Под скорбной луной

Глава 38

Добравшись до Дойлов, я поднялся по лестнице. На двери висел траурный венок, и его ленточки развевались на вечернем ветру.

Должно быть, Элси услышала мои шаги — дверь открылась еще до того, как я постучался.

Обняв ее, я глянул на ма, сидящую у стола с чашкой чая. Глаза у нее были красными, но сухими; рука комкала платочек. Слабо улыбнувшись, она воскликнула:

— О, Микки! Проходи, проходи. Выпей со мной чаю.

Я выдвинул стул, пытаясь не попасть вновь на сломанный, однако, похоже, их поменяли местами. Качающаяся ножка словно подчеркивала все неудачи Колина, говорила о его неверных решениях и неспособности исправить то, что так легко было переиначить. Чертовски пожалев, что снова на нем сижу, я впился взглядом в ма.

Дышала она редко и тяжело, но, встретившись со мной глазами, расслабилась.

— У нас все нормально, Микки.

— Давайте-ка я починю стул. Дело минутное.

— Не сейчас. Как-нибудь в другой раз, — мягко остановила меня она.

— Ну, как скажешь.

Потянувшись через стол, ма нежно сжала мою руку.

Так она и горевала — тихо и с достоинством, не напоказ.

В окно упал слабый рассеянный луч солнца, и мы разом обернулись, словно кто-то вдруг вошел в комнату.

Но нет, дверь была по-прежнему закрыта.

Элси налила чай и поставила передо мной чашку с блюдцем.

— Говорят, ты нашел Финна в церкви, в убежище священника, как и предполагал? — спросила она.

Я невольно усмехнулся: ничего в Чепеле не утаишь.

— Да, Элси. Мы погрузили его в закрытый кэб и уже в темноте перевезли в Уоппинг.

Девушка поежилась.

— Он тебе все выложил?

— Как только понял, что это единственный способ спасти свою шкуру, рассказал достаточно, чтобы мы могли предъявить обвинение Хоутону. И не только ему.

— Что с ними будет?

— Сгниют на каторге или будут болтаться на виселице.

— Даже член парламента? — удивилась ма.

— Вполне возможно. — Помолчав, я добавил: — Его жена погибла в Мэйфере. Она тогда была в положении.

— Ах… — грустно вздохнула ма.

— И все равно у него не было права, — сверкнув глазами, пробормотала Элси. — Заставить сотни людей заплатить за то, чего они не делали…

— Да, конечно.

За столом повисла тишина, затем опять заговорила Элси:

— К нам приходил Джеймс Маккейб. — Она кивнула на дверь. — Это он принес венок.

— Серьезно? — откинулся я на стуле.

— Еще передал денег — объяснил, что задолжал Колину, — добавила ма.

— Задолжал Колину… — недоверчиво пробормотал я.

Ма и Элси обменялись взглядами.

— Он заявил, что Колин был ему предан, — объяснила девушка.

— Маккейб упоминал, что сделал Колина своим кротом в шайке Райли?

Вопрос прозвучал довольно грубо, и ма поморщилась. Они с дочерью вновь переглянулись, и Элси ответила:

— Он сказал, что Колин сам предложил.

— Что это ему взбрело в голову?

Интерес мой не был праздным. Мне действительно хотелось понять мотивы Колина.

— Маккейб говорит, что когда-то спас ему жизнь, — вставила ма.

— Спас жизнь? Как это вышло?

— Колин ввязался в какую-то драку в доках, — взяла слово Элси, предупредив меня быстрым взглядом. Я вспомнил, что ма об этом случае не знает, поэтому молча кивнул. — Пырнул ножом одного парня из банды Шейпли. Маккейб переговорил с главарем и убедил оставить брата в покое. Вроде как пообещал, что больше ни одного человека из той банды «Каменщики» не тронут.

Значит, Маккейб и впрямь спас Колина от мести Шейпли. И Колин с тех пор был ему благодарен и верен. Звучало логично. С той минуты, когда Райли мне заявил, что Колин — крот, я долго размышлял над его решением. И все равно, даже учитывая слова Элси, продолжал считать, что за его поступком крылось нечто большее, чем преданность, — независимо от того, согласился ли он на роль разведчика или предложил сам. Обладая общей с Маккейбом тайной, Колин чувствовал себя серьезной фигурой. Для него это значило больше, чем приглашение Райли присоединиться к его шайке.

Как жаль, что Колин не ощущал, насколько он важен для своей семьи… Почему он об этом не думал? Почему не видел, что мы трое его любим и ценим?

Я тяжело вздохнул.

Элси поднялась и, вытащив из полки сложенное в несколько раз письмо, положила его на стол.

— Маккейб просил передать тебе записку.

Еще пару дней назад я развернул бы ее немедля, рассчитывая найти ответы на свои вопросы. Однако сейчас решил, что и так знаю, о чем написал Маккейб: он, мол, сделал все, чтобы защитить Колина, смерть юноши — не его вина и сделку со мной он не нарушил. Ничего мне теперь от главаря «Каменщиков» нужно не было. Пусть держится от меня подальше, пусть забьется обратно в свою нору, где сидел до того, как началась эта история. Я положил письмо в карман. Посмотрю на досуге.

— Что будет с Маккейбом? — спросила ма.

Я покачал головой.

— Ни к крушению «Принцессы Алисы», ни к насилию в Уайтчепеле «Каменщики» отношения не имеют. Пока Маккейб занимается своими делишками и не становится на пути Ярда или Уоппинга, у нас нет особых поводов его преследовать.

— Что за мир… — прошептала ма. — Мир, в котором преступления Маккейба считаются «делишками»…

Мы поболтали еще некоторое время. За окном раздавался то грохот, то крики, то какой-то стук, однако шум действовал мне на нервы гораздо меньше, чем несколько дней назад. Наконец солнце зашло, и Элси зажгла лампу. В дверь трижды постучали, и я, поднявшись, впустил молодого Имана. Из кармана его пальто выглядывал молоток; в руках он держал сумку и накрытое сверху блюдо. Похоже, принес продукты для ужина.

Парень поздоровался с Элси, затем с ма. Мне кивнул и нерешительно произнес:

— Привет!

— Зови меня «Микки», — предложил я и, забрав у него сумку, пожал руку.

Хотелось показать Иману, что я понимаю причины, побудившие его зайти сегодня к Дойлам: во-первых, порядочность, во-вторых, любовь. Он снова благодарно кивнул.

Поставив сумку на стол, я обнял на прощание ма, поцеловал в щеку Элси и пообещал, что в воскресенье обязательно загляну на чай. Выйдя на улицу, остановился на ступеньках, прислушиваясь: подопрет ли Элси стулом дверь?

Она даже и не подумала.

Я втянул в себя воздух, пропитанный ароматами лука и хмеля, доносившимися из ирландского паба через дорогу, и спустился с лестницы. Нижняя ступенька больше не качалась. Я нагнулся, подергал ее рукой и обнаружил утопленные в дерево блестящие шляпки трех гвоздей.

Мне на секунду стало грустно, однако печаль сменилась облегчением. Иман — хороший парень.