Подвиг 1983 № 23

Боевые рейсы агитмашины

В годы войны мне довелось служить в политотделе одной из армий. Боевой задачей всех политработников нашего отделения была активная и наступательная контрпропаганда среди войск противника. Сюда входило и разоблачение чудовищной лжи о «русских варварах», об «ужасах русского плена», о «происках Кремля против немецкой нации и молодежи» и прочих вымыслах ведомства Геббельса.

Нашим оружием являлась правда о советском народе и его армии. О целях войны, которую мы вели против гитлеровских захватчиков, о гуманном отношении к пленным. С помощью листовок, через окопные рупоры и мощные громкоговорящие радиоустановки (а иногда как парламентеры) мы старались донести слова этой правды до солдат и офицеров фашистского вермахта, призывали их сложить оружие, сдаться в плен.

Судьба свела меня на этой работе с людьми, о которых я сейчас вспоминаю с большой теплотой. Все мы были очень многим обязаны начальнику политотдела нашей армии полковнику Михаилу Харитоновичу Калашнику, опытному партийному работнику. (Позже генерал-полковник Калашник был заместителем начальника Главного политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота.) Известный писатель Эммануил Казакевич, ныне умерший, служил офицером разведотдела штаба армии и тесно сотрудничал с нами.

Давняя дружба связывала меня с недавно скончавшимся бывшим переводчиком нашего отделения Поарма лейтенантом Конрадом Вольфом, сыном выдающегося немецкого писателя-коммуниста Фридриха Вольфа. Вольф был известным кинорежиссером, лауреатом Национальной премии и президентом Академии искусств ГДР. Его автобиографический фильм «Мне было девятнадцать» посвящен последним дням войны.

Мне тоже хотелось бы сейчас, спустя сорок лет после начала войны, вспомнить о том, что произошло в самом конце ее, на рубеже войны и мира, на одном из участков фронта.

Вечер 1 мая 1945 года… По шоссе Берлин — Бранденбург с большой скоростью мчится на запад маленький трофейный «опель». В машине двое: майор Василий Гришин и автор этих строк. На землю опустились поздние весенние сумерки, но мы едем с погашенными фарами: вроде бы близится мир, да война-то не кончилась.

Позади остался западноберлинский пригород Шпандау. Здесь несколько часов назад нам удалось склонить к капитуляции гарнизон осажденной цитадели.

Начальнику политотдела полковнику Калашнику (именно он стал организатором операции «Цитадель Шпандау») нелегко было послать нас парламентерами! Дело назревало более чем рискованное: в крепости засели эсэсовцы. Но другого выхода не оставалось.

Уже исчерпаны все средства и методы агитации, все возможности, однако эсэсовцы упорно отказывались капитулировать. И вот мы стали парламентерами. Все шло, как в приключенческом фильме: и подъем по веревочной лестнице на балкон крепости, и драматические переговоры внутри цитадели с офицерами-эсэсовцами. Конечно, ту мирную победу в дни войны — победу без выстрела — завоевали не только мы двое. Нам очень помогли товарищи по политотделу армии, экипаж нашей агитмашины МГУ (мощная громкоговорящая установка), главное — успеху способствовала общая обстановка на фронтах.

Пока мы занимались цитаделью, политотдел переместился далеко вперед на запад, вслед за наступающими частями. Теперь мы догоняли его. Огромное напряжение последних дней внезапно спало, сменилось усталостью и радостным чувством выполненного долга…

А вот и деревня, где расположился политотдел армии. Уже совсем стемнело. Прежде всего мы направляемся к полковнику Калашнику. Кратко докладываем ему, что задание командования выполнено: цитадель капитулировала, кровопролитие предотвращено. Лицо Михаила Харитоновича, обычно суровое и строгое, светлеет. Он встает из-за стола и крепко обнимает нас…

В соседнем доме, где разместилось наше отделение Поарма, мы попадаем в объятия друзей. Они уже немного навеселе (ведь сегодня 1 Мая!). Нас усаживают за скромный праздничный стол, поздравляют с успешным выполнением опасного задания, с благополучным возвращением из Шпандау, поднимают бокалы (точнее говоря, жестяные кружки) за наше здоровье… Веселье в полном разгаре!

Вдруг из закутка, где стоит наш служебный радиоприемник, в комнату вбегает лейтенант Вольф. Он любимец всего отделения, самый младший из нас не только по званию, но и по возрасту: ему девятнадцать лет. По поручению командования Кони занимается радиоперехватом. Сейчас у него какой-то радостно-растерянный вид. Еще неокрепшим, да к тому же дрожащим от волнения голосом он старается перекрыть радостный шум:

— Ребята, Гитлер капут!

Бурный взрыв смеха раздается в ответ на эти слова. Они давно и хорошо знакомы нам как пароль для перебежчиков на листовках, обращенных к немецким солдатам. И кому же неизвестно, что Гитлеру не сегодня-завтра капут? Для этого вовсе не надо сидеть на радиоперехвате. Но Кони сердится, что мы его не поняли:

— Да нет же, Гитлер действительно капут. Только что я поймал специальную сводку ОКВ (верховного командования гитлеровского вермахта). Под траурные звуки фанфар диктор замогильным голосом сообщил, что «фюрер добровольно ушел в мир иной».

Гремит радостное «ура!». Начальник агитмашины капитан Саша Цыганков провозглашает тост:

— За скорую победу!

Утро 2 мая выдалось пасмурным. Моросит мелкий дождь. Саша Цыганков и Кони Вольф отправляются на агитмашине в Шпандау: хотят посмотреть, как выглядит цитадель после капитуляции. Через несколько часов они возвращаются, встревоженные, взволнованные, и рассказывают нам.

Недалеко от Шпандау агитмашину остановили на перекрестке, чтобы пропустить механизированную колонну, быстро идущую из Берлина на запад. Колонна большая (танки, самоходные орудия, грузовики). На перекрестке образовалась «пробка». И вдруг танк, идущий во главе колонны, развернул орудийную башню и открыл огонь по скоплению машин. Вслед за ним открыли огонь и другие танки и самоходки. Это было настолько неожиданно и непонятно, что в первое мгновение все растерялись. Но водитель смог быстро развернуть машину и отвести ее в безопасное место. Конечно, ни о какой дальнейшей поездке в Шпандау уже не могло быть и речи…

Рассказ Саши и Кони поражает нас. Как это возможно? Ведь там же глубокий тыл. И Берлин уже взят нашими войсками! Вскоре мы получаем ответ на эти недоуменные вопросы. Полковник Калашник вызывает к себе всех работников политотдела армии и сообщает, что сегодня утром около тридцати тысяч солдат и офицеров окруженного и готового сдаться берлинского гарнизона прорвались через Шпандауский мост и движутся сквозь тылы наших войск на запад в надежде соединиться с отступающими частями вермахта. Конечно, это акт отчаяния, безумная авантюра, заведомо обреченная на провал, но она может причинить советским тылам много бед!

Немцы движутся по шоссе, у которого расположена наша деревня. Возможно, вечером они появятся здесь. Полковник приказывает всем офицерам быть в полной боевой готовности, принять тщательные меры маскировки. Но если немцы все же обнаружат нас и завяжут бой — обороняться до конца.

Наступает вечер. Дождь усиливается и хлещет по-осеннему. Низкие тучи нависли над селением. Стало совсем темно. Мы залегли на обочине, у шоссе. Рядом со мной — Кони. У каждого из нас на поясе пистолет и по две ручные гранаты. Рядом с нами немцы-антифашисты Ульмер и Эльман, уполномоченные национального комитета «Свободная Германия», наши товарищи по борьбе.

Вдоль шоссе вытянулись дома со старательно затемненными окнами. Из одного, где расположилась редакция армейской газеты «Фронтовик», приглушенно доносится знакомый голос диктора. Это радио Москвы передает приказ Верховного Главнокомандующего о взятии Берлина. Через несколько минут Москва будет салютовать войскам нашего 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов артиллерийскими залпами. И небо озарится вспышками разноцветных ракет…

А что ожидает через несколько минут нас? Во всей этой ситуации есть что-то парадоксальное. Но нам сейчас не до парадоксов!

На шоссе слышится какой-то неясный шум, он все более усиливается. Уже можно различить рев танковых и автомобильных моторов. Мы замираем, прижимаемся к мокрой земле. Мимо нас проносятся темные силуэты танков, самоходок, бронетранспортеров, грузовиков. Мы явственно слышим обрывки немецких фраз. Постепенно весь этот шум ослабевает и затихает где-то вдали. Колонна проехала, так и не заметив нас. Из окон редакции слышится радио, передающее залпы праздничного салюта.

3 мая. На голубом небосводе ярко и безмятежно сияет солнце, будто не было накануне ни дождя, ни туч. Меня вызывает к себе полковник М. X. Калашник. Склонившись над картой, разложенной на столе, он делает на ней какие-то пометки красным карандашом. Затем обращается ко мне:

— Артиллерия Резерва Главного Командования, брошенная в район прорыва, уже рассеяла вражескую колонну на отряды и группы, которые спрятались в лесах и рощах. Наши стрелковые части доколачивают их. Однако командование хочет избежать ненужного кровопролития. Вам задание: отправляйтесь на агитмашине вот сюда: здесь скопилось особенно много немцев (он показывает место на карте). Объясните им всю бессмысленность дальнейшего сопротивления. Постарайтесь убедить их сдаться в плен.

Полковник на мгновение умолкает.

— Не скрою от вас: задание очень опасное. В числе прорвавшихся много фанатиков-эсэсовцев, которым нечего терять. Они способны на все. Может быть, мне не следовало посылать вас: только позавчера вы ходили парламентером в цитадель и лишь чудом остались в живых. Но именно потому, что вам все-таки удалось склонить гарнизон крепости к капитуляции, я и надеюсь, что вы это задание тоже выполните успешно. Возьмите с собой Вольфа. Я не разрешил ему идти парламентером: это было слишком опасно и для него (в нем сразу же узнали бы немца), и для вас. А теперь пусть едет. Желаю удачи!

В голове у меня мелькает тревожная мысль: «Нельзя испытывать судьбу дважды». Но приказ есть приказ. По какой-то странной ассоциации мне вдруг вспоминаются слова из песни «В лесу прифронтовом»: «И что положено кому, пусть каждый совершит!..»

Отправляемся втроем: водитель агитмашины, Кони и я. Поездка в район прорыва проходит без особых происшествий. Прибыв на место, мы с Кони устанавливаем агитмашину на холме, репродукторами к дороге, и попеременно, подменяя друг друга, ведем передачу. За дорогой какие-то канавы, ручей с переброшенными через него ветхими мостками, заболоченный луг, еще дальше перелесок.

Репродукторы далеко разносят наши голоса, призывающие фашистов сдаваться в плен. И они сдаются, конечно, не столько потому, что мы так уж убедительно агитируем, сколько потому, что их положение действительно безвыходное. Вылезают из канав, переправляются вброд и по мосткам через ручей, тащат под руки раненых. Идут по одному, по два, по три, целыми группами! Грязные, оборванные, голодные, с потухшими глазами.

Перейдя ручей, они с поднятыми руками приближаются к агитмашине, бросают оружие и отходят в сторону. Вскоре возле машины вырастает целая гора оружия — автоматов, карабинов, пистолетов. Даже несколько фаустпатронов! А в стороне скапливается толпа пленных. С каждым часом она увеличивается. На грузовике к нам подъезжает майор Э. Г. Казакевич. Он обещает прислать солдат для конвоирования пленных и машину для транспортировки трофейного оружия.

Приближается вечер. Начинает темнеть. Мы собираемся уже закончить передачи, но у перелеска появляется новая толпа немцев. В бинокль различаем крупную группу. Пожалуй, самая большая из всех, которые сегодня сдались нам в плен. Решаем провести еще один, последний, «заход» передачи и усталыми, охрипшими голосами отдаем команду через микрофон.

Вначале все идет гладко: немцы переходят через ручей и направляются к нам. Но затем происходит нечто неожиданное: вместо того чтобы поднять руки и идти гуськом, они рассыпаются цепочкой и приближаются к нам боевым порядком. Обходят холм с флангов, охватывают его клещами… В течение дня все шло так тихо и мирно, без малейших происшествий, что мы немного «размагнитились», утратили чувство опасности. И вдруг такая угрожающая ситуация!

Пленные, стоящие невдалеке, конечно, заметили и поняли, что происходит. Они как будто не собираются нападать на нас с «тыла», но и не выражают намерения взять оружие и вместе с нами отражать атаку. В их толпе чувствуется какое-то движение: одни взволнованно перешептываются, другие смотрят на нас с любопытством и даже насмешкой. Атакующие между тем подходят все ближе и ближе.

Я говорю Кони:

— Будь нас здесь трое или двое — ничего не изменится. Уходи, пока еще есть возможность!

Кони отрицательно качает головой:

— Нет, Володя, я остаюсь с вами.

Уже после войны я видел фильмы, где в подобной же ситуации младший друг тоже хочет остаться. Тогда старший на правах командира приказывает ему, и тот уходит, сдерживая слезы. Конечно, бывало и так. Но у нас происходило иначе: я не приказываю, и Кони остается. А ведь ему только девятнадцать! Семнадцатилетним юношей вступил он добровольцем в ряды Советской Армии и вместе с нами, плечом к плечу, прошел трудными дорогами войны от предгорий Кавказа до предместий Берлина. Еще под Новороссийском его приняли в члены Ленинского комсомола. Принимая из рук помощника начальника Поарма майора Николая Суркова комсомольский билет, Кони поклялся, что не пожалеет сил для того, чтобы в борьбе с нашим общим врагом — немецким фашизмом — оправдать высокое звание комсомольца. И он сдержал свою клятву, всегда вел себя так, словно не ведал страха. Вспоминаю эпизод. Однажды в феврале 1945 года в окруженном нашими войсками Шнайдемюле мы с ним выехали на передовую, которая находилась в самом центре города. Поставив агитмашину у какой-то полуразрушенной стены, спустились с микрофоном в подвал. Из этого, как нам казалось, надежного укрытия мы и начали вести передачу. По традиции сперва был передан в качестве «музыкального вступления» какой-то шлягер, кажется «Розамунда». Как всегда, немцы в этот момент огонь не открывали: видимо, с удовольствием слушали любимую песенку. Но когда мы, сменяя друг друга у микрофона, стали призывать немецких солдат прекратить бессмысленное сопротивление, сдаться в плен и этим спасти свою жизнь, — вот тут-то начался ад кромешный. В тот квадрат, где стояла агитмашина, обрушился град снарядов и мин. Наши голоса, хотя и усиленные репродукторами, тонули в грохоте разрывов.

Наконец передача закончилась и — опять по традиции — зазвучал бравурный мотив очередного шлягера. Обычно, услышав уже первые звуки «музыкального финала», гитлеровцы прекращали обстрел. Подобной реакции мы ожидали и сейчас, тем более что звучала очень популярная среди немецких солдат «Блондес Кетхен». Но на этот раз обстрел не только не прекратился, но стал еще более ожесточенным. Снаряды и мины ложились все ближе и ближе, от их разрывов дрожали стены дома. Очевидно, нас засекли и взяли в артиллерийскую вилку. Каждую минуту можно было ждать прямого попадания, от которого не спас бы и массивный свод подвала. А наверху, как в насмешку, из репродукторов лилась веселая мелодия. Необходимо было немедленно выключить проигрыватель наверху, в машине. Но наш звукооператор, молодой старшина, впервые выехавший на передачу, растерялся. Тогда Кони, не раздумывая, выскочил из подвала, и в следующее мгновение песня оборвалась на словах — «красотка Кетхен не успела доцеловать своего дружка»… Через несколько минут умолкла и вражеская артиллерия: ориентир был потерян. Когда мы вышли из подвала, Кони стоял на подножке машины и сметал с крыши обломки битого кирпича…

Это было три месяца тому назад.

А сейчас мы — водитель, Кони и я — стоим втроем перед нашей агитмашиной и смотрим на приближающуюся вражескую цепь. Нервы напряжены до предела. Немцы совсем близко. Кажется, еще секунда — и они бросятся на нас, сомнут и уничтожат. Но вдруг опять совершается что-то неожиданное. Очевидно, по команде, которую мы не слышим, они свертывают цепь, выстраиваются гуськом и с поднятыми руками подходят к нам.

Впереди шествует (именно не идет, а шествует) морской офицер в форме капитан-лейтенанта. Он останавливается в нескольких шагах от нас, молодецки отдает честь, с театральным пафосом отстегивает от пояса офицерский кортик, протягивает его мне как старшему по званию и удаляется, четко печатая шаг. Его солдаты, молча и хмуро, без всякой патетики, бросают свои автоматы на груду оружия и тоже отходят в сторону. Ну и дела…

(С того памятного дня прошло 37 лет, но я до сих пор не могу понять, зачем капитан-лейтенанту понадобился этот спектакль с атакой? Чтобы пощекотать нам нервы? А может быть, он действительно хотел боя, но, не встретив сопротивления, в самый последний момент передумал?)

Подъезжает грузовик с конвоирами. Они складывают трофейное оружие в кузов, выстраивают пленных и уводят их в тыл, в лагерь. Майор Эммануил Казакевич выполнил свое обещание.

На агитмашине мы возвращаемся в Поарм. Обмениваемся впечатлениями с друзьями, которые ездили на другие участки прорыва. Они тоже хорошо потрудились, собрав большой «улов» пленных!

В последующие дни, которые пролетают быстро, события сменяются с кинематографической скоростью. На нашей старенькой агитмашине мы выполняем различные задания: отправляемся осматривать спрятавшуюся среди лесов научно-исследовательскую лабораторию фирмы «Телефункен», где на опытном заводике уже разрабатываются первые модели радиолокаторов; едем в японское посольство, которое находится почему-то не в Берлине, а на загородной вилле в районе Потсдама, и интернируем его персонал; везем в штаб армии обнаруженную в какой-то деревне актрису Ольгу Чехову, которая живет в Германии.

По всему чувствуется, что война вот-вот кончится. Вечером мы пишем и переводим листовки, готовимся к агитпередачам, а по ночам ездим на передовую и ведем эти передачи. В том, что немцы иначе, нежели прежде, реагируют на наши тексты — не открывают ружейный и минометный огонь, а слушают их внимательно, — мы тоже ощущаем приметы близкой победы. Но особенно явственно это видно по поведению пленных.

Вспоминаю, как я впервые допрашивал пленного в 1942 году на Украине. Это был дюжий краснощекий немец в добротной, хотя и запачканной, униформе. Оправившись от первого испуга и поняв, что его не расстреляют, он преображается. Трусливо-заискивающий тон сменяется нагловато-надменным. Всем своим видом он хочет дать понять, что хотя лично ему не повезло — он попал в плен и должен отвечать на вопросы, — но в мировом масштабе это ничего не меняет: фюрер, конечно, победит, в этом не может быть никаких сомнений!

А вот теперь, 6 мая 1945 года, в деревне Премниц, возле города Ратенов, я допрашиваю последнего пленного (конечно, я еще не знаю, что это самый последний пленный, но уверен, что один из последних). Передо мной стоит щуплый юнец, обшарпанный и растерянный. Сбивчиво и несвязно он рассказывает, что в части, где он служит, царит страшная неразбериха… Из уст в уста передаются самые невероятные слухи о фюрере, о Гиммлере и Геринге, о положении на фронтах… Командир части издал приказ отступать на запад, пробиваться к американцам, чтобы сдаться им в плен… Никто не знает, что нужно делать, но все знают, что войне скоро конец…

Да, войне действительно конец.

Утро 7 мая мы встречаем в Ратенове. В этом сравнительно небольшом городе много оптических заводов, и его недаром зовут «городом оптики». Политотдел армии разместился в нескольких домиках. День проходит в обычных хлопотах, и ничто не предвещает сенсации. Но внезапно Кони Вольф отрывается от радиоприемника и кричит срывающимся от волнения голосом:

— Только что передано сообщение о том, что в Реймсе подписан предварительный протокол о капитуляции. Завтра в Берлине командующие союзными войсками и представители вермахта подпишут акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Это победа, мир!..

Трудно описать, что творится с нами. Мы обнимаемся, целуемся. Через мгновение эта новость облетела всех работников политотдела. Они выбегают па улицу, поздравляют друг друга. Радостно смеется наш «комсорг» — помощник начальника Поарма по комсомолу майор Николай Сурков. Улыбаются начальники других отделений Поарма — подполковники Скуратовский, Спартак, Гавриков… Многие не могут сдержать навернувшиеся на глаза слезы. А ведь это люди несентиментальные, прошедшие всю войну от начала до конца, «от звонка до звонка». Долго, очень долго они, как и миллионы других советских людей в военных гимнастерках и рабочих спецовках, шли навстречу этому «последнему звонку», приближали его, как могли. И вот наконец-то он прозвенел…

Многое менялось в программе нашей агитмашины, но работу свою она продолжала…

Василий КОСТИН

Василий Николаевич Костин родился в 1927 году в селе Ильинское-Хованское Ивановской области. Во время войны был бойцом истребительного батальона. Окончил энергетический институт. В настоящее время работает старшим инженером в Иванове, принимает активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи. Член Союза журналистов СССР. Автор двух книг прозы.