Подвиг 1983 № 23

Провал агента «Загвоздика»

Капитан Шульце, начальник 318-й абвергруппы, получил из Берлина приказ. Этот совершенно секретный приказ, как и все предыдущие, адресовался не только ему, но и командиру 201-й охранной дивизии.

Отпустив подчиненных и оставшись один в кабинете, Рейнгольд Шульце не спеша вскрыл пакет. Судорожно старался предугадать содержание очередного послания. Предательски дрожали пальцы. Как себя ни настраивал на спокойный лад, из этого ничего не получалось.

У него возникло опасение, будто в столице рейха уже полностью осведомлены о всех неудачах возглавляемой им группы. В Берлине-то спокойнее. Там, судя по всему, не представляют, что значит воевать в Белоруссии…

«В течение оставшихся дней покончить с деятельностью партизанских банд в вашем районе», — гласил первый пункт приказа. Шульце горько усмехнулся: легко сказать — покончить! Можно подумать, что он до сих пор ничего не делал, что карательные акции им не предпринимались. Другое дело — что они дали? Партизаны смело вступали в бой, а когда силы становились слишком неравными, отстреливаясь, уходили в глубь лесов и болот, а потом появлялись снова, да еще в большем количестве, чем прежде.

«В течение оставшихся дней…» — повторил Шульце. У него, привыкшего к пунктуальности, такая неопределенная формулировка в первый момент вызвала недоумение. Но, поразмыслив, он вычислил: «оставшиеся дни» — это как раз те, что остаются до начала еще одного решающего наступления… Такая догадка подтверждалась и следующими пунктами этого документа.

Далее строжайше предписывалось принять все меры к полному исключению любых актов диверсий и саботажа на железной дороге, станциях, разъездах, обеспечить бесперебойное движение воинских эшелонов на фронт и с фронта.

Шульце по привычке потер мочку правого уха, встал, прошелся по кабинету. Очевидно, фюрер что-то затевает… Спохватился, потянул дверь, проверил, закрыта ли? Снова опустился в кресло, удобно вытянув под столом ноги.

Да, судя по всему, решающего наступления осталось ждать уже недолго. Скорей бы! Тогда и он, капитан Шульце, вздохнет свободнее, почувствует себя тверже, увереннее на этой проклятой земле белорусской. Она хоть и за сотни километров от фронта, но покоя ни днем ни ночью.

Капитан вдруг испугался собственного вывода: леса-то почти закрыты для немцев! Больше того, появились целые районы, где полностью функционирует Советская власть. Гауптман поежился.

И разве только партизаны не дают покоя Шульце и его коллегам? А подпольщики? Сколько времени абвергруппа занимается их розыском — и все безрезультатно. Шульце уже твердо убедился: костяк подпольщиков наверняка составляют опытнейшие большевистские разведчики. Что только абвергруппа не предпринимала — даже напасть на их след не удалось. Это и ставило под угрозу все благополучие Шульце и даже его семьи.

Итак, «директору» штаба «Валли-3» Геллеру, руководителю из Берлина, Шульце не мог доложить ничего нового. Еще в прошлый раз ему ясно дали понять: если он не покончит с большевистским подпольем, может сам поставить крест на своей карьере. И не помогут никакие связи с влиятельными лицами. Он это хорошо понимал. Полученное секретное распоряжение о вербовке провокаторов и лазутчиков из местных жителей и военнопленных до сих пор не выполнено. Правда, в последние дни все же удалось кое-что сделать по подготовке отдельных полицаев к засылке к партизанам и подпольщикам. Но об этом «кое-что» Шульце решил пока умолчать. Еще неизвестно, чем увенчается такая попытка.

Он знал крутой нрав «директора», который всегда ждал только ощутимых результатов. До чего ж хорошо, находясь в Берлине, вытягивать жилы из таких, как он, Шульце. А с кем приходится иметь дело ему? С белорусским народом? Что за народ! Дикий, лапотный, из болот и лесов, этот народ не склонился перед великой империей. Вся цивилизация, интеллигентная Европа стала на колени перед фюрером. А здесь второй фронт. Шульце из школьных учебников даже не помнит ее, эту Белоруссию. А как дерутся! Мертвые опасны. Оживают! Выбираются из могил.

— Нн-еет! — вскочив с кресла, раскаляясь, заорал Шульце. — Мы сотрем эту Белоруссию с лица земли, распашем города, а оставшихся в живых превратим в своих рабов!

Поостыв, задумался. Хорошо, что подчиненные не слышат.

Шульце вновь сел за стол, нажал потайную кнопку. В кабинет вошел дежурный и, щелкнув каблуками, замер у двери.

— Капитана Зегерса ко мне!

Дежурный исчез.

«Взвалю всю вербовку агентов на Зегерса, — решил Шульце, — пусть возится с ними. Тогда не останется времени плести интриги против меня».

Зегерс вошел без стука. Это покоробило шефа, однако от замечания воздержался. Приняв деловой тон, предложил:

— Давайте, Зегерс, еще раз уточним план засылки наших людей к партизанам и подпольщикам…

Сам Шульце план этот знал наизусть. Но мог ли он лишить себя удовольствия еще раз унизить своего заместителя, поставив его в положение экзаменуемого школяра?

Зегерс понял это. Внешне же остался невозмутимым. Вытянувшись перед столом, за которым восседал Шульце, пункт за пунктом изложил все задачи, разработанные для тех, кому предстояло «внедриться» к партизанам и подпольщикам. В задачах предусматривалось: выявление численности партизанских отрядов и подпольных групп, их расположение, фамилии руководителей, связи… Неясным по-прежнему оставалось только одно, но самое главное: кто и как эти задачи будет выполнять?

— Людей среди полицаев подобрали? — спросил Шульце.

— Я вам еще вчера докладывал, — ответил Зегерс, — подходящих кандидатур нет. Одни просто трусливы. Других партизаны уже достаточно знают по карательным акциям.

— Плохо ищете, — прервал Шульце, — действуйте активнее. И не останавливайтесь ни перед чем. Надо — арестуйте, мучайте, пригрозите смертной казнью. В конце концов найдется же такой, который для спасения своей шкуры предаст мать родную. И больше, дорогой Зегерс, никогда мне не говорите, что таких людей нет. Они всегда были, есть и будут.

В ответ Зегерс щелкнул каблуками, вскинул подбородок, давая понять, что указание шефа понял и выполнит.

Шульце вдруг более мягко спросил:

— Когда из рейха прибыли Сметанин и Драгун?

— Вчера в 23.00.

— Где разместили?

— На «Зеленой». Как условились.

— Из местных жителей их кто-нибудь видел?

— Никак нет. Все было сделано, как предусмотрено.

— О прибытии доложите в «Валли-3».

— Уже доложено, — ответил Зегерс с затаенным злорадством. — «Валли-3» характеризует Сметанина и Драгуна как весьма перспективных.

— Это мне известно, — небрежно заметил капитан.

— Отъявленные рецидивисты, — ровным голосом продолжал доклад Зегерс, — в рейхе они сидели в концлагере. В тридцать девятом году гестапо выпустило этих бандитов и передало в распоряжение абвера. О них докладывали лично адмиралу Канарису.

— Господин Зегерс! — вскочив с кресла и побагровев до корней волос, закричал Шульце. — Я запрещаю в моем присутствии непочтительно отзываться о людях, чьи заслуги признаны адмиралом Канарисом.

— Но… господин капитан! Я считаю долгом своей чести доложить вам все известные мне подробности об этих русских. Особенно о Сметанине. Абвер на них делает большую ставку. Не зная деталей, вы рискуете… Впрочем, господин капитан, — он сделал многозначительную паузу, — …вы и сами знаете, чем может это кончиться…

Шульце понял, что переиграл. Вяло опустился в кресло.

— Нервы. Нервы, дорогой Зегерс. Уж лучше на фронт, чем в этой дыре… Прошу вас, продолжайте.

— Оба отличились. Особо в акциях по уничтожению русских и других славян в рейхе и Франции. Местные условия и обычаи белорусов изучили превосходно.

— Каким образом? — тихо спросил Шульце, давая понять, что стычки как бы не было.

— Родители — помещики из здешних мест. По наследству, по крови, должно быть. А главное — в рейхе прошли, кроме тюрьмы и концентрационного лагеря, отменную подготовку в специальной школе. Изворотливы, быстро ориентируются в любой обстановке, хитры, чрезвычайно коварны и жестоки.

— Ладно, — оборвал Шульце. — Пусть два дня отдыхают, осваиваются. Прикажите непременно ознакомиться с местностью. Сметанина направьте в полицию, Драгуна — в охранное. И чтоб легенда выдерживалась от буквы до буквы. И побег к партизанам, и все прочее чтобы выглядело достоверно. Если потребуется, то разрешаю им ликвидировать какого-нибудь раззяву из полицейских. В случае чрезвычайных обстоятельств разрешаю пустить в расход двух-трех полицейских. Но преподнести это надо Сметанину и Драгуну как акт нашего исключительного доверия… Это дело тоже поручаю, Зегерс, вам. Под вашу полную ответственность. Все. Вы свободны.

«А ведь неплохо придумано, — сказал самому себе Шульце, оставшись один. — Надо только сообщить „Валли-3“, что операцией непосредственно занимается Зегерс. В случае неудачи все шишки ему. А если удача? Тогда напомним, кто задумал операцию, разработал и, наконец, кто, черт возьми, ею руководил!» Шульце хотелось добиться успехов и выйти живым из этой мясорубки. Выжить. Любой ценой, но выжить. Кто останется жить, тот и герой. Надо реально смотреть на вещи. Не упустить случая продвинуться по служебной лестнице. Магда, его Магда бесконечно спрашивает, когда же он наконец получит чин майора. Напоминает, что на Восточном фронте всякий может отличиться. Эх, Магда, Магда! Правда, она уже спасла его два раза от Восточного фронта с помощью своего любовника фон Экмана, полковника имперской безопасности. На этот же раз и Магда не поможет.

Шульце поднялся, в задумчивости прошелся по кабинету. Остановился у сейфа, куда убрал приказ, пришедший из Берлина. Перед мысленным взглядом вновь возникли грозные строки. Покончить с партизанами, покончить с подпольщиками. А кто они, эти подпольщики? Наверняка люди с опытом, профессиональной подготовкой.

Капитану Шульце, его заместителю капитану Зегерсу, возглавлявшим 318-ю абвергруппу, и в голову не приходило, что не партизанский отряд особого назначения, не многочисленная подпольная организация со спецподготовкой противостоит им, а всего лишь небольшая группа сельских комсомольцев, руководимая 18-летней Фрузой Деньковой. Шульце опять-таки не знал, что два дня спустя после поступления в 318-ю абвергруппу грозной бумаги из Берлина и прибытия из рейха двух «перспективных» головорезов, обольский подпольный комитет комсомола провел заседание, на котором выступил Варкиянов — комиссар партизанского отряда имени К. Е. Ворошилова.

Заседание проходило в деревне Ушалы, в доме Деньковых. Ближе к вечеру сюда по одному, по двое прибывали подпольщики. Кто-то принес гармонь, чтобы заседание в случае необходимости выдать за обыкновенную вечеринку.

Солнце уже скрылось за лесом. В притихшей, а вернее, в притаившейся деревне ни души. Будто она вымерла. В доме у Деньковых полумрак. Окна плотно закрыты льняными занавесками. На заседании, кроме Варкиянова, присутствовали: Фруза Денькова, Наташа Верман — секретарь Сиротинского подпольного райкома комсомола, Володя Езовитов, Мария Лузгина и еще пять членов подпольного комсомольского комитета. Знакомство времени не заняло. С членами комитета Варкиянов встречался и прежде. За охрану он тоже не тревожился. Она была поручена Николаю Денькову, брату Фрузы, партизану, уже испытанному в боях. Помогать ему будут его родители Савелий Михайлович и Марфа Александровна.

— Начнем, пожалуй, — сказала Наташа Верман, — слово Фрузе Деньковой.

Из-за дощатого стола, накрытого домотканым абрусом,[2] поднялась хрупкая девушка. Она машинально одернула платье и, пылая лицом, обратилась к друзьям:

— Наша комсомольская организация выросла не только количественно, но и качественно. Начали мы с семи человек, теперь нас более двадцати. Ряды патриотов растут с каждым днем. Во всех населенных пунктах нашего района хлопцы и девчата готовы воевать с фашистами. Это наш боевой комсомольский резерв. Недавно повстречалась мне одна девушка. Просила помочь связаться с партизанами. Хочет, говорит, бить врага. Я спрашиваю: «А чем бить будешь, кулаками, что ли?» А она в ответ: «Нет, автоматом!» И что вы думаете? У нее, оказывается, и в самом деле есть автомат. Нашла и припрятала… Такие факты, конечно, радуют, — продолжала Фруза, — но нельзя забывать о другой стороне дела. После диверсий на железной дороге гитлеровцы задумали подослать к нам и к партизанам провокаторов. Мы должны быть к этому готовы. Может, нам воздержаться от приема новых ребят в нашу подпольную организацию? Надо усилить конспирацию, быть предельно бдительными. И еще надо, чтобы…

Речь Фрузы прервал сигнал, поданный внешней охраной.

— Спокойно! — сказал Варкиянов. — Всем оставаться на местах, приготовить оружие.

Володя Езовитов выскочил в сени, столкнулся с Савелием Михайловичем. Тот зашептал:

— В деревне появились унтер из «охранной» и с ним двое полицаев.

— Как же вы узнали их? Темень ведь.

— Э, сынок. Тех-то, окаянных, я и за сто верст учую. И куда заглянули — тоже знаю. Вошли во вторую от края хату. Там самогон имеется. А они до него дюже охочи.

— Спасибо, Савелий Михайлович, у вас прекрасный слух и отличное зрение, — сказал Езовитов, — продолжайте наблюдать за ними.

— Я уже сказал своему сыну. Он командует — я исполняю.

— Хорошо, Савелий Михайлович, доложу комиссару.

— Доложи, доложи!

Заседание продолжалось. Когда Фруза закончила доклад, Варкиянов попросил слова. Говорил комиссар обстоятельно.

— Дела комсомольской организации добрые, но следует помнить, что после каждой успешно проведенной операции вести борьбу с врагом еще труднее. Фашисты предпримут все, чтобы найти и схватить подпольщиков. Ради этого они пойдут на любые провокации. Надо решительно воздержаться от всяких контактов с неизвестными лицами, надо обо всем подозрительном, необычном сразу же сообщать комитету и командованию отряда… Задача на первый взгляд кажется простой, — продолжал Варкиянов, — однако можем ли мы совсем отгородиться от людей? Можем ли закрыть доступ в свои ряды настоящим патриотам? Нам известно, многие честные люди пытаются наладить с нами связь. Есть среди них и бойцы, из-за ранений отставшие от своих частей. Как им не помочь? А в то же время мы располагаем и такими сведениями: из Германии фашисты привезли сюда своих агентов. Под видом советских бойцов, бежавших из плена, они должны осесть в окрестных деревнях, чтобы потом внедриться в наши ряды…

Снова раздался сигнал тревоги.

— В чем дело? — спросил выскочивший на крыльцо Езовитов.

— Вышли из хаты, — сообщил Деньков-старший. — Слышишь, болтают? Не иначе, как самогону набрались.

— В нашу сторону не свернут?

— А холера их ведает? Кажется, поворачивают оглобли обратно. Думаю, не свернут. К ночи пугливыми делаются. Если свернут, Николай заметит. В одну минуту сообщим. Силы-то не ахти какие.

— А как там «тылы»?

— Старуха на посту, — ответил Савелий Михайлович, — она у меня как солдат. Пока разводящий не прибудет, с поста ни шагу.

— Пока в порядке, — доложил Езовитов, вернувшись в дом.

— Будем заканчивать, товарищи! — сказал Варкиянов. — Наш совет таков: проверьте всех, кого за последнее время вы приняли в свою организацию. Все. А теперь расходиться. По одному, по двое…

Фрузу Варкиянов попросил задержаться.

— Хочу еще раз вернуться к нашему разговору, — сказал ей комиссар. — Избегать контактов с неизвестными людьми надо тоже умело. Совсем быть нелюдимыми негоже. Во всех случаях надо держаться естественно, никакой подозрительности не выказывать.

И последняя просьба. Уже совершенно секретная. Берегите «Фридриха»! При всех обстоятельствах он должен быть у абвера вне подозрений. Помните и о том, что на него могут напасть и партизаны. Им-то неизвестно, что он наш друг. Судить будут по мундиру. Словом, оберегать «Фридриха» — целиком ваша задача. Вы его нашли, вы за него и в ответе.

Ночь выдалась на редкость тихой. Ни малейшего шороха, ни дуновения ветерка. В такой безмятежный час даже не верилось, что на всей земле советской полыхает война, льется человеческая кровь.

Варкиянова, его товарищей, возвращавшихся со встречи с юными подпольщиками, и такая ночь не радовала. Тяжким грузом давила ответственность за малоопытных бойцов. Никем не замеченные, они выбрались из деревни, беспрепятственно миновали вражеские посты. До полянки в лесу, на которой должен был ждать их партизанский разъезд с оседланными лошадьми, осталось не более трех-четырех километров.

Еще немного — и можно распрямиться, перевести дух, поставить оружие на предохранитель, в полный голос обменяться мыслями… Но Борис Кириллович Варкиянов именно сейчас старался не думать о скором отдыхе. По опыту, накопленному за месяцы партизанской борьбы, он знал: опасность подстерегает именно в те минуты, когда кажется, что она миновала. Поэтому он шел теперь с особой осторожностью, до предела напрягая зрение и слух.

Предчувствие Варкиянова не обмануло. Он первым уловил близкий хруст валежника. Услышали его и Николай с Наташей. Все трое мгновенно замерли. Что это? Кто наступил на хворостину? Может, какой зверь?

По знаку Бориса Кирилловича Наташа и Николай залегли, приготовились к бою. Хруст повторился. И на этот раз еще громче. Припав к земле, Варкиянов и его спутники разглядели на фоне уже слегка посветлевшего неба фигуру фашистского солдата, вышедшего из кустов и направлявшегося к дороге, что вела к лесу. Из кустов же донесся приглушенный разговор.

— Засада, — зашептал комиссар. — Скоро она, наверное, будет снята, поскольку светает…

Борис Кириллович огляделся. Окончательно сориентировался и приказал Наташе и Николаю переместиться влево, к овражку и там занять оборону.

В напряженном ожидании прошло еще несколько минут. И вот в кустах послышалась команда. Из-под валежника, хвороста, лапника стали вылезать гитлеровцы. Потягиваясь, зевая, лениво переговариваясь.

— Их, пожалуй, не меньше взвода, — прикинул Варкиянов.

— Для нас троих и этого будет немало, — отозвался Николай.

— Надо выстоять до подхода нашего разъезда, — сказала Наташа.

Мысль Бориса Кирилловича работала напряженно. Он понимал, что разумнее всего было бы избежать неравной схватки. Но что тогда станет с партизанским разъездом, который вот-вот здесь появится? И если враг заметит его первым?

Итак, решение принято: вступать в бой! Внезапность стоит многого.

А гитлеровцы, закинув автоматы за спину и растянувшись в цепочку, не спеша идут к оврагу.

— Николай, — указал Денькову комиссар, — видишь солдата с пулеметом? Это твоя цель. Бей без промаха. Офицеров я беру на себя. А ты, Наташа, стреляй по тем, кто к нам ближе. И приготовьте гранаты.

Комиссар открыл огонь первым. Автоматная очередь оказалась удачной. Деньков тоже не промахнулся. Уцелевшие фашисты залегли. Оторопев, они палили во все стороны. Некоторые из фашистов попали под пули своих. Но взвод есть взвод: бой затягивался.

И вот он — партизанский разъезд. Разведчики правильно оценили обстановку и густо ударили по фашистам.

Лишь немногим гитлеровцам удалось скрыться в лесу, но оттуда они предпочли не подавать признаков жизни.

Захватив трофейное оружие и документы офицеров, Варкиянов, Деньков и Наташа с разъездом углубились в ельник.

Получив исчерпывающие инструкции, Сметанин — «Загвоздик» — готовил группу к «побегу» в партизаны. Первый этап операции «Лес», как ее нарекли Шульце и Зегерс, начинался в ночь с 27 на 28 апреля, когда люди «Загвоздика» несли караульную службу. В наряде их находилось четверо. Четвертый являлся «чужаком» — объектом для ликвидации. Убрать его предписывалось Сметанину.

Всем троим по разработанному абверовцами плану надлежало без промедления выйти в район Козьянских лесов и с повинной явиться к партизанам. Для быстрейшей и надежной легализации в партизанском отряде Сметанин-«Загвоздик» должен был любыми средствами завоевать доверие командования. Если не появится иной возможности — создать обстановку, при которой убийством обоих сообщников по «побегу», якобы пытавшихся вернуться в полицию, окончательно реабилитировать себя.

И вот спустя два с половиной часа все по тому же сценарию Шульце и Зегерса в полиции возникла тревога. Причиной тому послужило исчезновение трех полицейских и бездыханное тело четвертого. Оружия при нем не оказалось. Поскольку начальник полиции Экерт не посвящался в операцию «Лес», он немедленно доложил Шульце о чрезвычайном происшествии. Шульце приказал начальнику полиции немедленно прибыть для объяснения.

— Стой! Руки вверх! Бросай оружие! — раздался оклик партизанского дозорного из лесной чащобы.

— Да мы к вам, к партизанам. Намаялись, аж падаем, — заговорил «Загвоздик», пытаясь снять из-за спины вещевой мешок.

— Руки! — властно приказал дозорный. — Два шага вправо и не шевелиться.

— Да я хотел мешок снять, все плечи оттянул — патроны, гранаты.

— Сами скажем, когда надо будет, а сейчас стой и не шевелись.

— Хорошо, что встретили, — канючил «Загвоздик», — сутки на ногах, всю дорогу пехом, во рту ни росинки. Погони боялись. След крутили… А кто мы такие, товарищ хороший, так это по нашей форме видно — полицейские. Нам скрывать нечего. Мы перед Советской властью рук не замарали.

— Ладно, ладно, разговорился, — одернул его партизан. — Ваня! Давай-ка пощупай господ полицейских.

— Ну, чего стоишь, как дева невинная, ноги шире. Вот так. Аа-а, ножик? Зачем? — спрашивал Ваня.

— Дык мы там одного кокнули, своего, на посту.

— Ладно, Ваня, завяжи им глаза, чтоб по лесу не зыркали. И в штаб. Там разберутся, кто такие. Ваня, в случае чего не церемонься.

В штабной землянке находился заместитель командира отряда по разведке Тиконов. Он выслушал рапорт о задержании трех неизвестных с оружием, запасом патронов и гранат без запалов. Тиконов срочно приказал посыльному вызвать в штаб командира и комиссара, а задержанных под охраной рассредоточить по одному в землянках.

6 мая. В обусловленном заранее месте, у развилки дорог, справа, у третьего столба полуразвалившегося забора, Мария Лузгина изъяла немецкую стреляную гильзу. Девушка понимала: радоваться еще рано. Поэтому гильзу не прятала. В руке держала. Наготове. Чуть что — отбросить ее в сторону.

— Смотри, Маша, — расставаясь с ней, наказывала Фруза. — Это тебе не с Володей прогулка, а очень ответственное и боевое задание подпольного комитета комсомола. Оттого, как ты с ним справишься, будет зависеть жизнь многих наших товарищей.

Когда Мария Лузгина подошла к нужной сосне, Фрузы там не оказалось. Что случилось? С опаской осматриваясь, Маша ничего подозрительного не приметила. Но в сознание стали закрадываться смутные и дурные предчувствия. Только бы не заплакать. И вдруг от вывернутой сосны отделилась Фруза. Маша на радостях даже побежала подружке навстречу.

— Машенька!

— Фруза!

— А я за тобой, Маша, наблюдала из леса. Ты действовала как настоящий конспиратор. Молодец.

— На, держи. — Разжав кулачок, Маша открыла на ладони гильзу.

Из гильзы Фруза извлекла туго свернутую бумажку.

— Ты читай, а я понаблюдаю за лесом, — сказала Лузгина.

В бумажке той чернилами по-русски, почти каллиграфическим почерком, с некоторыми грамматическими погрешностями сообщалось: «28 апреля в один из партизанских отрядов заброшены под видом советских патриотов трое полицейских. Один из них агент абвера Сметанин, прибывший из Берлина со спецзаданием. Двое других — полицейские. Полицаи будут фигурировать под своими подлинными фамилиями. Агент абвера — под кличкой „Лев“, а фамилия — Загвоздик. Приметы агента: 26―28 лет, рост 181 см, плотного телосложения, немного сутуловат, шатен, короткая стрижка волос, лицо продолговатое, нос прямой, брови средние, глаза зеленые, уши большие, подбородок широкий с ямочкой.

Особые приметы: над правой бровью тонкий шрам, заметным становится при покраснении лица. Безупречно владеет приемами борьбы, отлично стреляет с правой и левой рук, мастерски бросает нож, обладает исключительной выносливостью, продолжительное время может находиться без пищи, воды и сна, не теряя при этом физической силы. Умеет быстро и ненавязчиво приспосабливаться к людям, прекрасно разбирается в человеческих слабостях, наблюдательный и чрезвычайно осторожный. Я был в Полоцке. По прочтении сжечь. „Фридрих“».

— Маша, у тебя есть спички или кресало?

— Нет, Фруза. У нас и дома уже давно спичек нет.

— Маш, подойди ко мне поближе и постарайся запомнить слово в слово все то, что я тебе прочту. Я так волнуюсь, что могу что-нибудь упустить, забыть…

Из леса они вышли врозь. Лузгина получила задание от Фрузы: срочно разыскать Машу Дементьеву и направить ее, если она чувствует себя хоть чуть-чуть лучше, к ней, Деньковой. Надо было как можно скорее, чрезвычайно срочно, передать сообщение «Фридриха» в партизанский отряд. Теперь вся надежда на Машу Дементьеву — партизанскую связную.

В Ушалах Дементьева появилась к вечеру. Уставшая, похудевшая, еще не оправившаяся от болезни.

— Машенька, как чувствуешь себя? Как твое здоровье? — прижимаясь к ее щеке, расспрашивала Фруза.

— Да так. Вроде бы лучше. Хожу, гуляю понемногу. Ходить быстро разучилась, а так все в ажуре, как мама говорит. Спасибо, что не забывали, навещали. Мама уж очень рада.

— Что ты, Машенька. Какие тут благодарности.

— Фруза, да ты уж говори, не томи. Не зря ведь позвала.

— Маша, милая. Я даже не знаю, как и начать. Все сама вижу, все понимаю и могу твердо сказать, что тебе еще лежать надо.

— Нет, Фруза. Лежать мне больше нельзя. Я и так залежалась. Ходить мне надо. И коль до тебя дошла, жить буду, — улыбнулась Дементьева.

— Есть для тебя задание, Маша. Срочное, важное, очень даже важное. А кроме тебя, выполнить его некому. Не сможет никто. Дороги не знают. Плутать начнут, фашисты схватить могут. Допустить этого нельзя никак. Одним словом, Машенька, на тебя одну только и надежда. Даже проводить тебя некому.

— В отряд надо? Да?

— Да, Маша, в отряд.

— Я согласна. Говори, что надо, и в дорогу.

— Маша, спасибо. До утра ждать никак нельзя. Каждая минута дорога!

— Говори же, не будем терять времени. При деле я и поправлюсь скорее. Говори.

— Постарайся только все хорошо запомнить, что я тебе буду говорить. Обязательно все надо запомнить.

Через несколько минут Дементьева повторила сообщение «Фридриха».

— Хорошо, Маша! Запомнила все хорошо. Это тебе на дорогу, — протянула торбочку с едой Денькова.

— Фруза, скажи маме, чтоб она не беспокоилась.

— Хорошо, обязательно. Провожу тебя до Глубокой балки, а оттуда зайду к вашим. Да, вот еще что. Возьми-ка мой браунинг.

Превозмогая слабость, дважды за долгий путь теряя сознание. Маша Дементьева только к вечеру добралась к партизанским постам.

— Стой! — негромко прозвучал голос дозорного.

— «Багульник», — ответила Маша, изнемогая от слабости.

— «Брусника», — послышался отзыв, — проходи.

— Одна я не доберусь. Помогите мне. Постарайтесь пройти так, чтобы никто нас не заметил.

— Хорошо. Савушкин! Остаетесь за старшего. Я в штаб.

— Слушаюсь!

— Маша, что с вами? Вы больны? — обеспокоился комиссар Варкиянов.

— Да так, немножко… Все пройдет… Я от Деньковой…

— Савушкин, срочно крепкого чаю с малиной и мятой.

— Слушаюсь!

— Огольцов! Пулей за врачом.

— Слушаюсь!

— Борис Кириллович, я действительно заболела. Поэтому слушайте внимательно… Наблюдательный и чрезвычайно осторожный, — закончила она свой доклад, и в этот момент в землянке появился врач.

— Спасибо тебе, дорогая, спасибо. Сама не знаешь, какой ты совершила подвиг. И как ко времени подоспела… Доктор! Делайте что хотите, но эту девушку поставьте на ноги, — сказал Варкиянов.

— Огольцов!

— Я!

— Срочно, но спокойно и без беготни, попроси в штаб командира, начальника штаба и заместителя командира по разведке, но чтоб ни одна живая душа ни гугу.

«Так-так, — оставшись один, рассуждал комиссар. — Видать, Шульце припекло. Ну что же, операцию „Лес“ будем продолжать».

Приход командира, начштаба и зама по разведке оторвал комиссара от раздумий. Когда он пересказал им все, что сообщила о «Загвоздике» Маша, первым их желанием было схватить лазутчика.

— И судить его всем отрядом! — сказал Бестеров, порывисто вставая с табуретки.

— Погоди, не горячись, — остановил командира Варкиянов.

— Чего ждать? Пока гадюка уползет?

— А к чему, собственно, ей уползать, если специально приползла? — принял сторону комиссара заместитель командира отряда по разведке. — Давайте присядем и рассмотрим эту новость под разными углами.

Командир нехотя согласился. Присел рядом с комиссаром. Пытливо заглянув в лицо своего зама, дал «добро»:

— Ну, давай, разведчик, раскладывай свои «углы».

— Попробую! — Тиконов, в недавнем прошлом лейтенант погранвойск, по-деловому стал излагать соображения.

— Итак, вариант первый. «Загвоздик» схвачен, судим и казнен. Этого он, бесспорно, заслужил. А дальше что? Абвер рано или поздно узнает, что их агент провален. Попытается заслать к нам другого, но уже сделает это тоньше, хитрее. Удастся ли нам и тогда выявить и обезвредить и его?

— Гарантировать это трудно, — согласился командир, — но непременно врага обнаружим.

— Это точно, — поддержал Бестерова начальник штаба отряда. — Чего ж на войне врага бояться.

Выдержав паузу, Тиконов продолжал:

— Теперь вариант второй. «Загвоздик» остается в отряде и живет вровень со всеми. Ходит в секреты, в засады, даже в разведку…

— Эк, куда хватил! — перебил командир. — Так он и со своими хозяевами в открытую встречаться начнет.

— Ну и что же? Мы ему даже поможем. Только дадим не то, что он ищет, а то, что сочтем нужным. Материал о себе для абвера мы специально подработаем и постараемся, чтобы он попал в его руки.

— Я понял, куда лейтенант клонит! — оживился начальник штаба. — С этим «Загвоздиком» мы сможем загвоздить фашистам отменный кол.

— Подожди, не торопись, — остановил разведчик начштаба, — я еще не все «углы» расставил. Итак, убежден, что ни сегодня, ни в ближайшее время «Загвоздик» из отряда не уйдет. Тут опасного для нас нет. Мы знаем, что он шпион, но он-то не знает, что нам это ведомо. Крайне важно, чтобы он и впредь ничего не заподозрил. Теперь главное. Шпион, находящийся под наблюдением, — наполовину безвреден. Остается сделать его максимально полезным.

— А ведь ты прав! — восхищенно заметил командир. — Ну и голова у тебя! Я предлагаю, — продолжал командир, — всех троих зачислить в отряд бойцами, но распределить по разным ротам. Будем назначать их в дозоры и секреты, но обязательно с нашими товарищами. И тут не следует переигрывать, слишком выказывая доверие вчерашним полицаям. «Загвоздик» ведь в случае подозрения или промаха ни перед чем не остановится. Любой недобор или перебор враз учует. Сейчас главная задача — установить, каким образом будет он поддерживать связь со своими хозяевами и здесь со своими попутчиками по «побегу». Ведь не пришел же он в отряд с рацией?

— Рация не обнаружена, — подтвердил зам по разведке. — Полагаю, что «Загвоздик» будет выходить на связь в ближних деревнях. Там абверовцы наверняка подготовили для него связных, а может, и посолиднее кого-либо.

— Скорее всего что так, — кивнул начштаба, — и пусть «Загвоздик» на этих связных выйдет. Под нашим контролем, разумеется. И вот еще что: надо подобрать в «дружки» и «опекуны» «Загвоздику» надежных хлопцев — двух-трех. Умных, смекалистых, таких, чтобы, не переигрывая, создали ему условия для связи и постоянно держали его в поле зрения.

— Подберем, — сказал Варкиянов. — Есть такие у меня на примете. Думаю, для начала подключим одного человека, а по ходу операции «Лес-два» будем вводить новых. Но вот вопрос: допустим, «Загвоздик» к нам «внедрился» и наладил связь со своими. А дальше что? Снабжать его дезинформацией? Надолго ли этого хватит? Не лучше ли использовать его раз-два, но для самого главного?

— Что, комиссар, имеешь в виду? Уж не мост ли?

— Именно…

— Резонно, резонно! Но такое дело еще обмозговать надо, рассмотреть, как говорит главный разведчик, под всеми углами. А пока скажи, кого «Загвоздику» в «опекуны» прочишь?

— Думаю, что лучше Павла Губаря никто другой для первой роли не подойдет.

— Ты что это, комиссар, никак мои мысли прочитал? — изумился командир. — Как раз я тоже о Губаре подумал. А что ты скажешь, лейтенант?

— Кандидатура подходящая.

— Добре. Потолкуем с Павлом сегодня же. Только не здесь, а где-нибудь в затишке. Да, вот еще. Это тоже по твоей части, сразу же займись подбором еще двух-трех бойцов. Время не терпит.

Павла Губаря в отряде звали еще и Губой. Он на это, однако, не обижался, потому как сам же дал повод к такому прозвищу. А произошло это так. Когда отряд только сколачивался и бойцы, знакомясь друг с другом, рассказывали о себе всякие истории, зашел разговор о том, кто, где и как встретил войну. Когда об этом спросили Павла, то он, человек характера открытого, общительного, остался верен себе. Широко улыбаясь, признался:

— Война застала меня, братки, знаете где? На «губе»!

— Это как на «губе»? — не понял Яковец, в прошлом колхозный счетовод, так и не призванный в армию по причине «стопроцентного плоскостопия». Другие бойцы тоже попросили объяснить.

— Так вы не знаете, что такое «губа»? — удивился Павел. — Сразу видно, что кадровую не служили. «Губа» — это гауптвахта. Понятно?

— А за что же ты туда угодил?

— Из-за любви, — ответил Губарь и, уловив недоумение товарищей, пояснил: — Приглянулась мне одна дивчина. В увольнении встречался с нею. А пятнадцатого июня, за неделю до войны, уезжала она на все лето в Ленинград. Ну я, понятно, дал слово проводить ее. Ведь день-то был воскресный. А с утра приказ: в увольнение — никого! Как быть? Махнул я в самоволку. Да неудачно — на патрулей нарвался. Ротный наш был строг — десять суток выдал, на всю катушку отмотал, значит. Срок свой я, сами понимаете, не отсидел. На седьмые сутки война. Так я с «губы» прямо в бой. А потом окружение, ранение…

— Вот же какая у тебя, Губарь, «губа» получилась! — не без ехидства заметил Яковец. — Фамилии твоей соответствует.

С того разговора и прилипло к Павлу прозвище Губа. Новые бойцы, пополнявшие отряд, принимали это за фамилию. Некоторые считали его человеком, у которого прихрамывает дисциплина. Да он и сам это не старался опровергать. Перед начальством не тянулся, в спорах с товарищами порой был горяч. А главное — его находчивость нередко граничила с озорством, за что ему не раз доставалось от комиссара. Иные проделки Павла потом долго вспоминались в отряде, веселили бойцов. Получив приказ схватить и доставить в партизанский лагерь одного старосту, чрезмерно усердствовавшего в сборе продовольствия «для нужд германской армии», он устроил для сельчан и партизан настоящий спектакль. Зашел в хату старосты, когда тот сел щец похлебать. Зашел спокойно, точно в гости. Староста, увидев партизана, обомлел, с места двинуться не мог. А Павел отведал из чугунка щей и, убедившись, что они не слишком горячи, надел старосте чугунок на голову. Потом поднял это живое чучело из-за стола, взял под руку, вывел на улицу и, не торопясь, прошелся с ним по селу.

В таком же маскараде доставил Губарь старосту в отряд. Все сбежались поглядеть на диковинку. Поднялся смех. Даже Варкиянов не удержался. Но затем все же спросил Павла:

— Зачем спектакль устроил?

— Чтобы он, гад, наши тропки не увидел. Ему положено было глаза завязать, а мне платок марать не хотелось. Да и вести эту погань в таком вот футляре сподручнее. Захочет — все равно не убежит.

«Спектакль», затеянный Губарем, продолжался. Его второе действие началось, когда попробовали освободить голову старосты от «футляра». То ли голова у него распухла, то ли еще что… В общем, как ни тянули посудину, как ее ни крутили — не снималась. И тут, конечно, многие поспешили с «советами». Кто-то предложил разбить чугунок кувалдой (вместе с башкой предателя, разумеется), другой — посоветовал оторвать этот чугунок вместе с башкой. Кончилось дело тем, что партизанам пришлось расколоть чугунок на голове старосты.

А что «выдал» Губарь во время налета группы партизан на небольшой фашистский гарнизон! Когда часть личного состава была перебита, а часть разбежалась, взял Губарь из штаба портрет фюрера и прикрепил на дверцу уборной. А в качестве противовеса пристроил на внутренней стороне дверцы две гранаты-«лимонки». С расчетом, что, если потянуть портрет, из запалов выдернутся кольца.

И что получилось? На другой день в гарнизоне появилась рота фашистов. Прибыло и абверовское начальство. Увидев портрет фюрера в непотребном месте, офицеры разъярились. Самые усердные кинулись снимать портрет. И тут обе гранаты рванули…

Вот каким был Павел Губарь, или Губа! Смелый, смекалистый, рисковый. Комиссар ценил Павла. За лихостью его он разглядел еще острый ум, проницательность, способность точно рассчитывать каждый шаг. Кому же еще поручать «шефство» над «Загвоздиком»?!

Павел сразу же уяснил суть задачи, которую ему поставили. Даже пошутил:

— Друзей у меня много. А вот со шпионом «дружить» не доводилось. Но коль нужно для дела — «подружимся», повоем в две глотки с этим волчиной.

Первая боевая задача, которую «доверили» «Загвоздику», была не из сложных. Вместе с пожилым малоразговорчивым партизаном по фамилии Олешкевич с рассвета и до заката пробыл он на посту в непосредственной близости от лагеря. А через день на этом же посту и вместе с тем же Олешкевичем пробыл «Загвоздик» еще и ночь. В полдень, когда оба они уже отдохнули, комиссар спросил Олешкевича, как новичок нес службу?

— Нормально, — ответил тот.

— Ну коль нормально, то поручим ему что-нибудь потруднее, — сказал комиссар. — Парень молодой, выдержит.

Через ночь «Загвоздика» послали на охрану партизанской тропы вдалеке от лагеря — у выхода из леса. А в старшие определили Павла Губаря. С ним «Загвоздик» почувствовал себя вольнее, нежели с замкнутым и суровым Олешкевичем. Павел на «Загвоздика» исподлобья не глядел. А когда оба залегли в низком, густо разросшемся ельнике, окаймлявшем лесную опушку, Губарь предложил сторожить тропу поочередно.

— Как это? — не понял «Загвоздик».

— А очень просто. Пока ты ведешь наблюдение, я дремлю. А через пару часов меняемся. Ну как? Согласен?

— Ладно ли это будет? — засомневался «Загвоздик». — А вдруг проверка? Что тогда?

— А ничего. На то ты и в секрете, чтобы ты все и всех видел, а тебя никто. Разумеешь? А, во-вторых, если кто и нагрянет, глаза открыть всегда успеешь. Самое главное, чтобы ты сам не уснул. Тогда нам хана. Крышка, брат.

— Ну ладно, — согласился «Загвоздик». — Пусть будет по-твоему.

— Добре. Так ты, Тереха, первым и дрыхни. Смотри только, не храпи. Ночью все за версту слышно.

Два часа, минуту в минуту, бодрствовал Губарь, всматриваясь в ночную темень. Потом растолкал дремавшего «Загвоздика» и, наказав ему глядеть в оба, растянулся под низко нависшими еловыми ветвями. Его дыхание стало ровным и редким, как у крепко заснувшего человека. И «Загвоздик», даже если бы придвинулся к Павлу вплотную, навряд ли заподозрил бы его в притворстве.

Павел же, бесспорно, обладал артистическими данными. Он не переигрывал, спящего изображал вполне натурально. Но слух его был чуток, улавливал каждый шелест. И задумай «Загвоздик» что-либо сотворить — Губарь бы засек это.

Но «Загвоздик» ничего не сотворил и той относительной свободой в действиях, что предоставил ему не слишком дисциплинированный напарник, даже не попытался воспользоваться. Так потом Павел и доложил заместителю командира отряда по разведке.

— Видно, очень уж хитер этот бандюга, — заключил свой доклад Губарь. — Ничем себя не выдал. Даже меньше разговаривать стал, вся его бойкость пропала. Натянут пока он.

— А ты думал, что он уже с первого раза выкажет себя? Разве и он тебя не проверяет? Короче говоря, продолжай действовать как обусловлено. Главное, держись с ним естественно и во сне не забывай, что это твой жестокий враг, от которого можно ждать чего угодно.

Через неделю «Загвоздика» назначили на охрану лагеря в паре с «Совой», Иваном Рубцовым. Лишь на вторую неделю в старшие ему опять дали Губаря. Павел встретил его уже как человека свойского. Обрадовался, по плечу хлопнул. Ну а порядок службы в секрете установил прежний: один начеку, другой в дремоте. Попеременно. И так до прибытия смены.

А докладывать начальнику разведки Губарю опять было нечего.

— Может, следует придумать что-то другое? — предложил Павел. — Послать, скажем, «Загвоздика» в деревню вроде бы как на разведку.

— Рано еще. Он не поверит такому скорому доверию с нашей стороны. Это может даже насторожить его. Лучше продублируем еще раз, другой. Только попробуй ему дать еще больше простора. Предложи ему, скажем, подежурить за тебя…

И Павел придумал. «Простор» «Загвоздику» предоставил самый широкий. Только они снова залегли в секрет на всю ночь, как Губарь зашептал:

— Ты, Тереха, вижу я, свой парень, друга не выдашь. Потому прошу тебя — выручи!

— А чем?

— Давай-ка эту ночь пополам поделим. Двух часов-то мне не хватит. Я, понимаешь, хочу к одной девахе спикировать. Отсюда недалечко. Но пока дойду до хаты, пока обратно вернусь — не уложусь я… Так ведь и у нее побыть надо хоть сколь-нибудь. В общем, раньше двух не вернусь. Зато как вернусь — будешь дрыхнуть до утра? Лады?

— Лады-то лады, да только что я скажу, если проверка нагрянет?

— За это не ручаюсь. Нагрянуть могут. Такое бывало. Тогда трибунала не миновать… Рискну. Была не была. Главное, чтобы ты был человеком, никому не проболтайся. А то комиссар и без того ко мне цепляется. Говорит, боец ты храбрый, но дисциплину не уважаешь. А чего ее уважать-то? Я уж лучше себя буду уважать. Хоть и война, а годы свои молодые терять мне охоты нет.

Пообещав еще «Загвоздику» трофейный пистолет, Павел уговорил-таки его скоротать полночи в одиночестве. Неведомо было Терентию, что в этом же ельнике затаились партизаны. Они были начеку, от них не укрылось ни одно движение «Загвоздика».

Как только силуэт Губаря скрылся за ближайшими кустами, «Загвоздик» из своего укрытия поднялся и шагнул в темень ночи.

— Желторотик, меня провести вздумал. Не таких асов в Париже на тот свет пускали, — скрипя зубами, шипел «Загвоздик».

К дому своей «девахи» Губарь подошел минутой раньше, а в семи-восьми метрах, за углом хлева замер «Загвоздик».

Что же будет дальше?

Дверь на условный стук открыла молодая женщина. «Загвоздик» это определил по голосу.

Задерживаться смысла не имело, и «Загвоздик» засек время и пустился в обратный путь.

Возвратился Павел от «девахи», как и обещал, ко времени. Размягченный, ободренный, прошептал, дыша сивушным перегаром:

— Ну и деваха попалась, скажу я тебе, Тереха! Пламень! Кабы не война, ей-ей женился бы. Первача хочешь? Это она для тебя дала. Гляди — целую флягу нацедила.

— Спасибо, на службе не пью, а в детстве мама возбраняла, — разминая ноги, ответил «Загвоздик» и потянулся к часам.

— Делу учила твоя мама. Ну да ладно, после выпьем. И чесночком закусим. Тогда никто не догадается.

К полудню в штабной землянке собралось командование. Зам по разведке доложил: трижды «Загвоздику» предоставлялась свобода действий, но он воспользовался этой возможностью только сегодня. Проверил, куда уходил Губарь. Наблюдение провел в высшей степени конспиративно.

— Вот-вот должны последовать и другие действия, должен же он хозяевам дать знать о себе, — сказал командир. — Может, у него есть связные в отряде, кроме двух дружков?

— Пока не выявлены, проверяем, — сказал зам по разведке, — «Загвоздик» активен, много общается. Анализируя его поведение, можно отмечать порою излишнюю скромность, а порою некую браваду. То ли он чего-то ждет, то ли заметил что-то у нас.

— А как те двое?

— Нормально. Ничего подозрительного, ведут себя вполне сносно.

— Так что же будем делать? Очевидно, надо подумать, каким путем активизировать его действия?

— Пусть Губарь повторит свой «визит» к подружке, — сказал начальник штаба. — Да пусть еще ненароком выболтает «Загвоздику» что-нибудь. Ну, к примеру, что нам надо пополнить боеприпасы и командование готовит налет на Восинский гарнизон.

— Собственно говоря, тут уже не болтовня, а предательством попахивает. Мы ведь в действительности заканчиваем разработку плана налета на этот гарнизон, — констатировал заместитель командира отряда по разведке. — Но в этом плане мы предусмотрели возможные вариации, в том числе и участие в нем «Загвоздика». Вся суть операции «Лес-два» будет сводиться к широкой дезинформации противника. Если, конечно, «Загвоздик» к тому времени наладит связь с Шульце. План командиром утвержден. Детали будут корректироваться в ходе операции.

— Как вы заметили, главным в этом звене является связь «Загвоздика» с Шульце, — подытожил командир, — нам это чрезвычайно важно.

На другой день, ближе к вечеру, Павел отозвал «Загвоздика» в сторону и спросил:

— Ты никому не проболтался, что я ночью в деревню бегал?

— Еще чего выдумал, — ответил с напускным безразличием.

— Я почему спросил? Знаешь? Потому что начальство распорядилось в караул меня. Отсюда в деревню не сбегаешь. Сразу схлопочешь, что и жить не захочется. Хорошо, что комвзвода оказался рядом. Вообще-то служба везде не мед. Зато во внешней охране в деревню сбегать можно. Сегодня я ее позарез увидеть должен. Душа горит. А то скоро жаркое дело предстоит. В Восино двинем, фрицев да бобиков-полицаев твоих колошматить.

— Почему же моих? — обиделся «Загвоздик».

— Да ты не сердись. Я это так, по привычке. А на то, что ты в полицаях прежде ходил, мне наплевать. Мне важно, каков человек стал сегодня, а не каким был вчера.

С наступлением сумерек Павел и «Загвоздик» снова затаились в секрете и все на том же месте. Дождавшись темноты, Губарь шепнул:

— Ну, брат Тереха, я пошел к Ольге.

— Давай дуй, — отозвался «Загвоздик», — только аккуратнее и не задерживайся лишне.

Оставшись один, он еще с полчаса лежал неподвижно, затем выполз из ельника и, низко пригибаясь, побежал по заросшей пахоте в деревню Зеленое поле.

Утром зам по разведке в штабной землянке докладывал:

— До деревни «Загвоздик» добрался за тридцать минут. Обратно и того быстрее. Двигался быстро, но осторожно, иногда останавливался, прислушивался. В деревне не плутал, шел, видно, по известному адресу. Направился прямо к хате Алексютовича. Дверь ему открыли тут же. Вышел из хаты через десять минут.

— Значит, к Алексютовичу наведался? — переспросил Варкиянов. — Сюрприз! Мы этого типа чуть было в отряд не приняли. Не знаю, что нас от этого удержало? Мне лично не пришлась по душе его угодливость.

— В отряд не взяли, а на примету взяли, и это хорошо, — заметил командир, — значит, не ошиблись. Ну а теперь партизанским судом судить будем. Правда, придется пока повременить.

— Придется, — кивнул начштаба, — а пока надо познакомиться с ним поближе. Подызучить малость. Не исключается, что «Загвоздик» придет к нему еще не раз.

— Придет, говоришь? А может, и не придет, — сказал командир. — Но не в этом суть. Надо, чтобы он полностью убедился, что мы поверили ему до конца. Поэтому возьмем его в рейд на Восино. Сдается мне, что «Загвоздик» о нем уже предупредил хозяев через Алексютовича. А те, понятное дело, позаботятся, чтобы нас там встретить.

«Апостолу».

Внедрение идет по плану. Первая стадия проверки пройдена. Допущен к охране партизанской базы. Установил контакт с партизаном Павлом Губарем. Губаря активно изучаю с целью использования его в наших интересах. В ночь на 26 мая вышел на связь с Алексютовичем. Алексютович трус. Связь с ним прекращаю. Прошу инструкции через дупло лесника.

От Губаря стало известно, что в ближайшие две недели (сроки сообщу дополнительно) партизанами планируется нападение на гарнизон в Восине. Драч и Заглядько идейные большевики. Боевой дух партизан высок. Ощущается недостаток в боеприпасах. Прошу проверить Ольгу — подругу Губаря. Дом, где она живет, знает Алексютович.

Тщательно проверьте вскрытие упаковки этого донесения.

«Лев».

«„Директору“ штаба „Валли-3“ Геллеру.

Почтительнейше докладываю: в ночь на 26 мая сего года известный вам агент „Лев“ вышел на личную связь с Алексютовичем. „Лев“ сообщает, что внедрение идет по плану. Первая стадия проверки пройдена. Допущен к охране партизанской базы. Установил контакт с партизаном Павлом Губарем. Губаря активно проверяет с целью использования его в наших интересах. В отряде ощущается нехватка боеприпасов. В ближайшие две недели (точные сроки будут сообщены дополнительно) партизанами планируется нападение на воинский гарнизон в Восине. Мною разработан план захвата партизан в районе Восина с помощью 201-й охранной дивизии. Прошу вашей санкции.

Преданный фюреру и вам капитан Шульце».

Спустя несколько дней, как-то под вечер, Губарь отозвал в сторонку «Загвоздика» и по «секрету» сообщил ему: давай, Тереха, готовься к походу.

— Ты что меня разыгрываешь, к какому еще походу, разве что в Восино?

— Нет, не в Восино. Восино само собой, — ответил Губарь. — Пойдем на железку. Паровозик или там эшелончик с фашистами ковырнуть надо. Понимаешь, немцы полотно сузили, подогнали под свои вагоны, а теперь прут к фронту технику.

— Вот как! — неопределенно заметил «Загвоздик».

— Дело тонкое, сложное, а главное — нам чертовски повезло. Включили нас в состав группы подрывников вместо раненых ребят.

— Ну что ж, рвать так рвать, чтоб чертям на том свете тошно стало. По правде сказать, я рад, хотя понятия не имею, что мне там делать придется. Но это настоящая, мужская работа, а то все охрана да охрана, — выказывал одобрение услышанной новости «Загвоздик», — руки чешутся по настоящему делу. Понимаешь, Губа? Чешутся.

— Чего же не понять? Понимаю. А работа, думаю, найдется, раз берут. Дело в том, что я тоже иду с подрывниками впервые. Нас ведь идет целая группа. Человека четыре-пять. Они, знаешь, асы. Дело свое с завязанными глазами делают. Ребята что надо. Одним словом, готовься, — похлопывая «Загвоздика» по плечу, наставлял Губарь. — Откровенно скажу тебе, я давно хотел попасть к подрывникам. Об этом все ребята мечтают. Но вот как тебя включили, понять не могу. Я, конечно, не против, ты это знаешь, я даже рад, что ты рядом будешь.

— Можешь не сомневаться, доверие оправдаю. Если увидишь комиссара или начштаба, так и скажи — костьми ляжет, а доверие командования оправдает.

— А чего мне говорить, сам возьми и скажи. Языка у тебя нет, что ли?

Через два дня группа подрывников из пяти человек собралась в землянке начальника штаба для получения инструктажа. В группу вошли, кроме Губаря и «Загвоздика», Иван Рубцов, Петя Игнатенко и Коля Подоляко. Действительно, на боевом счету этих троих подрывников уже было по два вражеских эшелона, спущенных под откос, и по нескольку взорванных автомашин.

Инструктаж получился кратким, так как все вопросы, связанные с выходом на чугунку, уже были продуманы и проработаны заранее до деталей. Основная цель этого инструктажа заключалась в том, чтобы познакомить друг с другом подрывников и в первую очередь с «Загвоздиком». Всю эту операцию начальник штаба провел очень тонко, и она не вызвала у «Загвоздика» никаких подозрений.

На третьи сутки группа вышла к намеченному участку железной дороги. Подоляко, Губарь и «Загвоздик» входили в группу охраны, и их задача заключалась в обеспечении безопасности Рубцова и Игнатенко. Им же предстояло быстро и незаметно проникнуть к полотну железной дороги, заложить мину натяжного действия, закрепить ее, тщательно замаскировать, проверить шнур и так же скрытно отползти, затаиться и терпеливо выждать появление поезда. Но не успел Рубцов замаскировать мину, как послышался стук колес приближающегося состава.

Рубцов все отчетливее слышит нарастающее гудение рельсов. Сомнений нет, поезд идет без зажженных фонарей и с несколько замедленной скоростью….

И вот под колесами взметнулось пламя. Оглушительный взрыв. Паровоз, выворачивая шпалы, зарывался колесами в насыпь. Передние и задние вагоны сошли с рельсов, а два из них завалились.

Ночную тишину разрывали пулеметные, автоматные и винтовочные выстрелы. Слышались команды, ругань солдат. В сторону леса светлячками летели трассирующие пули.

Группа подрывников уходила на базу. Дело сделано.

Командование отряда отметило приказом успех группы Рубцова. Все получили сутки отдыха. Распорядок дня в эти сутки их не касался. Можно было спать, читать книги, чинить собственную одежду, обувь. Одним словом, личное время.

Следующие сутки для «Загвоздика» и Губаря начались с обычного наряда: охранять дальние подступы к лагерю.

— Учтите, — сказал комиссар, — я надеюсь на вас. Губарь боец неплохой, да только выдержки у него не всегда хватает. Если начнет выкрутасы — одерните немедленно. Вы же все-таки кадровую прошли. Командиром отделения были. Так, кажется?

— Так точно, — выпалил «Загвоздик».

Похвала комиссара и обрадовала и насторожила «Загвоздика». Неужели комиссар что-то заподозрил в поведении Губаря? А может, все это игра? Как ни странно, но очередная встреча с Павлом вернула «Загвоздику» равновесие, успокоила его. Узнав, что им обоим снова идти в секрет, Павел откровенно обрадовался.

— Хорошо, когда идешь на пост со своим парнем, можно сказать, с другом, — говорил он Терентию, — тогда и служба не в тягость. Ты, Тереха, меня понимаешь? Махну-ка я к Ольге. Небось заждалась девка…

— Ох, домахаешься ты, Губа, с этой девкой! — ворчливо заметил «Загвоздик».

— А чего время терять? Фрицы сюда не сунутся. А со случайным ты и один справишься. Продержишь на мушке до моего прихода, а там разберемся. Хочешь, тебе бабу найду? Подружка есть, моя говорила…

— Нет, мне не до баб, мне прежние грехи искупать надо!

— А разве не искупил? Разве тебя обошли в чем?

— Нет, не обошли. Так вот я и должен эту веру оправдывать. В общем, ты меня не соблазняй. Сам как хочешь. А я с поста не уйду.

С поста, однако, «Загвоздик» ушел и в эту ночь. Все повторилось по прежнему сценарию. После того как Губарь «махнул» к «бабе», «Загвоздик» выждал минут двадцать, затем выполз из ельника и, крадучись, ежеминутно озираясь, добрался до дупла лесника. Этот вариант «Загвоздика» подкупал тем, что расстояние до дупла было наполовину ближе. Да и вероятность случайной встречи со «своими» людьми меньше. К тому же «Загвоздик» с первой встречи возненавидел Алексютовича.

Для бойцов партизанского отряда измененный маршрут «Загвоздика» оказался пренеприятной неожиданностью, и дело чуть-чуть не закончилось провалом. Только по чистой случайности «Загвоздик», потерянный специальным нарядом, снова оказался в поле их зрения, пройдя в нескольких шагах от притаившегося Рубцова.

Утром заместитель командира отряда по разведке доложил командованию:

— После ухода Губаря, минут двадцать спустя, «Загвоздик» покинул пост секрета. Однако в деревню к Алексютовичу на этот раз он не пошел. Не стал следить и за Губарем. «Загвоздик» направился прямо к бывшей усадьбе лесника. Этот его финт, — продолжал Тиконов, — чуть было не испортил наш замысел. В лесу «Загвоздик» ориентировался свободно. Как будто по этим стежкам он хаживал с детства. Нигде не плутал, уверенно отыскал нужное дерево. На высоте трех метров из дупла извлек два предмета. Можно предположить, что он извлек два предмета. Дважды что-то запихивал в свои карманы. После его ухода в дупле мы обнаружили донесение на имя «Апостола» и пустой разорванный бумажный пакет. Вероятно, — продолжал Павел Павлович, — судя по оттиску, внутри этого пакета находился какой-то тяжелый предмет и, возможно, инструкции. Только что удалось благодаря нашему алхимику-криминалисту, школьному учителю Василию Жичко вскрыть упаковку, заклеенную особым составом, и снять копию с донесения шпиона. Оригинал возвращен на место. На все это мероприятие «Загвоздик» потратил не более 20 минут. Как видим, быстро. Тайник мною осмотрен. Должен доложить, что подобран он удачно во всех отношениях. Можно им пользоваться как днем, так и ночью.

Во время отсутствия Губаря пост блокировался дублерным дозором. У дерева с дуплом ведется наблюдение.

— Похоже, что «Загвоздик» акклиматизировался и начинает действовать? — рассудил начштаба.

— Сомнений в этом нет, — ответил Тиконов.

— У тебя все? — не отрываясь от блокнота, спросил командир у Тиконова.

— Нет! Еще прошу две-три минуты.

— Давай!

— Возвращаясь от Ольги, незамеченный Губарь увидел, что «Загвоздик» разглядывал какую-то бумажку. Потом «Загвоздик», отмечает Губарь, был в хорошем настроении, похвалил Павла за точность и, сославшись на усталость, попросил разрешения вздремнуть.

«Апостолу».

В ночь на 3 июня сего года на железнодорожном участке Полоцк — Витебск взорван воинский эшелон с мотопехотой. Эта акция проведена группой подрывников, в которую входили: известный вам Павел Губарь, я, Подоляко, Игнатенко и Рубцов. Непосредственные исполнители были Рубцов и Игнатенко.

Отряд постоянно пополняется новыми бойцами. Партизаны вооружены автоматами, винтовками, карабинами, пулеметами и даже двумя пехотными минометами.

Командованию партизанского отряда стало известно, что гарнизон в Восине приведен в боевую готовность: усилены посты охраны, дополнительно построены два дзота, заминированы подходы к гарнизону с южной стороны. Дата нападения на гарнизон пока не установлена. Полагаю, что сроки нападения будут оттянуты.

Считаю необходимым напомнить об ускорении внедрения в отряд Драгуна.

Мне стало известно через партизана Ляпушкина, что северо-восточнее «нашего» отряда, в 5―8 километрах, находится база еще одного отряда. Точное место дислокации, его название, фамилии командного состава мною устанавливаются.

Со стороны командования и рядовых партизан недоверия к себе не замечаю. Прошу срочных инструкций.

«Лев».

— Товарищи! Обращаю ваше внимание на некоторые моменты из сообщения «Льва», — ровным голосом начал Бестеров. — Первое. Противнику будет известно, что мы готовим нападение на гарнизон в Восине, но они не знают даты. Время и дату операции мы должны сохранить в строжайшей тайне. Пока.

Второе. В скором времени в наш отряд должен быть внедрен немцами агент Драгун. Необходимо с помощью комсомольской подпольной организации установить его личность до появления в отряде.

И третье. Следует немедленно разобраться с Ляпушкиным. Если он просто болтун — провести с ним беседу. Этим вопросом, Пал Палыч, придется заняться тебе.

Это по сообщению «Льва». Но самое главное для нас — узнать, что изъял из дупла «Загвоздик». Спрятал или уничтожил? Если спрятал, то где? — Все посмотрели на Тиконова.

— Люди работают, надо немного подождать, — сказал Павел Павлович.

— Это хорошо, если уже что-то делается, — заметил командир, — держите меня в курсе дела.

— А как же, Виктор Иванович, обязательно, — ответил Тиконов.

— Тогда с этим вопросом, будем считать, тоже разобрались. И последнее — это мост! — раздельно и даже с некоторой торжественностью произнес командир отряда. — На очереди у нас Большой мост.

Железнодорожный мост, стальная ферма которого круто горбилась над рекою с мягким названием Оболь, был пока для партизан целью недоступной. За многие месяцы боевых действий отряд уничтожил около двухсот вражеских солдат и офицеров, десятки автомашин, пустил под откос шесть эшелонов. Но Большой, как нарекли его местные жители, мост оставался невредимым. Дважды пытались партизаны подобраться к нему, но безуспешно. С восточного берега подхода к мосту не имелось — там к самой насыпи подступало болото, непроходимое даже летом.

Не позволял выйти к мосту и западный берег — крутой, всхолмленный. Там фашисты укрепились так, что без артиллерии их не взять. По обеим сторонам насыпи, в которую упиралась мостовая ферма, они заложили мины, а на буграх и в самой насыпи построили дзоты. Куда ни сунешься — сразу под перекрестный огонь попадаешь.

Командир, комиссар, начштаба и зам по разведке не один час просидели над схемой охраны этого злополучного моста, которую с большим трудом и великим риском удалось составить партизанским разведчикам. Однако никакого конкретного решения пока принять не могли. Получалось как по известной поговорке: «Куда ни кинь — всюду клин». А тем временем по мосту проходили вражеские эшелоны, направлявшиеся к фронту.

Раздосадованные неудачами, партизаны не раз пробовали подрывать железнодорожный путь в трех-четырех километрах от моста. В большинстве случаев это удавалось. И тогда летели под откос составы с живой силой и техникой. И тогда на несколько часов, а то и на сутки прерывалось движение на всей магистрали. Но потом фашисты путь восстанавливали, расчищали его от обгоревших, искромсанных вагонов и платформ.

А если бы удалось поднять на воздух мост! Такое представлялось партизанскому командованию лишь мечтой на данном этапе, но из планов не исключалось.

С появлением «Загвоздика» мысль о подрыве Большого моста обрела очертания вполне реальной, хотя, конечно, чрезвычайно сложной задачи.

Обсуждалась эта задача со всей тщательностью и, как любил выражаться Тиконов, под разными углами. Но в основе каждого была заложена одна и та же идея — при «помощи» их же «Загвоздика» вынудить гитлеровцев изменить охрану моста в наиболее выгодном для партизан варианте.

И вот после мучительного поиска решение принято. Выполнялось оно под завесой строгой тайны, которая, однако, временами и с целью приоткрывалась для глаза вражеского лазутчика.

Уже четыре недели минуло с той поры, как в партизанский отряд заявились полицаи-перебежчики Терентий «Загвоздик», Иван Драч и Алексей Заглядько. К ним понемногу привыкли, их меньше корили за прошлое. Драч и Заглядько старались служить исправно, искупить свою вину. И все же иной раз они ловили на себе косые взгляды бойцов, особенно тех, кто возрастом был помоложе. Люди же зрелые, успевшие познать жизнь в разных ее изгибах и изломах, относились к бывшим полицаям несколько проще, без явного недружелюбия, но и без особых симпатий.

Павел Губарь, хотя и молодой годами, ситуацию своим природным умом понимал правильно. «Загвоздика» он и вовсе взял под свое покровительство. А когда бойцы спрашивали его, чего он так возится с этим самым, «который из полицаев», он объяснял, что сочувствует ему как хлебнувшему горе по самые ноздри.

Поэтому не приходилось удивляться, что и «Загвоздик» тянулся к Губарю. Правда, с некоторых пор он стал искать расположения и Кати Таранец, исполнявшей в санчасти отряда всю «черновую работу». Катя же особой симпатии к Терентию не выказывала, но тем не менее его не отталкивала. Ей, женщине внешности неброской, выглядевшей старше своих тридцати лет, явно льстило внимание такого «видного из себя» мужчины, каким казался ей «Загвоздик». К тому же в своих ухаживаниях Терентий границ не переступал, был вежлив, охотно брался носить ей воду из ручья, что протекал неподалеку от санчасти, ныряя в густой орешник. Там и дупло рядом, рукой подать… В общем, все свое свободное время «Загвоздик» коротал в обществе Губаря или Кати.

Однажды в обеденный час Павел и Терентий пристроились с котелками на песчаном бугорке у тропинки, проторенной к штабной землянке. Мимо них скорым шагом и с озабоченным видом прошли трое: комиссар Варкиянов, зам командира по разведке Тиконов и какой-то старик, обутый в резиновые сапоги с подвернутыми голенищами. Всех троих «Загвоздик» засек периферийным зрением, сделав между тем вид, будто целиком поглощен едой.

Губарь тоже их заметил. И скрывать этого не стал. Наоборот, проводив всех троих взглядом, тихонько присвистнул и незлобно выругался:

— Вот тебе на! Принесла нелегкая этого водяного! Теперь, значит, про село забудь, теперь готовься комарье кормить.

— Ты о чем? — спросил «Загвоздик», отрываясь от котелка.

— А ты не видел, что ль, кто сейчас с комиссаром и главным нашим разведчиком прошагал? Нет? Так вот — сам дед Устин!

— Кто же он такой?

— Дед Устин? Он, скажу я тебе, истинный водяной. Раньше когда-то лесником был. Так он, должно быть, еще тогда все тутошние болота облазил. Лучшего проводника во всей округе не найти. Фашисты сожгли его усадьбу, надругались над дочерью и убили… И уж раз он прибыл сюда, значит, быть нам болотными солдатами. Сдается мне, что мы вскорости опять к «железке» подадимся, рвать ее будем, черт меня побери, в клочья. Вот это работа!

— Откуда ты это взял?

— Ты, видно, еще мало знаешь здешний край. Где самые большие болота, где самая трясина? У железной дороги. Особенно у Большого моста. Там без верного провожатого… Только шагнешь — затянет по уши…

В два часа ночи связной разбудил начальника штаба и комиссара и передал приказ: срочно прибыть к командиру.

Ночь их встретила сыростью и прохладой. Как и вчера, как и многие месяцы назад, могуче шумел бор. Стояли, где положено, часовые.

В командирской землянке было светло, особенно после кромешной темени. Под низким бревенчатым потолком, затянутым пятнистыми немецкими плащ-палатками, висела восьмилинейная лампа. Суконный фитиль, очищенный от нагара, горел ровным пламенем. А приспособленный от фары «опель-адмирала» абажур отражал на стол мягкие лучи тепла и света. За дощатым столом, добротно сколоченным партизанскими плотниками, вдоль которого стояли две широкие лавки, отполированные партизанскими штанами, уже сидел, а может, и вовсе не уходил отдыхать заместитель командира по разведке Тиконов. Напротив него, подперев кулаком подбородок, сидел командир и что-то читал. Здороваться не стали, ведь только разошлись. Расселись без приглашения. Понимали: будить командир их без причины не станет.

Виктор Иванович поднял глаза. Секунду-другую подумал, а потом сказал:

— Давай, Пал Палыч, докладывай. Спать не даешь ни мне, ни им. — И, улыбнувшись одними глазами, посмотрел на комиссара и начштаба.

Тиконов взял листок бумаги и ровным голосом начал читать.

«Льву».

Ваше донесение через Алексютовича получено. Упаковка в порядке. Приветствуем ваш первоначальный успех и надеемся на его закрепление.

Считаем необходимым установить точное место «вашей» дислокации (составьте схему и привяжите к местности). Укажите пофамильно командный состав и количество личного состава, вооружение, боеспособность, порядок и систему охраны (днем и ночью), скрытые подходы к базе, минные заграждения (если они имеются).

Закрепляйте доверие с Губарем, подбирайте других (трусов, физически слабых, с неустойчивой психикой, подвергшихся дисциплинарным наказаниям). Подготовьте убийство (для закрепления вашей благонадежности) Драча и Заглядько, а также составьте план ликвидации командования отряда.

С этой целью вам передан браунинг с тремя обоймами, пули которых обработаны специальным ядом. Через некоторое время вы получите мину с часовым механизмом повышенной разрушительной силы. Ольга — лицо реальное. Занимаемся.

Геллером вам объявлена благодарность, я присоединяюсь, уверен в нашем успехе.

«Апостол».

— Как видите, товарищи, — сказал командир, — все это уложилось на четвертушке страницы. А сколько вводных? Разобраться бы?

— Вот тебе и на, — вставил комиссар, — вот уж действительно апостолово послание.

— Да-а! Подумать есть над чем, — сказал начштаба.

— Ну что, Пал Палыч, зачитай-ка заодно и послание «Апостолу», только не от Матфея, а от «Льва», то бишь «Загвоздика».

Тиконов зачитал короткое донесение «Льва» «Апостолу». Вот его текст.

«Апостолу».

Материал получил. Приступаю к реализации. Благодарю за поздравление. Три часа назад на базе появился некий дед Устин (бывший лесник). Известно, что он досконально знает здешнюю местность, особенно непроходимые болота. К немцам лют. Партизаны готовят нападение на железную дорогу в районе Большого моста. Нападение на Восино временно откладывается. Для отвода глаз ухаживаю за санитаркой Катей Таранец.

«Лев».

— Все, Пал Палыч?

— Пока все, Виктор Иванович, — подкручивая фитиль в лампе, улыбаясь, сказал Тиконов.

— Мне хочется сказать тебе спасибо. Раскрутил ты эту пружину, прямо скажу, как настоящий чекист. И людей подобрал что надо, и расставил их лучше не придумаешь. Все четко, все как должно быть, — продолжал командир, — пока все материалы, как их называют апостолы и львы, идут через дупло, то бишь через нас. Это хорошо. Но ведь не исключено, что кое-что может пройти и мимо?

— Не исключено, — утвердительно ответил Тиконов. — Конечно. Он ходит на задания, общается с людьми. Не отнимешь и определенных личных способностей. Общительный, выдержанный, умеет сыграть под простачка, этакого парня-рубаху. Все это тоже что-то значит. Каждому не скажешь, кто он и что он. Вон Катя, из санчасти, втрескалась в него, как говорится, за уши не оттянешь. А ведь человек она хороший, нам преданный.

— Да! — стукнув себя по лбу, вдруг спохватился Виктор Иванович. — Чуть не забыл. Скажи-ка нам, Пал Палыч, что ты решил делать с его браунингом? На войне оружие для каждого привычно, вроде бы ложка. Однако, как подумаю об отравленных пулях, дрожь пробирает. А как ты, комиссар, смотришь на такие штучки?

— Да что сказать, Виктор Иванович. Скверно я смотрю на это.

— А ведь скоро и мина появится, — съязвил начштаба.

— Да ты уж не пугай, — опять заговорил командир. — Хотя и правда. А там еще Драгун… Ну ладно. Теперь всем спать. Утром жду конкретных предложений. А ты, Пал Палыч, подумай все же, как эти пули обезвредить.

— Где там спать. Ночь прошла уже. Скоро подъем, — сказал Тиконов. — А насчет пуль что-нибудь придумаем.

Командир вынул из брючного кармана часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат и сказал:

— Нам еще осталось по два часа и пятнадцать минут. Спокойной ночи, товарищи! — погасил лампу и, не раздеваясь, лег на топчан.

В эту же ночь Шульце доносил:

«„Директору“ штаба „Валли-3“ Геллеру.

Считаю себя обязанным доложить, что от агента „Лев“ поступило донесение о появлении у партизан некоего деда Устина, которому как бывшему леснику и досконально знающему окрестную местность предназначается роль проводника диверсионных групп через сильно заболоченные участки, считающиеся у местных жителей абсолютно непроходимыми. Есть предположение, что партизаны будут готовить диверсию на железнодорожной магистрали. Возможно, вблизи моста через реку Оболь.

Преданный фюреру и вам капитан Шульце».

Перед ужином все свободные от наряда и заданий партизаны пошли в баню. За шутками-прибаутками, за анекдотами незаметно пролетело отпущенное для таких дел время.

Ужин прошел организованно и быстро. Одни бойцы уходили в наряд, другие — на задания, третьи готовились к заданиям. Каждый боец знал, что от него требуется, что должен делать, где быть.

Павел Губарь оказался провидцем. После ужина, когда «Загвоздик» вновь вошел в роль добровольного помощника санитарки Кати, за ним прибежал посыльный из штаба и велел срочно прибыть в штаб.

У штабной землянки «Загвоздик» встретил Губаря и еще четырех бойцов отделения, командиром которого числился Павел. Сюда же подошел заместитель командира отряда по разведке Тиконов. Задача, которую он поставил вызванным к штабу, казалась простой. Надо было доставить важный груз в район, расположенный на значительном удалении от лагеря.

— Идти как можно быстрее, — добавил Тиконов, — иначе к утру не успеем вернуться в лагерь.

Важный груз, о котором сказал Тиконов, представлял собой довольно увесистые вещмешки и рюкзаки, туго набитые какими-то брикетами, по форме напоминавшими кирпичи. Пристраивая на спину мешок, «Загвоздик» чуткими пальцами ощупал содержимое. «Похоже, что толовые шашки», — подумал он.

Точно такой же груз взвалили на плечи остальные. Только у Тиконова в противогазной сумке было что-то другое, завернутое в ветошь. «Скорее всего запалы», — решил «Загвоздик».

Путь, по которому зам по разведке повел группу, дорогой или даже тропой назвать было нельзя. Казалось, в этих местах вообще не ступала нога человека. Приходилось пробираться сквозь дебри, где каждый шаг стоил большого труда.

За два часа пути даже такой атлет, как Губарь, выбился из сил. Наконец Тиконов разрешил сделать привал. Бойцы тотчас освободились от груза, присели. Самый молодой выразил вслух сожаление, что из-за спешных сборов никто не догадался прихватить фляжку с водой.

— Потерпите малость, — сказал Тиконов. — Скоро воды будет вам с избытком.

Действительно, вскоре после привала вышли к ручью. Напившись, двинулись по его берегу, спустились в низину, где под ногами захлюпала болотная жижа, зазвенели тысячи комаров, видимость упала до двух-трех метров.

Всю дорогу, шагая следом за Павлом, «Загвоздик» разглядывал груз, мерно покачивавшийся за его широкими плечами. То был старый, потертый, с разлохматившимися лямками рюкзак. Клапан одного из его кармашков, почти оторвавшийся и державшийся лишь на нескольких нитках, болтался из стороны в сторону. «Загвоздик» даже разглядел на нем пятно, похожее на чернильное. Наверное, до войны с этим рюкзаком ходил в турпоходы какой-нибудь школьник из старших классов.

Правда, сейчас его занимал не школьный рюкзак, а содержимое. Куда несут этот груз, для каких целей? Что? Куда? Зачем? Грунт под ногами стал совсем топким. Чтобы не увязнуть и не попасть в трясину, пришлось подтянуться друг к другу вплотную. Опорой и щупом каждому служил березовый кий.

С большим трудом добрались они наконец до островка, сплошь покрытого разросшимся кустарником. Там, оказывается, их уже ждали: комиссар Варкиянов, три бойца-подрывника.

Из разговора Варкиянова с Тиконовым агент узнал, что комиссар со своей группой прибыл сюда часом раньше, и за это время они успели сделать немало — соорудили в кустах шалаш, отрыли яму да еще заготовили впрок жердины для передвижения по болоту.

Груз, доставленный группой Тиконова, Варкиянов велел уложить поаккуратнее в яму, плотно выстланную ветками. Тут «Загвоздик» еще раз ощупал содержимое мешка. Да, сомнений нет — на островок, окруженный болотом, доставлена взрывчатка.

Перед обратной дорогой Тиконов разрешил бойцам немного отдохнуть. Губарь растянулся меж кустов. Его примеру последовали остальные. Расслабив натруженное тело, «Загвоздик» в то же время напряг до предела память, закрепляя в ней приметы пройденного пути. Случись ему возвращаться в лагерь в одиночку — он плутать бы не стал. Но вот где находится этот островок, куда доставлен столь важный груз, понять труднее. Мысленно развернув перед собой карту района, которую он во всех деталях изучил и запомнил перед «побегом» из полиции, «Загвоздик» не мог даже приблизительно определить, где он в данную минуту находится.

Загадка разрешилась внезапно и притом очень просто. Чуткий слух «Загвоздика» уловил вдруг отдаленный шум. Быстро нарастая, он перешел в перестук колес, сопровождаемый пыхтеньем паровоза. Выходит, где-то поблизости железная дорога! Только подумал об этом «Загвоздик», как шум поезда обратился в гулкий грохот. Стало ясно: состав вышел на мост. А мост в округе только один — Большой мост.

Попрощавшись с комиссаром, дедом Устином и подрывниками, Тиконов повел свою группу в обратный путь. Пройденный налегке, путь этот показался значительно короче. И в лагерь вернулись до восхода солнца.

— Вот бы сейчас в баньку, — заговорили бойцы, — вот бы здорово. — Мокрые, грязные, усталые. Тиконов по просьбе Губаря разрешил группе отправиться к ручью и там привести себя в порядок. Когда группа уже подходила к ручью, к Губарю подошел «Загвоздик».

— Губа, я забегу к Кате, можно?

— Можно. Давай, Тереха! — И, хлопнув его по плечу, Павел вдогонку крикнул: — Желаю удачи!

«Апостолу».

Группа партизан в количестве четырех человек, в которую входил и я, во главе с заместителем командира отряда по разведке Тиконовым, сегодня ночью доставила взрывчатое вещество (скорее всего тол) в район Большого моста. ВВ укрыто на болоте в отрытой яме. В месте укрытия заряда видел комиссара отряда Варкиянова и проводника по имени Устин, о котором сообщено мной в предыдущем донесении, а также трех человек из команды подрывников.

В связи с тем, что до настоящего времени Большой мост с восточного берега реки, где подступы к нему из-за болота считались недоступными для диверсии, охраняется только дозорами, считаю необходимым в срочном порядке принять меры по усилению охраны на этом участке.

«Лев».

Всем, кто ходил вместе с Тиконовым в столь трудный поход, разрешили отдыхать весь день. Не тревожили их и ночью. Но к полудню весь лагерь пришел в движение — партизаны готовились к маршу и бою. Отделенные и взводные командиры проверяли у бойцов оружие и экипировку. Отдельной группой собрались минеры. С ними занялся сам командир отряда. Туда же подошел и вездесущий дед Устин. Прутиком он вычерчивал на песке какую-то схему, которую «Загвоздик», находившийся поодаль, разглядеть, естественно, не мог.

Чем же было вызвано в лагере такое оживление? Что замыслило партизанское командование? Виктор Колесник, командовавший взводом, в котором Губарь числился командиром отделения, на второстепенные и малозначащие вопросы, заданные Губарем в присутствии «Загвоздика», никакой ясности не внес. Губарь лишь констатировал:

— Понял, Тереха? Готовится боевая операция. — Поколебавшись, доверительно добавил: — Такой крупной операции отряд еще не проводил.

Проверив у Губаря и «Загвоздика» оружие и все снаряжение, взводный сказал: «Отдыхайте покуда!» И это «покуда» растянулось до вечера. А вечером Губаря вместе со всеми взводными и отделенными вызвали в штаб. Возвратился он оттуда с видом человека, которого унизили и обделили. Отозвав «Загвоздика» в сторонку, поделился обидой:

— Как другу скажу я тебе, Тереха, что рад буду уйти в другой отряд. Затирают меня здесь, к делу настоящему не допускают. Варкиянов сейчас опять сказал, что моя храбрость и находчивость без настоящей дисциплины стоят недорого. А в итоге что получилось? Всем воевать, а нам с тобою, да еще таким, как мы, в жмурки играть…

— В какие жмурки? Не пойму я что-то тебя, Губа.

— Сейчас, Тереха, поймешь. Тебе-то я все выложу. Тем более что это скоро не будет тайной и для всех. Так вот слушай и мотай на ус. Задумало командование не этой ночью, а следующей взорвать Большой мост. Здорово? Раньше дважды пробовали — вернулись не солоно хлебавши. А почему? Все потому, что к мосту с запада лезли. Но черта с два туда подойдешь. Там, знаешь, немцы такого наворочали! И дзоты поставили, и проволоку, и мин понатыкали. Теперь же командование поумнело — решило с восточного берега действовать. Немцы нас оттуда не ждут. Там же болота с трясиной — до самой насыпи. Там и шагу не сделаешь — сгинешь. Это если без провожатого. Но провожатый нынче у нас имеется — дед Устин. И он-то берется по болотам провести. Правда, немногих — одних лишь подрывников. А нам больше и не нужно. Подрывники вложат в мост свою начинку и назад уже не по болоту — там в спешке и с дедом Устином в трясину недолго угодить — а прямо по рельсам. Пройдут километра полтора и там, у разбитой будки путевого обходчика, их почти весь отряд встретит и прикроет.

— А почему же так много — почти весь отряд?

— А потому, что наши хлопцы, которые в подрывниках, как только уложат в мост свой заряд, будут, стало быть, ждать поезда, с фрицами малость поиграют: стрельнут из автоматов и по рельсам ходу дадут. Ну а фрицы, понятное дело, всполошатся, в преследование пойдут. А у будки их засада и встретит. Уж им тогда не до моста будет. Здорово придумано?

— Здорово, если все так и получится.

— Ты что же, сомневаешься в успехе?

— Нет, конечно. Только вот думаю, а что будет, если подрывников немцы еще на подходе к мосту заметят?

— Не должны, Тереха, заметить. Об этом как раз нам с тобой и придется позаботиться. Нам, видишь ли, тоже дело определили. Только я, скажу тебе откровенно, считаю его липовым. Мы, как решил командир, должны выйти к мосту с западного берега и там раньше всех тоже шумнуть как-то, чтоб немец заволновался и стрелять начал из своих дзотов. Тогда и мы поддадим немного. В общем, задачу определили нам, скажу прямо, пустяковую. Оттого-то и обидно. Сам посуди, все будут драться по-настоящему, а нам с тобой быть, как назвал Варкиянов, в группе отвлекающего маневра.

— Отвлекающий маневр тоже важен, — вставил «Загвоздик», чтобы продолжить с Губарем разговор.

— Знаю, что важен… Так не о том же речь. Просто обидно, что к самому главному меня не подпускают. Хотел на подрывника поучиться — так нет же, отказали, заявили, что выдержки не имею. Взводным командир отряда хотел сделать — так опять же комиссар отсоветовал, сказал, что с дисциплиной не лажу. Да и сейчас, знаешь, что он при всех сказал? Губарю самое подходящее дело — пошуметь перед немцами, отвлечь их внимание от восточного берега, чтоб там легче было самое главное сделать. Слышь, Тереха, там будет самое главное! Я начал было спорить, так Варкиянов мне пригрозил. «Будешь, — сказал, — пререкаться, — то и от отвлекающего маневра отстраню, назначу дедами командовать, которые тут, в лагере, останутся».

Ну да ладно, хватит об этом, — продолжал Губарь, успокаивая себя. — Чего уж душу себе травить? Завалюсь-ка я, пока нечего делать, в наш шалаш, подрыхну с запасцем. А вообще-то я, знаешь, Тереха, что хотел бы сейчас? К милахе своей заявиться в гости. Да далековато она. Не дойти. Тебе-то, брат, проще, у тебя Катя считай что под боком. Не знаю, что там у вас слаживается…

— Вот хорошо, Павел, что ты о ней мне напомнил. Я же обещал ей вечерком заглянуть. Воды натаскать и все такое прочее.

— Ну, так дуй к ней, пока «труба не заиграла»…

Губарь, зевая, полез в шалаш. «Загвоздик» же, пригладив льняные пряди, поспешил к санчасти.

«Апостолу».

В ночь на 22 июня партизанами намечена операция по уничтожению Большого моста… Во время операции их базовый лагерь останется под охраной малочисленной группы людей преклонного возраста, раненых и женщин.

«Лев».

Изучив донесение «Льва», Шульце от радости потирал руки. Еще бы! Уж на этот раз, черт побери, подцепим товарищей партизан да и подпольщиков под самые жабры. На этот раз мадам Фортуна сама упадет в его объятия…

А этот предатель из русских действительно лев по хватке. Серьезный мужчина. Но рейху не нужны слишком серьезные русские. Погибнет и «Загвоздик» в лесной перестрелке — нет ничего проще… Но за славой потянется и мой дорогой коллега — господин Зегерс, подсадная уточка из Берлина. Что же, с ним мы поделимся. Но пирог буду резать я!

Намечтавшись всласть, Шульце начал строчить донесение Геллеру.

«„Директору“ штаба „Валли-3“.

Капитан Зегерс доложил, в ночь на 22 июня партизанами, сообщает агент „Лев“, намечена операция по уничтожению Большого моста. Одновременно ими планируется заманить наши охранные подразделения в ловушку. К месту операции доставлена взрывчатка.

Для предотвращения взрыва Большого моста и уничтожения бандитов мною предлагается для вашей санкции следующий план:

1. Часть мостовой охраны перевести на восточный берег. Там устроить засаду для захвата группы партизанских подрывников.

2. Для уничтожения основных сил партизан, которые сосредоточатся у бывшей будки путевого обходчика, устроить нашу засаду, в состав которой привлечь минометчиков из охранной дивизии и спецкоманду полевой жандармерии.

3. Одновременно совершить внезапный налет на базовый лагерь партизан. Для этого использовать в полном составе две роты 201-й охранной дивизии и все наиболее преданные нам наличные силы местной полиции.

Этих сил и средств, выделенных в мое распоряжение, вполне достаточно для успешного осуществления намеченных контрмер. О завершении операции по ликвидации отряда партизан и уничтожении их базового лагеря доложу незамедлительно.

Прошу вашей санкции.

С нами фюрер и бог.

Преданный фюреру и вам капитан Шульце».

Уже совсем стемнело, когда «Загвоздик» возвратился от Кати, вполз в шалаш, где отдыхали Губарь и другие бойцы.

— Это ты, Тереха? — сонным голосом окликнул Павел. — Долго же ты, однако, Катю воспитываешь! И чего в ней нашел? Не краля же…

— Так ведь на безрыбье и рак рыба.

— Это тоже верно… Ну да хватит трепаться, спать давай.

В это же время Тиконов в штабной землянке докладывал:

— Расставшись с Катей Таранец, он пошел к шалашу своего отделения кружным путем.

— Через орешник, значит? — уточнил начштаба.

— Да, там задержался. Дело в том, что «Загвоздик» в орешнике оборудовал довольно-таки неплохой тайничок. При каждой оказии его совершенствует. Донесения же пишет в санчасти.

— Не для мины ли? — спросил командир.

— Вполне возможно, — ответил Тиконов, — но сейчас он готовится к предстоящим событиям.

— Выходит, рыбка клюнула окончательно?

— Похоже, похоже…

— А ты как думаешь, старшой? — повернулся командир к начштаба.

— Не сомневаюсь. Уверен даже в большем: приняв от «Загвоздика» донесение, этот самый Шульце не удержится от соблазна, чтобы одновременно с засадами на восточном берегу реки предпринять еще нападение на наш лагерь. Наверняка пошлет своих егерей наш лес прочесать. Поэтому считаю необходимым усилить пулеметами группу, подготовленную для прикрытия лагеря. Схему охраны базы «Загвоздик» передал, кажется?

— Значит, предлагаешь и тут, на подходе к лагерю, устроить фашистам засаду?

— Это просто необходимо. Они сами просятся.

— Добре, — согласился командир, — на том и порешим. Меня же более всего вот что беспокоит: сумеют ли подрывники пройти по кромке западного берега. Там же немцы наверняка много мин установили.

— Первыми туда пойдут минеры, — ответил начштаба, — специалисты они опытные, толковые, все армейской выучки. А потом же Губарь со своей группой неподалеку будет, под шум, что он устроит, подрывники сумеют все сделать основательно.

— Добре! — заключил командир. — А теперь всем отдыхать.

Оставшись один, командир сомкнул веки. Если бы кто его увидел в этот момент, то подумал бы, что он дремлет. На самом же деле мысль его работала напряженно. Он снова и снова «проигрывал» предстоящую операцию. Что сделают фашисты, исходя из донесений своего агента? Поспешат сами устроить засады? Одну у разбитой будки путевого обходчика. Другую посадят у самого моста, чтоб схватить подрывников, как только те выберутся из болота. А чем должны ответить им партизаны? Гитлеровцев, ожидающих появления из болота подрывников, надо подержать в этом ожидании как можно дольше. Для этого нужно, чтобы ребята, засевшие у другого края трясины, погромче пошуровали жердинами по воде, создали соответствующий фон.

А как быть с фашистами, которые окружат разбитую будку? Их надо опередить с прибытием и потом взять в плотное колечко.

А самое первое слово — за Павлом Губарем. Это ему вызывать огонь на себя, прикрывая подрывников, которые там же, на западном берегу, пойдут к мосту у самой реки. А еще Губарю и Подоляке придется держать на прицеле «Загвоздика», чтоб тот не выкинул чего-нибудь. Его надо довести до конца, а потом судить.

Кажется, предусмотрено все, все детали учтены. Но ведь может же возникнуть и непредвиденное? Конечно, может. Тогда каждой группе придется действовать по обстановке. И значит, правильно решили, чтобы все группы возглавили представители командования. С подрывниками пойдет комиссар. У хлопцев, которым «шуметь» на болоте, старшим будет Тиконов. Группу, что засадой прикроет подход к лагерю, возглавит начштаба. Ему, кадровому командиру, это с руки. Ну а сам он, командир, возьмет под свое начало всех, кто будет окружать и громить вражескую засаду вблизи разбитой будки путевого обходчика.

По распоряжению командира отряда побудку в это утро сделали на час позже. Зато, когда скомандовали «подъем», лагерь стал походить на потревоженный муравейник. Бойцы, собираясь в поход, сновали от шалаша к шалашу, от землянки к землянке, окликали друзей, подшучивали. Потом разбирали оружие, снаряжение, строились. Сперва поотделенно, потом повзводно.

За час до обеда лагерь стал пустеть. Первыми покинули его подрывники, потом ушли и остальные.

— А мы чего тут торчим? — спросил Губаря «Загвоздик».

— Нам, Тереха, не к спеху, — объяснил Павел. — Всем болотами хлюпать, а мы — посуху. Так что давай, братка, опять залезай в шалаш и сном запасайся. Для солдата, если начальство его не беспокоит, это, скажу я тебе, самое пользительное времяпрепровождение.

«Загвоздика» уже сутки, а точнее, с того момента, как он узнал о готовящейся партизанами операции, терзала одна мысль: как бы покончить с партизанами и их командованием одним махом? Правда, на этот счет он пока не успел получить соответствующих инструкций, но донесение «Апостолу» ушло. Проверил. Дупло пустое. Значит, связной забрал. Как ни старался «Загвоздик» проследить за выемкой его донесений из дупла, так ни разу и не удалось. То группа партизан на задание шла — помешала, то подвижной дозор, то время не позволяло. Хотелось «Загвоздику» связного повидать в лицо, хотя бы издали.

Ну, если и не всех прихлопнуть, то уж группу Губаря, Драча и Заглядько обязательно… «Поперек горла они у меня, — скрежетал зубами „Загвоздик“… — Перестрелять пятерку Губаря в этом шалаше — и баста. Никто и не услышит. Потом по одному всех оставшихся в лагере: караульных, раненых в санчасти, заодно и Катьку-дуру… и захватить весь лагерь… Только как одному его удержать? Эх, был бы Драгун!..»

— Я воевать хочу, я хочу громить врага, понимаешь ли ты это, Губа? А ты меня спать укладываешь. Разве это дело? Когда, может быть, наши боевые товарищи уже кровь проливают.

— Да успокойся. Что ты разошелся, Тереха? Будем воевать, будем фашистов бить так, что перья полетят. Знаешь, так аккуратненько. Ты думаешь, что мы забыли о тысячах замученных в фашистских застенках наших, советских людей? Ты думаешь, Тереха, что партизаны забыли о сожженных селах, повешенных патриотах? Земля наша советская горела и гореть будет под ногами оккупантов. Можешь быть в этом уверен.

— Ты меня не так понял, Губа. Я тоже, чтобы беспощадно уничтожать врага… за убитых там… за расстрелянных…

— Ну а коли так, значит, договорились. Спать не хочешь, так полежи. Отпустил бы тебя к Катерине, да уже поздно. Она тоже ушла. Не догонишь.

— Как ушла? — встрепенулся «Загвоздик», будто на гвоздь накололся. — Как ушла? Она мне ничего не сказала.

— Понятное дело. Не сказала, значит, сама не знала, что пойдет.

— А ты-то, друг называешься. Сам, выходит, все знал, а мне ни слова? Конспираторы.

— Друг не друг, а если напрямоту, могу сказать тебе. Не знал я. Случайно увидел ее в строю, а точнее, в телеге или на телеге, как тебе угодно, с санитарной сумкой. Не стал говорить, чтобы зря не расстраивать тебя.

— Ну ладно. Может, еще и свидимся с Катькой, а может, уже и нет. Бой ведь впереди, кто кого.

— Понятно, Тереха. Не на прогулку собрались. Видел, сколько раненых в санчасти? Ну так вот, были и убитые.

«Загвоздик» как-то притих, потянулся на нарах, закрыл глаза. Сейчас в мыслях он был далеко — в кабинете самого Шульце. Успел ли капитан среагировать на его последнее донесение? Должно быть, среагировал. Наверное, сейчас поднял на ноги всех, отдает приказы, распоряжения.

«Загвоздик» вспоминал. Прощаясь с ним, Шульце тогда протянул ему в серебряной с позолотой пудренице маленькую ампулку… «Загвоздик» и сейчас видит эту сценку, как будто вот он, рядом стоит с крохотной ампулкой в протянутой руке.

— Цианистый… так, на всякий случай… возьмите… — А «Загвоздик» выкатившимися глазищами молча смотрит на Шульце… «За кого этот идиот меня принимает?»

— Так, на всякий случай, — снова повторяет Шульце, — если пытать начнут…

— Да перестаньте, господин Шульце, — чуть не выкрикнул «Загвоздик», но вовремя спохватился. А еще добавил: — Я этими штуками никогда не пользовался…

— Оно и видно, — ухмыляясь, сказал Шульце, закрывая коробочку.

Нет, это не сон. Так было. Интересно, какая ему награда за это выйдет? Ведь более полутора месяцев пробыть среди партизан и ничем себя не выдать, заслужить их полное доверие и выведать все их замыслы — такое сумеет не каждый даже из тех, с кем он, Терентий Сметанин, более полугода обучался в специальной школе, находившейся в маленьком курортном городке на юге Германии.

Думы о своих заслугах, о предполагаемых наградах — это, наверное, как колыбельная. Они тоже убаюкивают. И «Загвоздик» не заметил, как и в самом деле задремал. Разбудил его Губарь:

— Вставай, Тереха! Порубаем сейчас по полному котелку и будем в путь собираться.

Вместе с Павлом и «Загвоздиком» в группу отвлекающего маневра были включены еще четверо. И каждого Губарь проверил с неожиданной для своего характера дотошностью. Осмотрел все оружие, снаряжение. Потом еще заставил каждого пройтись и пробежаться, прислушиваясь при этом, все ли подогнано так, чтоб не звякало и не стучало.

— Не к теще на блины идем, а на боевое задание, — внушал каждому Павел, — значит, все должно быть без изъянов. Любой огрех может жизни стоить.

Наконец, построив группу, он объявил:

— Задача наша такая. Без шума выходим к реке. Там нас будет ждать лодка. На ней переправляемся через реку и потом незаметно пробираемся к Большому мосту. Режем проволоку, подползаем поближе к дзотам и окапываемся.

— Как это — подползаем? — недоуменно спросил кто-то из бойцов. — Там же мины… По ним, что ли, поползем, тем более ночью?..

— Мины пускай вас не беспокоят, их я возьму на себя, — ответил Губарь.

— А когда окопаемся, что делать будем?

— А когда окопаемся, тогда и скажу. Уж больно нетерпелив ты, как я погляжу.

— Да ну тебя! Всегда ты голову морочишь своими секретами…

— А как же! А вдруг враг подслушает? В нашем деле, брат, конспирация уже полпобеды.

— Да не томи, Губа. Здесь все свои, чего скрывать.

— Ладно. Так и быть, скажу. Надо будет огонь фрицев вызвать на себя.

— Вот как! — протянул боец.

— Но отвечать на огонь только по моей команде! Впрочем, на месте еще об этом поговорим. Есть еще вопросы?

— Есть. Для чего нужна будет эта перестрелка?

— А для того чтобы поиграть фашистам на нервах, чтоб поменьше глядели они на другой берег, где будет делаться самое главное. Ясно?

— Ясно.

— Тогда в путь!

Путь оказался вовсе не таким коротким, как ожидал «Загвоздик». Долго шли лесом, потом спустились в овраг. На дне его, куда солнечный свет едва пробивался, остановились на привал. Отдохнув, свернули в узкую ложбину, прошагав по которой, неожиданно вышли к реке. Там, в ивняке, укрывшись за его зеленым занавесом, ниспадавшим к самой воде, группу ожидал белобрысый паренек с утлой рыбацкой лодчонкой.

— Сколько голов сможет взять на борт твой фрегат? — спросил паренька Губарь.

— Кроме меня, двоих.

— А нас шестеро. Значит, придется тебе, хлопчик, три рейса сделать.

«Лодочник» кивнул. Первым «рейсом» переправился сам Павел и партизан с дегтяревским пулеметом. Вторым — «Загвоздик» и боец Подоляко. Им уже приходилось вместе ходить на боевое задание. Он досконально знал, что за «партизан» «Загвоздик». Но вел себя словно артист.

В ожидании третьей, последней, пары все присели. Упершись руками о прибрежный песок, «Загвоздик» ощутил под ладонью лоскуток плотной материи. Взглянул на него и оцепенел. Лоскуток оказался клапаном от рюкзака, который тащил на себе Губарь, когда на болотный островок доставлялся толовый запас.

Еще не совсем веря своим глазам, «Загвоздик» тщательно осмотрел находку. Ну да, это он! Тот самый клапашок с пятном, похожим на чернильное. Но как он попал сюда? Ведь «Загвоздик» сам видел, что рюкзак с этим, тогда еще не оторвавшимся клапаном уложили в яму, вырытую на островке. Значит, кто-то другой взял рюкзак и тоже переправился с ним через реку? А зачем? Не означает ли это, что и весь подрывной заряд с того болота что на восточном берегу, переправлен теперь сюда, на западный? Но в таком случае к чему партизанам этот «водяной» — провожатый дед Устин? И вообще, разве не могло статься и такое, что этот рюкзак, освободив от тола, использовали потом для каких-то иных целей?

В поисках разгадки «Загвоздик» не заметил, как переплыла через реку и третья пара. От тревожных мыслей его оторвал Губарь:

— Чего, Тереха, приуныл? Пора двигать дальше! А то, видишь, вечереет уже.

Дальнейший путь продолжали в прежнем порядке. Впереди шел Губарь, за ним пулеметчик, потом «Загвоздик», а за ним партизан Подоляко и еще двое бойцов. Шли вдоль Оболи, по береговому склону. В иных местах крутизна становилась едва ли не отвесной. Тогда приходилось карабкаться, цепляться за кусты.

Но вот Губарь, взяв левее, вывел группу наверх, на гребень склона. Отсюда на фоне темневшего неба все разглядели дугообразный силуэт мостовой фермы.

— Теперь близко! — шепнул Павел товарищам. — И чтоб ни кашля, ни чиха…

«Загвоздик» занервничал. Он начал понимать, что тут что-то не то. Потрогал браунинг. Все в порядке — на месте. А мысль сверлила мозг… тут что-то не то…

Спустившись с прибрежного взгорка и несколько отдалившись от реки, вышли на стежку, едва проглядывавшую меж кустов. И вдруг совсем рядом раздался тихий посвист. Все замерли. Из ближних кустов вынырнул парень с автоматом за плечом и, подойдя к Губарю вплотную, горячо зашептал:

— Выручай, Павло! Неладное у нас случилось. Устьянцев сорвался и ногу повредил. Комиссар велел встретить тебя и передать, чтобы ты нам кого-нибудь в помощь дал.

— Ильюша! — тихо позвал Губарь одного из бойцов, замыкавших группу. — Пойдешь вот с ним. — Павел показал на парня, что так неожиданно вынырнул из кустов.

Было уже темно. Разглядеть лицо парня «Загвоздик» не смог. Но и фигурой и повадками он походил на одного из подрывников, что двое суток назад вместе с Варкияновым и дедом Устином встретились ему на болотном островке.

Никаких сомнений быть уже не могло. «Загвоздик» понял: взрыв моста готовится тут, а не на восточном берегу. От этой мысли перехватило дыхание, застучало в висках. Продолжая машинально идти за партизаном-пулеметчиком, он мучительно думал, что же теперь ему делать? Как предупредить немцев, что партизаны изменили план своей операции? Неужели партизаны, распознав в нем абверовского шпиона, с самого начала ввели его в заблуждение, заставляя передавать Шульце дезинформацию? Эту мысль «Загвоздик» отбросил. Реально ли?

«Конечно, нет! Это противоречило бы элементарной военной логике. Если бы его заподозрили, — рассуждал „Загвоздик“, — то не взяли бы на такую ответственную операцию. Лес, ночь, ведь и сбежать можно. Не такие же они дураки. В землянке заперли бы, приставив часового».

Он прикидывал, мучительно ломая голову: где находится их группа, сколько задействовано человек, чем будет заниматься вторая группа, услышат ли выстрелы?

Лес, ночь. Вряд ли услышат. Действовать… Надо действовать… Предупредить, пока еще не поздно… Но как? Остается одно — как-то отколоться от губаревской группы и возможно быстрее добраться до торфозавода или любого ближайшего гарнизона — там немцы, там свои люди, там есть связь с Шульце…

«Загвоздик» было свернул с тропинки в кусты, взялся за живот… Но тут как тут Подоляко.

— Что с тобой? — участливо спросил он «Загвоздика».

— Брюхо что-то схватило, — прошептал «Загвоздик», — вы идите, я догоню.

— Нет, нельзя. Ночь. Места тебе незнакомые, кругом болота. Чуть что, и поминай как звали, — сказал Подоляко, — давай, мы подождем. Только по-быстрому… не тяни.

— Кажется, прошло, — виновато сказал он и пошел со всеми дальше. Симуляция «медвежьего недуга» не удалась. Партизаны глядели в оба.

А тем временем едва приметная стежка вывела группу к луговине, противоположный край которой был опоясан колючей проволокой. Луговину пересекли уже ползком. У «Загвоздика» по-прежнему лихорадочно работала мысль, как бы отстать, скрыться, скорее сообщить немцам о новом плане партизан. Но и здесь партизаны никаких шансов ему не оставили. Вперед пополз Губарь, рядом — пулеметчик и остроглазый Подоляко.

«Надо выждать, черт побери. Подыскать случай… Пройдем минное поле… даже лучше, ближе к дзотам…»

У проволочного заграждения затаились, прислушиваясь. Все спокойно. Тогда Губарь и еще двое бойцов достали из вещмешков ножницы и сразу в трех местах перерезали проволоку. Дав знак всем оставаться на месте, Павел пополз дальше. Вернулся минут через пятнадцать — горячий от пота, с трудом сдерживавший учащенное дыхание.

— По одному и строго за мной, — прошептал он, — иначе на мины нарветесь…

Последовав за Губарем, доползли до второго ряда проволоки. И опять пошли в ход ножницы, опять были сделаны проходы в трех местах. А затем Павел снова уполз вперед, осторожно исследуя грунт саперным щупом. Вернулся. И снова все поползли за ним, ни на сантиметр не отклоняясь.

Проделав и преодолев проходы и в третьем ряду проволочного заграждения, отползли, стали окапываться. Песчаный грунт малая саперная лопата брала легко. Кстати прогромыхал по мосту длиннющий состав. Перестук его колес еще долго заглушал звуки, что, конечно, помогло партизанам поглубже зарыться в землю.

«Загвоздик» маялся: что же предпринять? Выстраивались два варианта. Первый: через несколько минут Губарь должен собрать всех своих подчиненных и отдать новые указания. Этот момент решающий. Его не упустить и успеть разрядить браунинг. Каждому по пуле, успокаиваясь, рассуждал «Загвоздик». По секунде на каждого — четыре секунды… Нет! Не пойдет. Долго. Две-три секунды на четыре человека. Только так можно спастись и известить хозяев…

Одновременно он следил, что вытворял Губарь. А вытворял Павел нечто необычное. Достав откуда-то шнур, привязал один его конец к проволоке, затем приполз и стал дергать. Проволока зазвенела. В тот же миг сверху, от моста рванулся к ней луч прожектора, высветил проходы. Туда же потянулись огненные трассы пулеметных очередей. Гитлеровцы били из всех трех дзотов, что возвышались перед Губарем и его бойцами. Били по проходам, взрыхляя там пулями землю.

Партизаны же, находясь вне обстрела, молчали. Нацелив оружие на амбразуры, озарявшиеся вспышками, ждали команды.

Стрельба подхлестнула «Загвоздика». Вот и второй вариант. Как начнут огонь по амбразурам, он выберется из своего окопчика и ползком, ползком к ближайшему дзоту. Второй вариант рискованнее, но третьего уже нет. Итак, рывок к дзоту, заорать погромче парольную фразу «Молния валит лес!». Услышат ли ее в дзоте? А мины? Эх, жить-то как хочется. Возможно ль проскочить это проклятое минное поле? Бр-р-р… «Нет, в клочья мне еще рановато превращаться. Чтоб все-все околели, проклятые, и немцы и русские». Ему, Терентию, в чьих жилах течет кровь аристократа, так вляпаться! «Шансов почти никаких, — подвел он печальный итог своих умозаключений, — так стоит ли рисковать? Жизнь бы сберечь, а перед хозяевами выкручусь. Не впервой. Есть ведь первый вариант еще, черт меня побери, — обрадованно произнес „Загвоздик“, — что же я голову ломаю?»

Он достал из потайного кармана браунинг, дослал патрон в патронник, курок поставил на боевой взвод. Оружие положил в правый карман брюк. Прятать, по его расчетам, уже нет смысла. Опять взялся за саперную лопату. Но копать не стал. Только сейчас обратил внимание, что его окоп расположился впереди других. Криво ухмыльнувшись, подумал: Губарь не такой уж тюфяк.

«Загвоздик» прикидывал расстояние до ближайшего фашистского дзота, жадно ловил говорок, шумок, доносившийся ветром.

Подоляко, подползая к его окопу, негромко позвал:

— Терентий, к Губарю давай, инструктаж…

— Есть к Губарю, — подчеркнуто по-уставному, так же тихо произнес «Загвоздик». И с винтовкой пополз к темневшей метрах в пятнадцати ложбине. Собрались все четыре бойца во главе с Губарем. Сидели за валуном.

— Вот и настал мой час, — прошептал словно молитву «Загвоздик».

Губарь между тем не тянул. Напомнил, кто по каким дзотам ведет огонь. Предупредил, чтобы без его команды стрельбы не открывали.

Едва успел Павел произнести «по местам!», как «Загвоздик» выхватил браунинг и, направив ствол на Губаря, раз за разом жал на спусковой крючок. Тот щелкал, а выстрелов не следовало. Что ж это? Быстро — новую обойму! Но сильным болевым приемом Подоляко выбивает оружие из его рук. Оторопели от неожиданности Ушакевич и Сокол. «Загвоздик» же с зажатой в левой руке финкой подмял под себя Губаря. Увернувшись от удара, Павел успел схватить запястье врага. Сокол, сжимая зубы, вцепился в ногу «Загвоздика», что есть силы подворачивая ее в коленном суставе. Но противник не вопит благим матом, не просит пощады, не валится в обморок от боли. Что за чертовщина!

У самого Сокола уже дрожали мускулы рук, пот застилал глаза, а пощады враг не просил. Хлестала кровь из раны Губаря. Еще не очухался от сильного удара под дых Подоляко. «Загвоздик», рыча и сопя, пытался вырвать свою руку с финкой.

Вокруг сцепившихся во весь рост, забыв об опасности, бегал Ушакевич, не зная, что предпринять. Поскользнувшись на малой саперной лопате, он схватил ее и саданул по голове «Загвоздика». В одну секунду все стихло.

Резанули очереди вражеских пулеметов. Теперь уже рядом звыкнули пули. С моста полетели осветительные ракеты…

«Загвоздик» безжизненно отвалился в сторону. Его кулаки разжались. Поднял голову оклемавшийся Подоляко. Удивленно смотрел Сокол, выпуская ногу «Загвоздика». Секунду-другую неподвижно, вверх лицом лежал Губарь. Приподнявшись, спросил:

— Все в порядке?

— Все, кроме тебя, — ответил Ушакевич, бинтуя рану Губаря.

— Ну что, ребята, первая схватка выиграна? — повеселел Павел. — Но действовали мы не лучшим образом. Если бы не подпилили боек, перестрелял бы он нас как баранов и не успели бы глазом моргнуть. Думаю, что после операции нам будет о чем поговорить.

Сокол повернул на спину «Загвоздика» и приложил ухо к груди.

— Как, дышит?

— Кажется, жив.

— Ничего, отойдет. Сила звериная. Свяжите руки и ноги, да покрепче. Как придет в себя — кляп в пасть затолкните… А теперь по местам!

К ячейкам добирались по-пластунски. С восточной стороны над лесом взвилась красная ракета, за ней — вторая, застучали пулеметы, автоматы. Хлопки винтовочных выстрелов, уханье рвущихся гранат — все слилось, спрессовалось в один грохот.

Красные две ракеты — сигнал общей атаки.

— Наши ударили! — радостно крикнул Губарь. — Теперь и нам черед пришел! Огонь!

Их очереди рванулись к амбразурам дзотов. Лишь Подоляко из своей снайперской стрелял по вспышкам одиночных выстрелов. Без особого труда он разделался и с прожектором. Потом повернул ствол на амбразуры дзотов.

Хотя боевая активность гитлеровцев заметно сникла, не слышалось и могучего «ура!». Партизаны умышленно предусмотрели это.

В клочьях пламени поднимались в воздух куски стальной фермы Большого моста. И этот взрыв стал салютом мужеству и партизан, и юных подпольщиков-комсомольцев.

«„Директору“ штаба „Валли-3“ Геллеру.

Почтительнейше доношу. Как вам известно, руководить операцией „Лес“ было поручено непосредственно капитану Зегерсу. Общий план этой операции мною был одобрен, однако капитану Зегерсу было указано на необходимость тщательного контроля и перепроверки донесений агентуры, в том числе и агента „Лев“.

Слепо доверяя донесениям засланного к партизанам агента „Лев“ и не утруждая себя, как мною установлено, их перепроверкой, капитан Зегерс допустил в своих решениях, как и во всех своих последующих действиях, грубейшие просчеты, дезинформируя меня положением дел. В результате на завершающем этапе операции „Лес“ была значительно ослаблена охрана моста на западном берегу реки Оболь. В завязавшемся бою при больших потерях бандитов им все же удалось взорвать Большой мост.

Основываясь на донесениях того же агента „Лев“, капитан Зегерс предложил опрометчивое и непродуманное решение по устройству засады близ бывшей будки путевого обходчика и по уничтожению базового лагеря партизан, якобы оставшегося без охраны. В результате команда, направленная на акцию, сама подверглась внезапному нападению партизан, прибывших туда значительно раньше. Наша команда попала в окружение и понесла потери. Группа же егерей и местных полицейских, направленная на ликвидацию партизанского лагеря, которую Зегерс решил возглавить лично, также попала в засаду и потеряла более половины своего состава. В числе убитых — командир ягдкоманды обер-лейтенант Брюнер, лейтенанты Мюллер, Ридерманн. Кроме того, вынужден доложить, что партизанам удалось захватить значительное количество оружия, в том числе три миномета, шесть пулеметов и много боеприпасов.

Судьба агента „Лев“ неизвестна.

Исходя из обстоятельств, капитан Зегерс мною от занимаемой должности отстранен до вашего указания.

Преданный фюреру и вам капитан Шульце».

После успешной операции партизаны еще долго не отдыхали. Разобрали трофейное оружие. Из-за одних только минометов сколько хлопот прибавилось! Потребовалось подобрать в минометные расчеты людей, обучить их…

Вместе с другими ранеными поправлялся и Павел Губарь.

Шпиона «Загвоздика» казнили перед всем отрядом.

Партизанское командование особо тепло благодарило комсомольцев-подпольщиков, помогших успешно завершить боевую операцию.

Приближалась осень. Дожди, бездорожье, холода… Отряд готовился к новым схваткам с врагом.

Подпольная комсомольская организация тоже готовилась к еще более жестокой борьбе с оккупантами.

Владимир ГАЛЛ

Владимир Самойлович Галл родился в Харьковской области в 1919 году. С 1934 года — член ВЛКСМ.

С августа 1941 года, после окончания Московского института истории, философии и литературы, участвовал в битвах под Москвой и на Курской дуге, в освобождении Варшавы и Берлина. В марте 1944 года принят в члены КПСС.

1 мая 1945 года пошел добровольно парламентером в крепость Шпандау (Берлин).

Автор ряда публикаций.