По воле северных богов (СИ)

Глава 7

— Интересно, — присаживаясь на корточки возле тела викинга и вытирая окровавленный стилет о его рыжеватые волосы, проговорила невозмутимая Тир, — что с ним теперь будет? Скальды[5] поют, что воин, погибший с мечом в руках, вступит во врата Валхаллы. А что, если вместо благородной стали, он будет сжимать собственный член?

— Мне думается, его вытолкают взашей, — торжественно заверила свою спасительницу Куини.

Тир хмыкнула, чудесные светло-серые глаза лукаво блеснули. В ответ медленная дрожащая улыбка растянула губы англичанки, и через мгновение обе молодые женщины хохотали, обнимая друг друга. Потом норвежка вдруг поняла, что девушка в ее объятиях уже не смеется, а плачет, сотрясаясь всем телом.

— Ну-ну, Куини, — пробормотала она, неловко гладя свою рабыню по спутанным волосам. — Черт! Не реви! Я не знаю, что с этим делать.

— Я и не реву, — шмыгая носом, отвечала юная англичанка.

— И не надо, дуреха. Ведь все обошлось.

Куини вдруг отстранилась и, рукавом вытерев с лица слезы, смешавшиеся с кровью из разбитых губ, спросила:

— Ты что, пришла сюда одна? Там, на поляне, их человек десять…

— О господи! — вдруг опомнилась Тир. — Пошли скорее. Только завернись-ка сначала в это.

Норвежка подобрала с пола и встряхнула меховое одеяло, а потом, набросив его на плечи Куини, повлекла ее за собой. Спустя пять минут они выбежали на поляну. Почти одновременно с ними на нее ввалились, ломая ветки, припозднившиеся дружинники Тир, и все замерли, потрясенные открывшимся им зрелищем.

Много лет спустя, Куини все еще иногда снились кошмары, в которых она видела эту сцену, потрясшую ее до глубины души своей первобытной жестокостью.

Вся поляна была залита кровью. Везде трупы викингов в неестественных позах… Куини показалось, что их много, очень много, но потом те, кому пришлось хоронить убитых, уверяли ее, что их оказалось всего тринадцать человек. А среди месива из искромсанных тел неподвижно стоял сэр Гай. Опущенный к земле меч и руки по локоть в крови, ею же оказалась забрызгана его одежда и сапоги. Рыцарь был совершенно неподвижен, только светлые волосы на голове шевелил легкий ветерок. Ничего не выражающий взгляд уперся в пространство, а за его спиной среди мертвой плоти пасся громадный неоседланный конь…

Тихо ахнув, Куини устремилась к воину и робко коснулась дрожащими пальцами его небритой щеки. Какая-то тень мелькнула в глубине карих глаз, меч с глухим стуком выпал из рук англичанина, и сильные пальцы сжали плечи молодой девушки.

— Я думал, что потерял тебя, — шепнули губы рыцаря, в то время как жадный взгляд метался по ее лицу, впитывая его, как пашня летний ливень.

— Я здесь, с тобой, Гай, любимый.

Он глубоко вздохнул и привлек ее к своей груди, зарываясь лицом в темные вьющиеся волосы. Потом, не разжимая объятий, взглянул на Тир.

— Харальд Аттердаг?

Норвежка молча чиркнула себя пальцем по горлу.

— Спасибо, — рыцарь прикрыл глаза, прижимаясь щекой к кудрявой головке замершей в его объятиях Куини.

Они вернулись в большой дом спустя два часа. Эту дорогу юная англичанка проделала сидя на лошади перед Гаем в кольце его рук, тесно прижимаясь спиной к широкой надежной груди рыцаря и с трепетом ощущая движения его крепких бедер, когда он уверенно управлял неоседланной лошадью. Иногда он наклонялся, словно для того, чтобы лишний раз убедиться в ее присутствии, и тогда его теплые губы касались виска Куини. Она не заметила, как задремала…

Девушка смутно помнила, что Гай внес ее в дом, что квохчущая, словно наседка Аса купала ее в огромной ванной Тир, и уже совсем не осознала, как оказалась в чистой постели под невесомым одеялом из снежно белого песца. Ее не разбудил и короткий разговор, который произошел рядом с ее кроватью несколько позднее.

Сэр Гай, уже умывшийся и сменивший окровавленную одежду на чистую, стоял перед задумчивой Тир, уперев взгляд в пол и сцепив за спиной руки.

— Отпусти ее, госпожа, — гордый рыцарь впервые назвал так норвежку, и та изумленно вскинула брови.

Он продолжал бубнить что-то, обещая верность до гроба, свою душу, кровь и плоть, просто умоляя, но она уже не слушала его. Полная тепла и затаенной печали улыбка осветила ее строгое лицо, сделав его воистину прекрасным и каким-то беззащитным, уязвимым… Женственным.

— Я не госпожа тебе, сэр Гай. Никогда не была ей, да и не стану. А теперь оставь меня. Дай побыть одной.

Сбитый с толку, рыцарь смешался и, бросив быстрый взгляд на кровать, где сном младенца спала Куини, вышел. Он сунулся было в общий зал, но, преследуемый напряженным вниманием воинов и полными почти суеверного ужаса взглядами, которые исподтишка бросали на него их жены и дочери, бежал в кухню под крылышко к добродушной поварихе.

— Почему они все так смотрят на меня, Аса?

Толстуха хмыкнула.

— Говорят, ты голыми руками изорвал в клочья всю дружину Харальда Аттердага.

— Глупости! У меня был меч, а их всего-то человек восемь…

— Тринадцать, если верить моему мужу…

— Я не заметил, Аса. Словно с ума сошел, — рыцарь ссутулился на табурете.

— Давай-ка я тебя накормлю, сэр Гай, а потом иди и поспи в комнатке Куини — на тебе лица нет.

— Я ходил к Тир. Просил отпустить девочку домой…

— Ну и?..

— Она отослала меня.

— О-хо-хо!

— Аса, что же мне делать, ведь я люблю малышку всем сердцем… И бессилен, бессилен, бессилен! — ударяя себя кулаком по колену почти простонал Гай.

— Тир знает про ваши чувства…

— Откуда? Ведь я сам понял это совсем недавно…

— Ты дурачок, Гай. Это ни для кого не секрет. Стоит только взглянуть на вас с Куини.

— Ты думаешь, она тоже ко мне неравнодушна? — прекрасно зная ответ, но желая еще раз услышать подтверждение из чужих уст, спросил рыцарь.

Аса только смерила его ироничным взглядом.

— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?

Гай смутился и отвел глаза.

— Нет.

— Не-ет?

— Как я могу, Аса? А вдруг что-то изменится? За Куини могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…

— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, мужики, так привыкли все решать за нас?

— Попробуй за тебя что-нибудь реши! — ворчливо огрызнулся Гай, и Аса рассмеялась, гордясь невольным комплиментом.

Куини проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.

— Бедняжечка, — ворковала Аса, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду. — Негодяй сильно испугал тебя?

— Мне было так страшно, Аса, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!

— Говорила я, надо было его добить тогда же здесь на кухне!

Куини взяла в руки крепкую оранжевую морковку, но вновь замерла.

— Аса! Объясни мне… Ведь Харальд довольно привлекательный мужчина…

— Был, — буркнула себе под нос толстуха.

— Да. И у него наверняка находились женщины, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…

— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Благородная леди должна…

— Аса! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему девушкам ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?

Дородная повариха растерянно уставилась на Куини. Сказать — склонять к греху, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…

— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.

— А ты с Эриком часто этим занимаешься?

Внезапно Аса почувствовала, что краснеет.

— Иисусе! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?

— О Аса! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?

— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.

— Ага! Что ОН сочтет нужным!

— Да! И угомонись, пока я окончательно не уверилась в твоей испорченности и греховности.

Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.

— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куини.

— Я слышала, — уточнила норвежка. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.

Куини вспыхнула, как маков цвет.

— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?

— Гай не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куини, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.

Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда юная англичанка все-таки не выдержала и выпалила:

— Одного я все-таки не могу понять, как они могут делать с нами это, если предназначенный для того орган столь мягок и нежен? Гай, когда его ранили…

— Куини! — возопила Аса, вздымая к потолку руки с зажатой в одной из них поварешкой, Тир же, согнувшись пополам от смеха, вывалилась в коридор.

Аса бушевала еще долго, заставив мятежницу переделать кучу самой неприятной кухонной работы, а потом сурово приказала ей отправляться в свою комнату и молиться, чтобы Господь сумел наставить бесстыдницу на путь истинный.

Однако едва девушка переступила порог своей комнаты, руки поджидавшего ее Гая обвились вокруг ее талии, а губы накрыли подставленный ему рот. Поэтому молитвы получились долгими и более чем страстными… Вот только суровая наставница, которая все еще возилась в кухне, вряд ли осталась бы довольна ими.

— О Гай! — лепетала Куини, млея в его сильных руках.

— Маленькая моя, как же я люблю тебя, — он вновь принялся целовать ее, в то время как его рука быстрой змейкой скользнула в вырез платья девушки.

Куини ахнула, когда его пальцы несмело, словно спрашивая позволения, коснулись ее соска. Она стыдилась, но и не желала, чтобы ласка оборвалась, а потому с невинной хитростью предпочла сделать вид, что на самом деле ничего такого и не происходит.

Гай хрипло прорычал что-то невнятное и изо всех сил притиснул податливое тело Куини к своим бедрам. Что-то жесткое вдавилось девушке в выпирающую косточку по-девичьи узкого таза.

— Гай, так неудобно. У тебя что, ножны на поясе висят? Они упираются мне в бок…

Рыцарь приглушенно застонал и оттолкнул девушку от себя. Ее глаза невольно поискали предмет, который побеспокоил ее. На поясе молодого человека ничего не было. Не было и самого пояса. Широкая льняная рубаха свободно облегала крепкую фигуру Гая, прикрывая и бедра… Куини озадаченно нахмурилась, разглядывая место, где по идее должен был находиться нож. Нож?

— Боже, дай мне силы! — взмолился Гай и пулей вылетел из маленькой комнатки.

Юная девственница долго думала над этим странным событием, но так и не пришла ни к какому выводу. Зато Гай, выскочив за дверь и подставляя лицо и грудь прохладному ветру, понимал все слишком хорошо.

— Она должна уехать, — бормотал он. — Она должна уехать, потому что я не из железа. Любому терпению может прийти конец. Малышка и не догадывается, что делает со мной! Ножны! Скорее уж нож, и как бы он хотел попасть в ее собственные ножны! Я должен убедить Тир! Она должна понять…

Внезапно перед его внутренним взором предстала его госпожа, нагая, освещенная трепещущим светом одинокой свечи.

— Господи, за что ж ты так мучаешь меня? — тихонько заскулил Гай и, оглядевшись, свернул за угол дома.

Через несколько минут ему стало легче. Настолько, что он смог вернуться в дом и отправиться искать Тир. Он уговаривал ее до тех пор, пока та, разозлившись, не выгнала докучливого просителя из своих покоев со словами:

— Добьешься только того, что я продам или тебя, или ее.

Гай опешил.

— Но ты ведь не сделаешь этого?

— Кто тебе сказал?

— Не-ет. Ты не сделаешь этого.

— Что меня может удержать?

— Совесть.

Тир рассмеялась.

— Я беспринципна и бессовестна, Гай, и ты это знаешь.

— Неправда. Тебе просто нравится так думать. А на самом деле…

— Гай! Ты способен вывести из себя даже прибрежный валун! Уйди от греха!

Молодой человек ушел, но едва Тир собралась отвести глаза от двери, как она снова приоткрылась, и в ней показалось расстроенное лицо бедняги.

— Но ты ведь не продашь ее?

Подушка ударилась в то место, где только что была голова Гая, за дверью раздался топот убегавшего просителя, а Тир хохоча повалилась на кровать. Она еще никогда не видела мужчину до такой степени обалдевшего от любви. А потом смеяться почему-то расхотелось. Щуря невидящие, устремленные в пространство глаза, молодая женщина внезапно размечталась о том, что кто-то когда-нибудь сможет так же полюбить и ее…

Спустя сутки Тир приказала дружине готовиться к отплытию.

Гай Клермон еще несколько раз пытался заговорить с Тир, но норвежка лишь однажды отреагировала на его слова, и то не так, как того хотелось бы рыцарю.

— А что, если я подарю свободу тебе, сэр Гай?

Сердце замерло где-то в горле у молодого человека.

— А… леди Реджина?

Тир сделала удивленное лицо.

— При чем здесь она?

Влюбленный англичанин не уловил неискренности и затаенного лукавства в ее подчеркнуто равнодушном голосе.

— Тогда я не смогу принять ваш подарок, миледи, — церемонно поклонившись, ответил рыцарь.

Тир опять прогнала его. Прошел еще день, и Гай занял свое обычное место у весла по правому борту ладьи… Напряжение отпустило беднягу лишь, когда он увидел, что следом за Тир в полном боевом снаряжении на ладье появилась робко улыбающаяся любимому Куини, облаченная не менее воинственно — кольчуга из тонких стальных колец, одетая поверх плотной льняной рубахи, кожаные штаны, сапоги, а на поясе кинжал в богато украшенных ножнах. Ее темные волосы были заплетены в три косы, как это часто делали женщины норманнов, а лицо исполнено надеждой.

Сэр Гай перевел взгляд на Тир, но та спрятала свои глаза цвета северного моря в густых изогнутых ресницах, и рыцарь не сумел прочитать судьбу в ее взоре. Норвежка прошла вперед и остановилась у деревянной резной фигуры, изображавшей могучего дракона, которой был украшен высокий штевень ладьи.

— Да сопутствует нам мудрость Одина и сила Тора[6]. Да смилостивится над нами морская стихия, а парус наполнится попутным ветром!

Тир размахнулась и швырнула в волны горсть золотых монет, потом горсть зерна, а затем плеснула из бурдюка струю темного забористого пива.

— В путь! — воскликнула она, обернувшись к дружине.

Гребцы навалились на весла, и корабль легкой птицей скользнул от родного берега. Сначала ладья, сияя на солнце пурпуром громадного паруса и синими щитами, закрепленными вдоль бортов, неспешно плыла вдоль скалистых берегов Норвегии, объятых весной. Зелень травы, голубое глубокое небо, отраженное мерцающим под лучами солнца серовато стальным морем и синевой спокойных вод фьордов, наполняли высоким восторгом души суровых воинов. Чувства требовали выхода, и викинги запели…

Ничего ужаснее слышать Куини не приходилось. Девушка подняла удивленные глаза на поющих, но они были совершенно серьезны, у некоторых на глазах даже появились слезы. Юная англичанка перевела глаза на Гая, и он подмигнул ей, а потом поманил к себе.

— Это песня моря, — шепнул он в ее нежное ушко. — Викинги — его дети. Зима была слишком долгой, и они соскучились по матери. А теперь просто смотри на воду и слушай.

Куини последовала его совету, и вскоре была совершенно захвачена суровой героикой баллады, понятной даже с ее минимальным знанием языка. К вечеру корабль бросил якорь у небольшого поселения, а ранним утром вновь отчалил, на сей раз решительно взяв курс прочь от земли, которая вскоре исчезла из виду, оставив ладью и людей, находившихся на ней, наедине с собой, между морем и небом. Это было величественно и страшно одновременно.

Ночь они провели в море, а к вечеру следующего дня на горизонте появилась темная точка. Земля! Викинги налегли на весла, стремясь достичь ее до наступления темноты. Это были Шетландские острова, где норманны отдыхали два дня, после чего отправились дальше. Оставив справа Оркнейские острова и суровые берега Шотландии, ладья, словно диковинный зверь, высоко вздымая высокие штевни с разинувшими рот драконами на них, приблизилась к Англии.

Стоя на носу, Куини видела, как жители прибрежных деревень начинали истово креститься, провожая взглядом величественный корабль внушающих суеверный ужас неистовых варваров. К исходу третьего дня юная англичанка узнала родной берег.

Удобная для целей викингов бухта нашлась в стороне от возвышающегося над прибрежными скалами огромного серого замка, казалось, выросшего из них, черпая силы в их монументальной неподвижности. Зубчатые стены, снабженные круглыми сторожевыми башенками, обрывались прямо в пропасть, где в сотне метров под ними кипел пенный прибой. А над всем этим подпирал небо зуб угловатого донжона. Чуть ниже его виднелась усаженная трубами крыша основного здания…

Киль ладьи ткнулся в прибрежный песок, и Куини, с гордостью взиравшая на родной дом, обернулась, торжествующе глядя на норманнов. Но вдруг наткнулась на мучительную печаль в глазах Гая Клермона и вздрогнула, осознав, что настал решающий момент. Она на мгновение зажмурилась, потом, собравшись с духом, распахнула засверкавшие зеленью глаза и, обводя взглядом команду, выпалила:

— Леди Реджина Гилфорд приглашает вас погостить в замке, принадлежащем моей семье. В знак дружбы и благодарности, — уже робко закончила она, потому что Тир смеялась.