Под знаком змеи

Глава седьмая «ПРОКЛЯТЫЕ ЦЕПИ…»

Степные дали гудели, как воды далекого взволнованного моря. Серебряный свет луны освещал темневшие на поле здесь и там трупы, — они были будто огромные семена, разбросанные каким-то сеятелем из неведомого мира.

Бастобалоса лихорадило. Ему казалось, что он слышит неподалеку то неясное клокотание, то шорох шагов. Звуки смешивались с давними воспоминаниями. И вот ему уже мнится, что где-то рядом пасется табун. А он летит по зеленому полю на черном скакуне с развевающейся гривой. Вдалеке блестит извилистое русло реки. Он знает, это Гиерас.

У зеленого подножия холма пасется отара овец. Пастушок играет на дудочке. Рядом с ним стоит на задних лапах большой пес и слушает…

Внезапно эту светлую картину стал поливать дождь. Бастобалос застонал. Шевельнул губами, чтобы поймать немного влаги: его мучила жажда.

Затем все пропало: холм, пастух с овцами, дождь. Не было и реки, его окружала плотная и душная пелена…

…Толмач очнулся лишь на второй день к восходу солнца. И сразу же услышал чьи-то шаги. Открыл глаза: рядом с ним стоял стражник. Он видел его хорошо. Высокий, выше Далосака; ноги голые до колен, короткая мантия на плечах, голова — взлохмаченная, с колючей бородой.

— Тебя как зовут? — шевельнул губами Бастобалос. Он понимал, что будет убит, но хотел хоть что-то узнать о своих врагах.

— Сике́рос, — ответил стражник.

— Что ты здесь делаешь?

— Одна из стрел, пущенная нашими, по ошибке попала в меня. Вот сюда! — Он оголил руку ниже локтя и показал небольшую гноящуюся ранку.

— Значит, ваши стрелы были отравлены, негодяи! — гневно вскричал Бастобалос.

— Да, — подтвердил стражник. — Удивляюсь, что я остался в живых.

— А я не удивляюсь. У меня всегда было волчье здоровье.

— Ха-ха! У этих тоже было волчье здоровье. — Солдат показал рукой в сторону трупов. — Куда ты ранен? В плечо?

— Тебе-то какая печаль! Вонзи в меня меч и иди своей дорогой.

— Не будь дураком. Давай я очищу твою рану. Я разбираюсь в этом немного. У меня есть с собой ир[34]— исцеляет, как наложишь.

Бастобалос заскрежетал зубами от боли: стражник потянул тунику за рукав… Приложив снадобье к ране и завязав ее тряпицей, оторванной от рубахи раненого, Сикерос спросил:

— Сможешь идти?

— Попробую.

— Тебя как зовут?

— Бастобалос.

— И кто ты такой?

— Дак с Гиераса.

— A-а!.. Бывал в тех краях. Сможешь идти? — снова спросил он.

— Смогу.

Сикерос помог ему подняться на ноги.

Несколько мгновений Бастобалос стоял неподвижно: кружилось все перед глазами — поле и небо. Потом постепенно все встало на свои места.

Потрогал пояс. Меч был при нем, в ножнах, и это обрадовало. Значит, он пока не пленник…

— Пойдем, от мертвецов уже несет, — проговорил Сикерос.

— Куда идти? — не понял Бастобалос.

— В Ольвию.

— Что мне там делать?

— Но твой предводитель мертв, куда ты еще можешь пойти?

— Мир велик…

— Послушай, Бастобалос! Я вижу, ты сильный и храбрый человек, хорошо владеешь языком римлян. Поверь, этого достаточно, чтобы наняться стражником на службу в Ольвии. У тебя будет хорошая плата и все остальное… Или ты думаешь, это плохо?

— Не знаю, плохо или хорошо, — ответил толмач, недовольный, что чужак привязался к нему. — Знаю только, что ты хочешь втянуть меня в капкан и сделать рабом — своим или своего хозяина.

— Страх твой я понимаю, дак. Но если б я задумал сделать, как ты говоришь, то отобрал бы у тебя меч, связал руки за спиной и теперь вел бы, подталкивая сзади копьем.

Бастобалос помолчал. Если подумать, то действительно, так оно и было бы. Порыв стражника уже казался ему искренним. В самом деле, он мог его убить — и не убил; мог отобрать у него меч — и не отобрал. Наоборот, вел себя так, будто был его старым боевым товарищем. Перевязал руку, помог подняться с земли…

И все же он не мог побороть в себе подозрительности, и это мешало ему принять предложение Сикероса. «Может, солдат хотел отобрать у меня оружие, да не посмел? — думал он. — Или он трус и побоялся, что я придушу его. Ну да, ведь, когда я открыл глаза, он испугался и отошел».

Все могло быть. Бастобалос не мог знать, какие думы роились в голове чужака.

— Поклянись, что не считаешь меня своим пленником, — сказал он ему.

— Да пусть меня молния поразит на этом самом месте, если я затаил против тебя хоть одну черную мысль!

Это была слишком серьезная клятва, чтобы не поверить. В его горах у истоков Гиераса молния раскалывала скалы, заставляя их трястись в страхе и безумии, будила уснувших в горных пещерах драконов. Люди бились лбами о землю, моля небо уберечь их от этих страшных стрел.

Договорившись, они двинулись в путь.

Бастобалос питал тайную надежду встретить в Ольвии своего друга по войне Далосака. Он не знал, что это пустая мечта: Далосак и пленницы были проданы в тот же день торговцу из Месембрии и увезены на корабле на западный берег этого огромного моря.

…Под вечер в Ольвию входили два человека. На одном была поношенная туника, у обоих висели за поясом мечи. Они шли медленно, едва передвигая ноги, пыльные и пропотевшие. Обогнули разрушенную городскую стену на верхней террасе и пошли задворками в поисках корчмы. Стражник хорошо знал питейные заведения в этой части Ольвии, и они свернули к «Одноглазому». То была корчма старого грека, слепого на один глаз.

Здесь они утолили голод и жажду. Отдохнули. Потом Сикерос поднялся и сказал, что идет договариваться о службе для Бастобалоса.

— Даю тебе ночь. Отдохнешь, силы и вернутся, — сказал он. — Завтра приду, никуда не уходи. Доброго мира!

— Доброго здоровья, Сикерос.

Стражник ушел.

Бастобалос утешал себя мыслью, что меч при нем, на поясе, а плечо болит уже не так сильно. Ир оказался действительно чудодейственным средством.

Утром он встал почти здоровый. Подвигал рукой взад-вперед, вытащив меч из ножен, сделал ею несколько атакующих движений. Рана все-таки мешала ему быть быстрым в ударе.

— Корчмарь! — позвал он охрипшим со сна голосом.

Хозяин предстал перед ним.

— Чего желаешь, мой гость?

— Еды и кружку вина.

Бастобалос прошел в комнату со столами. Одноглазый принес то и другое. Толмач не спеша поел, искоса взглядывая на всех, кто входил и выходил из дверей.

Вдруг он удивленно поднял брови: у задней двери корчмы стояли два солдата с копьями в руках и смотрели в его сторону.

«Когда же они вошли?» — мелькнуло в голове. Он поднялся из-за стола с мыслью выйти во двор посмотреть, не показался ли Сикерос. На пороге остановился: солдаты пошли за ним и теперь стояли за спиной, с копьями наперевес.

Насмешница судьба! Едва только Бастобалос шагнул за порог, как понял, что клятва ольвийца продержалась, сколько лист на осеннем ветру. Во дворе его ждали Сикерос и четверо верзил.

— Разрази тебя молния! — проклял он вчерашнего «друга».

Солдаты толкнули его в спину. Толмач успел выхватить меч из ножен, однако стражник ударил его копьем по больному плечу, и меч выпал из его рук. Лицо Бастобалоса перекосилось от боли.

— Ничтожнейший человек! — бросил он Сикеросу с презрением. — Худший из подлецов, каких я знал!

— Не сердись, Бастобалос. Я посчитал, что кошель с деньгами все же лучше, чем твоя дружба.

Солдаты загоготали.

Они отвели пленника к мастеру Кефаистосу, который отпечатал на его руке рабское клеймо.

— Теперь ты избавйлся от прозвища «варвар», — издевались над ним. — Ты сервус публикус! Раб магистрата!.. Ну, легкой службы тебе!

Так стал Бастобалос рабом. Много лет назад ему удалось избежать рабства. Сейчас судьба его не пощадила. Ноги его сковали цепями, и он был отправлен вместе с другими рабами на работу в порт.

Скоро его плечи привыкли к разным грузам: мешкам с пшеницей, тюкам кож и мехов, сундукам с украшениями и оружием, гранитным плитам и речным камням, бочкам с рыбой и амфорам с вином… Все, что перевозилось на кораблях, проходило через руки и плечи рабов.

От порта к складам и назад тянулась вереница людей, согнувшихся под ношей. Работа была изнурительной даже для самых выносливых. У некоторых, обессиленных еще и жарой, кружилась голова, корабельный трап плясал под ногами, и они роняли груз. Солдаты-охранники набрасывались на упавшего с кнутами и били, пока тот не поднимался и не влачил дальше свою судьбу.

— Цепи, проклятые цепи! — с ненавистью повторял Бастобалос. Они до крови натирали ему лодыжки.

Что делать? Как избавиться от цепей? Единственным средством спасения мог стать язык. Он ведь толмач и может общаться с людьми доброй дюжины племен.

В короткое время Бастобалос расположил к себе рабов. «Надо всем договориться, — думал он. — Нападем разом на солдат-охранников, отберем оружие… Libertas seu mors! Свобода или смерть!»

О свободе мечтал каждый. Обращение Бастобалоса находило отклик в сердцах людей. Однако без помощи было трудно осуществить эту мечту.

…По ночам подневольные спали вповалку на соломенных подстилках в тесном помещении с толстыми каменными стенами, где воздух был влажный и спертый. Они стонали во сне. А те, от кого сон бежал, молча вспоминали семью, родные места, прошлое, казавшееся им теперь таким прекрасным, и мечтали лишь об одном — вырваться из рабства.

Прошло много времени с того душного дня, когда Бастобалоса втолкнули в один из домов для сервус публикус, что находились рядом с портовыми складами. Тогда он бушевал и сопротивлялся — свободолюбивая душа его не хотела смириться с насилием. Но потом, чуть успокоившись и привыкнув к размеренности нового бытия, стал присматриваться к людям и увидел, что еще не все потеряно. Некоторые рабы, казалось, легко несли свою ношу — вели разговоры друг с другом, даже смеялись.

Толмач прислушивался, о чем они говорят, старался угадать, кто они. Внимание его привлекли три молодых раба — его соплеменники. Похоже было, что до них дошел его призыв. Они держались вместе, иногда что-то горячо обсуждали, показывая головой в его сторону.

Однажды, после раздачи еды, съев свой хлеб и бобы, Бастобалос стал обдумывать способ подойти к рабам и узнать, что у них на уме. Это было не так просто: солдаты-охранники не разрешали собираться больше, чем троим, вместе. Едва только возникала группка, как они подходили с кнутами и разгоняли ее. Люди поэтому держались обычно подальше друг от друга, особенно в минуты отдыха.

Все же толмач решил приблизиться к ним, — ночью их перегоняли в другое помещение, и он не смог бы с ними поговорить. Бастобалос был почти уверен: эти трое что-то задумали, — может, побег, а может, даже восстание.

Он посмотрел в сторону стражников. Им тоже принесли еду — из другого котла, — и теперь они делили ее, весело переговариваясь.

Рабы еще ужинали; кто поел, растянулся в тени. Одни перебирали камешки, другие чинили одежду или, приподняв головы, смотрели куда-то вдаль, — вероятно, уносились мыслями в родные места…

Бастобалос увидел вдруг, что к месту, где он сидел, шел, перешагивая через ноги рабов, мальчик, с видом независимым и высокомерным. Он был одет в белую мантию, обут в сандалии с золотой нитью, какие носили только мужчины богатых родов. Толмач подумал, что это дитя какого-нибудь знатного горожанина. Случалось, он видел среди рабов отпрысков тарабостас из Ольвии. Те намеренно посылали сюда детей, чтобы они привыкали к мрачным картинам рабства. Когда станут взрослыми, думали эти рабовладельцы, им не будет жаль тех, кого клеймит Кефаистос. Жалость к рабу считалась недостойным и опасным качеством, так как могла погубить их самих и весь их род.

Он ждал, что мальчик пройдет мимо, но тот замедлил шаг и остановился напротив, стал изучать его взглядом. Бастобалос увидел его глаза и изумился про себя: казалось, под высоким лбом мальчика взошли два цветка цикория — так светло и весело они смотрели на раба. Волосы его были собраны под венком из листьев; брови темные, маленький рот и лицо тонкое, как у девочки, освещенное улыбкой.

— А я тебя знаю, — сказал ему мальчик. — Ты Бастобалос, толмач.

— Допустим. И что за дело привело тебя ко мне?

Мальчик бросил взгляд на солдат. Но они его не замечали и даже не смотрели в его сторону, — тоже, должно быть, считали, что этот человечек, протопавший мимо них, — сынок кого-то из благородных.

— Кто ты? — спросил толмач; он понял, что стоявший перед ним отрок искал его с какой-то целью.

— Я Гета, — тихо прозвучал ответ.

— У тебя девичье имя?

— Я только по одежде мальчик… Молчи и слушай. Я рабыня. Как и ты и все здесь. Не спрашивай ни о чем, у нас нет времени. Как только тебя сюда привели, нам сообщили об этом, потому что ты самый решительный среди рабов и подбиваешь их на борьбу. Наш предводитель Аптаса хочет, чтобы у тебя в руках были все нити восстания; вместе с нашими людьми ты первым схватишься с охраной, а Аптаса постарается помочь: вы перепилите цепи и подниметесь, когда он подаст знак. Все разом со всех сторон… Знай, что твои слова «Libertas seu mors!» стали призывом для тех, кто уже спилил цепи и носит их только для видимости. Они готовы сбросить их в любую минуту… Подумай обо всем этом и делай, что можешь. А можешь ты много, потому что умеешь разговаривать со всеми рабами… Возьми это!.. — Гета быстро сунула ему в руку кусок железа с острыми и жесткими краями. Это была небольшая пила.

— Доброго мира! — попрощалась она. И отошла.

Бастобалос ответил ей кивком головы. Она беспечно прошагала мимо тех трех рабов, к которым он хотел подойти, и небрежно махнула им рукой, будто у нее не было другого более важного занятия, чем прогуливаться тут.

Бастобалос был радостно взволнован. Его замысел начинал осуществляться. Уже в эту ночь он перепилит свои цепи и передаст пилу другим, чтобы все были готовы к началу схватки.

Обед окончился. Стали слышны звуки бичей, грубые окрики. Люди снова поднялись на работу. Когда, звеня цепями, они двинулись — одни к большому порту, другие — к малому, он услышал позади себя как бы условный знак: «Libertas seu mors!» Эти слова произнес молодой раб с упрямыми глазами.

— Свобода или смерть, — ответил ему Бастобалос.

— Меня зовут Хорат, — проговорил тот, поравнявшись с ним. — Хочу показать тебе моих друзей — Севта, Дзиду, Рату.

Те трое, с которыми Бастобалос хотел познакомиться, оказались совсем близко: один впереди, двое — по сторонам; они будто случайно окружили его. На них были те же грубые одежды, что и на остальных, только волосы перетянуты, по обычаю даков, обручем из лозы.

— Теперь мы знаем друг друга, — проговорил Хорат. — Гета подала нам знак, что ты получил пилку. Тебе остается поднять людей. Мы выбираем тебя старшим.

— Вы люди предводителя?

— Да, Бастобалос. Если боги помогут нам освободиться, мы возьмем тебя в нашу Хорибу.

— Да сбудется то, чего вы желаете. — Толмач вымученно улыбнулся.

Вскоре его выбрали старшим и рабы других племен.

…Все больше цепей было подпилено так, чтобы в решающую минуту их можно было разорвать и обрушить на охранников.