*****
Утром в холодном рассветном сумраке, яхта подошла ближе к берегу и проплывала медленно, заглядывая в каждую бухту.
Гиацинт бродил по палубе. Его друзья спали, Виола тоже спала в их каюте, вместе с дочкой.
Наигравшись с друзьями, часам к трём ночи Омела явилась к ним и сказала, что желает спать вместе с родителями, потому что, видите ли, мечтала об этом всю жизнь.
Недавно, уходя из каюты, Гиацинт любовался на них обеих, спящих.
Это было забавно. Он первый раз видел Омелу с распущенными волосами: на ночь та расплела косички и спала, склонившись головой к Виоле. Обе загадочно улыбались во сне и стали вдруг очень похожи. Мама и дочка. Ладно, пусть будет так.
В утренней дымке берег кажется ещё более пустынным, чем есть на самом деле. Не горит ни единый огонь…
Неправда: вот в рыбачьей деревушке в крайнем домике высоко над морем светится окошко. Там кого-то ждут. Ждут с ночи; наверно, хозяйка задремала, сидя за столом и ожидая мужа. Шитьё или может быть сеть, скользнула к ней на колени, выпав из усталых рук. Женщина спит, но и во сне продолжает ждать. И огонь горит, продолжая молитву о возвращении.
Гиацинт вздохнул: нет большего счастья на свете.
Хорошо, когда тебя ждут, хорошо, когда возвращаются…
Его — ждут.
Развернувшись, он хотел спуститься в каюту, но с улыбкой остановился. Опоздал… Виола поднималась на палубу, кутаясь в шаль от прохладного утреннего ветра.
— Доброе утро, любовь моя.
— Не доброе, — сердито проворчала она.
— Почему это?
Виола вздохнула:
— Потому что ты всё время исчезаешь.
Он обнял её, согревая своим теплом:
— Я больше не буду… — И добавил: — А малышка, кстати, сейчас проснётся.
— Нет, — покачала головой Виола. — Она крепко спала.
— Посмотришь, — усмехнулся он.
— Папа… — услышали они за спиной голос Омелы. Крошка стояла, держась за дверь надстройки. — Куда вы ушли? — подозрительно спросила она.
Гиацинт поцеловал Виолу в висок и нежно прошептал:
— Ненавижу женщин. Всех-всех… — и обернулся к дочке: — Что мне с вами делать?
— Любить, — Омела категорически втиснулась между ними. — Что на свете новенького?
— Всё, — ответили они. — День, которого ещё не было…
Издали наблюдая за ними, Шафран О`Хризантем удивлённо думал, что в свои двадцать семь лет, абсолютно не умеет считать. Вот стоят они, и их не двое и не трое, и не два с половиной. А сколько? Когда люди стоят вот так, то сколько бы их ни было, они называются одним странным числительным — "семья", и так будет всегда.
Удивительные вещи творятся на свете! Вчера он спросил эту смешную малышку, их дочку:
— Так вы, леди, оказывается — француженка? Я-то думал, мы земляки… Вы на вид настоящая ирландка…
Ничуть не смутившись, Омела честно сказала, что она и есть ирландка из Голуэя. Но так было до сегодняшнего дня, а теперь она стала француженкой.
— Это как же вам удалось подобное превращение? — поинтересовался Шафран, пряча улыбку.
— Я поменяла фамилию! — важно ответила девочка.
— А! Понимаю, — кивнул он. — Действительно, как просто! Удивительно.
— Это как раз неудивительно, — отмахнулась малышка. — Гораздо более странно, что я могу быть ирландкой, если у меня папа — француз, а мама — почти итальянка.
Шафран вынужден был признать, что действительно, очень странно, но в жизни случаются порой самые невероятные вещи. Вот он, жил себе спокойно, как нормальный моряк из Дублина, служил в Королевском британском флоте и вдруг встретил короля с двумя дочками, которые искали яхту на время каникул. Им понравилась "Сирена", все вместе они путешествовали вокруг Британских островов, и он, конечно, влюбился в принцессу.
— Что ж, так всегда и бывает, — рассудительно заметила Омела.
Шафран не возражал — естественно, так всегда и бывает. Самое удивительное, что они скоро поженятся со Скарлет. Ведь обычно короли соглашаются на такой брак только в сказках. Впрочем, они и в сказках далеко не сразу соглашаются…