Под маской любви

Глава двадцать седьмая

Лука скрылся в своей комнате. Кассандра отправилась к себе и читала, пока не пришло время сна. Переодевшись при помощи Нариссы, девушка подошла к зеркалу. Освобожденные от шпилек рыже-каштановые волосы рассыпались по плечам, свиваясь в тугие локоны. Кассандра тряхнула головой, взяла гребень и принялась расчесывать непослушные кудри. Монотонные движения успокаивали ее. Лука всегда казался ей абсолютно предсказуемым. И в детстве, когда они вместе играли, и после помолвки, и в письмах он не давал воли сильным чувствам.

И никогда не лгал.

И вдруг солгал о времени возвращения в Венецию. Следил ли он за ней? Знает ли о Мариабелле? О Фалько? Почему интересуется расхитителями могил? Он что-то видел? И что стало причиной недавней вспышки?

Недаром же Кассандре казалось, будто за ней следят. Возможно, это был не синьор Дюбуа, а Лука. Но зачем ему это понадобилось?

Стук в ставень вернул ее к действительности. Кассандра прислушалась. Было похоже, что кто-то бросил в ставень камушек. Она медленно подошла, втайне надеясь увидеть на лужайке Фалько и ненавидя себя за эту надежду. Кассандру не оставляла безумная надежда, что дикой сцене на кладбище найдется объяснение и человек, которого она полюбила, перестанет казаться ей злодеем.

Она распахнула ставни и чуть не заплакала от разочарования. Под окном ждал не Фалько, а Паоло.

Подмастерье помахал рукой, призывая Кассандру спуститься. Ее терзали страх и любопытство. Свидание с гробокопателем в ночном саду не особенно ее привлекало. Но что, если Фалько прислал друга передать ей весточку?

Любопытство взяло верх. Выскользнув из спальни, Кассандра тревожно покосилась на дверь комнаты Луки. Она была плотно затворена.

Прежде чем выйти на улицу, Кассандра по привычке накинула плащ камеристки. Первое время они с Паоло молча стояли друг против друга. Он пытался изобразить на лице улыбку. Кассандра слушала стук своего сердца.

— Он не плохой человек, — без предисловий заявил Паоло, глядя в темноту. — Я — возможно да, а он точно нет.

— Почему?.. — Кассандра осеклась. — Я видела…

Она окончательно смешалась и принялась разглядывать розовый куст, чьи голые ветки напоминали костлявые пальцы ведьмы.

— В этом нет ничего варварского или дикого…

Кассандра продолжила цитату из Монтеня:

— Если только не считать варварством то, что нам непривычно. Вы считаете, что эти слова здесь уместны?

Паоло поднял голову. Его темные глаза были полны печали.

— Вы, Фалько, я — все мы живем в одном городе. Но в разных мирах. Вы меня понимаете? — Кассандра не нашлась с ответом. Паоло продолжал: — У нас есть причины делать то, что мы делаем. Не вам нас судить.

Он вложил в руки девушки сверток, обмотанный бечевкой.

— Это от Фалько. Будет лучше, если вы все узнаете от него, а не от меня.

Подмастерье отвесил девушке поклон, и волосы цвета воронова крыла упали ему на лицо.

— Доброй ночи, синьорина. — С этими словами он развернулся, быстрым шагом двинулся прочь и вскоре пропал во тьме.

Кассандра заперла за собой дверь, зажгла свечу на кухне и, дрожа от волнения, положила сверток на длинный стол, за которым слуги готовили еду для господ и ели сами. Набравшись смелости, она потянула за кончик крепкой бечевки, крест-накрест перетянувшей послание.

Под слоем муслина скрывался холст. Под ним лежал аккуратно сложенный листок, но Кассандра не заметила его и уронила на пол.

Вниманием ее завладел портрет. На портрете была она, Кассандра. Она сидела на диване в студии Томмазо. Тот памятный ливень прошел всего две недели назад, но Кассандре казалось, с тех пор миновала целая жизнь. Кисть Фалько любовно передала ее веснушки, непокорную прядь над ухом, что норовила выбиться из любой прически. И улыбку. Девушке не верилось, что она и вправду может так улыбаться. Так нежно и светло, будто впервые в жизни познала истинное счастье.

Она вспомнила, как Фалько учил ее принимать правильную позу, как она вздрагивала от его обжигающих прикосновений. Как кружилась ее голова от мысли, что они проведут наедине целую ночь, сулившую бездну восхитительных возможностей и невообразимых опасностей. Если бы портрет мог вернуть ее в ту ночь, когда она впервые познала любовь!

Увы, это невозможно.

Кассандра прикоснулась к аметистовому ожерелью, запечатленному на холсте несколькими мазками, и сердце ее наполнила безмерная печаль. Пурпурные камни удивительно шли к ее молочно-белой коже, но в их красоте таилось нечто неправильное, даже кощунственное. Этим камням не подобает украшать живую плоть, а им с Фалько не суждено любить друг друга.

Кассандра подняла листок, поднесла к свету и начала читать.

Кассандра перевела взгляд на портрет. Хотя на портрете ее лицо сияло радостью, в глазах можно было угадать скрытую грусть. Страх за счастье, готовое растаять в любой момент. Теперь Кассандра понимала, чего добивался Фалько, когда стремился проникнуть в души героев своих картин. Изливая свои мысли на страницах дневника, она искала того же.

В такой миг впору было заплакать, но слезы не спешили наворачиваться на глаза. Они с Фалько наконец поняли друг друга. Это ли не лучшая из возможных развязок? Вернее, единственная из возможных. Однако едва Кассандра завернула холст в жесткий муслин, на нее навалилась невыносимая тяжесть утраты. Прислав портрет и письмо, Фалько простился с ней навсегда. Даже если он останется в Венеции, они больше не встретятся. Их мирам, существующим параллельно друг другу, не суждено пересечься.

И как она могла заподозрить его в убийстве? По церковным меркам, поступки Фалько нельзя назвать иначе, чем кощунством, однако и у него есть своя правда. Должно быть, слова Монтеня верны, у нее нет права судить тех, кому приходится выживать любой ценой. Сама она никогда не узнает, на что можно пойти ради куска хлеба. За деньги можно купить все, кроме любви. Потому для большинства людей она остается недостижимой.

Эта мысль отняла у Кассандры остатки мужества. Она уронила голову на стол и прижалась щекой к свернутому в трубочку холсту. Каждая ниточка в себе несла частицу Фалько, крошечную частицу их любви. Девушка ждала слез, торопила их, чтобы выплакать собравшуюся в сердце горечь.

Но совсем как на похоронах родителей, вожделенные слезы не торопились пролиться из глаз. Кассандра задула свечу и погрузилась в темноту.