Под скорбной луной

Глава 32

В подвале пахло крысиным пометом и ржавым железом.

Возвышавшаяся в двадцати футах от входа кирпичная стена, в которой также имелась дверь, разделяла помещение надвое. В передней половине было пусто, только валялись на полу куски досок — видимо, от деревянных ящиков. В вентиляционной решетке, вмонтированной в потолок у внешней стены, тихо посвистывал ветер.

Я приблизился к двери, сбитой из вертикально поставленных досок, часть из которых успела основательно прогнить. Засов с той стороны, сквозь щели не видно ни зги. Я стукнул в дверь кулаком. Если кто-то стережет Колина, наверняка этот человек среагирует на шум.

Изнутри донесся слабый звук.

Не слишком похоже на человеческий голос…

Сдержав желание выкрикнуть имя Колина, я приложил ухо к трещине. Тишина… Не померещилось же мне?

Просунув между досок нож, я попытался поднять засов, но не преуспел — тот оказался тяжеловат. Деревянное полотно, хоть и гнилое, с одного удара не разбить. Придется поработать. Я обнаружил, что одна из досок отошла от дверной рамы, и выпилил из нее несколько кусков, после чего просунул пальцы в образовавшуюся дыру и дернул доску на себя. Снять засов через образовавшееся отверстие было уже несложно.

Дверь открылась, и я, схватив фонарь, обвел его лучом внутреннюю комнату.

Эта часть подвала оказалась больше, чем внешняя. Стены здесь отсырели, пол был грязным. Внутри стояли деревянные столбы и перегородки, разделяющие помещение на несколько отдельных отсеков для сортировки и хранения товаров.

— Колин! — крикнул я. — Ты здесь?

Мой голос гулким эхом отразился от кирпичных стен.

Тишина…

Я бросился к первому отсеку, затем к следующему.

Свет моего фонаря отбросил бесформенную тень на противоположную стену, и я, приглядевшись, понял, что передо мной скорчилась гротескная фигура человека, привязанного к стулу и безвольно упершегося подбородком в грудь.

О господи…

Оставив фонарь на земляном полу, я склонился над пленником и приподнял его голову, которая вяло качнулась на шее. Отвел в сторону прижатую к животу руку; на рубашке расплылось большое темно-красное пятно.

— Колин… — хрипло прошептал я.

Опустился на колени, приложил пальцы к шее, затем к запястью юноши. Пульса не почувствовал, хотя кожа была еще теплой. Я уткнулся лбом ему в плечо, и мои глаза наполнились слезами. Осторожно потянул вверх рукав рубахи. Ох… Именно этого я и опасался. На предплечье темнели следы многочисленных ожогов. А его бедные пальцы… Три из них были сломаны. Колин продержался дольше, чем многие, прежде чем под пытками возвести на себя вину, которой не было.

Мое тело содрогнулось от рыдания, и я беззвучно поблагодарил Господа, что ма не видит жуткой сцены.

Перерезав ножом опутывавшие руки и ноги Колина веревки, я подхватил его обмякшее тело, не дав ему упасть на пол, и закрыл ему веки.

И вдруг они затрепетали под моим пальцем.

— Господи Иисусе… — выдохнул я и поспешно поднял юношу с холодного пола, одновременно срывая с себя пальто.

Пуговицы полетели во все стороны, и я, укутав Колина, неловко прижал его к себе и обнял обеими руками. Теперь он опирался спиной о мою грудь. Все лучше, чем холодный пол…

— Колин… — пробормотал я. — Это Микки. Колин, ты меня слышишь?

Его веки снова дернулись, но подняться не смогли, зато зашевелились губы.

И все же он открыл глаза, в глубине которых отразился тусклый огонек моего фонаря.

— Мне показалось, что ты умер, — прошептал я.

— Уже недолго осталось, — тихо выдохнул юноша.

Врать умирающим не в моих правилах, и я лишь крепче притянул его к себе. Колин издал невнятный звук, и на его губах запузырилась кровь.

— Кто это сделал? Люди Финна?

— Финн и Ку… — слабо кивнул он.

— Финн и кто, Колин?

— Купер…

— Финн и Купер, — повторил я.

Элси была права.

— Скажи ма, что я ее люблю, — заплетающимся языком проговорил Колин. — Ее и Элси…

Кровь теперь текла у него изо рта и из носа. В горле заклокотало. Я заерзал на полу, пытаясь прижать его к себе как можно крепче.

— Микки…

Как ни тих был голос Колина, я расслышал в нем нотки сожаления. Неужели хочет извиниться?

— T-c-c, — прошептал я и начал его укачивать. — Все хорошо. Я все знаю.

Не представляю, сколько мы так сидели в этой чертовой дыре, где со стен капала вода, а в круге света, отбрасываемого фонарем, сновали крысы. Может, пять минут. Может, десять.

Бывало, что по вечерам мы лежали с этим мальчиком в обнимку, а ма рассказывала нам свои истории о сказочных гигантах и трехглавом чудище, о феях и Джонни Фриле… Нередко ее сказки содержали пугающие подробности, однако Колин упрямо заявлял, что нисколечки не боится, если видел, что мы с Пэтом спокойны. Ах, если бы он умел находить в себе мужество признаться в собственных страхах, если бы не стыдился своих слабостей — все кончилось бы совершенно иначе. Господь знает, что я говорю правду.

Колин вздохнул, словно хотел что-то сказать.

Но дыхание его в тот же миг оборвалось, и тело юноши вдруг легло на мою грудь мертвым грузом.

Я его обнял, и из моего горла вырвался душераздирающий крик, затем еще и еще. Каменный мешок отбросил вопль обратно, словно отзываясь на мое горе, и нежданные слезы закапали на щеки мальчишки, которого я так любил.

Наконец слезы иссякли, и холод подвала пробрал меня до костей. Заныла затекшая спина. Вдали прозвучал низкий скорбный гудок парохода, ударил церковный колокол, настойчиво напоминая, что жизнь идет, а время уходит.

Я нежно переложил Колина на пол, накинул пальто и взвалил тело на плечи. Вышел на улицу. В столь поздний час ни единого кэба поблизости, разумеется, не было. Пришлось пройти пешком почти фарлонг[3] вверх по течению, пока впереди не показался новый склад с солидным пирсом и эллингом. Замок с него я сшиб дубинкой, отцепил плашкоут и спустил его на воду. Колина положил на дно в носу лодки. Сверху на землю смотрел месяц — бледный, тонкий и изогнутый, словно снятая с доски стружка. То выйдет, то вновь спрячется за облаками… В его слабом свете и отблесках от газового уличного фонаря я рассмотрел покрытое кровавыми потеками и синяками лицо юноши. И все же разметавшиеся по лбу темные кудри и утратившие жесткость губы напомнили мне того давнего мальчишку. Кем он мог стать?

Поздно фантазировать; оставалось лишь доставить тело сына в дом матери и надеяться на то, что удастся жить дальше, несмотря на чувство вины за те поступки, что я совершил годы назад и не сумел совершить сегодня.

Сев в лодку, я взялся за весла, ощущая себя злым духом подземелья, везущим домой безжизненное тело.

Движения на Темзе почти не было: впереди виднелись лишь корпуса нескольких буксиров и барж, державшихся посередине реки, где им помогало отливное течение. На берегах стояла тишина, так что скрип весел в уключинах разносился далеко. Вот и еще один труп в лодке; на этот раз не молодая невинная женщина, как прошлой весной, а юноша, который точно так же не заслуживал смерти.

В течение следующего часа я напрочь забыл о том, что являюсь полицейским. Плыть пришлось против течения — ну и ладно. Греб я так, словно сам дьявол укрепил мои силы. Весла выныривали из воды и снова погружались чуть ниже ее поверхности, разбивая лунную дорожку. Горели руки, ныла спина, однако я стиснул зубы. В дальнем темном уголке сердца рождались зловещие образы. Я желал видеть, как Финна Райли хладнокровно застрелят из того самого пистолета, который он использовал против Колина. Жаждал обнаружить его труп в глухом переулке. Воображал, что перед смертью его пытали: Маккейб или кто-то другой — без разницы. Представлял, как чьи-то крепкие руки держат голову Райли под водой, как его тело дергается в конвульсиях, руки молят о пощаде, а потом безвольно опускаются. Все, конец. Он умер. Умер!

Проведенный наедине с рекой час слегка остудил мою ярость. Подплыв к пирсу Уоппинга, я опустил весла. Грудь тяжело вздымалась, ладони саднило. Лодка по инерции подошла к концу причала, и я, ухватившись за кнехт, уткнулся потным лицом в предплечье. Ветер с реки осушал пот на моей разгоряченной спине. Пришвартовав плашкоут, я загнал поглубже горе и гнев — пусть подождут — и зашагал по влажным доскам настила. Ледяная ручка двери приятно охладила мою ладонь, и я потянул дверь на себя — знакомое до боли движение, которое позволило мне более или менее овладеть собой.

Настенные часы показывали половину десятого. Глянув на меня, сержант Трент забеспокоился:

— С вами все в порядке, сэр? На вас кровь…

— Это не моя. В лодке лежит тело Колина Дойла. Возьмите носилки и занесите его в участок.

— О господи, Корраван… — сочувственно вздохнул сержант. — Мне так жаль…

Я молча кивнул.

Трент взял ключ от сарая, где мы хранили брезентовые носилки.

— Филипс! — окликнул он одного из полисменов и мотнул головой в сторону выхода.

Стайлз, не отрывая от меня взгляда, стоял у своего стола.

— Я нашел Колина. Его пытали люди Финна Райли, а потом оставили умирать в старом складе Хоутона.

— Боже, Корраван… — тяжело вздохнул инспектор. Его руки бесцельно задвигались, словно он пытался что-то сделать, чем-то меня утешить. — Соболезную…

Я развернулся к выходу, но Стайлз добавил:

— Элси Дойл в вашем кабинете.

— Что? — удивленно уставился на него я.

— Пришла несколько часов назад, настаивала, что дождется.

С моих губ сорвался хриплый стон, и Стайлз страдальчески сморщился.

— Чем я могу помочь?

— Найдите Райли. — Я говорил и сам не узнавал свой голос. С трудом выдавил: — Маккейб вроде бы пообещал его не трогать, и все же ему закон не писан.

— Выбросьте его из головы, — сказал инспектор. — Займитесь Элси и миссис Дойл, а я организую повальные обыски. Пойдем кругами…

— Начните с паба «Полумесяц», это около Шадуэллского бассейна.

— Разошлю его портрет по вокзалам и портам. Райли не уйдет. — Стайлз сделал паузу. — Хоутон его защищать не станет: для «Лиги» он теперь обуза.

«Лига»…

— Присмотритесь еще к Кларенсу Томлинсону. Он владеет «Обсервером», «Пост» и «Стэндард». Возможно, есть и другие газеты.

— Томлинсон… — эхом повторил Стайлз, и я кивнул.

— Отправьте еще сообщение Белинде, — попросил я, дав инспектору ее адрес. — Напишите, что произошло, скажите: я у Дойлов.

— Конечно, Корраван.

Остановившись у двери кабинета, я вздохнул столь глубоко, что легкие отозвались болью, и повернул ручку.

Элси, перебирая юбку, глянула на меня полными надежды глазами.

— Микки…

Слова застряли у меня в горле, и девушка поникла. Закрыв дверь, я протянул ей руку. Она без слов сжала ее так крепко, что ноготки вонзились мне в кожу, и тихо застонала. Я опустился рядом на колени, и Элси уронила голову, закрыв лицо руками.

Наше молчание прервал стук в дверь.

Я резко дернул за ручку; на пороге стоял Стайлз с двумя чашками горячего чая, над которыми поднимался легкий ароматный пар. Как всегда, его доброта меня обезоружила. Почувствовав, как защипало глаза, я принял чашки из его рук.

— Спасибо, Стайлз.

Он бросил взгляд на неподвижную мертвенно-бледную Элси, так и не пролившую ни одной слезинки.

— Я поймаю вам кэб. Скажете, когда будете готовы.

Кивнув, я втиснул чашку в холодную ладонь девушки. Она продолжала сидеть без движения, лишь несколько раз отхлебнула чая. Я стоял, прислонившись к стене, и наконец тишину нарушил шепот Элси:

— Придется сообщить ма…

— Она наверняка захочет увидеть Колина, — отозвался я. — Могу привезти ее сюда. Все лучше, чем в морг…

Элси покачала головой, не поднимая глаз.

— Даже не знаю, Микки.

— О чем ты?

— Она точно так же ездила смотреть на тело Пэта, а потом слегла и много дней не вставала с кровати.

Я таких подробностей не знал.

— Его убил Райли? — глянула на меня девушка.

Кивнув, я увидел по ее глазам: Элси понимает, что это значит.

— Может быть, и не стоит ма приезжать? Я, как кровная родственница, подпишу все бумаги. — Ее грудь вздымалась и опадала; лоб пересекла тревожная морщинка. — Лучше ей просто знать, что Колин умер, не видеть, как он страдал, Микки.

Я положил руку девушке на локоть.

— Являться в участок ей не обязательно. Я приду попозже и останусь с вами, пока…

У меня сдавило горло. Пока что? Пока ма не успокоится? Пока не перестанет болеть ее сердце? В каждой из ее старинных ирландских историй злодея в конце убивали, сказочные красавицы одерживали победы, а зарытый в земле клад находили. И везде успех приходил с третьей попытки. Может, и нашим сердцам отпущено лишь три попытки преодолеть тяжелый удар? Элси права. После гибели Пэта и Фрэнсиса смерть Колина может непоправимо подкосить ма. Можно хоть всю ночь просидеть в кабинете, откладывая решающий момент, но все равно придется ей сказать…

Мы допили чай. Элси поставила чашку на стол, поднялась и неловко уткнулась лбом мне в грудь. Все ее тело содрогалось от иссушающей боли, для которой не находилось слов. Она рыдала, и я, как когда-то в детстве, прижимал ее к себе.

Мы оба тогда были детьми…