданно-негаданно услышанное имя, означавшее, в сущности, уход из правящей семьи, не просто удивило брата, но и напугало его. Ведь одно дело отказаться от врожденных прав по доброй воле, по судьбе, и совсем другое — по чьей-то чужой прихоти. — Видишь, — кривя в болезненной усмешке рот, продолжал Аль-си, — все не так просто, как кажется. Тот, кто был рожден в царской семье, не может не думать о венце на собственной голове. Даже если его наследство потеряно, даже если он — всего лишь бродяга, лишившийся всего по прихоти богов.

— Но я не…

— И ты. И я. Альмиры больше нет. Или ты так и не понял этого?

— Как ты можешь…! — он побледнел, не то от страха, не то от гнева, был готов воскликнуть: — Зачем же тогда это все, весь этот путь, если…

— Ты ошибаешься, думая, что я лишился надежды, — будто вновь прочтя мысли собеседника, качнул головой Аль-си. — Я свято верю, что нам удастся спасти людей. Не всех, конечно, но тех, кто выживет — да.

— Если мы доберемся до повелителя дня, он снимет печать рока с Десятого царства.

— И все будет, как прежде? Нет, брат. Не будет. Уже никогда. И никакому богу нет до нас дела. Если кто нам и поможет, то только люди. И жить нам дальше не среди сказочных громов и эльфов, а таких же людей, как и мы с тобой. И знаешь что?

— Что? — ощутив внутри себя какое-то странное чувство пустоты, обреченности, безнадежно спросил Аль, хотя ему и вовсе не хотелось ни о чем говорить. Все, о чем он мечтал сейчас, это, оказавшись на каменном мосту, прыгнуть в бездну, надеясь, что боги и горные духи поймут его самопожертвование и помогут остальным пройти их путь, раз только их дорога, не его может привести к цели.

— Если раньше я хотел объединить десять царств…

— Чтобы получить власть, о которой все остальные только мечтали…

— Чтобы воплотить мечту тысячи и одного поколения, сделать то, что многие считали невозможным, избранные пытались и претерпели неудачу, и ни у кого, за исключением Основателя, не получилось.

— А сейчас? — ему было совершенно все равно. Но нужно же было чем-то заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Хотя бы — разговором о чужом будущем.

— Я хочу сделать это ради того, чтобы жители Альмиры спаслись. И чтобы, лишившись родины, они не чувствовали себя в новом мире отверженными, бедными родственниками, нищими приживалами, у которых нет собственного дома, а из чужого не гонят, потому что совестно.

— Если ты будешь царем, все будет иначе, — соглашаясь с очевидным, кивнул Аль.

— Да. И тогда Альмира не умрет. Оставшиеся девять царств, объединившись, станут новой Альмирой.

— Ты еще не завоевал свое царство, а уже выбрал для него название, — не сдержавшись, хохотнул юноша. Право же, это было так забавно.

Аль-си же остался совершенно серьезен.

— Я завоюю его. Непременно. Не остановлюсь, пока этого не случится. И ничто не сможет мне помешать! — его глаза горели таким беспощадно жестоким огнем, что юноше стало не по себе. Он даже испугался — как бы с братом не случилось чего, он ведь, все таки, не здоров.

— Ну ладно, ладно, ты только не волнуйся…

— Я говорю это тебе, — с тем же видом одержимого продолжал царевич, — чтобы ты не вставал на моей дороге. Потому что ты можешь быть кем угодно, а я — только новым царем-основателем. Потому что ты мечтаешь о другой судьбе, а я — только об этой. Потому что… В общем, — прервав самого себя, он на миг замолчал, закрыл глаза, заставляя себя успокоиться, после чего продолжал, и хотя голос его при этом звучал много ровнее, но слова, которые он произносил, от того не стали менее жестокими: — Не вставай на моем пути к короне Основателя. Иначе мне придется тебя убить, — и, оставив ошарашенного такими словами брата стоять у входа в пещеру, пошел к уже начавшему склоняться к камням, затухая, костру.